В тени монастыря (СИ)

Глава 10. Прибой и ветер

– Всем-всем-всем! Сегодня Наместник Бернд выступит перед народом! – тонкие мальчишеские голоса прорезали рассвет, – Всем-всем-всем! Речь Наместника состоится на площади Восстания в два часа пополудни! Всем-всем-всем!

Проснувшись, Алия заморгала. «Всем-всем-всем!» – продолжали надрываться мальчишки, бегающие по площади. Алия уже потянулась за чем-нибудь тяжелым, чтобы заткнуть этот надоедливый будильник, но вспомнила, что она в палатке, и проснулась окончательно.

Рядом раздалось бормотание Иана, и палатку осветило голубоватое свечение, исходившее от созданного его заклинаниями шарика под потолком. Девушка прищурилась: свет был слишком ярким в сумерках раннего, еще толком не наступившего утра. Она обернулась. Иан уже выбирался из своего спального мешка. Несмотря на то что он, как и Алия, наверняка не выспался – посиделки под открытым небом с песнями под гитару продолжались, как правило, глубоко за полночь, – Иан был свежим, с ясными глазами, без единого намека на сонливость. Как ему это удается? – поразилась Алия, ощупывая свое слегка опухшее лицо и с трудом удерживая поднятыми отяжелевшие веки.

– Что-то новенькое, – проговорил Иан, когда девушка посмотрела на него, – наконец-то. Что-то начало происходить.

Иан был заинтересован, но одновременно взволнован, и тревога парня быстро передалось ей. Что-то начало происходить. Но что? Этот вопрос беспокоил всех жителей лагеря, и они возбужденно обсуждали его за завтраком. Лет тридцать назад на улицы вышли отцы и матери тех, кто пытался изгнать Ариана сегодня. В тот раз Империя ответила решительно и не дала восставшим толком окопаться, пустив против них стражу и гвардейцев, вооруженных плетьми и мечами. Не так уж и много крови было пролито, но ее оказалось достаточно, чтобы то поколение больше никогда не посмело открыть рот.

Но времена сейчас были уже не те – в этом сходились все. За последние годы Империя изрядно размякла, обрюзгла, постарела. Во времена молодого Галыка, или, того хуже, Тарешьяка, любой эдикт, выпущенный Арианом, был бы незамедлительно выполнен. Реши епископ, что щачинцы должны ходить на четвереньках или говорить задом наперед – и все обитатели Щачина через пару недель делали бы именно так, а иначе угодили бы в заточение, а то и на виселицу. Совсем другой в те времена была и городская стража – в ней служили отставные воины, закаленные битвами Великой Войны, и они славились своей твердостью и решимостью. Нынешние стражники видели битвы только на картинках, и гораздо лучше разбирались в инспектировании сумок, чем в выполнении приказов. А что до Гвардии… слабо верилось, что до этого дойдет. Только Император мог отдать такой приказ – но ему было уже под девяносто, и с молодостью он потерял жесткость и былую решимость. Да и всадников, которые решаться давить лошадьми людей, – в том числе, и собственных братьев и друзей, – надо было еще поискать. Империя предусмотрительно разбавляла Гвардию Щачина полудикими выходцами с Ладабагарских гор, но можно ли было представить себе, что Император решится так явно столкнуть гоблинов и гномов лбами? Это могло откликнуться новым, гораздо более сильным бунтом, в том числе, и в самой Гвардии. Этими и другими аргументами люди обменивались за утренним чаем, и, в конце концов, рассудительность и трезвость собственных речей их успокоила.

