В завоеваниях рожденные

Глава 6

149 Пока отступает вода (ожидание ужаса, а высшая точка — 150)

150 Тело остается — безжизненное (сожаление, болезненное удовлетворение)

151 Бледная рука на мокром камне (это конец)

152 Вновь всплеск воды, словно последнее желание укрыть эту мертвую руку саваном.

Я ждала.

Собравшиеся молчали. Их лица — словно маски равнодушия. Они браксана.

В конце концов Кеймири Затар кивнул. Я разрешила себе вздохнуть.

— Хорошая работа, — он махнул слуге, чтобы тот принес мою награду. — Хотя я думаю, что последний образ был несколько безвкусен. Некий вторичный эротический выплеск.

Я и сама ругала себя за такой выбор, но тут постаралась защититься:

— Перед такой аудиторией… Разве эротическое содержание не было присуще самому образу? Воспользоваться здесь разговорными сексуальными модуляциями кажется мне излишним и утомительным. Пришлось бы пожертвовать скрытыми смыслами.

— Я согласен с твоим выбором, но меня удивляет, что небраксана смог уловить столь тонкие вещи.

Когда передо мною легли золотые синаи, я постаралась не выдать своего изумления.

— Возьми их, женщина, твой спектакль стоил того.

Я поклонилась:

— Благодарю, Кеймири.

— Настоящего поэта трудно найти, а женщину — тем более. Почему ты занялась искусством?

Я воспользовалась интонацией вызова, как поступила бы и моя мать:

— Отказавшись от поисков других путей, я начала получать радость от искусства.

Он засмеялся, многие заулыбались. Безусловно, их смутило то, что я говорю с иронией, но не использую Иронический Разговорный Тон. Более двух мыслей зараз они не способны осмыслить!

«Мои учителя, — подумала я, — были правы: чем ярче поэт, тем труднее ему найти слушателей».

— Ты — настоящий мастер своего дела, — сказал Затар. — Твое мастерство композиции столь же хорошо, сколь и твой ум?

Я кивнула с чувством враждебности. Он продолжал:

— На девятый день зенита я организую праздник для девочки из Кеймири и членов их Домов — всего сорок человек. Мне хотелось бы чего-либо оригинального, без сложных подтекстов, вне политики. Но что-то броское. Что-то, что может произвести впечатление — некоторые из гостей не знакомы с тонкими чувствами.

В его голосе ясно звучало обещание.

— Мне нужен список гостей.

Я не была уверена, что это — вежливая просьба, но он улыбнулся:

— Я вышлю список. Ты живешь…

Я глянула на золото:

— В Курате, у Декорва.

— Я знаю этот дом. Есть еще что-нибудь?

— Нет, — но тон моего голоса говорил: да.

— Хорошо, — но я поняла: позже.

Я полетела домой как на крыльях.

Список, посланный Затаром, не замедлили принести. Прекрасный справочник — лучшее нельзя и желать. Девять Кеймири с самыми различными вкусами и еще домашние… Что вы скажете о браксана, ждущем дерзостей, по не желающем их сносить? Или жаждущем лести, но ненавидящем низкопоклонничество?

У меня было множество тем и стихов, способных заполнить библиотеку литературных записей. Некоторые были слишком сложными, другие — недостаточно психологичными. Пол моей комнаты был усыпан отброшенными листами с неоконченными записями. Мне хотелось хотя бы найти тему — пусть я потом не смогу найти слов, так у поэтов бывает.

Но не иметь никакой зацепки — такого не пожелаешь даже ациа!

Исторический пласт я отвергла сразу. Эти образы — на любителя. История — субъективная наука, и каждый видит здесь все по-своему. Нет хуже испытания для поэта, чем услышать: «Прекрасно, но в битве при Кос-Торре принимало участие 436 ациа, а не 432, не так ли?».

