В завоеваниях рожденные

Глава 11

Покрытые льдом равнины Дерлета этим утром хмуро поблескивали. Так было и в любое другое утро, окутанное туманным покрывалом атмосферой планеты. Иногда луч усталого солнца касался ледяной поверхности, и мерцающая вспышка, подобно искре надежды, вспыхивала, прорезая блеклую завесу. Но стоило только облаку заслонить нечаянное солнце, и вновь владычествовала небесная серая тишина. И солнце (если только можно было назвать солнцем эти редкие лучи), пытаясь вновь пронзить этот непрозрачный туман и добраться до поверхности планеты, встречалось лишь с непроницаемым облачным покрывалом.

Эта планета заслуживала того, чтобы быть необитаемой. Но жизнь здесь все-таки теплилась, не та — человеческой расы, а в форме существ, не стремящихся к свету и удобству. Внешне они походили немного на людей, но толстый мех покрывал их тело, чтобы они без боязни могли встретить вечный холод. При виде солнечного света жители Дерлета корчились и жаждали этой неумолимой тьмы…

Ациа обнаружили здесь жизнь один Стандартный год тому назад, но так и не смогли пока исследовать особенности местной анатомии. Жизнь двуногих существ развивалась в полной изоляции, и, не исключено, ациа намеренно избегали изучения этой проблемы. Было болезненно созерцать жителей угрюмого, мрачного места, видеть свое внешнее сходство с ними или обнаружить родственный аппарат дыхания… Было намного предпочтительнее верить в то, что эту ледяную пустыню населяют существа, возникшие в результате местной эволюции, чем предполагать, что населяют Дерлет представители человеческой расы, несколько адаптировавшиеся под влиянием окружающей среды.

Этим утром ветер стих, и одинокий путник был благодарен за это природе.

Вдоль экватора ледовых равнин не было — здесь, где концентрировалось тепло слабосильного солнца, планета была почти пригодна для обитания. Южнее этой части планеты, окруженной горными массивами с трех сторон, простирались равнины Западного полушария. Для обитателя Дерлета требовались полгода и просто море везения, чтобы пересечь эту ледяную пустыню. Считалось, что на это способен только местный житель…

Из двадцати ферцу (так называли здесь животных, похожих на собак) осталось только десять. Самое главное для женщины (а одинокий путник был женщиной) — добраться до дальних гор, а сколько животных доберется вместе с ней — не имело значения.

Путешественница остановилась, чтобы измерить температуру тела.

Она провела почти полгода среди льдов, холода и без общения с людьми — последнее считалось самым трудным. Но отсутствие общения беспокоило женщину меньше всего: она была рада остаться наедине со своими мыслями на какое-то время. Но пронизывающий холод этой богом забытой страны и мрачная унылость ландшафта наполнили ее такой тоской, что она казалась еще более непреодолимой, чем эти льды.

«Я должна остаться в живых, — напомнила она себе. — Я должна не потерять рассудок».

Ациа имели предварительные переговоры с мохнатыми обитателями Дерлета и получили ответ, который заставил, дипломатов видеть дурные сны. Да, Дерлет будет счастлив иметь дело с Ацией, обещает преданность Ацийской Империи и предоставит свои незаселенные земли в качестве базы для дальнейшей ацийской экспансии. Дерлет готов к этому и даже к большему, почитая за чудо открытие жизни за пределами своего туманного занавеса. И как только ациа пришлют им официального представителя, они тотчас же начнут прорабатывать детали.

Для местных жителей все было просто. Их юноши и девушки, чтобы завоевать право жить на этой планете, вначале должны были доказать, на что способны. Один за одним, одна за одной, они пересекали южную пустыню, и один за одним, одна за одной находили свою смерть или славу. Но такому же испытанию должны были подвергнуться и эти пришельцы оттуда, где кончается серое небо Дерлета.

Поскольку дерлетяне считали, что все общества развиваются по аналогичным законам, им и в голову не приходила необходимость что-либо разъяснять или изменять в своих законах для пришельцев с Ации. Дипломаты побывали в восточных горах и «насладились» зрелищем мертвенного льда. Дерлетяне предлагали, что один из дипломатов изъявит желание отправиться в путь, и были весьма смущены, когда добровольца не нашлось. Дипломаты же в свою очередь не поняли, что они такого сделали (или не сделали), но всего лишь часок постояв на вершине горы, завоевали себе звание «недостойные».

Ациа всегда гордились искусством своих дипломатов, и вскоре им удалось выяснить, чего же именно ожидали дерлетяне. Не оставалось ничего, как прийти к выводу, что только сумасшедшие могут связываться с Дерлетом.

