Вариант Юг

Дон. Февраль 1918 года.

Штабс-капитан Николай Артемьев покинул станицу Терновскую и приютивший его дом Черноморцев при первой же возможности. И на подаренном казаками справном коньке, с винтовкой и ковровой сумкой, в которой находились припасы, патроны и теплая одежда, он направился на Дон. Офицер спешил к своему непосредственному начальнику, генералу от инфантерии Михаилу Васильевичу Алексееву, туда, где вершились большие дела, и Добровольческая армия собирала силы для изгнания большевиков из центра России.

Однако, несмотря на спешку, он был осторожен. В станицы и хутора Артемьев старался не заезжать, двигался исключительно балками и оврагами. И только благодаря этому он не попался ни одному из многочисленных красных конных разъездов, которые, по неизвестной ему причине, патрулировали степь и присматривали за всеми основными дорогами между казачьими поселениями. Хотя, какие там дороги? Одно название. Грязные колеи в черноземе, вот и все. По-хорошему, если хочешь в конце зимы или весной быстро добраться из одного населенного пункта Кубани или Дона в другой, проще передвигаться по целине, где с осени сохранились остатки травяного покрова.

Впрочем, не об этом речь. На пятый день своего путешествия штабс-капитана все же заметили, а случилось это невдалеке от донской станицы Егорлыкской. На балку, где он ночевал, выходили сразу два красных патруля. И спасая свою жизнь, бросив костерок, на котором готовил себе завтрак, Артемьев вскочил на коня и помчался в сторону станицы. Почему он так сделал, если еще вчера опасался в нее войти? Ответ на поверхности. В степи штабс-капитан жертва, с которой никто церемониться не станет. Красные сразу поймут, кто он таков. После чего, скорее всего, пристрелят его, а оружие, коня и лошадь поделят между собой. А в станице должна быть какая-то власть, атаман, ревком или назначенный большевиками человек. Следовательно, шансы уцелеть в поселении гораздо выше, чем в степи. Это факт. Так думал Артемьев, и он не прогадал.

Однако штабс-капитан не знал того, что вечером минувшего дня в Егорлыкскую вошли части Добровольческой армии, которая направлялась в сторону Кубани. Поэтому когда погоня неожиданно легко отстала, а он влетел на околицу поселения, где его встретили знакомые по Ростову офицеры, удивлению Артемьева не было границ. И первая мысль, которая посетила его, при известии о падении Ростова, о жене и ребенке, которые остались в занятом большевиками городе. Как они там? Однако вскоре, под напором впечатлений от встречи со своими братьями по оружию, узнав о причинах, которые вели добровольцев на Кубань, когда он увидел, в каком бедственном положении находится Белая Гвардия, пришли новые вопросы. Почему был оставлен Ростов, узловой транспортный узел Юга России, где находились огромные запасы амуниции и вооружения, госпиталь с сотнями раненых и золотой запас? Вразумительного ответа нет. Зачем тысячи людей вместе с обозом и гражданскими людьми спешат в Екатеринодар, где их никто не ждет? Снова какой-то бред. Как получилось, что у добровольцев не налажена разведка, и никто из высшего командного состава Добровольческой армии не знает, что творится в станицах на пути их движения? Молчание. Есть ли у кого-то из генералов Белого Движения четкие планы на будущее? Недоуменные взгляды бойцов Офицерского полка и только.

Артемьев, который за то время, что находился в доме Черноморцев, про казаков и настроения в их среде узнал немало. И он понимал - местные жители добровольцам не обрадуются, поскольку большинство казаков надеялось, что все наладится само собой. Останется старая власть или придет новая, для них было не очень важно. Царь отрекся, Временное Правительство разогнали, и что с того? Хлеб растить все равно надо, и армия стране, какой бы она ни была, нужна. Так что казаки не пропадут. А добровольцы тянули за собой войну и идущих по следу красногвардейцев, а значит, гостями они были нежеланными. Именно так думали местные жители, и штабс-капитан осознавал это очень хорошо. Поэтому он задавал вопросы, в душе надеясь узнать нечто, что сможет успокоить его. Но ничего подобного офицер не услышал. Все стандартно. Мы идем на юг. Там нас встретят с радостью и Кубанская Рада, естественно, сама кинется в объятья Корнилова и Алексеева. Всем наличным составом кубанское правительство приникнет к их пропахшим порохом и дымом шинелям. И как по мановению волшебной палочки, тысячи бойцов вступят в Добровольческую армию, и начнется освобождение России.

Все это Артемьева не устраивало. Слишком зыбко и неопределенно. И он направился на доклад к генералу от инфантерии Алексееву, который, как ему сказали, был болен, но держался молодцом, армию не покидал, ехал в закрытом экипаже, а на привалах всегда находился на одном месте, поближе к теплу. Где квартирует главный организатор Добровольческой армии, ее казначей и один из основных идеологов Белого Движения, штабс-капитану указали. И пройдя по грязной, истоптанной колесами, копытами, сапогами и ботинками улице, офицер вошел в один из домов, над которым на слабом ветру колыхалось трехцветное знамя. Он порывался сходу броситься к Алексееву и всерьез поговорить с ним. Однако с ним беседовал генерал Деникин, пожилой, худощавый и небритый мужчина в черном гражданском пальто и шапке-ушанке. И пока Артемьев ждал возможности пообщаться со своим патроном, он смог немного успокоиться, собрался, еще раз все обдумал и пришел к выводу, что торопиться не надо.