Я отбросила также все чувственные сказки. Разнообразие сексуальных вкусов у этой публики столь велико, что для автора не представляется возможным угодить если не всем, то даже многим. Было нежелательным даже вмешивать хоть намек на эротику, поскольку Хозяйка Дома Кеймири Ретева считала сексуальные темы вульгарными.

Трудно было придумать ситуацию хуже этой! Таджхайн!

Это восклицание, вырвавшееся невольно, навело меня на мысль… Таджхайн — неприкосновенный бог-учитель браксана. Отважусь ли я прибегнуть к религиозной теме — перед лицом народа, который с презрением относится к тем, кто сделал религию смыслом своей жизни?

А почему бы и нет?

Далеко за полночь я продолжала работать. Однажды мне пришлось выйти на улицу, чтобы найти чистую кассету для диктофона, и я с трудом избежала встречи с мужчиной, вышедшим на поиски удовольствий. Я работаю, и это достаточная причина отказать ему. Вряд ли стоило совмещать поэзию и попытки удовлетворить сексуальные потребности незнакомца. Хотя и очень трудно этого избегать…

К середине дня я почувствовала, что может родиться шедевр. Начало — рассказ о слове, потом образный переход к теме величия. Я чувствовала, что дело идет. Образ накладывался на образ: что-нибудь для каждого. На поверхности — сюжет: кровавая история божественного происхождения клана браксана. Для Затара и ему подобных, которым и призван служить поэт, — тысяча разных смыслов, кое-где тонкий юмор, масса подтекстов — так может творить лишь истинная Служанка Поэзии.

На четвертый день я сплела этот узор — словесный гимн Войне, Страсти и Высшему Вероломству. «Я расскажу вам о смерти Создателя», — обещала я, склонив голову на стол. И во сне вновь тысячи линий сплетались, рождая голос. И в этом голосе я слышала речь браксана.

Поэт Ланта.

Я поклонилась, сердце дико заколотилось. Я знала, что по крайней мере двое Кеймири не любят мое искусство, значит я должна победить, и моя жизнь, — цена этой победы. Остальные должны быть довольны, их можно покорить настоящей поэзией, а мои стихи именно из этого ряда…

1 Я расскажу вам о смерти Создателя (Триумф) удовольствие (конец)

2 И вы будете сожалеть и боги будут сожалеть

(Превосходство и слабый всплеск удовлетворения)

3 И те, на кого снизойдет благодать

(Превосходство)

4 Падут на колени перед судьбой небес

(Насмешливый приказ)

5 И не поднимут своих недостойных глаз, чтоб взглянуть на Пустоту живущих богов.

На тринадцатый строчке я поймала их внимание — я знала, что это будет так, у меня были достойные учителя. Поэзия, когда ее исполняют, — особая форма искусства. Захватить аудиторию непросто, даже если долго готовиться. Многим поэтам не удается найти контакт с публикой, если поэтический текст кажется слишком близким сердцу автора. Свой текст я считала чем-то одушевленным, и, отдавая его этим браксана, мне хотелось, чтобы он вошел в них, стал их частью, как первородное слово младенца.

В стихах родился живописный образ Создателя. Здесь бродила, как свежее вино, мифология разных народов, но главное — это то, что бог был причастен к сотворению Всего в этом мире. И притягательность его незыблемой мощи была непреодолима. И в этом основной драматизм поэтического повествования. Средь подводных течений сюжета нашел себе место и ручеек иронии — я позволила им смеяться над своим Создателем — Авра-Салосом, который сотворил эту вымышленную вселенную. Авра-Салос не был прародителем браксана.

Мой голос стал глуше, когда я начала рассказ о Таджхайне. Моя речь стала почти бессвязной, когда я говорила о хаосе, в котором родилась Ар — жена Первородного и прародительница всех женщин. Ее рождение собрало воедино свободные мысли небес, и возникла Пустыня Создания.