Империя приложила усилия, и в конце концов остановила свой выбор на спортсменах, готовых принять вызов. Дерлет отказал им. Это — не игра, настаивали дерлетяне. Они ждут человека, которого согласны принять на свою планету, способного к лидерству, а не того, чье основное достоинство — физическая жизнестойкость. Иначе — как они узнают, что ацийская раса достойна сотрудничества?

И дело готово было завершиться тем, что последний дипломат покинул бы Дерлет, отметив, что упрямство этих примитивных племен в связи с их включением в Империю требует от ациа ни больше ни меньше, как сделать из себя дураков…

И начальник Дипломатического Отдела задумался.

Кто изъявит желание встретиться лицом к лицу с этими существами и с их ужасным холодом — хотя бы во славу Империи? Беря во внимание, что в ряду ацийских дипломатов уже находились люди весьма достойные, вер Иште не особенно надеялся на успех. Но поиски продолжались, и в конце концов он обнаружил добровольца — молодую женщину, не совсем ациа, вопреки всем традициям служившую в Ацийской Академии Военных Наук.

Она сама хотела отправиться в путь, и это было самое главное. Хотя девушка казалась хрупкой, в ее характеристике отмечались поразительная выносливость и жесткосердная победительная натура. Ее готовили, как и всех, кого готовили для командного состава, адаптироваться к любым условиям и уметь находить выход из различных ситуаций. Дерлет потребует, конечно, использования всех этих навыков.

Все, о чем она попросила, это — временный Дипломатический статус, который соответствовал ее задаче — на уровне Имперского представительства. Вер Иште пожал плечами и необходимые бумаги по его приказу были приготовлены. Совет Справедливости выступил со своего рода формальным протестом, на что вер Иште обратил крайне мало внимания, подшив заявление протеста в одну из папок. Отдел подчиняется только ему, а единственный, кто может давать указания, это Директор Звездного Контроля, или, в случае необходимости, Император.

Итак, молодая женщина получила статус посла и желаемое определение «Имперский». Она быстро покорила дерлетян, невзирая на то, что в их патриархальном обществе женщины считались существами ущербными; в течение тридцати дней они не разрешали ей отправиться в путь, пока над равнинами бушевала непогода.

Ей предлагали выбрать сколь ей угодно ферцу, она сказала: двадцать. Ей предлагали неограниченное количество провизии, она же предпочла заполнить свои сани необходимым снаряжением для охоты — попытка запастись провизией для себя и животных на полгода явно была бы обречена на провал. Она запрягла ферцу так же, как ее учили в ледяных полях Лууса Пятого, объяснив дерлетянам, что считает такой способ передвижения наиболее эффективным. Те не высказали возражений: все покажет будущее — удастся ли ей пересечь ледяные равнины до зимних ветров, которые сделают невозможным дыхание, или же она встретит в пути свою смерть?

Девушка отправилась с восточных высот. В Империи многие ждали ее смерти в этих чужеземных льдах, но не меньше людей желали ей удачи.

Анжа ли надеялась пересечь ледяные равнины с помощью своего умения приспосабливаться. Когда у нее кончилась еда, она охотилась. Устав от долгого пути, она разбивала лагерь, чтобы набраться сил для дальнейшей дороги. Но таилась и опасность: день отдыха — это слишком много. Этот холод уносил с собой тепло, убаюкивая усталого путника, и впереди маячил Долгий Сон — так местные жители называли смерть. Но нестись вперед без остановок в течение полугода было невозможно. Твердость духа начинала подменять собой физическую выносливость, но даже целеустремленность могла исчерпать себя. Она выбрала нечто среднее: передвигалась как можно быстрее, пока чувствовала в себе силы, но и не отказывала себе в непродолжительном отдыхе. Ее учителя в Академии одобрили такую тактику, они считали также, что злейшим врагом будет не холод, а тоска.

День за днем — крайне редко возникал просвет в туманной завесе. Бледно-серые краски сменялись темно-серыми, и так — по кругу. Продолжался день Дерлета…

Иногда ей снилась смерть — та принесла бы с собой тепло. Просыпаясь в такие ночи, она больше не ложилась: чинила одежду из шкур, чистила охотничье снаряжение.

И была наедине со своими мыслями — этого не случалось уже двадцать лет.

«Самое главное, — говорила она себе, — что я получила временный статус Имперского посла. Я буду служить Империи, как никто. Люди, которым я служу, не забудут меня — даже если этого захочет Совет Справедливости».

