В тени монастыря (СИ)

Глава 8. Милость Сегая

На четвертый день Щачинское восстание начало хиреть. Воодушевление и атмосфера праздника, которые так понравились Алии в первый день на площади Восстания, постепенно сменились унынием и ощущением какой-то дурацкости всего происходящего. Ни Наместник, ни епископ, ни Городская Ассамблея, ни даже проходящие мимо люди – никто не пытался не то что бы прислушаться к мнению и требованиям собравшихся, но даже попытаться с ними побороться. Люди стали расходится – ночевки в палатке на площади за правое дело дарило дух романтики и борьбы, но принимать их в больших дозах никто не хотел, тем более, что это было чревато простудами. Так что на ночь оставались только самые стойкие, самые идейные, такие как Киршт, Гедеон и, конечно же, Иан. И Алия, которой все равно было некуда больше идти. Днем, в прочем, в лагере все еще набиралось с полсотни демонстрантов, но все же уже не раз и не два Алия задумывалась о том, сколько еще дней продлится это восстание, и что она будет делать после того, как лагерь уйдет.

С сегодняшнего обеда прошел час, и на площади наступило мертвое время, когда прохожих почти нет, еда уже съедена, а до ужина еще далеко. В это время собравшиеся занимались кто чем: одни рисовали портреты своих друзей и пейзажи окружающего города, другие писали стихи, читали книжки или спорили о высоких материях. На площади Восстания собрались, в основном, воспитанники местной Академии Духовности, знающие толк в изящных искусствах. Алия же не чувствовала в себе влечения к кисти или перу, и потому с радостью согласилась на прогулку по городу с Ианом.

Она попросила сводить ее… У нее так и не получилось вспомнить нужное слово, но она, вроде бы, сумела достаточно точно описать место: там можно было погулять, поесть, купить что-нибудь из одежды – в общем, развлечься. Все так просто! Иан, однако, битых полчаса пытался понять, что в точности она имела в виду: покупки и развлечения никак не хотели складываться вместе у него в голове.

Иан привел ее в довольно уродливое двухэтажное здание почти строго кубической формы с небольшими окнами, напоминавшими бойницы, выкрашенное в цвет дорожной пыли. И это – самый большой магазин Щачина? – удивилась она. На целых двух этажах были расставлены прилавки с обувью, бельем и детскими вещами. Имеющиеся сапожки Алию вполне устраивали, а деликатную проблему с бельем она уже решила с помощью Штарны, позаимствовав у нее на время пару комплектов. Поэтому они поднялись на второй этаж и вошли в отдел готового платья. Кроме них, здесь был лишь один покупатель, невысокий и пожилой, с морщинистым лицом, одетый в выглаженный и элегантный костюм с жилеткой, в очках с золоченой оправой и длинной бородой со слегка вьющимся волосом. За прилавком собралось сразу три продавщицы в цветных полуплатьях-полухалатах, увлеченно обсуждавшие последние новости: одна из них, помоложе и побойчее, торопливо рассказывала сплетни о своем соседе по подъезду – вы не поверите, у него невеста, а его вчера видели с какой-то женщиной – а ее товарки слушали, приоткрыв рты от удивления и неодобрения. Все трое игнорировали тихие и смущенные покашливания старичка, тщетно пытавшегося привлечь их внимание, чтобы совершить покупку.

Алии пока были не нужны продавщицы. Наскоро осмотревшись по сторонам, она усомнилась, что их услуги ей вообще сегодня понадобятся. В отделе царили темно-синий и тускло-коричневый цвета, и, конечно же, полная гамма оттенков серого. Отчего-то эти цвета были на пике популярности в Щачине, но Алия считала, что они ей не подходят – собственно, как и всем остальным щачинцам. Разочарованно бурча, она перебирала широкие бесформенные платья, блузки и кофточки в женской части зала. В принципе, вот это платье ничего, и вот это можно примерить…

– Ну что вы там роетесь? – услышала Алия недовольный голос.