Эти браксана были в моих руках, я видела это. Я работала вдохновенно, читая отдельные куски наизусть, иногда импровизируя. Я угадала…

Ар в своей бессмертной славе пересекла небо, Ар — богиня хаоса, чья свобода ограничила волю мужчины, склоняющегося перед женщиной. И в этот момент я знала, что они опасаются этой богини — эти браксана, никогда не способные открыто признаться в своем страхе, постоянно разыгрывающие лживый спектакль безверья. И хотя большинство не понимало всех подводных смыслов, бессознательно они впитывали в себя мой стих. Я видела это по их жестам и глазам.

Я продолжала.

Война между мирами окутала всех, и мой стих возблагодарил Таджхайна за предательство и уничтожение Создателя. Я укутала это предательство в одеяла религиозных палачей. Миры сотрясаются, текут реки человеческой крови — вы любите насилие, Затар Кеймири?

Затем, перейдя на тон, в котором звенели чувственные призывы, я рассказала о том, как Таджхайн явился к бракси, а потом родились браксана. Им понравилась эта тема, и я импровизировала здесь дольше, чем мне хотелось.

Тоном согласия поведала я об Ар, о привязанностях и условностях. Здесь уже не звенели угрозы, мифологическая жажда свободы для женщины — нет, это слишком сильно, они не поверят мне, женщине. Я чувствовала, что эти мужчины, которые с презрением относились к мифу о женской доминанте в природе, сомневались в своем безверии к концу выступления.

Заключительные строки повествовали о могущественном будущем браксана, но без лишнего лицемерия. Мифология браксана не отвергает социальных прав других народов, но предпочитает власть этого первородного клана. И здесь я использовала различные тоны браксианской речи, придав каждой фразе тысячу значений…

Тишина.

Затем Затар кивнул. Это был знак моего успеха. Низко поклонившись, я покинула зал.

Прежде чем я дошла до выхода из дома, меня встретила Хозяйка Дома:

— Он хочет, чтобы вы подождали. Вот здесь. Она указала на небольшую приемную. Комната была декорирована в обычном браксианском стиле. Не привыкшая сидеть на полу среди подушек, я опустилась на край невысокого столика.

Некоторое время спустя появился Кеймири. Я встала, чтобы поклониться.

— Прекрасно!

— Благодарю, Высокородный!

— Это была нелегкая задача.

В моем голосе появились нотки легкой насмешки:

— Я очень хорошо это знаю, Кеймири.

— Ты знала, что делала. Ты заслуживаешь награды за тяжелый труд. Я слушаю.

Мое сердце забилось. Это было больше, чем я могла ожидать. Я знала, что Затар знает толк в поэзии, это притягивало к нему многих авторов.

— В твоем Доме не хватает моего искусства, Великий.

— Мой Дом имеет своего Автора, — сухо ответил он.

Я с уважением отметила, что он умело модулирует интонацию.

— Но есть ли в твоем Доме поэт? Несомненно, твои политики обладают непревзойденным умением, но есть ли у тебя художник слова, могущий придать красоту нашей речи?

Он ничего не ответил, и я продолжала, боясь, что мужество покинет меня.

— Я могу доставлять удовольствие, боль, могу поучать. Я могу заставить слушателей почувствовать то, что я хочу дать им почувствовать. Я кладу свой дар к твоим ногам. Я могу просто веселить тебя, Кеймири, я могу сделать тебя легендой. Тебе выбирать.

Слова иссякли. В тишине он смотрел на меня, и под каменной маской лица невозможно было угадать его мысли.

— Давай обсудим все с самого начала.

Я задрожала, потом кивнула.

— Ты — женщина. Тебе трудно там, где правят мужчины. Искусство — тонкая область, и артисты всегда под угрозой. Не имея защитника, покровителя, ты даже не можешь потребовать оплаты, если тебе отказали.

— Это так, Кеймири, — с болью согласилась я.

— Будучи поэтом, ты — вне социальной структуры браксианского общества. В глазах обычных людей ты — из низшего слоя. Поселившись в Доме Высокородного, ты обретешь определенный статус и право принадлежать к среднему классу.