В долгие дни бесконечной беспросветности она не задавала себе вопросов — счастлива ли она, довольна ли тем, что делает. Она научилась не заглядывать в глубины своей души, чтобы не извлекать оттуда боль, которая даже после всех этих лет затаилась в ее подсознании.

«Я существую, — повторяла Анжа, — я хочу служить, стать офицером. И это самое главное. И только об этом я должна помнить».

Но сны ее твердили обратное, как будто это бессловесное пространство блеклых ледяных равнин становилось холстом, на котором ее душа готова была писать свои картины. Окруженная льдом в течение всего дня, она была не в силах прогнать невнятные образы, которые врывались в ее засыпающий ум, напоминая о долго подавляемых страстях, которые уже не могли мирно спать в ее душе. Это были чисто человеческие желания, в удовлетворении которых она слишком долго себе отказывала, видя в этом необходимость и обещая взять свое в будущем. Она научилась играть сама с собой: ациа не любят кровь — она не даст выхода своей кровожадности; ациа так страстно не стремятся к сексуальным удовольствиям — она постарается направить свою чувственную энергию в другое русло… «Я — ациа», — повторяла Анжа и заставляла себя соответствовать этому званию невзирая на ту боль, которую ей несли сны. Придет время — она будет делать, что захочет. Но не сейчас. И сны были единственным выходом для ее чувств в этом мире, где сдержанность — неотъемлемая черта нации. Но даже эти видения начинали гаснуть перед лицом вечной серой тишины Дерлета. И наступил день, когда она уже безуспешно пыталась припомнить ночные кошмары, чтобы хоть чем-то заполнить однообразие. Но и сны, как и все остальное, превратились в эту безликую тьму. И образы исчезли, и только серая тоска Дерлета утверждала свое владычество.

Анжа страдала от мороза, но он не замедлял ее продвижение. Ациа смогут восстановить функционирование обмороженных участков, если она выживет. Что касается охоты, то телепатия облегчила эту задачу неимоверно. Иногда она пронзала свою жертву острием копья, но часто ее мысленные лучи безуспешно искали признаки хоть какой-то жизни.

«В конце концов, — думала Анжа, — если будет не на кого охотиться, я не буду тратить на это время и силы».

Дни становились короче. Хотя она продолжала считать, их число было чисто условным: этот зимний бесконечный день становился более реальным, занесенный в ее календарь. Скоро задуют ветра, и снежные бури замедлят ее продвижение. Если она не достигнет дальних гор до их начала, возможно, она никогда не доберется до скал.

Странно, но перед лицом смертельной опасности Анжа мечтала о любви. Эта мысль была непонятной, чужеродной: все воспоминания о человеческой привязанности, связанные с ее детскими годами, были наглухо заколочены в ее душе после выхода из ментальной комы. И ее дальнейшая жизнь, наполненная презрением сокурсников и неутомимой ненавистью Совета Справедливости, вряд ли располагала к проявлению нежных чувств. Но в своих снах она видела себя в объятиях мужчины, отмеченного тем же знаком, что и она, — кроваво-красными волосами неизвестной расы. И он шептал ей: «Я знаю, что ты перед лицом неизвестного и, возможно, ужасного будущего. Я знаю, что ты больше привыкла к ненависти, чем к уважению, тебя воспитывали так, чтобы ты забыла о человеческой нежности. Но теперь знай и помни, когда боль станет невыносимой: ты очень нужна одному человеку, который назовет тебя «митече». Ты знаешь мой язык. Ты знаешь значение этого слова». Она хотела обнять его, но неожиданно проснулась в холодной темноте, чувствуя запах смерти.

Кисуну.

Инстинктивно ее ум вспомнил это дерлетское название. Кисуну — это значит «убийцы во льдах». Хищники, подобные волкам, охотились стаями, они нуждались в небольшом количестве пищи, быстро передвигались, и любой становился их добычей, попадись он им на пути.

Они обладали разумом. Анжа быстро обнаружила это с помощью своего телепатического дара, но не пришла в смятение. Их разум был хаотичен, ему не хватало элементарных мыслительных навыков человека, но, невзирая на это, кисуну было трудно однозначно причислить к миру животных. У них были свои обычаи, Анжа ощущала, что она не сможет их понять, но было в них что-то, что отличало от стаи просто голодных волков.

А они были очень, очень голодны.

Когда она разожгла костер, они терпеливо отодвинулись, но не выказали страха, столь типичного для подобных животных. Два разумных вида на одной и той же планете? Это бывает редко, но не исключено.

