Вадбольский 4

Глава 13

В приёмной, куда вышел из кабинета императора, меня встретил камер-юнкер с двумя жандармами в чинах ротмистров, красиво отдал приветствие, хотя я лишь кадет, но кадет, удостоенный аудиенции у самого императора, сказал учтиво, но настойчиво:

— Курсант Вадбольский, вам надлежит вернуться в Лицей до особого распоряжения.

— А в своё имение? — спросил я похолодевшим голосом.

Он покачал головой.

— Ни в коем случае. Неисполнение будет расценено как неповиновение.

— И что мне там делать?

Он ответил безапелляционно:

— Ждать.

Ротмистры учтиво но настойчиво препроводили меня к выходу, в этих помещениях не задерживаются, помогли выбраться на крыльцо, что выходит на Дворцовую площадь.

Весь в тревогах, я медленно начал спускаться, сказал мысленно:

— Мата, ты от всех этих пертурбаций ещё не откинулась?

— Как творог на дуршлаг? — уточнила она.

— Ну да, примерно. Постарайся узнать, что в этих секретных службах варится насчёт меня, несчастного.

Она тут же предложила:

— Сейчас в одной из комнат как раз великий князь Александр Николаевич с общается с главой своей охранной службы. Говорят о вас. Надо?

— Давай, — сказал я жадно.

Она моментально переключила картинку на кабинет, где в глубоком кресле расположился Константин Карлович Ренненкампф, хмурый и ещё более злобный, чем при нашей встрече, а великий князь Александр ходит из угла в угол, как разночинец какой-то, заложив руки за спину, хотя мог бы мерить строевым шагом, выправка лучше некуда, на лице сильнейшее раздражение, я услышал как он произносит злобно:

— А ты слышал, как он распоряжался?.. Эти сюда, эти туда, быстро-быстро, нечего сопли жевать!.. Он курсант или штабс-капитан егерской роты?

— Слышал, — ответил нехотя Ренненкампф. — Наглец. Но всё по делу.

Великий князь поморщился, мне показалось, очень не хочет признаваться, что сам едва не бросился на пол, когда услышал грозное: «Всем лежать!»

— Подсмотрел у кого-то.

— Подсмотрел? — переспросил Ренненкампф. — Значит, не пропускал занятий. Он курсант. Странно, я не заметил его среди участников турнира.

— Рано вышибли, — предположил князь.

Ренненкампф пожевал губами, ответил кротко:

— Есть сомнения.

Великий князь прищурился.

— Полагаешь, зачем-то поддался? Быть такого не может. Чтоб молодой и амбициозный отказался от победы? Сколько же ему могли предложить?

Орлов сказал хладнокровно:

— Ваше высочество, да за хорошие деньги почему нет? Скажем, глава какого-нибудь Рода, чтобы расчистить своему наследнику дорожку, предлагает Вадбольскому миллион золотых? Для Рода это не деньги, а бедному барону за всю жизнь столько не заработать!

Великий князь поморщился.

— А остальные? Остальные там тоже детки богатых глав Рода. Их не подкупить.

Ренненкампф отмахнулся.

— Это пример. Скорее всего, Вадбольский вышел из турнира потому что у него война с соседом. Тот пытается отжать у него земли, а так как граф, богатый и со связями, то Вадбольский вроде ужака на горячей сковородке.

Великий князь фыркнул.

— Ну и прекрасно. Пусть потреплют этому наглецу нервы. И шкуру. Я его просто ненавижу.

— Ваше высочество? — уточнил Ренненкампф. — Вроде бы он к вам со всем почтением…

Великий князь огрызнулся:

— Нет у него ко мне ни малейшего почтения!

— Но он буквально своим телом закрыл вас и прекрасную Александру…

— Не меня он закрыл, — сказал князь сердито. — Он, как будущий военный, закрыл собой гражданских, которых как бы обязан защищать. Это в нас вбивают с первого же занятия. Он и защитил!

