Вадбольский 4

Глава 12

С меня сняли наплечную кобуру с револьвером, для проверки, как объяснили, усадили в автомобиль. Рядом на сиденье тяжело опустился один из охранников, крупный, налитой силой, лицо суровое, покосился на меня не то с пренебрежением, не то с удивлением, спросил неожиданно:

— Французским владеешь?

— Конечно, — ответил я.

— Во дворце ни слова, — сказал он неожиданно. — Государь у нас патриот и велит, чтобы все общались только по-русски.

— Понял, — ответил я.

Впереди автомобиль с охраной, сзади ещё один, откуда только и набежали, вот так и погнали в сторону Императорского дворца.

Ну, да в детстве на уроках истории нам сообщали, что Николай I запретил французский язык во дворце и в государственных учреждениях. Но де Кюстин в своих знаменитых воспоминаниях о России отметил, что придворным пришлось заучить несколько фраз, произносили на скверном русском языке при появлении императора, но едва тот покидал помещение, переходили на привычный французский.

Да что там двор императора, вся знать говорит только на французском, генерал Кутайсов, смертельно раненый под Бородино, последние слова произносит по-французски, а на триумфальной арке, воздвигнутой в Царском Селе в честь побед Александра над французами надпись сделана на французском: 'À mes compagnons d’armes "…

Ехали недолго, Петербург — крохотный городок, хотя и остальные столицы Европы ненамного крупнее. Навстречу быстро надвинулись громады дворцов, мне плохо видно, где и в какую сторону едем, но когда остановились, и меня не весьма почтительно вытащили, не зная, как со мной обращаться, как с арестованным или просто задержанным, я увидел перед нами величественный Зимний дворец с зелёными, как у молодого лягушонка стенами, но в этот сумрачный вечер почти весь серый.

— Не задерживаемся, — поторопили меня конвоиры, — велено доставить незамедлительно!

Понятно, покушение — не шуточки, хотя для первых лиц это привычный профессиональный риск, но террористы сплошные интеллигенты и любители, этого же великого князя, ставшего потом Александром Вторым, убьют только с седьмой попытки!

Меня доставили через чёрный ход и полдюжины комнат в богатую приёмную, ярко освещённую огромной, как в Большом Театре люстрой, поставили перед дверью, которую я определил как личный кабинет Императора Российского, и не просто Императора, а Самодержца. В мире есть ещё императоры, тот же австро-венгерский, но все ограничены парламентом или прочими высшими властями, и только в России — самодержец.

Но не простой самодержец, а, насколько сейчас могу быстро проверить по зеттафлопнику, Николай Первый был и остаётся лютым ЗОЖником: не пьет, не курит, гонит из кабинета курящих, не играет в карты, не любит охоту из-за того, что нужно убивать беззащитных животных, да и вообще какое-то глупое убийство времени, много ходит пешком и занимается строевыми упражнениями.

Ещё всех шокирует, что одевается в простой военный мундир и простую шинель, спит на деревянном топчане с мешком из соломы, теперь понятно, с кого Чернышевский списывал Рахметова. Работает каждый день без выходных и праздников по 16–18 часов. И это царь, император!.. Не пьет, работает как вол, спит чёрт-те на чём, вместо того чтобы жрать и пить от пуза да завести гарем из самых красивых баб с большими сиськами.

В общем, хороший человек, куда уж лучше. Честный и справедливый.

Но, как говаривал мой дедушка, заставший лихие девяностые, «Хороший человек — это не профессия». То есть хорошесть человека не гарантирует его высокий уровень профессионализма. И полный дурак может быть хорошим человеком.

Я всё ещё прикидывал так и эдак как держаться, что говорить, когда дверь наконец распахнулась, выглянул строго одетый лакей, больше похожий на отслужившего полсрока солдата, сказал хриплым голосом:

— Заходите.

Я перешагнул порог всё же с некоторым трепетом, всё-таки логово «жандарма Европы», самого могущественного человека на континенте.

