Вадбольский 4

Глава 8

Во дворе, показавшись всем, сразу же обогнул здание с той стороны и ринулся в неопрятный овражек. Продравшись через колючие кусты, вломился в марево, пережил трёхсекундное потемнение в глазах и оказался на первом уровне своей Щели.

Не останавливаясь, почти бегом проскочил мимо длинной ямы, на дне таинственно блестит антрацит, пока почти неизвестный в России и мире, между ямой и стеной мощный вал в полтора человеческих роста, накопал так накопал, пора и на поверхность, только как объяснить…

Первый левел до обидного пуст, на втором их чересчур много. Понять пока не могу, но уже готов использовать, я человек или искусственный интеллект?.. Нам до всего дело, а до чего нет, то хоть понадкусываем.

Весь бозонный мир диковинка, но пока уцепился за то, что в какой-то мере понятно: пузыри, которые назвал для себя пространственными.

Попадаются в стенах часто, нередко просто всплывают из пола и неспешно поднимаются вверх, исчезают в меняющемся пространстве, которое я с усилием заставил себя называть потолком, чтобы обозначить для себя какие-то ориентиры.

Пузыри удаётся изымать из пространства, даже показалось, что пространству без них легче, эти каверны что-то вроде пузырьков воздуха в металле, что вредят ему и делают ломким.

Их удавалось сжимать до размеров горошины, а также растягивать во все стороны. Вовнутрь можно загнать корову, но ткань пространства даже не рвалась, а просто исчезала из поля зрения.

Что с этими пузырями только не делал, даже наловчился разделять один на два, снова подивился странностям геометрии этого мира: пузырь с куриное яйцо сумел разделить на два, и оба оказались абсолютно того же размера.

Сдвигал, вкладывал одно в другое, в бозонном мире это легко, знаем по учебникам, хоть сто триллионов вложи, ничего не изменится, это в нашем мире уже после первого будет затор, а здесь клади ещё, ещё…

В какой-то момент, уже совершенно уставший и с не соображающей головой, зачем-то вложил в один пузырь мелкий камешек, но тот не остался там, хорошо видимый через прозрачную стенку, а исчез… и оказался во втором пузыре!

Я охнул, сердце забилось чаще. Если это то, о чём нагло думаю, то не есть ли это нечто вроде телепортации, хотя это не есть она, просто геометрия пространства бозонного мира позволяет такие перемещения в силу своих ненаших законов.

На подгибающихся от усталости ногах выбрался наверх, Любаша заохала, что такой худой и бледный, я позволил себя отвести на кухню, наелся так, что стало тяжело подниматься к себе на второй этаж.

В своем кабинете вытащил один пузырь из правого кармана, второй из левого, мера предосторожности, а то вдруг сольются, а в фермионном мире не сумею их разделить.

Увеличить размеры удалось без труда, уже натренировался раньше, расставил в разных концах кабинета, несколько раз вдохнул, насыщая кровь кислородом, бросил в один пузырь сапог и почти без удивления, настолько устал, обнаружил его в другом.

Оставалось проверить самое главное, но чувствовал всеми фибрами, что завтра уже не решусь, а сейчас, пока дурак и мыслю от усталости как-то бесшабашно и спутанно, можно и погеройствовать.

Набрал в грудь воздуха, шагнул в пузырь, никакого сопротивления оболочки, словно её нет, сразу же картинка перед глазами сменилась, я с содроганием до последних уголков души понял, что смотрю из другого конца кабинета!

Голос Алисы донесся как через стену из ваты:

— Церебрастения… один шаг до кахексии.

Я поинтересовался вяло:

— Это ещё чё?

— Истощение мозга, — ответила она злорадно. — Кахексия неизлечима!

— Чё, — спросил я с недоверием, — правда?

— Правда, — подтвердила она уже серьёзно и даже обеспокоенно, — мозг человека не предназначен решать задачи строения иной вселенной. Настоятельно рекомендую немедля заснуть. Я прослежу за альфа и бета ритмами сна, иначе утром получим полного идиота, что мочится под себя, а мне придётся то ли искать другого пета, то ли самой возрождать княжество Вадбольских.