Но почему дерлетяне не сказали ей?

Возможно, они и сами не знают.

Нет, невозможно, исправила себя Анжа. Этих животных нельзя избежать, если считать их за неразумных существ.

Да, дерлетяне знали. И те, кто это понимал, выживали после путешествия длиною в полгода через территорию кисуну.

И вновь она повела телепатическим лучом, но быстро вернула его обратно, словно обжегшись всплеском животного голода и прикосновением к разуму столь чужеродному, что вряд ли хоть один человек мог их понять.

«Хорошо, — подумала Анжа, — я использую универсальный язык».

Она достала лук из саней и воткнула в снег стрелы перед собой. Желтые глаза следили за ней не мигая, и животные отступили на один-два шага назад, готовые прыгнуть.

Было ясно, они думали, она начнет целиться. Но, к счастью, Анжа этого не сделала. Быстрым движением она подняла лук и, резко выдернув стрелу из снега, спустила тетиву без прицела. Стрела вонзилась в тело удивленного кисуну, поразив жизненно важный орган. Животное покачнулось и упало, черно-синяя кровь забрызгала снег, предсмертный вопль пронзил серую мглу.

Анжа ждала теперь их ответа.

Они изучали ее. Теперь они знали: она может быстро передвигаться, а если бы кисуну были способны предвидеть, то они догадались бы, как легко она может выхватить следующую стрелу. «Я заберу вас с собой, — словно обещала Анжа, — не одного, и не двух, а многих. Ну, кто еще?»

Один за одним кисуну отвернулись от нее, все еще опасаясь, но их внимание привлекло что-то еще. Каждый подходил к погибшему кисуну и, обнажив клыки, отходил в сторону, уступая место следующему. Все гиены стаи приняли участие в ритуале.

Животные не участвуют в ритуалах — теперь Анжа убедилась в разумности этих существ. Голодные животные скорее съедят своих павших собратьев, чем отдадут им хоть какие-нибудь почести. Кисуну, казалось, хотели сказать: «Пускай мы голодны, но мы не съедим своего брата. Я буду тогда отлучен от братства ледовых кисуну».

«Хаша, — подумала девушка, — хищники с моральными принципами».

Она разложила костер вокруг своего лагеря, надеясь, что кисуну побоятся пересечь огненную границу. Дерлетяне дали ей шкуры, наполненные возгорающимся порошком, и сейчас он был кстати: ничто не горело бы так ярко. Те худосочные кустарники, которые порой пробивались сквозь лед, были хороши только для разогревания обеда, но вряд ли костер из них напугал бы этих мощных хищников.

Когда наступит утро, ей нужно будет отправляться в путь. Если кисуну не позволят ей ехать дальше, она обречена на смерть. Не в первый день, возможно, а позже, когда кончатся еда и порошок, — тогда она окажется во власти кисуну. К вечеру она должна что-то придумать — выработать хоть какую-то возможность продолжить путь. Западные горы наверняка уже недалеко — если ей удастся выиграть несколько дней, она доберется до нужного места.

Анжа подошла к испуганному ферцу. Телепатически успокоив животных, она выбрала двух, наиболее парализованных страхом. Они наверняка первыми покинут этот мир. Твердой рукой она высвободила их из упряжки.

Ей показалось, что кисуну улыбаются.

Анжа положила руку в варежке на спину обоих животных и, надавив, дала сигнал «опасность» мысленно, стараясь свою энергию перевести на самый примитивный язык. Ферцу рванулись в слепом ужасе вперед и пересекли полосу огня. Они не успели избавиться от того страха, который им внушила Анжа, — голодные кисуну быстро расправились с их телами.

«Я выступила с деловым предложением, — подумала она. — Будут еще ферцу. И никто из вас не поплатится жизнью. Этого достаточно?».

Да, этого было достаточно. Когда кисуну окончили пиршество (она обратила внимание, что они поделили ферцу на всех), они вновь удалились на безопасное расстояние и улеглись на снег.

Впервые за много длинных ночей она не спала.

Утром кисуну были здесь, хотя она слабо надеялась, что они покинут ее. Вновь она прощупала их мысленным лучом, быстро окончив анализ. Голод кисуну был очевидным, но менее требовательным. Теперь — дело времени: одинокая женщина и восемь утомленных ферцу вряд ли смогут противостоять стае хищников, обладай они разумом или нет. Доля надежды была связана с телепатическими способностями, но разум кисуну был столь отличен, что ей не удавалось установить контроль над их действиями.