Кабинет… великолепен. То есть, величественен спартанской простотой. Конечно, ничего Николай Первый особенно менять не стал, но вычурная красивость, что так любил его старший брат император Александр, исчезла, остались только стены с портретами и мебель, а все статуэтки, фарфоровые вазы и мерехлюндии строгий император убрал.

Сейчас он за столом всё ещё по инерции смотрит в бумаги, а по эту сторону стола в настолько неглубоком кресле, что уже не кресло, а стул, расположился грузный человек в генеральском мундире с мощными эполетами и орденами и звёздами во всю ширину груди. Несмотря на возраст, сохранил плотные седые волосы, мощные усищи, делающие его похожим на запорожского козака, а ещё бросается в глаза высокий мудрый лоб и проницательный взгляд.

Князь Алексей Фёдорович Орлов, подсказала Алиса, генерал от кавалерии, генерал-адъютант, главный начальник III отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии и шеф Отдельного корпуса жандармов, который принял этот корпус от создавшего его Бенкендорфа.

Я ел глазами, как сказано в Уставе, старшего по чину, то есть императора, у него даже по роже видно, что человек прямой и честный. Но может ли прямой и честный быть правителем страны? Тем более, России?

Он всё ещё торопливо заканчивал с бумагами, а шеф жандармов сказал мягко:

— Я Алексей Фёдорович Орлов, начальник Третьего отделения Канцелярии Его Императорского Величества… Скажите, юноша, как у вас получилось то, что не сумели шесть человек охраны великого князя?

Я не стал кланяться, напротив, выпрямился и сказал отчётливо, стараясь чтобы слова звучали чётко, как удары молотка по наковальне:

— Подражая Его Величеству, я не пью, не курю, не хожу в бордели, не играю в карты, а всё свободное время отдаю учёбе и упражнениям!..

Император легонько хмыкнул, наконец-то поднял голову и посмотрел на меня. Даже за столом выглядит, словно сидит на могучем рыцарском коне. Два метра пять сантиметров, подсказала память, да и вообще русские цари все гиганты, отголосок родового строя, когда власть в руках того, чья дубина больше.

Орлов заулыбался.

— Похвально, похвально. Кто же вас так надоумил?

— Пример государя императора, — ответил я чётко. — А проследили за моим воспитанием родители.

Орлов взглянул на императора, тот чуть наклонил голову.

— Вадбольские, — произнес Орлов, обращаясь к нему, — участвовали в заговоре по убийству Государя Императора… вас, Ваше Величество, и свержению законной власти, по приговору суда сосланы в Сибирь… Теперь этих мятежников зовут декабристами. А он, значит, отпрыск.

Я смолчал, глупо объяснять, что с возрастом взгляды меняются, им это известно лучше, чем мне, молодому курсанту. Но, понятно, я сын мятежников. Так, на всякий случай.

Орлов внимательно рассматривал меня, да и государь не сводит взгляда с потомка декабристов, наконец Орлов спросил доверительным голосом:

— Как ты понял, что будет нападение?.. Понял раньше охраны?

Я подумал, ответил осторожно:

— Я видел множество людей в зале, все такие одинаковые человечики, несмотря на яркие одежды, двигаются тоже одинаково, но когда я посмотрел на эту толпу в общем, сразу увидел неправильность…

— Неправильность?

— Ну да, — пояснил я, — не все в толпе вели себя по законам толпы. У некоторых была цель. Я видел как одни встали ближе к дверям, другие блокировали лестницу, а остальные начали продвигаться с разных сторон к подиуму, где великий князь Александр приготовился награждать победителей. Их было пятнадцать человек…

— Вы и посчитать успели? — спросил Орлов.

Я посмотрел на него хмуро.

— А вы, если увидите троих, будете их пересчитывать?

Он улыбнулся.

— Нет, конечно.

— А пятерых?

Он понял, улыбнулся, кивнул.

— И пятерых не буду. Но вы, значит…

— Я и двадцать не буду, — сказал я, чтобы повысить свой ай-кью в его глазах, а также в глазах императора, если тот следит за разговором, а не думает как обустроить Русь, снабдив её большим количеством лаптей. Но мне надо и не переборщить, на самом деле и тысячу не буду пересчитывать, скажу сразу, сколько там человек, и какой рост у каждого. — В общем, стало понятно.