На площади стали собраться люди, желающие послушать наместника. Алия знала некоторых из них: они прожили в лагере одну ночь, или же приходили пару раз днем. Сегодня, казалось, все они решили вернуться, чтобы быть вместе со своими друзьями – и для дополнительной поддержки вели с собой знакомых и родственников. Ближе к полудню появились и те, кого Алия раньше не видела. Они разительно отличались от веселой, нарядной молодежи, которая обычно собиралась на площади. Никто из них не коротал время за книгой или рисунком – они просто стояли, сбившись группками человек по десять-пятнадцать, изредка перекидываясь между собой отрывистыми фразами, или глядя прямо перед собой пустыми, бессмысленными взорами. Никто из них не носил ярких перьев в волосах – и вообще ничего яркого. Они были завернуты в уже осточертевшие ей мешковатые штаны и просторные рубахи серых или синих тонов, столь типичные для жителей Щачина. Их одежды одним своим видом вызывали уныние и безнадегу, но людей, казалось, это совершенно не волновало: лишь бы срам прикрыть, неважно чем.

– Надо бы, наверное, пойти и поговорить с мужиками, – нерешительно сказал Иан, – я бы никогда не подумал, что они могут нас поддержать, но раз они пришли… Значит, их по крайней мере интересует ответ Наместника, значит, они и проблемой интересуются, правильно?

– Ты уверен, что это хорошая идея? – поинтересовался Киршт. Алия была с ним согласна: ни у одного серо-синего человека на лице не было и намека на интерес, лишь скука и равнодушие столь отчаянные, что девушка терялась в догадках относительно силы, вытащившей их на площадь.

Иан, тем не менее, решил попробовать. Нацепив одну из своих самых открытых, смелых и убедительных улыбок, он направился к ближайшей стайке равнодушных мужчин, и Алия двинулась за ним.

– Доброе утро! Могу ли я попросить минутку вашего времени, чтобы рассказать о несчастье, которое постигло щачинского подростка, Раслава, провинившегося лишь тем, что хорошо рисует? – произнес он свою обычную фразу, с которой обычно начинал разговор. За прошедшие полторы недели он отточил каждый звук, каждую интонацию – и теперь почти уже никогда не слышал отказа. Но эти люди лишь смерили его презрительными, неприязненными взглядами. Они помолчали некоторое время, будто бы им требовалось приложить усилия для понимания сказанного, и, наконец, один из них, полноватый мужчина средних лет с массивными, грубыми чертами лица, сказал:

– Малец, пшел отсюда. По барабану нам твой Херослав.

Другие одобрительно заржали. Впрочем, один из них, смуглокожий молодой парень с блестящими черными глазами – таких чернявых Алия еще не видела, – сказал:

– Да чо, пусть побалаболит, все равно еще хрен знает сколько тут торчать.

Мнения разделились, и Иан, несмотря на обескураживающее замечание насчет «Херослава», уже собирался ввинтиться в разговор со следующей своей заготовкой, как вдруг его похлопал по плечу невысокий человек с бледным, незапоминающимся лицом. Алия сразу поняла, что этот хмырь – из совсем другой породы, он выделялся и своим подчеркнуто спокойным и безэмоциональным выражением лица, и злыми умными глазами, но главное – сопровождавшей его аурой холода, от которой уже начавшие спорить между собой мужики тут же утихли. Алия заметила на груди у человека серебряный значок с Имперским Глаголям. Так вот они какие, служители церкви. Холодный человек бросил равнодушный взгляд Иана, перевел взгляд на Алию… На его лице промелькнула тень интереса, и церковник обшарил ее своими глазами с головы до ног, наморщил нос, затем втянул воздух, слегка раздув ноздри… Девушке захотелось провалиться сквозь землю, но, к счастью, церковник вспомнил, зачем он здесь находится, и обратился к Иану:

– Молодой человек! Вернитесь, пожалуйста, к своим. Мы не хотим, чтобы нас беспокоили.

Иан сразу же развернулся и пошел прочь, Алия – вслед за ним. Ни у одного из них не возникло ни малейшего желания спорить.

– Ох, не к добру это, не к добру, – бормотал Иан себе под нос, покачивая головой, – еще ничего, к чему приложила руку Церковь, хорошо не заканчивалось.

