В тени монастыря (СИ)

Глава 1. Снег на голову

Быстро распахнув глаза, рывком вернувшись к действительности, она проснулась. Ее сердце бешено колотилось, дыхание сбилось, мышцы напряглись, словно она пыталась убежать от чего-то. С усилием она сделала медленный, глубокий вдох. Потом еще раз. Через минуту ей удалось успокоить свое тело. Что так напугало ее? Сновидения, конечно же. Вспомнить их не получилось – не лучше, чем хватать туман руками. Сон ускользал, рассыпаясь в смутные образы, расплывающиеся лица, обрывки действий, которые истончались, исчезали с каждой секундой. Конец был пугающим, хотя она и не знала, почему – но вспоминались ей и радость, и любовь, и желание – так много всего! Как же долго я, наверное, спала!

И вправду, как долго? Она нахмурилась, закрыла глаза, попыталась сосредоточиться на событиях вчерашнего вечера… Ничего, – с удивлением и бессилием осознала она. От вечера осталась та же россыпь тающих эмоций и образов, и от вечера перед ним, и от более раннего, и от дней, скрепляющих вечера… Все это время казалось лишь частью сна, воспоминания о котором таяли с каждой секундой. Сна длиной во всю ее жизнь.

Из глубины ее живота всплыл липкий комок паники, разлившейся сперва по груди и плечам, затем по всему телу, и, наконец, заполнившей ее сознание, оттеснив вглубь мысли, оставив лишь злые, пугающие слова и образы. Немощь. Безумие. Болезнь. Одиночество. Смерть. Что со мной? Было бы разумно, наверное, позвать на помощь, или встать, или сделать хоть что-нибудь – но она лишилась сил. Ужас сковал тело, и все, на что ее хватило – это закрыть лицо руками, свернуться на полу калачиком, и лежать так, беззащитной перед черными мыслями, которые с быстротой ветра носились у нее в голове.

Постепенно страх отступил. Не исчез, а лишь отошел – подальше, чтобы можно было насладиться ее мучениями со стороны, но не слишком далеко, чтобы в любой момент снова накрыть ее своими холодными объятиями. По крайней мере, у нее появилась возможность обратить внимание на что-то другое. Как же здесь холодно! – подумала она, покрываясь гусиной кожей. Подождите-ка, она же… Она же голая! Ох, черт! Как ни слаба была ее память, она хорошо понимала: нет ничего хорошего в том, чтобы оказаться нагой в холоде и темноте. Темноте? Только сейчас она поняла, что ничего не видит. В голове снова поднялся ворох образов, смутных, будоражащих, уворачивающихся. На сей раз ей, впрочем, удалось кое-что удержать: искаженное болью лицо молодой женщины, истерзанной и избитой, подвешенной за руки на цепи к потолку скудно освещенного подвала с каменными стенами. Глаза узницы глядели прямо на нее, окровавленный рот шептал «помоги».

Страх немедленно сделал шаг вперед, и следующие несколько минут она могла лишь сидеть, обхватив себя руками. Наверное, лучше вообще не пытаться ничего вспомнить. Где она могла видеть такую… такое? Или, неужели… неужели это произошло с ней? Она ощупала свое тело, но не нашла ни царапин, ни кровоподтеков. Значит, все-таки не с ней. По крайней мере, пока не с ней.

Она поднялась и, пошатнувшись от слабости в слишком долго находившихся без движения ногах, оперлась на очень кстати подвернувшуюся стену – каменную, как и в ее видении, шершавую на ощупь, сложенную из отдельных, неровных, выступающих булыжников. Девушка сделала пару шагов вдоль стены и вышла из неведомо откуда взявшейся лужи на полу, в которой она лежала. Ее прострелило стыдом, но она убедила себя, что это вода. Холодная вода. Может быть, от того она и проснулась, что кто-то окатил ее ледяной водой? Но тогда где же этот кто-то?

Вокруг не было слышно ни стука, ни шороха – гробовая тишина, давящая, звенящая в ушах. И столь же обескураживающая темнота. Может, она еще и ослепла? И оглохла? Или, может, так было всегда? Но тогда почему это так ее удивляет? Помахав пальцами перед глазами, девушка, однако, смогла увидеть движение: свет был, рассеянный и тусклый, на грани видимости – но он был. А звуков не было. До тех пор, пока она не догадалась хлопнуть в ладоши.

Может быть, это такое особое место для сумасшедших, не помнящих, кто они? Без света и шума, чтобы они не беспокоились и сладко спали? Но тогда почему она на полу, а не в койке? Вновь непрошеная картина всплыла в ее голове и заставила содрогнуться: на сей раз это была всклокоченная, изможденная женщина со звериным взглядом безумных глаз, связанная заведенными за спину длинными рукавами своей рубашки, и бившаяся в бессильной ярости на полу. Нет, это точно не про нее. И это не больничная палата. Помещение было слишком большим, и уже привыкшие к тьме глаза выхватили очертания чего-то здоровенного чуть вдалеке. Шкафов, наверное. Скорее все, она оказалась в кладовой, причем, судя по темноте и холоду – в подвальной.