— Да, — произнес он с иронией. — Одиннадцать из револьвера, двоих тесаком. Что у вас за звери преподают? Может, пусть лучше в нашей Охранной Службе учат такому ремеслу? А у вас занялись бы науками, искусством, политикой… Нет, политикой не надо. Вот уж не думал, что Государь Император создаст такое… такое заведение.

Он бросил на императора заинтересованный взгляд, тот вместо того, чтобы приосаниться от похвалы, сдвинул плечами и вздохнул, но продолжает буравить меня взглядом.

Орлов снова повернулся ко мне.

— Но как вы ощутили, что те люди… террористы?

— Анализ, — пояснил я, — обнаружение закономерностей, объектов, векторизация, пространственный анализ, анализ собравшихся и распознавание лиц. Вы же в состоянии отличить лицо каторжника от лица студента благородного заведения?.. Здесь то же самое, только тоньше. Ну, вы же следак, не мне вам говорить, как вычислять преступника по его виду, поведению, жестам, взглядам…

Император легонько улыбнулся, видя чуточку ошарашенного Орлова.

— Наша служба малость растерялась от наглости бомбистов, — пояснил он ровным и строго выдержанным голосом, — потому сумела обезвредить только двух из тех пятнадцати. А курсант, выходит, сразу увидел картину разом?

— Заподозрил, — уточнил я. — И на всякий случай протолкался к великому князю ближе. А когда двое начали доставать револьверы… ну, я просто быстрее.

Орлов повернулся к императору.

— Можно, заберу его к себе в штат?

Тот обратил заинтересованный взгляд на меня.

— Можно. Если он согласен.

Я покачал головой.

— Нет. Я курсант Лицея.

Орлов сказал покровительственным тоном:

— Мы оформим выпуск экстерном. И даже дадим сразу первый чин.

— Спасибо, — сказал я с гранитной твёрдостью деревенского дурака, — нет. Моих знаний недостаточно, я должен закончить Лицей, а не получить бумажку, что я его как бы закончил.

Орлов вздохнул.

— Кадет, ты не понимаешь. Ты сразу получишь то, что другие через три года!

— Зато через три года получу по-честному, — сказал я и посмотрел ему в глаза, надеюсь вид у меня достаточно простоватый и глупый. — Мои родители наказывали мне в дорогу, чтобы в столице не пил, не ходил в бордели и не плутовал.

Император хохотнул.

— Алексей Фёдорович, не учи ребёнка плутовать!.. Это грех.

Я надулся, дескать, я мужчина, а не ребёнок, в этот момент в дверь постучали. Вошёл тот же солдат, выполняющий работу лакея, молча положил на стол перед императором папку в красной обложке. Тот сразу же раскрыл и углубился в чтение, не обращая на нас с Орловым внимание.

Орлов, видя, что мы с ним предоставлены самим себе, снова повернулся ко мне, взгляд его оставался и недовольным, и подозрительным.

— И всё-таки, — произнес он медленно, — что-то в тебе не то, курсант. Больно ты… нацеленный. Слишком правильный.

— Такие подозрительны? — спросил я. — А как же наш государь император?

Он отмахнулся.

— То император. Он чувствует громадную ответственность.

— А если бы и остальные чувствовали? — спросил я.

Он вздохнул.

— Люди есть люди, курсант. Они всего лишь человеки, а не Аскеты. Но твою мысль я уловил, хоть и дивно такое слышать от столь юного.

— Которому бы только вино, — подсказал я, — девки, драки, гулянки, кафешантаны, дуэли, пьянки, снова девки…

Он усмехнулся.

— Понял, понял. Жаль, таких мало. Но они потом, если выживают, берут в руки бразды правления Отечеством. Курсант, ты ахнешь, узнав, сколько высших чинов при императоре из простолюдинов!.. Или дворян низшего звена. Всего добились умом и упорством. Его Величество таких продвигает по службе.

Император закончил читать, придавил ладонью листки бумаги и поднял на нас обоих суровый взгляд.