Оказывается, продавщицы уже закончили свое совещание, одна из них ушла в другой отдел, вторая – та, что помоложе – возмущенно отчитывала успевшего в чем-то провиниться старичка, а третья, уже пожилая, с уложенными на голове серыми от седины кудрями, злыми маленькими глазами и перекошенным тонким ртом, обратила свое внимание на Алию.

– Я просто смотрю, – ответила девушка.

– Покупай и смотри дома, сколько хочешь, – схамила продавщица, – а тут магазин, нечего туда-сюда ходить.

В Алии мгновенно вскипел гнев:

– С какой стати вы мне хамите?

– Ходят тут целыми днями, вещи мнут, – не слушала ее торговка, – я тебе сказала, покупай быстро!

– Рот закройте, пожалуйста, и отойдите, – ответила Алия с ледяным спокойствием, игнорируя клокочущую внутри бурю гнева.

Лицо продавщицы налилось краской:

– Да как ты со мной разговариваешь, соплячка! Ты знаешь, кто я такая?

– Эмм… Всего лишь продавщица? – ехидно поинтересовалась девушка.

– Всего лишь…? Да как ты смеешь! Распустилась, вертихвостка, вырядилась перед своим хахалем, тьфу, смотреть противно! Да в наши дни, если бы кто-нибудь попробовал так нарядиться…

Алия потрясенно смотрела на продавщицу, которая, судя по всему, была в самой настоящей ярости. Это было так нелепо, что Алия сперва чуть не рассмеялась, но потом к ней вернулся гнев. Как бы заставить старую дуру лопнуть со злости? Вдруг откуда-то из недр ее памяти всплыло:

– Дайте жалобную книгу!

Продавщица захлебнулась бранью, будто получив под дых, и, изумленно уставившись на Алию вытаращенными глазами, спросила хриплым голосом:

– Что ты сказала?

– Я сказала: дайте жалобную книгу.

Иан потянул ее за рукав:

– Алия, может, лучше пойдем, в парк погуляем, мороженого поедим…

Она освободила руку:

– Нет, подожди! Я покупатель, и я имею право пожаловаться на грубость продавцов. Что в этом такого особенного?

К потрясенной продавщице вернулся дар речи:

– Лыма! Подь сюда! Тут какая-то девица жалобную книгу требует.

К ним подошла самая внушительная продавщица из всей троицы, выше Алии на полголовы и шире ее раза в три, с жесткими, черными усами над верхней губой, и пробасила:

– Вот эта, что ли?

– Можешь себе представить!

– Ну ничего себе! Такая молодая, и такая наглая!

– Совести у тебя нет! Да я тридцать лет за прилавком отстояла! А эта соплячка мне и говорит: «дайте жалобную книгу!»

– Неслыханно!

– Хулиганка! – заголосила из-за прилавка третья продавщица. Старичок сочувствующе глядел на Алию и Иана.

– Да я сейчас стражу позову! – затрясла жирными телесами Лыма.

Алия была поражена произведенным эффектом: столь искреннее возмущение, даже ярость, и в то же время – явный испуг, и все от простого упоминания жалобной книги! Сейчас она покажет этой колыхающейся горе сала… Вдруг она почувствовала, что Иан тащит ее к выходу из лавки, схватив, как ребенка, за руку. Она не успела даже возразить, как он вывел ее из помещения под победные, торжествующие вопли торговок.

– Что это на тебя нашло? – пораженно спросил Иан, когда они оказались на улице и отошли от магазина на несколько десятков шагов.

– В смысле, на меня? – удивилась Алия, – ты разве не слышал, как она хамила?

– Слышал, конечно, но… это же продавщица! – ответил парень таким тоном, будто она жаловалась на дождь, промочивший ей одежду, или солнце, напекшее голову. Алия уставилась на него, ожидая продолжения, но дождалась только слов «странная ты».