— Это так, Кеймири, но…

— Ты — из мятежников. Ты думаешь, я не попросил выяснить твое прошлое? Ты вдохновила толпу на мятеж на планете Вереска — это называлось «упражнение в ораторском воздействии». И только когда ты призвала своих соратников искать более мягких путей для защиты привилегий, твоя жизнь была спасена — и то с помощью тайного голосования.

Я почувствовала, как холод ползет по моим членам. Я изменила имя, внешность… Я никогда не думала, что он узнает все.

— И еще. Я понял во время твоего выступления, что ты любишь верховодить над мужчинами, — он поднял руку, призывая меня к молчанию. — Ты, как Хозяйка языка, умеешь работать на уровне подсознания, но и хозяин умеет читать твои работу. Итак, ты хочешь денег, безопасности, социального статуса. И ты, браксианская женщина, хочешь начать игру со сливками расы, надеясь однажды понять наш секрет. И все — под прикрытием поэтических поисков. Пойми, что в лучшем случае тебе придется забыть о свободе в моем Доме. За каждым твоим шагом будут следить. Каждое твое слово будет известно мне. Твоя поэзия будет под присмотром цензора. И если мне не понравится что-нибудь в твоих виршах, ты будешь убита, и смерть, возможно, будет не легкой.

Он посмотрел на меня так, что я содрогнулась. И поняла, на что я себя готова обречь. Совершенная глупость! Что я знаю о привычках браксана, я, которая знает только свое искусство?

Чувство удовлетворения отразилось на его лице, он как будто осознавал то унижение, которое я должна почувствовать после его речи. Он повернулся, чтобы уйти — просто отказавшись от моих услуг или чтобы наказать за прошлый мятеж?

— Приходи сюда завтра вечером, — его лицо было непроницаемо, но в голосе звучала легкая насмешка. — Твоя Хозяйка покажет тебе комнату и расскажет о твоих гонорарах. Спроси ее, когда придешь.

Я ничего не успела сказать, так быстро он ушел.

Таджхайн!

Так я вошла в дом Затара — артист и подстрекатель, поэт и мятежник.

Будь я мужчиной, моя жизнь была бы другой. Мне было легко представить себя умирающей на фронте, сражающейся с радостным блеском в глазах, отдающей команды… Но я родилась женщиной… Такова судьба, крест которой нести все трудней и трудней. И дело было не в том, что женщины только и делали, что проклинали свою долю, гробили здоровье и время, рожая и воспитывая детей. Душа руководителя жила во мне с самого рождения, это было жестокое предназначение среди людей, подобных мне.

И я обратилась к Языку. Он позволил мне соединить творческие и командные инстинкты, и мало кто догадывался о силе воздействия моего искусства. И когда браксана, наиболее тонко воспринимающие поэзию люди, арестовали меня за неповиновение, они называли меня не революционеркой, они называли меня «Шем Ар», что значило на их языке «женщина, командующая мужчинами, слуга богини Первоначального Хаоса».

Я думаю, мое искусство спасло меня. Браксана редко бывают милосердны к тем, кто идет против них, но если им могут доставить удовольствие, их гнев утихает. Я благодарю свой дар, который дал мне возможность выжить. И единственное право, которое оставили мне, это право говорить.

И теперь Дом Затара! Все мое существо задрожало. Затар потребовал мою жизнь, и я добровольно отдала ее в его руки. Но как долго Шем Ар будет жить в этом Доме, как скоро придет тот час, когда взбунтуется моя душа и его неудовольствие провозгласит мою смерть?

Меня не очень грызли эти опасения, поскольку моя настоящая жизнь была тоже полна невнятных течений. Молодой Кеймири, которому я служила, хорошо знал Язык, и требовались все мои умения и талант, чтобы доставлять ему удовольствие. Но разве можно сравнить это с тем огромным чувством победы, когда браксана восхищаются тобой? Ни секс, ни вино не принесут столько радости и счастливого опьянения!