Тут затрубили фанфары, и на просторный, нависающий над площадью балкон дворца, специально предназначенный для обращения к народу, вышел герольд наместника, зычно обратившийся к собравшимся:

– Добрый жители города, встречайте вашего правителя, Гвардии Генерала, Героя битвы за Щачин, Почетного профессора Латальградского Университета, Наместника Щачина и окрестностей, Бернда Бесогона!

Под аплодисменты собравшихся – хлопали все, даже Иан, да что там, даже Киршт! – наместник вышел на балкон. Он помахал рукой, поворачиваясь корпусом то вправо, то влево. Иан протянул Алии бинокль, и девушка смогла разглядеть наместника получше.

Бернд был невысок. Если бы он стоял на земле, то едва бы доставал Алии до подбородка. Правильно, он же гном, – сообразила она. Лицо Наместника было знакомо ей по рисунку Раслава на фишке: слегка оплывшее, с торчащими вверх усами, моноклем в левом глазу, который придавал Наместнику выражения удивления и неодобрения. Алия вздрогнула. Она помнила, как быстро эти глаза наливались безумием.

Наместник, откашлявшись, открыл рот, и резкий, слегка скрежещущий голос престарелого генерала разнесся над всей площадью:

– Уважаемые горожане, дорогие друзья! Я счастлив обратиться к вам этим утром. Начать хотелось бы с некоторых цифр. За последний год благосостояние каждого щачинца выросло на пятую часть. Мы стали лучше питаться, лучше одеваться, больше отдыхать – об этом свидетельствуют отчеты, неустанно составляемые городской управой и Церковью Равенства.

Краем глаза Алия заметила, что невысокий человек, которого Иан назвал церковником, поднял руку, и стоявшие вокруг него люди разразились аплодисментами, одновременно со всей остальной площадью – очевидно, людей Ариана здесь было немало. Тревога на лице Иана усилилась.

– В этом году мы собрали на треть больший урожай зерна, чем в предыдущем, – продолжал Наместник, – и на четверть больший урожай фруктов. Свинарники и коровники наших ферм полны, как никогда…

– Меня всегда интересовало, куда деваются все эти свиньи и коровы. В отчетах я их видел, а в магазинах – нет, – проворчал слева от Алии Киршт себе под нос.

– … два новых завода, кирпичный и металлический! Мы процветаем – и этим вызвали ярость наших врагов, – драматично понизил голос Бернд, – о да, они, псы Альянса, там, за Разломом, строят нам козни. Они завидуют нашим успехам, ведь сами живут, по сравнению с нами, жалкой и нищей жизнью!

Это было уже слишком. Гедеон в голос заржал, и не он один – даже стоявшие вокруг церковников унылые люди усмехнулись. Было чему. Многие из них знали, в том числе и на собственном опыте, что, например, для покупки красивого платья жене или теплых и легких сапожек дочке им пришлось бы идти в темные закоулки и общественные туалеты, и там, под покровом ночи, покупать втридорога запрещенные, дефицитные, но такие качественные и красивые вещи. Сапоги, пальто и шапки – все это завозилось из Западного Щачина с теми немногими, кто имел право выезжать из Империи. Никто из «выездных», в том числе, и младшие чины Церкви, не брезговал небольшой контрабандой, отправляясь за Разлом по посольским или торговым делам.

Надо полагать, Бернд услышал смех в толпе, ибо прокаркал с новой силой:

– Да! Завидуют! Думаете, они там как сыр в масле катаются? Прозрейте же! Они выстроили вдоль Разлома несколько кварталов, в которых пускают лишь актеров, которые показывают вам, наивным, сладость жизни в Альянсе, чтобы настроить вас против Императора, против Церкви! Настоящих жителей Щачина вы не увидите в подзорные трубы, их держат за высокими стенами на скудном пайке, и они могут лишь мечтать о свободе и достатке, которые есть у нас – имперских щачинцев!