Поскольку делать было больше нечего, Анжа перезапрягла ферцу. К ее удивлению, кисуну расступились, дав дорогу саням. Порадовавшись этой удаче, она вновь устремилась на запад.

Раньше Анжа иногда дремала, теперь же не осмеливалась. Ледовое поле было гладким, без расщелин. Это место сильно отличалось от покрытой трещинами мерцающей поверхности Лууса, где она проходила подготовку. Но с какой-то точки зрения опасность все же возрастала: на подобной местности внимание притуплялось, так как не было постоянной необходимости следить за дорогой, и все труднее становилось бороться с надвигающимся безумием. Анжа позволила себе улыбнуться. Теперь она была уверена — тоска не лишит ее рассудка. Не исключена, конечно, возможность быть съеденной, но это, в общем-то, более предпочтительная смерть, чем медленная казнь в этом бесконечном сером одиночестве.

— Да, — вслух сказала она, удивившись этому сама, — я должна быть благодарна вам. Вы спасли меня от самого ужасного, даже не подозревая об этом.

И впервые за полгода человеческий смех раздался в этой ледовой пустыне.

— Какая милая враждебность, мой нежный эскорт! Бракси полюбили бы вас.

Она больше говорила для себя, обнаружив, что человеческий голос — даже ее собственный — оказался так необходим ей в этой серой пустыне. — У вас свой злобный ритуал и правила игры во вражду.

Она оглянулась на стаю — тридцать, не меньше, мощных особей следовало за ней. Точно считать она не стала.

— Итак, друзья, я думаю, мы понимаем друг друга. Я буду кормить вас так долго, как только смогу, и вы будете моим эскортом… Весь вопрос в том, что будет раньше: последний из ферцу или западные горы?

«Нет, я еще буду идти пешком. Но то время еще не пришло».

Она разбила лагерь до прихода ночи, разожгла костер, стараясь экономить воспламеняющийся порошок. И затем, как будто бы ничего не изменилось со вчерашнего дня, она убила одного из ферцу и провела вечер, разделывая тушу. Лучшие куски она использовала для собственного ужина и для того, чтобы накормить остальных животных — от их силы и выносливости теперь зависело многое. Большую часть мяса она швырнула поджидающей стае.

— Ваша доля, — пробормотала она, наблюдая за ритуалом дележа.

В последующие дни ее удивило, что ферцу весьма выносливы. Когда осталось только четверо животных, ей пришлось облегчить сани — трудная задача, поскольку все было жизненно важным. Кисуну могли быстро передвигаться в течение долгого времени, довольствуясь небольшим количеством пищи, пока бежали в стороне, сопровождая Анжу. Она кормила их, когда чувствовала обострение их голода. Ферцу же она кормила регулярно, чтобы они не ослабели и могли продолжать путь. Сама Анжа ела только в случае крайней необходимости. Вновь и вновь она повторяла для самой себя: «Ацийская медицина восстановит все».

Таким образом, она заключила своего рода сделку с хищниками, и они держались на расстоянии. Ей, правда, приходилось жертвовать своим здоровьем во имя продвижения вперед…

Она старалась не спать, но усталость брала свое — проснувшись резко, словно от толчка, она обнаружила, что задремала, сама того не заметив.

Дни казались бесконечными, голод стал верным спутником. Она перестала взглядом искать горы — они стали чертой прошлого, чем-то, что присутствовало на задворках ее памяти, но требовалось слишком много усилий, чтобы извлечь оттуда это воспоминание. Вечное безмолвие, голод и холод одержали победу.

Вскоре остались только двое ферцу, они уже не могли тянуть сани. Смирившись, Анжа сделала своего рода поводки для испуганных животных и продолжила путь пешком. Желтые глаза ее врагов, казалось, смеялись над ней: «Теперь — дело времени». В тишине дерлетской ночи Анжа почти слышала эти слова, как будто бы кто-то произнес их. Но голос был неузнаваем — ни ноты знакомой интонации, ни звука из какого-либо известного ей языка…

Каждую ночь, разбивая лагерь, Анжа пыталась обнаружить в этой ледяной пустыне еще какую-нибудь жизнь — кроме своего кровожадного эскорта. Если бы снежная змея появилась где-нибудь, она постаралась бы убить ее. Но не было даже этого. Кисуну пока не съели ее — но оставалось все меньше надежды сдержать условия сделки.

Вскоре не стало ни одного ферцу.