Моей обязанностью было также обучать Ниен утонченным особенностям нашего Языка. Это — приказ Затара, и она старалась быть хорошей ученицей. Но стоило ей усвоить тот или иной Тон, как он становился составляющей частью ее речи, к нему добавлялись еще пять или шесть уже известных, и Ниен выдавала свои чувства, чего не должна была позволять любая Хозяйка в Доме браксана. Половина наших упражнений была направлена на то, чтобы удалить искренность из ее речи. Она должна была научиться скрывать свои мысли, как это делают представители клана Кеймири, умеющие придать речи приличествующий тон в любых случаях.

Как она старалась доставить ему удовольствие! Наверное, ее преданность — сердце ее искренности… В моем мире уже научились не замечать этих чувств, которые вопреки всему обитают в человеческой душе. Она не принадлежала к его высокому роду и познала боль одиночества. Браксана презирали нас обеих, ее — за происхождение, меня — за мое прошлое. Где еще нам найти укрытие, как не рядом с Великим Затаром?

Мало кто в Доме интересовался мной как женщиной, большинство браксана были стерильны — плод опасений за чистоту рода. Свою чувственность я вкладывала в поэзию, чего не осмеливалась делать раньше. Я знала, что это забавляет Хозяина, а я сама и развлекалась и смущалась одновременно.

Моя поэзия была под цензурой, как и предупреждал Затар. Но все ограничивалось формальным контролем. Он спокойно относился ко всему, что я могла сказать. Иногда он приглашал меня читать стихи только для него, и я могла взять любую тему и экспериментировать в любом жанре. Многие считали Затара грубым — таков был его общественный образ. Что касается меня, он умел потребовать, но был снисходителен. Стараясь доставить ему удовольствие, я могла работать нетрадиционно.

Я стала смелее. Его черные пронзительные глаза, казалось, проникают в мою душу, но он еще ни разу не выразил неудовольствия по поводу моих новых поэтических откровений.

Я работала над крупным произведением — шедевром, сотканным из самых тончайших смыслов, в котором ставилось под сомнение стремление браксана к Бесконечным Войнам. Выступление с этой поэмой могло бы быть опасным даже в снисходительном обществе. Я не мечтала о том, что когда-нибудь мне хватит мужества (или глупого безрассудства?) исполнить ее. Но настоящий творец не способен дисциплинировать свои порывы.

Но однажды я не выдержала, — и мой Хозяин выслушал эту поэму о войнах и интригах, где в подтексте слышался новый, небезопасный подход к конфликтам между бракси и ациа. Несколько минут он смотрел на меня, когда я кончила. В конце концов он сказал:

— Интересно.

Я задрожала — не зашла ли слишком далеко? Эта поэма была совершенна по языку, но я не отважилась бы прочесть ее никому, кроме него. Но вдруг и здесь я ошиблась?

— Женщина, ты умна, — задумчиво сказал Затар. — Очень умна. Я наблюдал за публикой в прошлый раз. Ты знаешь, я всегда это делаю. Ты берешь в плен их умы — мало кто из мужчин способен на это. В тебе есть сила, сила влиять на людей.

Я молчала.

— Приходи ко мне вечером, — приказал он.

Я хорошо его знала — мне пора уходить. Я была рада; возможность уйти дала повод не выдать мой испуг.

Влияние на мужчин — вот что он имел в виду? По любым браксианским стандартам это — преступление, которое наказывается смертью. В доме браксана это преступление — еще более тяжкое.

Если он объявит меня «Шем Ар» — служанкой Хаоса, я умру. И никакое удовольствие, которое я могу принести, не спасет меня от той участи. Я многое могу — это всегда со мной, и Затар, знаток Языка, понимает это. Те семена превосходства и власти, которые он уловил уже давно, могли дать свои ростки, и если потребуется — у него не будет иного пути, как вырвать их с корнем.

С замирающим сердцем я отправилась к нему.