– Неужели они в это верят? – с ужасом спросила Алия у Иана, перекрикивая поднявшийся одобрительный рев.

– Некоторые – наверняка. Это так приятно: верить, что ты живешь лучше других, – грустно ответил он.

– Да, они нам завидуют! – продолжил мысль Наместник, когда утих шум, – это они наводнили город злыми и еретическими вещами. Церковь и городская стража с ног сбились, разыскивая их, чтобы уберечь вас от черной магии. А их игрушки? Разве вы не понимаете? – Наместник уже откровенно орал, брызгая слюной, которая попадала ему на китель и подбородок, – темные силы проникают в ваши сердца, когда вы едите их пищу, носите их одежды, читаете их книги! Они затуманивают ваши головы, превращая в рабов Альянса! И вот сегодня мне доложили, что некоторые околдованные собрались на площади и выражают свое недовольство. Недовольство нашей Империей, которая пытается защитить их от злых чар!

Неужели все эти дни он ни разу не поглядел в окно? – удивилась Алия.

– Сперва я не поверил своим советникам, но они меня убедили. И сегодня я обращаюсь к вас, щачинцам, и спрашиваю у вас: неужели мы и вправду должны позволить ереси разрушить наш город, наши жизни, наши души?

– Нет! – грянула площадь. Иан, Киршт и Гедеон молчали, растерянно озираясь по сторонам. А что им оставалось, кричать «Да»?

– Нет, нет, нет! Слава Империи! Церковь – мать, Император – отец!

– Должны ли мы бороться с черной магией, и защищать нашу веру, нашу страну, все, что нам дорого?

– Да! – так же громко ответила площадь.

Наместник помолчал, оглядывая площадь. Алия внимательно наблюдала за ним, и ей показалось, что в его глазах блеснули слезы.

– Я знал, что горожане Щачина смогут сделать правильный выбор. Спасибо вам. Но, для вашего же блага, с завтрашнего утра я запрещаю устраивать сборища в парках, на площадях и на улицах. Мы должны работать во имя Империи, а не бездельничать. Да и зима уже наступила, холодно, простудитесь же! – почти что с теплотой в голосе добавил он.

Толпа взорвалась аплодисментами. Дождавшись, пока они умолкнут, Наместник коротко кивнул собравшимся людям, после чего повернулся, намереваясь уйти.

– Что вы сделали с Раславом? – пронесся над площадью звонкий голос Иана.

Наместник, уже двигавшийся в сторону балконной двери, на миг замер, дернул головой, и ушел, не удостоив Иана ответом.

– Нет, ну какая же он все-таки сволочь! – в который раз воскликнул Иан.

Еще утром многие в лагере надеялись на справедливость Наместника, за прошедшие годы успевшую стать притчей во языцех – но она оказалась таким же мифом, как и порядочность Стражи или имперское изобилие. Надежды рухнули, и сменились ощущением чего-то грязного, неприятного, как будто Бернд вместо речи вылил на собравшихся пару дюжин горшков с нечистотами. Иан надеялся больше всех, оттого и был сейчас больше всех расстроен.

– Я тебе говорил, – проворчал Киршт, который был настолько мрачен, даже по сравнению со своим обычным состоянием, что Алия даже удивлялась, как это вообще возможно, – ему наплевать и нас, и на Щачин. Он держит ответ перед Императором, и только перед ним. Делает все так, как ему велят.

Наверное, Наместник наконец дождался почты из столицы, – думала Алия про себя. На этом небольшом совете она не имела голоса – даже поприсутствовать ей удалось только потому, что она уже была в палатке с Ианом, когда другие пришли обсудить дальнейший план действий, и они были слишком уставшими и раздраженными, чтобы заботится о секретности.