— Но-но, — прохрипел я, проваливаясь в черноту, — руки прочь… гиена Европы…

В самом деле уснул раньше, чем голова коснулась подушки. Всю ночь снились кошмары, меня затягивало в чёрную дыру и распускало на лапшу, почему-то синего цвета, хотя тёмная дыра, тёмная потому что непонятная, а так может быть не только чёрной, как грех, но и зелёной, как молодой кузнечик.

Проснулся с сильнейшей головной болью, даже Алиса ничего не могла сделать, слишком уж неподъёмная задача понять мир, где вместо земной логики стеариновая свеча с пушистым звоном и свинцовой рябью на диске Сатурна.

Утром потратил пару минут, чтобы избавиться от головной боли, просканировать организм, что-то с ним непонятное, чувствую, как растёт мощь, но пока не могу сообразить, в чём может проявиться.

Любаша, увидев моё бледное, как у вампира, лицо с синими кругами под глазами, охнула и поспешно заварила большую кружку крепчайшего кофе, принесла с ним на тарелке высокую горку расколотого рафинада.

После горячего кофе я выбрался во двор, там холодный ветер с дождём и снегом, как раз то, что надо для контраста, я поспешил на строительную площадку.

Грозное имя графа Басманова, генерал-фельдмаршала, тайного советника и члена Высшего Совета при императоре служило защитой его земель, потому при имении даже казармы не было. Кто посмеет? Но сейчас знают, хозяин этих земель не могущественный Басманов, а какой-то мелкий и нищий барон, вынырнувший откуда-то из берлоги далёкой и страшной Сибири.

Потому я из кожи вон лез, стараясь как можно быстрее выстроить казарму. Заложили фундамент для двух зданий. С первыми же деньгами вызвал строителей, пришлось пободаться за цену, предлагали чуть ли не из родосского мрамора, я настаивал на простом песчанике, которого полно прямо на берегу озера. Счёт в банке опустошил наполовину, но успел закончить и покрыть крышу до наступления холодов.

Оба здания на шестьдесят человек, как по инструкции, в каждом по железной печке-буржуйке, пришлось нарисовать её и долго объяснять, как её смастерить. Потом догадался, что у нас не Греция и даже не Франция, лучше по печке с обеих сторон, а вход сделать по центру, тепло так сохранится лучшее.

Мои гвардейцы переселились с облегчением, неловко занимать целый этаж в имении, а здесь тепло, и сухо, кровати настоящие, бельё добротное, нужник рядом крытый, жить можно!

Я проверил как у них и что, какие вопросы и пожелания, потом потащился в большой дом, предчувствуя неприятный разговор с Сюзанной, которая с юмором не дружит, ей эти гуси-лебеди непонятны, почему летают так поздно, остальные уже давно улетели, и почему носят не лягушек на прутике, как было запротоколировано, а мешки со странным и даже очень странным содержимым.

Я вошёл в кабинет, потер ладони.

— Как здесь тепло, а там такая мерзкая погода! Хуже того — климат!

Она фыркнула.

— Ты самец, зачем тебе уют? Всё равно всё поломаешь.

— Зачем ломать?

— Потому что Вадбольский.

Я вскинул брови в недоумении, а она взглянула на меня несколько хмуро и с вопросом в глазах, медленно покачала головой, не сводя с меня инквизиторского взгляда.

— Вадбольский, — произнесла она совсем другим голосом, в котором чувствуются нотки ферросплавных элементов, — признавайся, во что снова влип?.. Здесь не просто бумаги, а закладные дюжины аристократов! Кто-то проигрался в карты и заложил земли, дома, производства, кто-то платит какие-то отступные, не знаю, за что, разобраться можно, но стоит ли?..

Я переступил с ноги на ногу, спросил с надеждой:

— А с деньгами?

Она вздохнула, подвигала бумаги на столе, словно тасуя карты Таро, подняла на меня взгляд пронзительно светлых, как вода горного ручья глаз.

Я сел напротив, позвонил в колокольчик, сказал заглянувшей Любаше, насчёт пары чашек горячего кофия, мне снова большую. Можно и пирожков, если напекли свежих.

Любаша, покачала головой, глядя на моё осунувшееся лицо, кивнула и пропала за дверью.

Сюзанна сказала медленно:

— С деньгами проще. Приняла в кассу, расходы растут, денег много не бывает. Именные драгоценности можно бы вернуть хозяевам, но это на твоё усмотрение, а неизвестные стоит продать, деньги нужнее. Акции компаний пригодятся, выбрасывать на биржу пока не стоит, надо проследить за курсом. Золотые рубли можно оставить, но можно и продать, цена на золото пока высокая.

