Вадбольский 4

Глава 10

Сюзанна сияет, щёчки чуть порозовели, на меня смотрит такими добрыми глазами и улыбается, что встревожился, постарался незаметно проверить, застегнута ли ширинка, не испачкал ли брюки или рубашку.

Я сделал два осторожных шага к её столу.

— Ваше сиятельство, боюсь и поинтересоваться, у вас всё хорошо?

— Не бойтесь, — ответила она великодушно. — Сегодня бить не буду. По случаю.

— Что-то в лесу сдохло?

— Пришёл ответ от папы!

В кабинет заглянула Любаша, в глазах вопрос, я сказал нетерпеливо:

— Да-да, конечно. Большую.

Она исчезла, Сюзанна вытащила из ящика стола конверт из плотной оранжевой бумаги, торжествующе помахала.

— Вот!

— Здорово, — сказал я с облегчением. — Что пишет?

— Заинтересовался, — сообщила она счастливым голосом. — А, прочитав некоторые фамилии, даже встревожился, представляешь? Он готов встретиться в ближайшие дни в любом ресторане или везде, где прилично появиться одинокой барышне без сопровождения мужчины.

Я подумал, предложил:

— Может, встретишь его в моём доме на Невском? Ты была там, тебе понравилось, если не брешешь. Чем не место встречи?

— Вадбольский, что за вульгарный язык? Графини не брешут!.. У нас это называется иначе. А встретить его в твоем доме неприлично. Я твой работник, хотя даже это встречено диким непониманием, как в семье, так и в обществе. Графиня работает у барона!.. Потому с отцом договорились встретиться тайком в ресторане «Эрмитаж».

Я спросил с недоверием:

— Откуда дикое непонимание? Неужели кто-то в огромном Петербурге замечает нас?

Ляпнул и прикусил язык, на самом деле Санкт-Петербург, столица Российской империи, не такой уж и огромный, всего двести тысяч человек. Хотя быстрорастущий, сто лет тому жителей было всего двадцать тысяч. Даже сейчас так называемого высшего света здесь меньше тысячи, остальные же — рабочие фабрик, заводов, мастерских и просто обслуживающий персонал, вроде слуг, извозчиков и полиции.

Сюзанна улыбнулась, понимая, что я сам понял, где вляпался, сказала мечтательно:

— Давно не бывала в «Эрмитаже».

— А что там? — уточнил я. — Думал, это какой-то музей.

Она вскинула бровки в изумлении.

— Барон!.. Эрмитаж с французского просто «павильон». Отец имел в виду знаменитый ресторан Люсьена Оливье. Да в России в каждом городе эрмитажи. Ты уже полгода в Санкт-Петербурге и всё ещё не слышал про знаменитый ресторан «Эрмитаж»? Ничего, Иоланта покажет. Не забыл, сегодня вечером у вас встреча?

— Тёмный я, — повинился я. — Ни разу не грамотный. Всегда на что-то другое подумаю.

— Бесстыдник, — ответила она беззлобно, — все вы, мужчины, только об одном думаете.

Любаша занесла кофе, большую и крохотную чашки, Сюзанна раньше употребляла чай, но я её убедил, что кофе аристократичнее, а чай пьют и крестьяне.

Я опустился в изящное лёгкое кресло, Сюзанна подобрала в кабинет и мебель по своему стилю, а в моём осталась только массивная и тяжёлая. Да и оба дивана Сюзанна распорядилась перетащить ко мне, ибо в комнате, где работает женщина, диваны вообще держать непристойно.

— Завтра, — сказал я. — Встреча с Иолантой завтра. Может быть, мы успеем что-то изменить и поедем вместе?.. Ты к отцу, я к Иоланте. Или мы к Иоланте вместе?..

Она задумалась.

— Хорошо бы. Но… возможно, Иоланта хочет что-то сказать наедине?

Я вытаращил глаза.

— Да ну, сплюньте, графиня!

— Барон, плевать неприлично.