Никогда я еще не спала с чистокровными браксана, и нет удовольствия выше! Как не похожи эти долгие ласки на отчаянные порывы представителей низких слоев! И перед лицом смерти я могла бы сказать, что познала радость. Но хотя мой ум и дар волновали его, мое тело было для него обычным телом женщины. Он оставил меня на всю ночь — браксана спят со своими женщинами, и эта традиция не оставила меня равнодушной. Но я почти не спала, я смотрела на то, как расслабились тонко выточенные черты его лица, как вздымается в такт дыханию его обнаженная рука, лежащая на груди. Три изящных золотых кольца украшали его пальцы, но они так плотно облегали плоть, что были не заметны сквозь перчатки — часть традиционного костюма. Я изучала эту руку с длинными пальцами, превосходно сложенную. Я постараюсь сохранить его образ для своей будущей поэзии. Если моей поэзии суждено будущее.

Он проснулся на рассвете, когда первые слуги уже проникали в комнату. Дрожа, я ожидала его слов. Но он ничего не сказал. Я не могла отвести глаз, наблюдая, как он надевает свои серые одежды на стройное худое тело, потом — черный короткий плащ, перчатки, ботинки. И только когда он сомкнул отвороты высокого воротника и на груди засверкал золотой медальон — символ его ранга, он обратился ко мне, словно вспомнив о моем присутствии:

— Итак, ты хочешь командовать мужчинами, — просто сказал он, разглаживая перчатку.

— Мне трудно спорить с тобой, Кеймири.

Он быстро посмотрел на меня:

— Говори не таясь. Тебе нравится власть?

Я кивнула.

— Над мужчинами?

Я вновь согласилась.

— Над мужчинами, стоящими у власти…

Краска бросилась мне в лицо:

— Кеймири…

— Скажи: да или нет?

Я отвернулась от него, прошептав:

— Да.

— Но это — служение богине Ар.

Я вздрогнула. Он приближался к определению, уже было ясно. Он просто убьет меня или…

Он обратил внимание на мое смятение, и слабая улыбка тронула его губы:

— К счастью для нас, ты живешь в этом Доме, ты — слуга моей воли, и формальное соглашение не обязательно.

Я затаила дыхание.

— Ты обладаешь силой, Ланта, у тебя есть реальная власть над чувствами публики. Ты даже можешь этого не замечать. Я наблюдаю за тобой с самого начала — твое умение даже возросло. Мне нужен твой талант.

— Твоя воля — закон.

— Прекрасно, — он провел рукой по волосам. — В ближайшем будущем я передам тебя в один из Высокородных Домов. Им нужны твои услуги, они восхищены твоим даром, — он рассмеялся. — Лучшего трудно придумать. Позже я буду часто уезжать, — он поднял руку, призывая меня к молчанию. — Таковы мои планы. Я рад, что Ниен находит в тебе поддержку. И я буду рад, если ты будешь упражняться в своем искусстве в других Домах, пока я буду в отъезде.

— Таково твое требование?

Его черные глаза смотрели на меня с напряжением:

— Шем Ар не должна существовать. Поэтому ты должна сделать все, чтобы никто не назвал тебя так.

В выражении моего лица он заметил нечто, что заставило его широко улыбнуться:

— Все это условно, не так ли? Женщина командует мужчинами по своей воле, когда ее воля принадлежит только ей.

Я начала понимать:

— Но если это воля другого мужчины…

— Тогда женщина всего лишь инструмент, иногда очень мощный, — он с удовлетворением кивнул. — Ты войдешь в Дом других людей, если хочешь.

— Твоя воля — закон, — повторила я. Страх сменился возбуждением. Собирается ли он поселить меня среди браксана, и моей обязанностью будет творить мироздание? Способна ли женщина на такую дерзость?

Я старалась сдержать чувства, но поскольку я говорила на Основном Языке, то знала — он чувствует мое волнение.

— Я обещаю, ты станешь легендой.

— Я знаю. Для этого ты и призвана.