— Интересные сведения о вас, курсант… Вы сумели усовершенствовать винтовки… это верно?

— Верно, — ответил я.

— Каким образом?

Я переспросил почтительнейшим тоном:

— Простите, ваше величество, не понял вопроса. Вас интересуют технические данные? Или почему сделал я, а не ваши службы?

Он нахмурился, а Орлов быстро вмешался:

— Курсант, сейчас не до шуток. Вы слишком заметно себя проявили, а это подозрительно для любой службы охраны. Ещё известно, что вы сопровождали четверых суфражисток-аристократок в Щель Дьявола.

— Ого, — сказал я, — даже такое выяснили? Трудно было?

Орлов оглянулся на императора, сказал быстро:

— Вы прибыли в столицу нищим баронетом, но быстро поднялись до барона?

— И это не такой уж и страшнейший секрет, — сказал я, — можете поинтересоваться у графа Басманова, он подарил мне имение, а с ним и титул барона.

Он оглянулся на императора, тот хмыкнул, опустил взгляд на бумаги в красной папке, снова поднял на меня.

— А вот тут интересное, — сказал он заинтересованным голосом, — вы в Лицее не пошли под защиту ни одного из крупных Родов, хотя вам такое предлагалось. И не однажды.

— Мне достаточно защиты императора, — ответил я учтиво. — Полагаю, она должна быть превыше любой графской, княжеской или любой родовой. Хотя в ином Роде платят намного выше, чем государство.

По его виду заметно, что доволен и одновременно уязвлен, Орлов бросил на меня укоризненный взгляд, дескать, про плату мог бы и не упоминать, понятно же, что местный князёк может заплатить больше, чем положено на государственной службе.

— Да-да, — сказал Орлов, — мне тоже тут доложили, что вы не заводите знакомств среди тех, кто выше по знатности, не ищете покровительства…

— Я не понял, — ответил я, — это мне в вину?.. И даже то, что не играю в карты, где легче всего познакомиться, и не шляюсь по борделям?.. Я просто в восторге от высокого профессионализма наших дознавателей Имперского сыска! Представляю, какой уровень у сыскарей Урюпинска. Хотя, кто знает насчёт Урюпинска…

Он уже начал багроветь, но император постучал кончиками пальцев по столу, привлекая внимание. Мы оба повернулись к нему и замерли в почтительнейшем ожидании.

— Вы держитесь неприметно, Вадбольский, — сказал он задумчиво, поднял на меня взгляд и с многозначительным видом постучал ногтями по папке с бумагами, — словно стараетесь остаться в тени, что очень непривычно для молодого дворянина, которому нужно завязывать знакомства и вообще стараться быть заметным для сильных мира сего.

Орлов кивнул, дескать, а я о чём говорил, но промолчал, а император продолжал так же задумчиво:

— Однако вот сейчас передали всё, что в Лицее знают о вас… Данные, конечно, не полные, это же Лицей, там главное — учёба, но с сегодняшнего дня вы начинаете интересовать и наши службы. Но даже в этом списке уже нестыковки.

Я сдвинул плечами.

— Вашему величеству виднее.

Он поднял взгляд от бумаги на меня.

— А вам, курсант?

— Везде нестыковки, — ответил я. — Хотя звёзды, говорят, двигаются исключительно точно.

Он чуть усмехнулся.

— Звёзды? Ну да, хотел бы я быть там императором. Ответь на самый простой вопрос: почему не пошёл ни в один Род?

Я хотел было развести руками, но этот простонародный жест может быть неприемлем в такого рода кабинетах, потому ответил всё так же прямо и глядя на него придурковатым взглядом, как и требовал Пётр Первый в своем знаменитом указе:

— Почему не пошёл Ломоносов? Почему не пошёл Демидов? Абрикосов и другие?

По-моему, последнюю фамилию он и не слышал, но смысл понял, кивнул, только взгляд стал острее.

— Уверен, что войдешь в такую плеяду?

— Не попробовав, ваше величество, — ответил я самым почтительным образом, — кто узнает? Но видит Бог, и вы с ним видите, я стараюсь!