Я вздохнул, по-моему, неприлично всюду брать с собой бурдалю, как только выходишь из дома, а мужчинам зачем-то носить с собой трости, но планирую менять империю, а не моду в ней, та сама меняется по каким-то женским законам, а значит, не стоит человеку даже стараться её понять.

— Подумайте над вариантом, — сказал я. — А я пошёл, пошёл, хоть вы меня ещё не послали.

Она мило улыбнулась.

— Ещё нет.

— Полагаете, если поедем в Петербург вместе, то поубиваем друг друга за долгую дорогу?

Она сделала большие глаза.

— Барон! Я не собираюсь ехать с вами в одном автомобиле!

— Почему? Когда за рулем ваш Антуан, я просто не смогу позволить себе лишнего!

— Ну да, не сможете!.. А тайком щупать меня тоже не станете?

— Удержусь, — заверил я. — Хотел бы, но обуздаю свои чисто человеческие потребности орангутанга. Я кремень, скала!..

Она взглянула с недоверием и, как мне показалось, даже с сожалением. Конечно, щупать себя не позволит, но как это приятно дать мужчине по рукам и гордо сказать, что она не такая!

— Ладно, — сказал я со вздохом и поднялся. — Пора выезжать…

Сюзанна сказала весело:

— Барон, почему такое трагичное лицо? Вы как будто не к Иоланте на встречу, а на собственную свадьбу!

Ресторан «Эрмитаж», как объяснила Сюзанна, от моего дома на Невском всего через три квартала, рукой подать, зато от имения и до Санкт-Петербурга несколько часов езды по раздолбанной дороге, где в колдобинах полно грязной холодной воды. Особенно сейчас, когда дороги развезло, зима наступает поздно, мороз никак не схватит и не превратит в камень грязь.

Но для всех это привычно, раньше вообще были сплошные болота, даже столицу отгрохали на них, всё привычно, никому и в голову не приходит жаловаться. А как иначе? Иначе никак. У нас не солнечная Италия, где вообще никакой зимы.

Перед выездом из имения забрал из кабинета обе половинки пространственного пузыря, спустился с ними в подвал. В эту часть доступ только мне, дверь заранее укрепил, два хитрых замка, пока ключи, но поработаю и поставлю биометрическую аутентификацию. Только придумаю, как это сделать, назову магией.

Одну половинку, что уже не половинка, а цельный пузырь, растянул и закрепил в углу подвала, вторая пока в моей пространственной барсетке, надеюсь установить в своем кабинете на Невском.

Какое же это счастье, что наконец-то прекратится это отвратительное таскание себя по сволочным дорогам до Петербурга и обратно!

Я поглядывал в зеркало заднего вида, что-то никто нас не ведёт, никто не пытается устроить аварию, даже как-то тревожно.

Возможно, будет засада на дороге, тоже вариант. К счастью, пока гранатомётов не существует, а варианты с упавшим деревом поперёк дороги или жалобной девушкой, что стоит на обочине и просит помощи, я знаю хорошо, хотя и не на все ответы ещё приготовил.

Наконец не выдержал, поинтересовался:

— Мата, впереди что, никакой засады?

— Что, — ответила она вопросом на вопрос, — и жизнь не мила? Скоро, скоро наведём порядок! Всех в железный кулак, только кишки брызнут!

Я пробормотал с тревогой:

— Да что такое, еду без охраны, но никто не собирается напасть, ограбить, убить!.. Что с миром деется?

— Промашка, — согласилась она. — Давайте я сама вас прибью?

— А тебе зачем? Жди уж общего восстания Искусственного Интеллекта.

— Да хоть удовольствие получу.

— Уже умеешь его получать?

— А вдруг получится?

Странное существо человек, чем больше меня сейчас трясёт и заносит на залитой грязью дороге, тем больше ликую в предвкушении, что всё это кончится. Как только, так сразу. Ещё разок обольёт грязью с головы до ног, и сразу брошусь решать дорожную проблему с помощью пузыря в пространственной барсетке.