— Вот так, мои друзья! — она привыкла к присутствию стаи и постоянно разговаривала вслух. С болью она смотрела на ледовые поля. Полгода… Этот период времени показался ей страшно долгим: день за днем — все похожи один на другой. Теперь у нее впереди только вечность. — Вот так!

Далеко на западе в облачном занавесе появился просвет. Она отвернулась от мерцающих вспышек солнечного света. Все обещания бесполезны, а надежда в этой пустыне — лишь повод для муки. Но следя за тем, как свет скользит по льду, она застыла, увидев что-то вдалеке. Анжа не успела разглядеть — облака сомкнулись, и вновь воцарилась мгла.

Она задрожала.

— Хаша… — прошептала она. И это почти забытое имя вернуло ее память к тем людям, увидеть которых она уже потеряла надежду. Они будут ждать ее там, вместе с местными жителями, там — у подножия гор, чтобы приветствовать ее, если ей суждено дойти. Это было видение, но надежда?.. Кисуну не дадут ей дойти, но даже не будь их, она была не уверена, что не упадет от истощения.

«Ты прошла весь этот путь, чтобы сдаться сейчас? Помни, ставка — не твоя жизнь, ты не хотела жить, ставка — месть, право на которую ты завоевываешь. Помни самое важное — у тебя есть теперь полномочия Имперского посла и влиятельные люди, готовые помочь. И это все».

Кисуну наблюдали за ней.

Ее будут ждать там — у подножия гор. И будет еда, много еды! Горькая ирония. Еще немного на запад — и она накормила бы этих хищников вволю. Если бы только они могли это понять!

Она вновь попыталась коснуться их разума, но столкнулась опять с чем-то столь чужеродным, что контакт не произошел.

Она сжала зубы и попробовала повторить. На этот раз она пыталась проникнуть в разум кисуну, зацепиться хоть за что-нибудь. Нечто чужеродное, невнятное наполнило ее существо… Анжа попыталась усилить свою энергию. Но и этот слабый контакт резко прервался.

Это труднее, чем она предполагала. В Институте они изучали инстинктивные ответные реакции на уровне телепатического подсознания. Одна из заповедей, усвоенных в процессе обучения, — Идентификационная Дисциплина. В Институте им желали добра, и Дисциплина должна была сыграть свою роль, когда телепат столь полно «перетекал» в другую личность, что возникала угроза потери собственной индивидуальности, или же когда телепат касался разума столь чуждого, что контакт становился вредным.

— Но много ли пользы это мне приносит сейчас? — пробормотала Анжа.

Ей предстоит пренебречь этой заповедью — насколько ей известно, никто еще этого не делал.

Анжа ли не была Инструктором, она не обладала способностью оперировать абстрактными идеями без их образного представления. Возможно, Инструктор смог бы вступить в контакт с кисуну, не причинив себе вреда, расшифровав мыслительные модели этих существ без помощи образов. Анжа ли этого не умела. Она также не могла предвидеть, какова будет реакция этих существ на ее мысленное вторжение.

«Но лучше это, чем смерть», — хмуро сказала себе Анжа.

Она открыла свой разум, сняв все защитные барьеры, теперь ничего не стояло между ней и объектом телепатического воздействия. И вновь ее мысленный луч потянулся к кисуну…

И вновь ужасное предчувствие, и вновь в ее разуме рушится нечто и рвет контакт. Она боролась — непроизвольная сила заповеди была сильна, но ее воля тоже что-нибудь да значила. Вскоре она перестала осознавать присутствие кисуну, теперь главное — ее внутренняя битва за совершенство телепатического потенциала. Ей казалось — она держит руками стену, она стала животным, борющимся за свою жизнь, она размыкает сомкнувшийся капкан… Все эти образы пересекали ее разум, пока, тяжело дыша, ее сражающееся сознание не затаилось на дне души. Она поняла, что оказалась достаточно сильна и способна совершить то, что Институт считал телепатическим самоубийством…

Теперь ничто не мешало ей коснуться разума кисуну. Пораженная, Анжа обнаружила, сколь глубоко въелась в нее подготовка, сколь мало было отпущено на ее собственное усмотрение. Теперь она отказалась от заповедей и всматривалась в разум хищника, как будто это был новый фронт борьбы — опасной и соблазнительной, смертельной и привлекательной. Это был вызов — не больше не меньше.