После неудачного похода в магазин они пошли вдоль Разлома – главной достопримечательности Щачина, уродливого шрама Великой войны, протянувшегося через весь город. В том числе и через площадь Восстания, но здесь он был прикрыт высоким бетонным забором, так что нельзя было ни увидеть сам Разлом, ни как следует рассмотреть красоту города, простиравшегося за ним.

Алия и Иан вышли с площади и неторопливым шагом двинулись по улице Бесогонов – мостовой с извилистым краем, повторявшую линию Разлома. Дома с другой стороны улицы стояли уже ровно – по большей части, они были отстроены после войны, – поэтому улица то сужалась, то расширялась, оставляя свободное место фонтану, скамейкам или гипсовым бюстам. У одного такого изваяния Алия остановилась, чтобы прочитать подпись «Латаль, Отец-Основатель Церкви Равенства». Заметив, что Иан уже успел уйти вперед, остановиться, обернуться и посмотреть на нее с плохо скрываемым удивлением, она, смутившись, догнала его.

– Отец Латаль основал Церковь Равенства, выступил против власти чародеев и, чтоб слова не расходились с делом, убил Владыку Мира Эалайю. Кто такой Владыка? Верхновный жрец культа дженов. Он правил культом, а не государствами, конечно, но культу подчинялась Непобедимая Армия, культ владел землей под храмами и много где еще, да и потом, вера в дженов объединяла всю знать того времени. Так что власть Владыки была велика, хоть и не так велика, как в старые времена. Эалайя оставил после себя слабого наследника, и в верхушке культа немедленно выросли заговоры за влияние на него, а через некоторое время – за его замену на того или другого дальнего родственника. Одновременно с этим последователи Латаля начали войну за ликвидацию Владычества и культа в целом, считая его последователей бесопоклонниками, – начал вдруг Иан, говоря как бы в пространство, и Алия мысленно поблагодарила его за деликатность. Ей нужно было узнать хоть что-нибудь об этом странном городе, но девушка по-прежнему не могла никому довериться, даже Иану, настолько, чтобы рассказать о своем недуге. Вдруг они решат, что я сошла с ума? И запрут где-нибудь снова? Эта и другие подобные мысли то и дело мелькали в ее рыжей голове. Минуты страха быстро заканчивались, и к ней возвращалась способность разумно мыслить – по крайней мере, о вопросах, не касающихся заточения в замкнутых помещениях.

– За несколько лет Сегай превратился в муравейник из враждующих между собой лордов и леди. На востоке император Тарешьяк положил этому конец, основав Империю Братских Народов, запретив культ дженов и отдав власть простому народу. Вернее, Церкви, которая этот простой народ представляла. Возможно, для людских земель это и было лучшим решением. Или как минимум меньшим из зол.

Алия слушала высококонцентрированный урок истории, машинально перебирая в кармане вытащенные из подвала Универсального магазина четки. Она не носила браслет на руке, очень уж странно он выглядел – некоторые четки были металлическими, другие из кости или камня, а то и вовсе деревянными – но перебирать их прочно вошло у нее в привычку. Интересно, за кого он меня принимает? Наверное, за крестьянку из какого-то медвежьего угла, и недоумевает, каким ветром меня занесло в Щачин. Она не знала, что на самом деле удивление Иана было куда глубже: в любом, самом глухом и захолустном уголке Империи, дочери и самого бедного крестьянина, и самого пьяного сапожника ходили в школу и назубок знали, кто такие Латаль и Тарешьяк. Уж этому-то там учили! Дети декламировали стихи про детство Латаля, читали и пересказывали поучительные рассказы о его учебе в Высоком Университете имени Владычицы Аллиандры, который ныне был переименован в Латальградский Университет, или Латун, как его называли для краткости.