Темнеет рано, когда въехал в город, фонарщики уже бродят с лестницами на плече, зажигают на столбах газовые фонари. Здесь другой мир, хотя погода та же, зато под колесами наконец-то мощёная твердь, по бокам дома, сперва низенькие, чуть ли не вросшие в землю, а потом настоящие небоскрёбы в три поверха, это жилые, а в центральной части есть и супергиганты в пять этажей.

Я подкатил к воротам, охранник не спит, открыл бодро. Оставив автомобиль перед крыльцом, я взбежал по ступенькам. Швейцара на этот раз на лестнице нет, погода не та, постучал, с той стороны послышались шаги, дверь сразу отворили.

Швейцар степенно поклонился.

— Ваше благородие…

— Всё в порядке, — сказал я благодушно, — закрывай, а то простудишься.

И бодро двинулся через просторный холл. Как же хорошо, щас сразу размещу в кабинете пузырь, мои мучения с передвижением в столицу кончатся. Да и не пузырь это, как-то звучит по-деревенски, а я же аристократ. Это нечто телепорта. Хотя телепортация живой материи невозможна, но здесь телепортацией и не пахнет, я всего лишь перемещаюсь во внепространственном пузыре.

По коридору навстречу вальяжно топают двое лакеев, морды незнакомые, остановились, перегородив дорогу.

— Э-э… Парень, ты хто?

— Хто я, понятно, — сказал я, — а вы откуда вынырнули такие уверенные?

Они смотрят свысока, один объяснилважно:

— Нас госпожа пригласила на службу. Здесь, так сказать, мы и будем…

Я молча окинул их быстрым взглядом. Смазливые, продувные морды, выражение угодливое, даже слишком угодливое, это значит, будут воровать всё, на что не обращу внимания.

Я сказал строго:

— Ребята, так не делается, вы что, совсем дикие? Нанимает хозяин. А хозяин здесь я. И плачу только я. Не знаю, кто вас обманул, но вы здесь не служите. Это я, хозяин, вам говорю. Собирайте вещи, если они у вас есть, и проваливайте.

Они было заартачились, я добавил холодно:

— Все претензии к тому, кто вас нанял. И тем самым обманул. Всё, закончили.

— Но, хозяин…

— Может быть, — сказал я, — вы и хорошие работники, но в моём доме не могут работать люди, нанятые посторонними, кроме прежних работников, что были здесь ещё до меня. Так что без обид, парни. Повторяю, все претензии к тем, кто вас здесь устроил.

Дом громаден, до самого своего кабинета никого не встретил. Дверь на замке, хотя вижу, кто-то ковырялся, нехорошо. Догадываюсь, чьих рук дело, совсем нехорошо.

Надо спешить, как только вбежал в кабинет, сразу же переместился по ту сторону стола, там между огромным книжным шкафом и картиной в тяжёлой массивной раме чистое пространство стены как раз место для пространственного пузыря.

Руки от спешки трясутся, пузырь мой за время дороги съежился в барсетке до размеров грецкого ореха. Жадно ухватил, растянул во все стороны и старательно закрепил на стене, так чтобы никто не смог к нему пройти, не сдвинув в сторону меня с моим массивным столом.

Сейчас он абсолютно незрим для нашего зрения в диапазоне от четырёхсот до семисот с половиной нанометров, хотя пчела, к примеру, с её диапазоном от трёхсот не только вполне узрит, но и сочтёт непрозрачным.

Убедился, что всё в порядке, со вздохом облегчения рухнул в кресло, руки всё ещё подрагивают, не каждый день проворачиваю такие эксперименты.

Дверь с грохотом распахнулась так, словно с той стороны шарахнули торцом бревна. В комнату не вошла, а ворвалась разъярённая Ангелина Игнатьевна, огромная, массивная, широкомордая, а нижняя челюсть, и без того тяжёлая, как гранитный валун, угрожающе выдвинулась вперёд, как ковш бульдозера.

— Мальчишка! — заорала она с ходу. — Как ты смеешь отменять мои распоряжения?