Он хмыкнул.

— Да, в нашем разленившемся мире это даже подозрительно. Ты очень смышлёный юноша, потому меня заинтересовало, почему ты решил, что Англия и Франция решатся на десант? Наполеон Первый вел армию по суше, для Англии тоже такой путь короче.

Он умолк, я сказал стеснённо:

— Они не собираются завоевывать Россию. Их цель — не дать нашим военным кораблям выйти в Чёрное море, оттуда рукой подать до Дарданелл и завоевания Турции. Как только у них получится, войну прекратят, заставив нас отказаться от выхода в южные моря. Если не согласимся на этот позорный мир, пойдут дальше. На Москву, на Петербург. А вы знаете, ваше величество, что наши войска как бы ни были сильны духом, но оружие у нас никакое…

Его лицо исказилось злой гримасой, даже дыхание участилось, но совладал с собой и сказал лишь чуть повысив голос:

— Канцлер, весь Тайный Совет и все министры уверены, что у них только демонстрация силы! И на высадку десанта не решатся. А в совете у меня люди многоопытные и мудрые.

Я поклонился, сердце стучит, трудно говорить, когда на тебя смотрят, как на врага.

— Ваше величество, внезапно и очень быстро пришла совсем другая эпоха. Эти многоопытные и мудрые хороши для того времени, что сейчас уступает место новому. У нас оружие, что было при Аустерлице. Но и тогда нас разбили. А у них сейчас и оружие втрое лучше.

Он вздохнул, произнёс сдержанно:

— Поясни.

— Ваше величество, время захватнических войн заканчивается. Или уже закончилось. И главы государств хотят поддерживать стабильность не только в своих землях, но и вообще в мире. Бонапарт, как мне кажется, был последним завоевателем. А те, кто его победил, подписались под совместным воззванием о сохранении мира и стабильности, а также недопущении перекройки границ.

Он подумал, кивнул.

— Да, что-то подобное подписал и наш старший брат, Александр Первый, победитель Бонапарта. Но я не думаю, что это так важно.

Я помялся, сказал очень тихо:

— Я в самом деле вас очень уважаю, ваше величество… и вовсе не из чинопочитания! Но должен возразить, это очень важно, теперь очень важно. И будет становиться всё важнее. Нам не дадут захватить Константинополь. Весь мир против. Я имею в виду, Европу. Вы государь, вы считаете иначе, и я в любом случае выполню любые ваши распоряжения, потому что Россия — превыше всего, но… мы проиграем.

Он чуть нахмурился, явно из-за слов «Россия — превыше всего», а он давит все националистические настроения, не допускает в печать и ура-патриотические статьи и произведения насчёт величия «особого русского духа». На что уж Тютчев, ярый государственник, но и у него Николай Первый собственноручно вычеркивал абзацы, где о водружении креста над константинопольской Софией и о «всеславянском царе». Как же, он царь-батюшка для всех народов России, никому не должно быть ущерба, никто не хуже, и не лучше.

Орлов вообще смотрит на меня с ужасом, словно я уже приговорен к виселице. Да и вообще, у Николая Первого, как и у Ивана Грозного, репутация не та, не та, умело созданная врагами России. Как же, этот император впервые со времён Екатерины прибег к смертной казни! Повесил пятерых мятежников, это шокировало, как же так, это же варварство. Хотя вот мне Алиса услужливо подсунула справку, что когда во Франции восстали 80 пехотных полков, восстание не просто подавили с людоедской жестокостью, но и за решётку бросили больше 20 тысяч человек, а пять тысяч приговорили к смертной казни.

Так что Николай I овечка с этой пятеркой казненных, да и в Сибирь сослал всего сто двадцать человек, а по всей Европе всё ещё щедро рубят головы, вешают, расстреливают, душат гарротой, кладут под гильотину — и всё по закону, по закону!

Он вздохнул, сказал устало:

— Свободен, курсант. Иди трудись.

— Спасибо, ваше величество, — ответил я почтительно. — Все бы жили и трудились по вашему примеру!