– В Горных Городах не особо интересовались этой возней за Тамрой, – продолжал Иан. – Нас мало задела смута: здесь уже много столетий правили собственные династии, которые возникли задолго до Владыки. Присягнув в свое время новому правителю на верность, Горные Короли сохранили свои троны. Так что в целом тут было спокойно – до тех пор, пока Тарешьяк не возомнил себя новым Владыкой и не задумал подчинить себе весь Сегай. Он продвигался на запад, и чем ближе подходила его армия, тем больше город погружался сначала в уныние, а затем – и в панику. Конечно, нашлись и те, кто обрадовался – последователи Церкви были и в Щачине – но, в целом, щачинцам были совершенно не нужны здесь ни их дурацкая Церковь, ни их дурацкая Империя.

– Щачин всегда был мирным городом, с небольшим гарнизоном, и помощи нам было ждать неоткуда. Эльфы были слишком заняты междоусобицей в Диволесье, – Алия с усилием сделала вид, что ни капельки не удивлена – о принадлежности к эльфийской расе, владения которых начинались к югу от Горных Городов, Иан уже упоминал вчера, походя, как о самой обычной вещи, и тогда ей удалось удержать свою челюсть от падения на грудь, лишь собрав все свое самообладание, – а другие Горные Города за время смуты успели переругаться между собой. Не до войны, конечно, но отношения между ними строились на деловых договорах, а не на взаимном обожании. Так что отправленные в Нимц и Врх послы вернулись с пожеланиями выстоять против Тарешьяка в одиночку. Наверное, короли надеялись, что осада вымотает имперцев, и их будет легче разбить в дальнейшем, а уж потом можно и отбить Щачин назад, заодно передав трон какому-нибудь своему племяннику.

– Началась осада, которая продолжалась два месяца. Тарешьяк не предпринимал штурма, надеясь, что город истощит свои запасы, или внемлет увещеваниям засланным Церковью проповедников, которые рассказывали, как хорошо жить в Империи Братских Народов. Щачинцы экономили провизию, вешали засланцев, и ждали помощи. Может быть, и дождались бы – говорят, запасов бы хватило не меньше, чем на пару лет – но рок был не на их стороне. В одну из ночей открылся Разлом. В считанные секунды на мостовых появились глубокие трещины, из которых вырывалось пламя, а затем несколько кварталов просто ушло под землю. И оттуда полезли бесы.

– Как-то это… Неправдоподобно, – сказала Алия, оглянувшись по сторонам. Пусть в Щачине правил церковный епископ, пусть здесь водились эльфы и гномы, пусть некоторые из них могли жонглировать невесть откуда взявшимися огнями, но это? Разверзшаяся земля, исторгающая бесов? Это было слишком. Все вокруг казалось слишком вещественным, слишком предсказуемым – слишком скучным – для подобных сверхъестественных происшествий.

– Неправдоподобно, да, – ответил Иан, – я с трудом могу представить себе, что вот в этом самом месте всего лишь тридцать лет назад вверх по склонам разлома карабкались черти, что они, как и предупреждала церковь, пытали и убивали людей ни с того ни с сего, просто так. Невозможно вообразить, да. Но мир меняется: всего триста лет назад никто не знал ни единого волшебного слова, а сто лет назад – паровых двигателей. Вот и во время Великой Войны мир стал другим. Никто не знает, почему. Не так-то и много выживших осталось. Церковь учит, будто бы король Диграгх сам Разломал землю и призвал бесов, чтобы разгромить Тарешьяка, но… Он был так стар, что и яйца-то на завтрак с трудом разламывал. Как бы то ни было, за несколько ночей бесы почти полностью заняли город – все остальные либо попрятались, либо, поддавшись черному колдовству, примкнули к их армии. Они открыли ворота, выпустили часть горожан. Тарешьяк решил, что в городе наконец-то произошло восстание, подготовленное его агентами, попытался войти в Щачин – и был наголову разбит. Ослабевшее, потерявшее много людей Имперское войско отступило.