Я воспрянул духом, Сюзанна уже начинает привыкать, что у меня не всё как у людёв, воспринимает всякое такое вполне адекватно.

— Рубли оставим, — распорядился я. — Самый щекотливый вопрос насчёт закладных. Там что-нибудь ценное?

Она в возмущении откинулась на спинку кресла, даже карандаш бросила на покрытый белоснежной скатертью столик.

— Вадбольский!

Я поспешно выставил перед собой ладони с растопыренными пальцами в защитном жесте.

— Я только спросил…

— Дворянину даже спрашивать такое нельзя!

Дверь распахнулась, вошла Любаша с широким подносом в руках, там две чашки, большая и маленькая, а ещё тарелка с пирожками с мясом.

Я вдохнул густой ароматный запах и чуть не захлебнулся слюной. Теперь ещё бы и поесть…

— А жить, оказывается, хорошо!

Сюзанна поморщилась, я как простолюдин ухватил чашку слишком торопливо, аристократ всё делает красиво и величаво, не животное же, что сломя голову мчится к миске, сама чинно подняла двумя пальчиками свою мелкую чашунцию, другой рукой взяла пирожок тоже двумя пальчиками.

— Мне кажется, Вадбольскому всегда хорошо?

— Интеллигенту всегда хреново, — ответил я, — но сейчас я аристократ… Аристократ, да?

Кофе великолепен, всё-таки я быстро научил слуг делать именно тот, что мне нужен, крепкий и сладкий, и подавать бегом, пока горячий.

— Сюзанна, — пояснил я между первым и втором глотком, — я имел в виду, какие-то бумаги передать полиции, а какие-то вернуть хозяевам. Так правильно?

— Растёте, Вадбольский, растёте.

Я сказал уже увереннее:

— Нам, видимо, это делать неловко, а если отдать, скажем, вашему отцу?

Она дёрнулась, отношения с отцом не очень, взглянула уже сердитыми глазами.

— Зачем?

— Он, как граф, зная всех, может кому-то вернуть без особой огласки? Ему будут благодарны. А он передумает вас бить палкой.

— Вадбольский!

— Хотя и выпорет, так принято. Вы же не против традиций?

Она задумалась, во взгляде появился расчёт, вот уже готовый министр финансов в Вадбольском княжестве, победа суфражизма, замедленно кивнула.

— Да, это вариант. Но… интересные над вами гуси летают!

Я развел руками.

— Быстро прознали, что я не охотник, по ним стрелять не буду. И вообще я добрый! Даже гуси это видят, а вот для вас я всё ещё дикий варвар! Смотрите, как кофий пью, даже мизинец оттопыриваю!

Она долго думала, даже губами шевелила, как дурочка, но у неё это получается восхитительно, губы пышные, идеально выверенной формы. Взгляд в это время задумчивый и даже трагичный, словно не знает какие туфельки примерить, а ресницы нависают над голубыми озёрами глаз, похожие на тёмный лес допотопных ливанских кедров с высоты орлиного полёта.

— Насчёт, — проговорила она замедленно, — закладных расписок отцу, вы придумали, как член общества Святого Иисуса Игнатия Лойолы… Отец отпустил меня к вам только после скандала с моей стороны, но сейчас, думаю, если захочу вернуться… пихнет меня обратно!

Я охнул.

— Вы его так обидели?

— Нет, он умеет видеть возможности.

— Но теперь и вы?

— Я всё время чувствовала, — ответила она и посмотрела в упор. — Мы все четверо оттого и злились, когда ходили с вами в Щели. Вы не показываете своего превосходства, даже скрываете, но мы всё замечаем!.. Ладно, что с закладными? Я пишу отцу, что хотите с ним встретиться?

— Вы хотите, — уточнил я. — Вы финансовый директор, вы отвечаете за этот сектор.

— Думаете, отец поверит?

— Делайте, чтобы поверил. Я просто подвезу вас на место встречи. Как ваш шофёр. Пусть я и хозяин поместья, но рулите вы, Сюзанна Дроссельмейер!

— Хорошо, — ответила она и опустила пустую чашулечку на стол, глаза и лицо стали деловитыми, — я подготовлю документы.