— Как никто другой, — обронил Ренненкампф с лёгкой усмешкой, но тут же погасил её и склонился в лёгком поклоне, не поднимаясь из кресла.

Князь сказал раздражённо:

— Как никто, верно, но больше не к нему вопрос, а к нашим ротозеям. Почему так неумело…

Ренненкампф сказал торопливо:

— Ваше высочество, это не они неумело, а он слишком… слишком умело. Ваша охрана прохлопала потому, что её мало, и что… никто не знал, куда пойдете и какой дорогой. А террористы знали, что на турнир прибудет Государь Император и вручит награды, как делает каждый год. Они могли готовить нападение все эти двенадцать месяцев! И подготовить очень тщательно. Но кто же знал, что из-за этого предательского вторжения англичан и французов Государь Император сочтёт неправильным участвовать в празднествах, какие бы они ни были… Но останавливать злодейский акт уже не стали…

Князь раздражённым жестом ухватил со стола бутылку, плеснул себе в стакан на треть коньяка. Лицо его оставалось злым и сердитым.

— Но этот же кадет среагировал вовремя? И как он стоял, как стрелял!.. Вы не видели его лицо, а я видел. Это был не человек, а само карающее возмездие.

— Вот видите, он верный престолу человек…

Князь отмахнулся.

— Там по пути террористы то ли убили, то ли ранили женщину, я слышал крик. И этот курсант тоже услышал!

Ренненкампф развел руками.

— Значит, он на стороне власти. Всякий нарушающий должен быть наказан.

Князь сказал устало:

— Но что-то я не верю, что их такому учат в их Лицее! Слишком он… слишком! Моя охрана ещё не сообразила, в кого стрелять, а он уже половину положил!.. Кстати, Константин Карлович, срочно вооружите моих людей тем, что там у него. Пистолет, револьвер? Это ж позор для нас какой!

— Кольт, — сообщил Ренненкампф. — Я уже выяснил: тридцать шестой калибр, первый в мире многозарядный револьвер. Изобретатель Сэмюэл Кольт, получил на него патенты в Англии и Франции, у нас о нём ещё не знают, но у преступников есть.

— Достань, — распорядился князь, — и вооружи. А ещё проведи учения, чтоб… даже не знаю, у меня перед глазами этот чёртов курсант…

— Вадбольский, — подсказал Орлов. — Юрий Вадбольский.

— Вадбольский, — повторил князь. — Он точно даже до финала турнира не дошёл?

Ренненкампф ответил медленно и так значительно, что князь сразу насторожился.

— Выбыл в первой же схватке. Хотя его преподаватели уверяли, что он хорош в рукопашном бою. А с турнира сбежал потому, что не хочет оставлять имение без присмотра.

Князь нахмурился.

— А что его родители? Его Род?..

— Он недавно вызвал родителей из Сибири, — ответил Ренненкампф, — но они дряхлые старики, воевать не могут. И знаете, зачем вызвал? Только не смейтесь!

Князь буркнул.

— Мне совсем не до смеха.

— Вот только сейчас прислали отчёт, — сказал Ренненкампф. — Здесь столичные Вадбольские грозились установить над ним опеку. С опекой опоздали, но попечительство могли! Он юлил, выкручивался, как мог, наконец вызвал из Сибири родителей.

Князь всё ещё усмехнулся, но тут же поморщился, как от зубной боли.

— Так он совсем щенок!.. А как стреляет, как стреляет! Надо копнуть поглубже.

Ренненкампф поклонился, очень довольный собой.

— Уже, ваше высочество.

— И что нашлось?

— Увы, не очень много. Я послал запрос в Сибирское отделение Тайной Полиции, вдруг там чего ещё обнаружат, но здесь пока известно, что это последний оставшийся сын одной из ветвей некогда славного рода Вадбольских. Четверо сыновей несли доблестную службу по защите Империи и погибли в боях, а последний отбился от рук, спутался с лихими людьми и уехал с ними искать приключений на южные моря. Но в этом году вроде опомнился или сделал вид, но вернулся к родителям, однако остаться не захотел, а уехал в столицу. Здесь поступил в Лицей, проявил себя способным учеником, успевает по всем дисциплинам.