– Бесы расползлись тогда по всему Сегаю. С каждым днем их становилось все больше и больше. На западе их, в конце концов, разбили объединившиеся в Альянс гномы и эльфы, а на востоке им удалось добраться до Тамры и осадить Латальград. Только там собравшиеся с силой люди смогли переломить ход войны и обратить бесовские полчища в отступление. С разных сторон, победители гнали чертей вплоть до Щачина, и в итоге заняли город с разных сторон. Три дня стояли воины Альянса и Империи на Разломе, и казалось, продолжения войны не миновать – Тарешьяк не собирался останавливаться и готовился продолжить войну до разгрома Альянса и достижения своей цели – завоевания Сегая. Но, к великому счастью, на третью ночь Стояния он скончался. Сменивший его Император Галык замирился с Альянсом, и получил пол-Щачина в качестве одного из пунктов мирного договора. С тех пор город так и стоит разделенным на две части. Только у них там, за Разломом – настоящая жизнь, а у нас – Империя.

– Но ведь эта Империя освободила вас от бесов, разве нет? – возразила Алия.

– Освобождение – это когда дают свободу. А Император Галык вместо свободы дал нам Церковь Равенства. Это правда, что церковь была лучше до Ариана, но это не значит, что она была хороша. Нас заставили говорить на чужом языке, запретили держать свои лавки, запретили поклоняться старым богам… Много чего запретили. Тех, кто упорствовал, выслали в Тролльи земли. Лет через десять после восхождения Галыка, щачинцы попытались скинуть власть Империи, но Галык быстро показал, что свобода и равенство для нашего города на самом деле означает пехоту и кавалерию. С тех пор жители Щачина стали его пленниками.

– Но это все равно лучше, чем бесы. Ты же сам сказал про пытки и убийства, – Алия была на редкость упряма.

– Лучше, но это не единственный выбор. Тех, за Разломом, освободили по-настоящему, и дали им право выбрать своего нового короля, а не прислали какого-нибудь хмыря из Штрёльме или Гийе. И живут они там богато, радостно, а не… Хочешь посмотреть?

Она кивнула. Иан кивнул в сторону росшего неподалеку высокого дерева.

– Полезли. Сверху будет лучше видно.

Алия с неожиданной легкостью взобралась на дерево. Через несколько минут к ней присоединился и Иан, которому восхождение далось несколько труднее. Он вытащил из кармана небольшой складной бинокль, приложил к глазам, и поводил пару минут из стороны в сторону в поисках подходящей картинки.

– Смотри, – осторожно, чтобы не сбить линию обзора с нужной точки, он убрал лицо и передал бинокль Алии.

Она приложила его к глазам и едва не отпрянула назад, бросив первый взор на Щачин-за-разломом. Улица, что она увидела, была совершенно немыслимой, невиданной в Имперском Щачине. Но она не показалась Алии странной – нет, скорее, странным и чуждым было все, что она видела до сих пор. Яркая пестрота одежды прохожих почти ослепила ее – слишком уж глаза привыкли к серому, словно она долго носила защитные темные очки и наконец сняла их. Сколько же там людей! Это было так необычно для того Щачина, который она знала: здесь люди гуляли мало, пропадая до вечернего гудка на работе, а после – стоя в очередях продуктовых лавок.

Но там, за Разломом, в очередях не было нужды. Во всех домах на первых этажах на дорогу выходили гостеприимно открытые двери. Перед некоторыми из них стояли столики и стульчики, между которыми сновали одетые в фартуки официанты с блюдами, от одного вида которых у Алии потекли слюнки: здесь были и запеченные половинки куриц, лежащие на горах из жареной картошки, и огромные, сочные куски мяса, которые подавали с красной квашеной капустой, и рыба, и сладкая выпечка… Алия вспомнила, что он уже очень давно не ела по-человечески. В лагере готовили, в основном, наскоро и лишь бы наестся – заправленные жиром каши, вареная картошка, супы… Впрочем, это было не удивительно – на то она и полевая кухня. Но, как это ни странно, в столовых, куда пару раз сводил ее Иан, дело обстояло еще хуже!