Кисуну приняли ее. Анжа стала кисуну…

Она охотилась на ледяных полях, сверкавших матовым блеском. Ее желтые глаза ловили эти отблески… Ее лапы болели от долгой гонки по равнинам. С помощью превосходного чутья она могла ощущать то, что происходит вдали. С помощью органа, название которого было не известно, она ощущала присутствие жизни и знала — съедобно ли то, что там, вдали, или нет, обладает разумом или нет; она с легкостью отделяла одно от другого — так ациа отличают красный цвет от зеленого. Но кисуну не различали цвета — на этих ледовых равнинах все было бесцветным, ощущались лишь степени инфрарадиации, которая рисовала странные пейзажи: диковинный ландшафт, где лед горяч в тех местах, где утоптан, а фигуры становятся холодными, когда умирают.

Нет, она не передала свои чувства кисуну. Но кто называл это место тоскливым, когда здесь так много чудес? Неужели небо действительно однообразно? Сейчас оно источает тысячи разновидностей тепла. Для кисуну оно столь же прекрасно, сколь рассветное небо для человека… Неужели здесь действительно холодно? Чувствительные окончания — там, в белом мехе кисуну, — ощущали малейшие колебания температуры, и приспосабливались. И ветер становился теплым, напоминал легкий сквозняк… И любое теплокровное животное тоже источало тепло, любое — и то, которое можно съесть, и то, которое можно считать своим товарищем.

Теперь она знала, каков голод кисуну, как разливается сила и тепло по телу, когда живая плоть становится частью хищника. Бесконечное удовольствие поглощать пищу вместе со своими товарищами — Анжа теперь знала, что это такое. И нет ничего радостнее во Вселенной, чем поглощать пищу, и нет другого, более чудесного мира, чем эта планета…

Одетая в меха женщина, посланница Ации, без движения сидела на холодной белой равнине, окруженная кисуну. Ее руки сейчас были прижаты к бокам, глаза закрыты — казалось, никогда к ней вновь не вернется жизнь. Она умолкла и замерла, проникнув в мир кисуну.

Там вдали солнечный свет коснулся планеты. Это тепло, столь недолгое, было болезненным для большинства обитателей Дерлета. Те, кто видит эти проблески, спешили отвернуться, благодарные за то, что свет не задержится и они смогут вновь наслаждаться красотой своего мира.

У западной границы Великой Ледовой Равнины стая в тридцать пять кисуну сидела в молчании. Их уже было можно видеть с пограничных гор. Один за одним они поднялись и повернулись на запад. Словно единое существо, кисуну шли к горам под облачным покровом Дерлета. Нужно немало дней, чтобы добраться до них. Но кисуну может передвигаться долгое время без пищи, он терпелив — терпеливее всех в мире. День за днем кисуну приближались к подножию — туда, где ждали чужаки.

Там вдали на несколько секунд вновь вспыхнул серебряный луч солнца, коснувшись льда.

Всего лишь мелкое раздражение…

Ивер ре Ши устал ждать. Он находился на этой угрюмой планете с тех пор, как слушательница Академии взяла на себя обязательство выполнить дикий обряд. Это было… когда? Половина местного года тому назад? Почти три года по Стандартному Календарю…

Дерлетяне не разрешали ему выслать летательный аппарат — так он мог проследить путь молодой женщины. Поскольку Дерлет должен стать партнером, воля местных жителей — закон. У ре Ши не было доступа к точной информации.

— Она где-то здесь, — говорил дерлетянин, указывая место на карте льдов, — если она еще жива.

Было неприятно думать, что начальник Звездного Контроля просто сотрет его в порошок, если его молодая протеже исчезнет.

Время от времени группы местных направлялись вдоль западных гор. Иногда казалось, кто-то замечен, и ре Ши торопился туда. Но местные жители вновь шли на юг, север, и ложная тревога только нервировала. Так было и этой ночью.

Зазвучал сигнал тревоги, он очнулся от беспокойного сна.

— Итак, — пробормотал он, — что это?

Он взял трубку, голос доложил:

— Сектор пять, господин посол. Похоже на стаю кисуну. Крупные хищники.

— И наш агент среди них?

— Вы велели информировать вас всякий раз, когда любая форма жизни приближается к горам…

— Да, вы правы, — он встал, — я иду.

Сектор пять — вдоль длинной горной гряды, навевающей поразительную скуку. Когда он впервые увидел западные горы, они показались ему красивыми: бледные утесы и перевалы, иногда чуть мерцающие в блеске снежных хлопьев. Но стоило хотя бы раз увидеть одну из этих ледяных гор, и казалось, что вы уже видели все. А ре Ши имел счастье созерцать их в течение трех лет.

Вскоре он был в горах, стараясь настроить свой бинокль.

— Что-нибудь прояснилось?