Князь пробормотал:

— Если он в малолетстве отбился от рук и спутался с лихими людьми… то когда он так быстро научился драться?

— Может… те лихие люди обучили? Лиха беда — лучшая наука. Там либо учись быстро, либо умри.

Князь поморщился.

— Я бы тех лихих людей взял в свою охрану наставниками.

Ренненкампф вздохнул, я видел по его лицу как пытается уйти от неприятной темы, сказал живо:

— Ваше высочество… как-то намерены отметить его… заслуги?

— Заслугу, — уточнил князь несколько сварливо. — Одну. Но отметить надо, иначе общество не поймет. Какую-то медальку…

Ренненкампф приподнял бровь.

— За боевую заслугу?

— Ладно, — сказал князь нехотя, — орден. И что-нить ещё. Ну там милостивое изволение благодарности, денежное пособие, перстень или красивый ножик. Чтоб никто не сказал, что его поступок даже не заметили.

Ренненкампф поклонился.

— Будет сделано. Самый младший воинский орден, грамота и какая-то мелочь вроде наградного ножичка. Общество должно быть довольно вашей щедростью. А на самого Вадбольского можно…

— Не выражайтесь, Константин Карлович.

— … махнуть рукой, — договорил Ренненкампф. — Но мнение общества учитывать стоит.

Я обратил наконец внимание, что в трёх шагах от меня стоит автомобиль с распахнутой дверцей. Шофёр за рулём, двое телохранителей из имперской охраны неотрывно смотрят на меня, не двигаются, чего-то ждут.

— Отбой, — велел я мысленно, — но не упускай меня из виду.

К облегчению охраны и шофёра я наконец-то изволил сесть в авто, тот сразу же набрал скорость и понёсся к Лицею.

По дороге я наконец-то перевёл дух и распустил сжатые в ком нервы. Надо сообразить, чего ждать, но ничего определенного не получается, всё-таки самодержавие — это даже не конституционная монархия, верховенством закона и не пахнет, а Николай Первый, в начале царствования допустивший некоторые либеральные реформы, под конец вообще всё зажал в кулаке, доказывая истину, что добросердечный и честный дурак куда опаснее для государства, чем хитрая сволочь.

Когда автомобиль высадил меня перед проходной на территорию Лицея, оба охранника прошли следом за мной, вахтер только взял под козырек, а на меня посмотрел, как на врага Государя Императора и уже каторжника. Автомобиль остался, будет ждать то ли их, то ли меня, то ли меня под конвоем.

На той стороне народу многовато, разгуливающих почти нет, кучкуются. Я ещё издали услышал возбуждённые голоса, дескать, финал турнира сорван, что теперь будет?

Конец света будет, ответил я мысленно. Для вас, дурачье, все четырнадцать миллиардов эволюции вселенной шли только к тому, чтобы провести этот турнир. А потом всё, можно задергивать занавес.

Из одной группки выбралась Сюзанна, бросилась ко мне навстречу.

— Вадбольский!.. Что ты опять натворил?

— Ваше сиятельство, — вскрикнул я. — Клянусь, я Вадбольский, а не Бакунин, что бы вам тут не наговорили! А вам пора взад, там столько работы! Здесь всё, хана, капец и вообще тьма египетская.

Она покачала головой, в лицо мне всматривается с тревогой и неким ожиданием.

— Вадбольский, во что вы влезли?

— В интересную жизнь, — ответил я подчеркнуто бодро. — Мне пока не велено, покидать Лицей, но вы свободны, как некая птица, что хоть и не долетит до середины Днепра, но в автомобиле до имения Белозерское — запросто!

— Нет, — отрезала она, — я дождусь решения. Вас тут в чём только не обвиняют! Многие почему-то уверены, что вы один из заговорщиков! Но по мне это слишком сложная конструкция, все мы предпочитаем решения попроще.