– Да, Киршт, ты очень умен, мы знаем, – раздраженно откликнулся Гедеон. Он не любил Киршта с его непробиваемым пессимизмом, но обычно сдерживал себя, не допуская открытой враждебности. Обычно, но не сегодня, – может, скажешь нам тогда, что делать?

– Остаться на месте. И бороться за наш город и нашу правду. Ничего не изменилось – то, что Наместник и епископ заодно, лично я знал и раньше, – уверенно сказал Киршт.

– Слово Наместника – закон, – заметил Гедеон.

– Да и потом, ты же сам видел, никого эта правда не интересует, – откликнулась Штарна. – Вы все видели это! Они все ему хлопали. Ничего не попишешь, такова воля народа. Они его поддержали, – грустно добавила она.

– Они поддержали бы кого угодно, лишь бы он вещал с балкона этого дворца, – угрюмо откликнулся Иан. – Гедеон, мы не можем вот так взять и уйти. Это будет… Это…

– Поражение, – подсказал Киршт.

– Все равно придется, рано или поздно, – настаивал Гедеон.

– Только не сегодня, – упрямо ответил Иан.

– Давайте простоим последнюю ночь, – предложила Штарна, – Наместник запретил собираться с завтрашнего утра. Про ночь он ничего не говорил. Давайте в последний раз переночуем здесь, посмотрим друг на друга, вспомним еще раз, как все это было… А утром разойдемся.

– Ну хотя бы так. Да, по крайней мере, так мы покажем им, что не все люди с ним согласны, – кинул Киршт. Гедеон сморщился, но Иан сказал:

– Решено. Уберите лишние палатки, подготовьтесь к отходу. Эта ночь станет последней.

Все разошлись, и Иан повернул свое усталое, осунувшееся лицо к Алии:

– Я хочу пройтись… Ты идешь?

Они вышли из палатки, и двинулись вдоль Разлома, прочь от площади и от дворца, вокруг шпиля которого медленно вращались сгущающиеся мрачные тучи. Эти прогулки успели стать их маленькой традицией. Каждый вечер после ужина они вдвоем делали круг в несколько кварталов. Обычно, Иан рассказывал ей что-нибудь: о том, какое устройство общества самое мудрое и справедливое, как сделать Щачин процветающим и богатым, не хуже, чем за Разломом, и обо всем остальном, что приходило в его голову. Но сегодня он подавленно молчал. Алия тоже не знала, что сказать, и потому сосредоточилась на камнях мостовой, перебирая в кармане четки.

– Я знаю, тебе некуда идти, – наконец заговорил парень. Алия кивнула, – ты по-прежнему не хочешь мне ничего рассказать? – Она лишь помотала головой. Все равно бы не смогла, даже если бы захотела. Слишком долго она молчала, слишком странно себя вела – в пропавшую ни с того ни с сего память он бы сейчас не поверил.

– Алия, я… Ты очень понравилась мне. Я знаю, что ты пока мне не доверяешь, и что все это слишком скоро, но я не хочу вместе с мечтой о справедливости потерять и тебя. Ты согласишься пожить у меня? Я обещаю, что не буду больше позволять себе… ничего лишнего, пока ты не будешь готова.

– Спасибо, – она взяла его за руку и несильно сжала в знак признательности, – правда. Спасибо тебе. Мне действительно некуда пойти, и я с радостью поживу у тебя, и…

– Ш-ш!

Они как раз свернули за угол. Алия вопросительно посмотрела на Иана – его лицо вытянулось, посерьезнело, он напряженно всматривался вдаль, и она проследила за его взглядом. Впереди стояла толпа людей в медных шлемах с дубинками или плетками в руках.

– Что слу…

– Тихо. Улыбайся, иди за мной, не торопись, – тихо прервал ее Иан. Один из городовых ленивой походкой двинулся к ним.