Посетители, которых она разглядывала в бинокль, казалось, совершенно не ценили свое счастье, и не торопились набрасываться на принесенные им деликатесы: закутанные в пледы, раскрашенные с оранжево-синюю или бело-зеленую клетку, они вели неспешные разговоры, курили трубки или читали газеты.

Те двери, за которыми не было ресторанов, тоже не пропадали даром: перед ними были разложены ящики с овощами и фруктами, стояли вешалки с платьями и свитерами, или стояла книжная полка и кресла, чтобы можно было не торопясь оценить новую книгу перед покупкой. Над каждой дверью висела вывеска – аляповатая красно-синяя или элегантная, выдержанная, выполненная серебром по черному фону. Все они были написаны угловатыми письменами, которые Алия не могла разобрать.

Алия водила биноклем по другому Щачину, который находился так близко, всего-то в пяти минутах ходьбы – если бы она умела ходить по воздуху. Она будто вспомнила его – не места, не людей, а, скорее, дух города, ощущение от пребывания в толпе веселых, пестро одетых людей, от теплого пледа на коленях в уличном кафе, от торговых лавок, которые были столь полны товарами, что могли себе позволить выставить его на улицу, а не прятать в прилавке под неусыпным надзором тетки-продавщицы.

Вдруг она поймала в поле зрение башню из белого камня, которая была еще ближе – так близко, что, казалось, можно дотянуться до нее рукой. На ее плоской крыше стояло с десяток телескопов. Смеющиеся люди припали к ним глазами также, как она – к биноклю, но смотрели они в другую сторону – на восток. На нее.

– А что это там за башня с телескопами? – поинтересовалась она. – Обсерватория?

– В некотором роде, – невесело усмехнулся Иан, – это водокачка, удачно расположившаяся рядом с Разломом. Говорят, ее хозяин сделал состояние на желающих посмотреть на нелепости Имперского Щачина. Туда каждый день сотни человек приходят. Как в зоопарк.

Да, что-то в этом сравнении было. Посетители зоопарка-обсерватории смотрели в свои телескопы, показывали пальцем, с недоумением и удивлением качали головой. Ни на одном лице она не заметила той грусти и, что уж скрывать, зависти, которые были на лице Иана, и которые испытывала и она сама.

– А как туда попасть? – тихо спросила она.

– Никак, разумеется.

Что ж, можно было догадаться. Но, черт побери, как же ей туда хотелось – на эти красивые улицы, заполненные веселыми людьми, в благополучие, в достаток. Но почему никак? Алия посмотрела на Разлом – глубокий овраг с черными, скалистыми стенами, огороженный с обеих сторон забором. В овраге чуть колыхался белесый, странный туман. Что ж, перепрыгнуть через овраг не получится. Но если найти пару бревен подлиннее… Но где же их найти? И потом, сейчас было неподходящее время: ее наверняка кто-нибудь заметит. Лучше дождаться ночи… Прошлой ночью ярко светила луна, но ведь бывают и безлунные. Просто нужно подождать, подготовиться как следует.

Ее взгляд снова привлек туман. Может быть, он и странный, но красивый. Такой спокойный, безмятежный. Алия и сама не заметила, как позабыла о западном Щачине и принялась рассматривать чудо природы. Красота может быть такой разной! Спору нет, город прекрасен, но… Кому она там нужна? Что она будет делать, мыть полы и подносить пиво? Она не говорила на других языках, и учить их было сложно… Хотя она и не пробовала, но знала это. К тому же, здесь у нее уже появились замечательные друзья, а ведь всех их за собой не перетащишь.

Да и потом, так ли там хорошо, как кажется? Туман, казалось, разбух в Разломе, поднялся до самого его края и почти выливался наружу. Может быть, все это великолепие лишь показное, внешнее – ведь бинокль не поможет разглядеть глубинные проблемы. Она заметила вдалеке фигурку стражника – пусть в другой форме, но профессия безошибочно угадывалась по небольшой дубинке на поясе. Ну вот, никакой разницы. Там тоже есть стражники, приглядывающие за народом, и побивающие людей палкой в случае необходимости.