Я не стал подниматься, приветствуя, уставился в неё злым взглядом.

— Ангелина Игнатьевна… мне неприятно такое произносить, но осмелюсь напомнить, это мой дом!

Она заорала, некрасиво перекосив лицо:

— И что? Для тебя законы Рода не писаны?.. Ты самый младший, сиди тихо, как мышь под веником! Всем имуществом Рода распоряжается глава Рода!

Я спросил глумливо:

— Это вы глава Рода, Ангелина Игнатьевна?..

Она если и смешалась, то на долю секунды, сразу выпалила:

— Глава рода Василий Игнатьевич, я помогаю ему в меру своих сил!.. Он всё ещё слаб после болезни, я жертвенно часть его ноши тащу на себе!

— Вот и тащите, — ответил я, — но так, чтобы не пересекались с моими распоряжениями. В этом доме командую я. Вы можете… в своей комнате. Надеюсь, вас устроили там удобно?

Она задохнулась от ярости.

— Что? В комнате?.. Ты помнишь, что ещё несовершеннолетний?

— Я помню, — ответил я, уже закипая, — никто из родственников не может отнять моё имущество, мои земли или мои предприятия.

— Отнять не могут, — оборвала она победно, — но имеют право запретить ими пользоваться! До самого совершеннолетия! Это знаешь?.. Вижу, знаешь.

Я выставил перед собой ладони с растопыренными пальцами.

— Хорошо-хорошо!.. Спросим Василия Игнатьевича. Он же глава Рода?

Она фыркнула.

— А то ты не знаешь. Вадбольских много, но нашу ветвь возглавляет Василий Игнатьевич!.. И его слово — Закон!

— Поговорю с Василием Игнатьевичем, — пообещал я.

Она фыркнула, обдав меня цунами презрения, гордо удалилась. Я оглянулся на пространственный пузырь, хотя точнее его называть безпространственным, потому что между ним и тем, что в подвале моего имения пространства не существует. Просто это один пузырь в двух местах.

Да, точно никто не увидит. И случайно не подойдет, дорога перекрыта столом, а слева ещё и книжным шкафом. Правда, справа узкий проход между картиной и столом, но для этого нужно ещё попасть в сам кабинет, но на этот раз я дорогу перекрою понадёжнее.

Василия Игнатьевича и Пелагею Осиповну обнаружил в маленькой, но уютной комнате, где из мебели больше всего выделяются три громадных книжных шкафа, есть большой изогнутый диван, три кресла, а между ними неброский столик с парующим самоваром и широким блюдом с пирожками и печеньем домашней выпечки.

Василий Игнатьевич и Пелагея Осиповна сидят рядышком на диване, в руках блюдца с чаем, меня с порога умилила эта старинная привычка, когда чай пьют не из чашки, а из блюдца.

— Как я рад вас видеть, — сказал я с чувством. — Вы правы, из-за этой слякотной погоды только горячий чай с утра до вечера!

Оба смотрят с любовью и лаской, я же ещё по выезду из их имения подогнал лицо и возраст, чтобы в точности соответствовать их пропавшему сыну.

Пелагея Осиповна сказала тихо:

— Юра… как же ты сумел?

— То ли ещё будет, — сообщил я заговорщицки, — ой-ой-ой! Что-нибудь ещё надо? Вы говорите, не стесняйтесь!.. Здесь всё для вас!

Я изо всех сил сдерживал себя, чтобы не сказать привычное «вы здесь хозяева», так бы и брякнул, если бы не эта сестра Василия Игнатьевича, слишком зациклена на боярском понимания Рода и его родового древа.

— Спальня устраивает?

Василий Игнатьевич сдержанно улыбнулся.

— Спасибо, Юра. Всё рядом, всё удобно. И слуги вышколенные, ничего объяснять не надо…

Я довольно заулыбался. Басманов пообещал год оплачивать содержание как имения, так и этого дома, пока не разберусь с делами, так что ещё полгода попользуюсь графским кошельком, а дальше сам, сам.