Алия, изо всех сил сохраняя спокойствие, на ватных ногах двинулась за Ианом в небольшой переулок. Едва свернув с улицы, они побежали по узкому, извивающемуся пространству между домами, равнодушно наблюдающими за ними занавешенными окнами, сквозь которые едва пробивался зажжённый в квартирах свет.

Когда они добежали до второго конца переулка, Иан осторожно выглянул за угол, но тут же отскочил назад и кивнул на вопросительный взгляд Алии. Да, там тоже они.

– Эй, вы здесь? – раздалось сзади.

Городового еще не было видно, его скрывали изгибы переулка. Но он приближался, в этом не было сомнений. Алия заметалась, не зная, что предпринять – деваться было решительно некуда, и, как на грех, ни в одном из домов подъездные двери не выходили на переулок. Если бы она купила тогда это дурацкое платье в магазине, на нее бы, возможно, и не обратили внимание. Но ее одежда просто кричала о ереси, как и перо в волосах Иана. Взгляд девушки упал на кучу какого-то хлама, наваленную между домами. Может быть, спрятаться там? Вдруг она увидела большую железную бочку за кучей, и потянула Иана туда.

Едва запрыгнув в это убежище, Алия увидела через дырки в стенках приближающегося стражника. Он прошел мимо бочки до конца улицы, что-то прокричал, повернул обратно… Она задержала дыхание. Если он сделает еще шаг… Но медношлемный не сделал этого шага и ушел восвояси. Она испустила вздох облегчения и затряслась в беззвучных рыданиях. Иан обнял ее сзади, пытаясь успокоить, но это не помогло. Слишком много потрясений она пережила за последние дни, и вот сейчас все это вылилось в истерику. Иан тихонько запел ей на ухо, успокаивая, убаюкивая ее.

Алия узнала песню, ту самую, про прибой и ветер, что неожиданно оказалась переводом. Она начала, также тихонько, подпевать Иану. Вдруг она обнаружила, что поет вовсе не про ветер – отчего-то, в ее голове всплывали строфы древнего языка, на котором пел Киршт. Алия покачнулась, и она ощутила, как последние силы оставили ее. Она упала в обморок.

Иан осторожно выглянул за угол дома. Все верно, стражники были и тут – наверное, они перекрыли все улицы, ведущие с площади. Ариан, очевидно, решил не дожидаться утра и разогнать мозолящий ему глаза лагерь сразу же, как дождался одобрения Наместника. Или, может быть, сам Наместник… Но нет, Иан не хотел в это верить. Не хотел, не смотря ни на что. Все-таки Бернд всегда был хозяин своему слову.

Что ж, он ничего не мог с этим поделать. Иан надеялся хотя бы предупредить об опасности своих друзей, оставшихся на площади, чтобы они от неожиданности и испуга не влезли в драку со Стражей, или не наделали других глупостей. Его товарищи по Академии Духовности, которые составляли, наверное, половину собравшихся, все равно бы не смогли победить в этой битве, и кончилось бы это судом и тюрьмой. Но ведь борьба не заканчивалась сегодня, и крепкие, проверенные сподвижники нужны на свободе, а не в заточении.

Услышав окрик за спиной, он чертыхнулся. Кажется, предупредить тоже никого не удастся. Он надеялся, что ему удалось изобразить беззаботно гуляющую парочку, но, видимо, придется сдаваться. Тут Алия потянула его за собой, указывая на стоящую посреди годы мусора бочку.

Иан с сомнением посмотрел на нее. Наверное, у нее какие-то свои основания быть непойманной. Гедеон как-то отозвал его в сторону и, нервно оглядываясь по сторонам, предположил, что ее забросили из-за Разлома, чтобы шпионить за протестующими и науськивать их против Империи. Через час после этого Киршт завел его в палатку, задернул полог и драматическим шепотом сообщил, что Алия – наверняка шпионка Ариана, посланная для переписи собравшихся в лагере. Иан не поверил ни тому, ни другому – они не видели того подлинного ужаса и изумления в глазах Алии, когда она смотрела фокусы Штарны, и не говорили с ней достаточно долго, чтобы обнаружить дремучее невежество буквально во всем, непростительное для шпиона с любой стороны Разлома. Она была загадкой, и Иану хотелось ее разгадать.