Нет, лучше она останется здесь, в пусть неприглядном, но уже привычном и знакомом мире. Лучше синица в руках, чем журавль в небе. От добра добра не ищут.

Иан потряс ее за плечо:

– Ты в порядке?

Алия кивнула головой. В порядке, да. Только вот желание бежать за Разломом, дожидаться темной ночи и перекидывать бревна куда-то пропало, исчезло, оставив после себя бессильную, горькую усталость. На глаза навернулись слезы.

– Это все Туман, – сочувственно сказал Иан.

– Я ведь уже думала о том, как буду перебираться через Разлом, и тут… – она замолчала, опустив плечи.

– Понимаю.

– Это тоже волшебство?

– Нет, – покачал головой Иан, – я недорассказал тебе. Когда Галык разогнал восстание тридцать лет назад, война едва не началась снова. Щачин – один из Горных Городов. Гномы там, за Разломом, ни на миг не переставали считать здешних обитателей своими братьями. Они попытались прийти Щачину на помощь хотя бы в этот раз. С той стороны начали собираться армии: в Щачине, в Нимце, и даже в Гийе. Но Сегай устал от войн. Он явил нам Тумана Разлома, и с той стороны собравшиеся армии потеряли интерес к сражению, а с этой – к сопротивлению. Мир был спасен – любой, кто подойдет к этой черте и взглянет на Туман, мигом потеряет интерес к войне. Или побегу.

– Неужели нельзя как-то собраться с силами и?..

– Ни у кого не получилось. В первые месяцы здесь почти каждый день собирались толпы. Постоят-постоят, да разойдутся. Со временем некоторые приспособились приходить к туману, чтобы потушить неудобные, терзающие мысли о побеге. Так жить спокойнее.

– Но ведь можно не смотреть вниз?

– И так тоже пытались, да только попадали в пропасть.

Алия умолкла. Вдруг ее сознание прострелила радостная мысль:

– Но ведь можно же перелететь! Это так просто! Неужели до этого не додумались?

Алия много раз удивляла Иана, но на сей раз явно превзошла саму себя – он пораженно смотрел на нее куда дольше обычного.

– Странная ты, – в который раз повторил он, – люди не птицы, они не летают. Разве что в древних сказках.

Наступило молчание. Как так, не летают? – ошеломленно думала Алия. Она была абсолютно уверена, что люди могут летать. Вот только как? Это она забыла и теперь мучительно пыталась вспомнить, чтобы подбодрить Иана, но так и не смогла. Поэтому первым молчание нарушил парень, заговоривший совсем не о полетах:

– Я очень долго думал над тем, как отсюда сбежать, и ничего не придумал. И не я один. Видимо, такова наша судьба: с завистью смотреть, как другие проживают жизнь, которая могла бы быть твоей, если бы полвека назад дом твоих предков стоял чуточку в другом месте. Мои бабушка с дедушкой буквально за полгода до всей этой заварухи переехали в восточную часть Щачина. Вот так один переезд и определил… всю жизнь. Трех поколений.

Последние слова вышли из него через силу, и оттого получились очень горькими. В этот раз Иан, похоже, основательно повесил нос. Алия не нашла слов, чтобы его утешить, поэтому по-дружески обняла его. Иан обнял ее в ответ, они посидели так какое-то время, и вдруг он… неожиданно потянулся губами к ее лицу.

Алия среагировала мгновенно и почти без размышлений, влепив парню пощечину – правда, в последний момент она все-таки успела затормозить руку, и удар получился слабым, и вышел скорее шлепком. Не портить же такое красивое лицо! Она глянула на Иана, но тот не рассердился и не обиделся.

– Понимаю. Слишком мало мы знакомы, да? – грустно улыбнулся он, – ну ничего страшного, у нас будет еще много времени, чтобы познакомится. Ты мне нравишься, Алия. Хоть ты и очень, очень странная.