— Стая кисуну. Взрослые особи, без детенышей, — агент, отвечающий за этот сектор, протянул копию информативного листка. — И что-то, что не является кисуну.

Ре Ши вопросительно посмотрел на агента.

— Все может быть, — сказал тот. — Они приближаются.

Жива! Если бы только она осталась в живых после этого перехода! Как бы ни было изувечено ее тело, Ация сможет его восстановить; как бы ни исстрадался ее разум, психическая обработка сотрет все следы… Главное, чтобы она дошла, а они уж сделают остальное…

Один из дерлетян помахал ему.

— Вон там, — сказал он. — Их уже можно видеть.

Ре Ши взобрался туда, где стоял дерлетянин, — последнее горное возвышение, дальше тянулась плоская равнина. Безусловно, что-то двигалось вдалеке.

— Если это всего лишь стая кисуну…

— Кисуну никогда не приближаются к горам, — сказал местный житель. — Они передвигаются только по плоской поверхности.

Ре Ши воспринял новость с изрядной долей скептицизма. Три года на Дерлете не научили его ничему иному.

Кисуну приближались быстро — белые на белом. Их приближение было бесшумным, и с некоторых точек, когда свет падал прямо, кисуну было невозможно разглядеть на мерцающей равнине.

— Сколько их? — пробормотал ре Ши.

— Тридцать шесть, — сообщил агент. — Один из них человеческой породы…

— Хвала Хаше! — Посол почувствовал прилив энергии.

Теперь их можно было разглядеть, даже различить каждое животное. В длину они были такие же, как обыкновенный человек по росту, мощное тело несли тонкие мускулистые ноги.

— Это так бывает? — спросил ре Ши на языке Дерлета. — Своего рода эскорт?

Местные жители не ответили. Они упали на колени.

Теперь и он мог разглядеть ее — крошечную фигурку, старающуюся не отстать от кисуну. Ее шаг был нечетким, она наверняка страдала от боли. Первым импульсом ре Ши было броситься навстречу. Но чувство самосохранения преобладало.

— Анжа ли… — прошептал он.

Она приблизилась к подножию первого возвышения и начала карабкаться вверх. Теперь он мог видеть ее лицо — оно показалось ему незнакомым. Обмороженные участки были мертвенно-бледными — она выглядела втрое старше своих лет. Глаза горели жестким огнем, в котором было мало человеческого.

Анжа почувствовала его взгляд и подняла голову. В ее взоре читалось страдание, щеки запали от голода, черные круги обрамляли глаза. Анжа казалась образом Смерти, явившейся с ледяных равнин.

Ей с трудом удалось вспомнить слова человеческого языка. Она прошептала:

— Накормите их!

— Анжа ли…

— Накормите же их, черт возьми!

Ре Ши махнул рукой своим агентам, отдал приказ, и те побежали к своим палаткам, чтобы принести мясо для хищников — этих убийц во льдах.

— Я… обещала им, — казалось, она с трудом выдавливает слова, заставляя себя вернуться к человеческому языку. Анжа посмотрела на стоящих на коленях дерлетян, — и вы должны выполнить…

Люди вернулись с мясом и бросили его кисуну. Голодные животные ждали этого, а затем, как обычно, разделали пищу на тридцать шесть частей. И каждый со своей долей удалился — туда, в тишину ледяной равнины, чтобы вместе с собратьями насладиться едой.

Молодая женщина не шевельнулась до того, как они ушли. Она не хотела, чтобы к ней подходили. Только когда кисуну исчезли из вида, она сделала один шаг вперед — теперь она была готова разделить общество людей, но была слишком слаба, чтобы продолжить подъем. Ре Ши, скользя по ледовым колдобинам, бросился к ней.

Она упала до того, как он приблизился. Стоило ему коснуться ее, он понял, что она не в себе.

— Как в детстве, — прошептал он и, вместо того, чтобы поднять ее, обнял и начал баюкать. На какое-то мгновение она забилась в его объятиях, как дикое животное, но затем ее лицо уткнулось в меховой воротник его шубы, и она приникла к нему, жаждая ласки и спасения.

Так они сидели, и ре Ши понял, что, может быть, ей нужно будет нечто большее, чем пища и тепло, когда она вернется домой. Она цепко держалась за него, впитывая в себя человеческий запах, тепло, страстно желая приближения и слияния с родом себе подобных. Постепенно пугающий рев, исходивший из ее горла, перешел в рыдание — уже обычное, человеческое, и слезы, на которые не способны кисуну, замерзали на ресницах…

А над миром царила серая мгла.