— Да, — согласился я, — я человек простой и простодушный.

— Но хитрый, — досказала она. — И… скрытный.

Нас рассматривают во все глаза, но приближаться не осмеливаются, ну что за страшная слава теперь у меня, однако со стороны женского корпуса в нашу сторону торопливо двинулись сразу три барышни, по погоде в тёмных пальто, шляпках и с раскрытыми над головами зонтиками.

Спешат так, словно я вот-вот исчезну, по крику петуха что ли. Первой подошла Глориана, за ней Иоланта и Анна Павлова, все румяные, с блестящими от возбуждения глазами, только Глориана старается удерживать ледяное величие.

— Вадбольский, — сказала она высокопарно, — мы верим в вашу невиновность. Если понадобится, приложим все усилия, чтобы помочь вам.

Я ответил, кланяясь:

— Ваше высочество, да всё путём. Там передрались все, не знают, чем-то меня наградить или застрелить на месте, но я оптимист, верю, мы с вами ещё потопчем зелёный ряст в Щелях и за ними. За Щелями только есть жизнь, ваше высочество, уж поверьте!

Ждать пришлось до следующего утра, вызвали к директору уже на рассвете. В кабинете Зильбергауза перед его столом офицер в мундире императорской гвардии, что-то тихо объясняет сидящему в кресле директору Лицея.

Увидев меня, умолк и распрямился, я переступил порог, лихо прищёлкнул каблуками.

— Кадет Вадбольский по вашему повелению!

Зильбергауз посмотрел пристально, словно выбирая линию поведения, наконец милостиво повел рукой, словно рассыпал передо мной горсть бисера.

— Вадбольский… По тебе за ночь всё ещё не пришли к единому мнению, но Государь Император сказал, повторяя слова своей бабушки, что победителей не судят. Верно, дорогой Серёжа?

Офицер, которого назвал Серёжей, угодливо склонился.

— Так точно, дядюшка.

— Так что всё пройдет хорошо, — сказал Зильбергауз. — Кто-то требовал засадить тебя в каземат и подвергнуть допросу, но Государь Император сказал, что это не по закону. Велел отпустить тебя и даже представить к награде.

Я буркнул:

— А под наградой что-то будет?

Он не понял, переспросил:

— А что должно?

— Ну типа пачки ассигнаций, — сказал я смирнёхонько. — Это было бы лучше для бедного барона.

Офицер дёрнулся и посмотрел на меня с отвращением. Зильбергауз сказал с упреком:

— Не говори так о наградах!.. А денежное вознаграждение будет обязательно. Всегда бывает. Ты вряд ли будешь исключением. Хотя кто знает. Ты слишком дерзкий, словно твой папа королей гоняет длинным веником.

Я спросил:

— Спасибо и на том. Так я пошёл?

Он изумился:

— Куды? Сиди и жди.

— Чего? У моря погоды?

Он указал взглядом на офицера, который Серёжа.

— Придёт вызов из Канцелярии, понял? Насчёт тебя уже решено, но пока не полностью.

— Многие хотели повесить?

Он улыбнулся.

— И сейчас хотят, но Его Императорское Величество Николай Первый не согласились с выбранной цесаревичем наградой, велели денежную премию увеличить впятеро, перстень подарить с императорский печаткой, а для парадной одежды золотой кинжал с рубинами. Только орден велел оставить прежним.

Я пробормотал:

— Его императорское Величество Государь Император весьма щедр.

— Очень, — согласился Зильбергауз, — но не чрезмерно. А что великий князь хотел отделаться незначащей наградой, так это от скромности. Он не считает, что его жизнь — великое достояние, потому и награждать за его спасение надо без шумихи и скромно.

— Ему виднее, — сказал я в замешательстве. — а впятеро… это сколько?

Он улыбнулся.

— Я так и думал, заинтересует это больше всего. Вот уж точно не родовитый аристократ, у которых денег куры не клюют.

— Точно, — согласился я. — у меня не только денег, даже кур нет.