Алексеев, которого штабс-капитан знал уже несколько лет, человеком был непростым. Он всегда находился в гуще событий, но старался быть сам по себе, преследовал одному ему известные цели и любил интригу. В целом, если абстрагироваться и посмотреть на него со стороны, в Белом Движении он являлся фигурой весьма противоречивой. Вспомнить хотя бы тот факт, что именно он был первым генералом императорской армии, кто попросил Николая Второго, «Ради Единства Всей Страны в Грозное Время Войны», отречься от престола, и в конце своей телеграммы к командующим фронтам добавил «Упорство же Государя Способно Вызвать Кровопролитие». Кроме того, именно он в свое время принял руководство Ставкой и арестовал Корнилова, а потом опекал его в Быховской тюрьме, по сути, ведя двойную, если не тройную, игру. В дополнение к этому, в жизни генерал весьма резок и не любит, когда нижестоящие воинские чины ему перечили. Так что прежде чем лезть со своим мнением к Алексееву, штабс-капитану следовало крепко подумать, а стоит ли это делать. Поэтому к моменту, когда Деникин накинул на плечо стоящий у двери кавалерийский карабин и вышел на улицу, офицер уже не торопился донести до вышестоящего начальника свое категорическое мнение.

Михаил Васильевич лежал на кровати, которая находилась рядом с большой печью. От нее по всему дому расходилось тепло, но закутанный в два одеяла генерал все равно мерз. Выглядел он неважно. Усы обвисли, лицо бледное, глаза слезятся, губы еле заметно подрагивают, а вокруг носа сильное покраснение. И сейчас генерал от инфантерии ничем не напоминал Артемьеву того несгибаемого уверенного в себе вождя, который посылал его с письмом в Екатеринодар. Просто старый и уставший человек, который болеет, вот и все. Но видимость обманчива, да и субординацию в Добровольческой армии никто не отменял, а потому штабс-капитан действовал как обычно. Он четко доложил генералу о своем прибытии, сообщил о встречах с лидерами Кубанской Рады, и в конце высказал мысль, что на юге добровольцам делать нечего. Более развернуто свои соображения офицер излагать не стал, и правильно сделал. Так как Алексеев приподнялся на локте, шмыгнул носом и просипел:

- Это не вашего ума дело, штабс-капитан Артемьев.

- Так точно! - офицер вскочил с табуретки, на которой сидел, и вытянулся по стойке «смирно».

- Ладно, - генерал снова упал на подушку, - не тянись. Про то, что нас здесь не любят и не ждут, мы уже знаем. Казаки в добровольцев пальцами тыкают, и идти следом не желают. Но это и понятно. Кто мы для них? Элита старой императорской армии, которая, по их мнению, способствовала революции, отречению царя и развалу страны, а теперь пытается отыграть все назад. С их стороны все выглядит именно таким образом. Но они недооценивают всей опасности от большевиков, а значит, поплатятся за это кровью и в итоге все равно возьмутся за оружие. А тут мы, символ борьбы с красными. Поэтому они все равно придут к нам. А пока необходимо ждать, Артемьев, верить и надеяться, что Бог не оставит нас и народ поднимется на борьбу. Более никаких надежд нет.

Почувствовав, что сегодня генерал настроен достаточно мирно, наверное, сказывалась болезнь, штабс-капитан, который вновь присел на табурет, спросил:

- Господин генерал, а почему мы не стали держаться за Ростов? Ведь в декабре прошлого года все к тому и шло?

- Причин много. Превосходство противника в силах. Сильное большевистское подполье в Ростове. Недовольство казаков. Слабость Калединского правительственного аппарата и нерешительность самого войскового атамана. Но самое главное - наша неготовность идти на крайние меры ради достижения необходимого результата. Не хватило мне и Лавру Георгиевичу моральных сил, чтобы превратить мирный город в поле боя. Поэтому мы ушли. И не для того, чтобы погибнуть, как думают некоторые разочарованные в наших идеях офицеры и интеллигенты, которые, словно крысы, разбежались по углам. А для того чтобы вернуться победителями.

- А Новочеркасск? Почему за него не дрались?

- Был слух, что Чернецов вернулся. И что с того? Вчерашний есаул не сможет сдержать красных. Это ясно. А если бы мы вернулись обратно в город, только загубили бы всю нашу невеликую числом армию. Понимаешь меня, Артемьев?

- Да, Михаил Васильевич.

- А веришь мне?

- Конечно.

- Это хорошо. У меня на тебя большие планы, - генерал помедлил и спросил порученца: - Итак, штабс-капитан, ты с нами или попробуешь в Ростов пробраться?

Артемьев знал, что Алексеев не любит, когда подчиненные долго раздумывают над его вопросами, и ответил автоматически:

- Я с вами, Михаил Васильевич.

Слова вылетели, и они были услышаны. А сердце Артемьева при этом вздрогнуло. И невольно офицер подумал, что своим ответом он только что отрекся от Лизоньки и маленького Ростика. Он предал семью ради Идеи. Но офицер напомнил себе, что давал присягу и клялся исполнять все приказы непосредственных начальников. Это напоминание моментально воздвигло между ним и родными некий невидимый и неосязаемый барьер, и неприятная мысль была тут же откинута прочь. После чего внешне невозмутимый штабс-капитан посмотрел на Алексеева. А генерал отметил, что офицер не колебался, удовлетворенно кивнул, и произнес:

- Можете идти, штабс-капитан. Пока будьте с Офицерским полком, а если понадобитесь, я вас вызову.

- Слушаюсь, господин генерал!

Офицер коротко кивнул, покинул Алексеева и спустя полчаса стал рядовым стрелком 1-й роты, 1-го батальона Офицерского полка Добровольческой армии. Он сделал выбор и уже не сомневался в правильности своего поступка. Артемьев получил приказ, и этого ему хватало. Впереди были грязные степные дороги, холод, голод и бои с красногвардейцами. И все, что ему оставалось, надеяться на Бога и свою умницу жену, которая должна догадаться, что не стоит афишировать свое происхождение и кто ее муж.