И не только это, конечно. Иан часто чувствовал себя одиноким – в Щачине было очень мало эльфов, в основном его населяли коренные жители, гномы и пришедшие с востока, из глубин Империи, люди и тролли. А уж лесные эльфы везде в мире, кроме Диволесья, были редкостью – они редко путешествовали, предпочитая не расставаться со своими священными рощами, и почти никогда не переезжали за пределы своих владений вокруг Ларсоли. Конечно, Алия не была чистокровной эльфийкой – слишком уж короткими были ее уши, – но в этих солнечных волосах и зеленых глазах он отчетливо видел эльфийскую кровь. Но решение лезть за ней в бочку он принял, конечно, не из-за этого. Ведь если его сейчас схватят, то не останется никакой возможности предупредить друзей, а так, кто знает… Может быть, по крышам…

Стражник прошел по переулку, потом обратно, и исчез в глубине переулка, оставив их в покое. Пронесло на этот раз. Это напомнило Иану детство, когда он с другими мальчишками воровал яблоки с соседского огорода и спасался бегством от деда Тархта, который, несмотря на старость, мог как следует приложить розгой по спине. Но Алия явно не воспринимала это как игру – Иан почувствовал, как она дрожит, и обнял ее, чтобы успокоить, утешить, но это не помогло. Опять она испугалась ни с того, ни с сего – ведь они не сделали ничего плохого, просто шли по улице, и все, что им угрожало – это неприятный разговор со стражниками, и, может быть, сообщение на работу и пара-тройка часов нудного распекания на соборе. В Академии к этому относились легко, но, возможно, в ее случае все было по-другому? А где, кстати, она работает? Или учится?

Впрочем, сейчас было явно неподходящее время, чтобы это выяснять. Алия все еще дрожала, и он обнял ее крепче, а когда и это не помогло – она словно находилась в трансе и не могла оторваться от дырок в бочке, все еще высматривая сквозь них опасность – он тихонько запел ей на ухо «Песню о Прибое и Ветре». Внезапно, это подействовало, и Алия даже начала тихонько ему подпевать… только почему на Древнем Языке?

А потом… Он даже не сразу понял, что произошло. Иан никогда не ощущал ничего подобного: он как будто на мгновение стал тяжелее, и земля, то есть дно бочки, закачалась под ногами. Как-то сразу ему подурнело, к горлу подступила тошнота, разом ослабли руки и ноги, и лишь через минуту у него хватило сил, чтобы выглянуть за борт своего временного убежища. В его лицо ударил холодный ветер, ужалили сотни холодных снежинок – ни с того ни с сего начался снег, да не просто снег, а настоящая метель!

Но это было еще не самое удивительное. Посмотрев вниз, Иан обнаружил, что вместе с бочкой летит. Летит! Выше, чем крыши домов, выше, чем кроны самых высоких деревьев! У него перехватило дыхание. Ведь это невозможно! Никто не может летать. Под ним проплывали пустые улицы и немногочисленные прохожие: цепи стражников уже двинулись вперед, к площади, оставив за собой любопытствующих, которые держались сзади на почтенном расстоянии, чтобы не попасть под раздачу. Они недовольно щурились на небо, возмущаясь из ниоткуда налетевшей метели – но, конечно, не видели его: из-за снега, а в основном – потому что не ожидали увидеть. Ведь никто не мог летать, это было немыслимо. Но это происходило.

Он посмотрел на Алию, которая, кажется, без сознания, лежала на полу. Неужели она знала? Еще тогда, у Разлома? Ее пугали школьные фокусы Штарны, но она знала!

Внизу он видел площадь Восстания с собравшимися на ней друзьями. Видел он и прилегающие улицы, по которым шеренгами, не торопясь, двигались стражники вперемешку с Искателями и Инквизиторами. Иан собрался с мыслями. Невозможное или нет, но… Это шанс! Я предупрежу их, и все кончится миром, без драки и крови.

– Вас окружили! – прокричал Иан, – Стража и Инквизиция перекрыли улицы и движутся сюда, у них оружие.

Они услышали. Они смотрели вверх, искали взглядом источник голоса, а обнаружив его, тыкали пальцами. Да, это чудо – устало подумал Иан. Но сейчас это не главное.

– Не делайте глупостей, не вступайте в драку, вы…

Внезапно он почувствовал толчок в грудь.

– …Окружили… – раздался голос откуда-то с неба. – Стража… оружие…

Киршт поднял голову. Какого дьявола? Куда он взобрался? Чертова метель! Ни зги не видно! Гедеон рванул его за рукав, указывая куда-то наверх. Прищурившись, Киршт разглядел… Ни фига себе… Это же невозможно! Чары не могут коснуться реальности, только сознания! По крайней мере, именно это вбивали в его голову все время его обучения в Латуне: реальный мир слишком плотен и неподатлив, чтобы подчиниться словам, какими бы волшебными они ни были. Но… кажется, над его головой действительно висела ржавая бочка, из которой свесился кричащий Иан. Нарушить законы природы, чтобы предупредить друзей – это было так похоже на Иана! Благородно и эффектно. Эльф продолжал что-то кричать, но Киршт его не слышал – мешало расстояние и шум стоящих вокруг людей.

Предупредить… До него вдруг дошло то, что сказал Иан. Оглянувшись, он увидел стражу, как раз высунувшуюся на площадь. И впрямь, окружили – шеренги стражников, стояли со всех сторон. Они тоже услышали голос, и смотрели в небо, разинув рты и тыча вверх пальцами точно так же, как и восставшие. Что ж, неудивительно – это было самое настоящее чудо, а чудеса изумляют всех, даже городскую стражу. Даже церковников.

Бочка продолжала свое движение по воздуху, перемещаясь все ближе и ближе к Разлому. Что еще он затеял? Вдруг Иан дернулся, и его грудь окрасилась ярко-красным. Зашатавшись, он перевалился через край бочки и… рухнул вниз, в Разлом.

Интересно, у какой паскуды нашелся арбалет? – отрешенно подумал Киршт. Он ничего не чувствовал – ни горя, ни ужаса… Странно. Ведь Иан – его друг. Но Киршту казалось, будто происходящее его совсем не касалось, будто все это было где-то в другом месте, на сцене театра или на страницах книг, а он был лишь наблюдателем, холодным и безучастным.

– Ах вы, суки! – потрясенно выдохнул кто-то.

Киршт будто очнулся. Поднявшийся гул площади, разъяренные лица выкрикивающих проклятья соседей навалились на него, будто кто-то убрал руки, закрывающие до сего момента его уши. Его мысли ускорились, в ногах возникло напряжение, подталкивающее, гонящее его куда-то.

Стражники, сцепившись под локти, возобновили наступление. Собравшиеся на площади начали пятится, попятился и Киршт, один шаг, другой… Оглянувшись, он увидел за собой бетонный забор, за которым был разлом – тот самый, в который свалился Иан. Дальше отступать было некуда.

– Прорываемся, прорываемся… – забормотал он.

– Мы окружены… Он сказал сдаваться, – возразил было ему Гедеон, но Киршт перебил его:

– Хочешь за ним, на дно Разлома? – и, обратившись к стоящим вокруг него растерянным людям, – Что стоите, бараны, вперед, вперед!

Когда он добежал до ближайшей шеренги стражников, которые все еще потрясенно смотрели в небо, ярость уже заполнила его, и Киршт нанес первый удар выхваченной из чьих-то рук дубинкой.