Медленной, осторожной походкой, проверяя пол впереди себя пальцами ног, она двинулась вдоль стены и добралась до ближайшего угла. За ним она обнаружила крутую деревянную лестницу наверх. Она поднялась по ней и ощупала потолок над головой. Так и есть, люк. Она прислушалась – сверху царила та же глухая тишина. Она стукнула пару раз в люк, позвала на помощь – ее низкий, слегка хрипловатый от долгого молчания голос прозвучал сперва чуждо, но потом она все-таки его узнала. Или, может быть, просто смирилась с тем, что он действительно принадлежал ей. Она снова прислушалась к тишине, подумала было крикнуть еще раз, но на сей раз засомневалась. А вдруг эти люди там, наверху, замышляют недоброе? Да что там, они наверняка замышляет недоброе, раз швырнули ее в подвал в чем мать родила! Но, может быть, они и не подозревают о том, что она успела очнуться?

Она коротко, напряженно улыбнулась. Что бы ни ждало ее наверху, у нее была возможность подготовиться. Странно, эта мысль не вызвала у нее страха или неуверенности, наоборот, где-то глубоко вспыхнула искра азарта. Это было знакомым. Очень знакомым. Она прислушалась к этому ощущению, ухватилась за него – и очень скоро убедилась, что слабость тела отступила, и голова прояснилась. Она словно внезапно вывернула с сумеречных тропинок на широкую, привычную дорогу. Очень хорошо.

Голова болела, словно в нее забили гвозди, а в животе, кажется, завелась небольшая мышиная семья. От яркого света заболели глаза, и захотелось забиться куда-нибудь подальше. И тихонечко там умереть. Однако он мужественно решил, что попробует все же проснуться, и с трудом разлепил веки.

– Что за… Где я? – простонал он.

Обстановка вокруг была совершенно незнакомой: некрашеный дощатый потолок, такие же стены, простая деревянная дверь… с усилием повернув голову, он увидел лес, колыхающийся за окнами. Выезд на свежий воздух явно удался. Теперь надо напрячься и вспомнить, куда и с кем… Его мысли прервало внезапное появление в поле зрения незнакомого лица – женского, строгого, не молодого, но все еще гладкого и даже красивого, с пронзающими до глубины глазами цвета льда и поджатыми губами, в которых явственно читалось неодобрение. И, глядя на ее лицо, парень тотчас же понял, что это неодобрение будет иметь последствия.

– Не убивай меня, Снежная Королева! – пискнул он, инстинктивно сжавшись на кровати. Ничего лучше придумать не удалось. Он снова отрубился.

Второй раз он очнулся уже не в аду, но в чистилище. Слабость в теле и сухость во рту были, безусловно, неприятны, но не шли ни в какое сравнение с недавними головной болью и тошнотой. Парень приподнял голову и поморщился: боль все-таки решила вернуться, пусть и ненадолго. Осмотревшись, он увидел тот же потолок, те же стены, и, да, ту же самую Снежную Королеву, на сей раз сидящую в кресле-качалке и мерно клацающую вязальными спицами. Это был не сон.

Уже наступил вечер, и на лес за окном опустились сумерки. Парень пригляделся к Снежной Королеве. Нет, конечно, она была не такой страшной, как от неожиданности ему показалось. Но ее лицо действительно было холодным, спокойным, чуточку высокомерным. Чувствовалась в этой женщине какая-то стать, несмотря на простое платье, без всяких украшений и вышивки, или обувь – сплетенные из бересты тапочки поверх теплых шерстяных носков.

– Извините…

Снежная Королева отвлеклась от вязания, посмотрела на него и подошла к постели. Среднего роста, стройная, с прямой спиной, но совсем не молодая: судя по морщинам на ее шее и вокруг глаз, ей было как минимум за пятьдесят. Но угадать ее истинный возраст было не просто: в волосах не были и намека на седину, а движения ее были энергичны, точны. Она заглянула парню в глаза, пощупала ладонью лоб, и промолвила:

– Угу, очнулся… Ты кто такой, хотелось бы мне знать?

– Я… – начал было он и запнулся. Как же его зовут? – Я… Я…

– Ты? Ты?

Он беспомощно смотрел на нее. Он не мог вспомнить своего собственного имени! Как он оказался в этой странной комнате, рядом с этой женщиной… кстати, кто она?

– А вы… вы кто?

– Меня зовут Орейлия.

– Орейлия… а что вы здесь делаете?

– Живу я здесь, – ответила Орейлия, и рот ее чуть искривился – очевидно, она до конца не решила, улыбнуться ей или выразить неодобрение, – а вот что ты делал в моем хлеву?

– В хлеву?

– Я нашла тебя там прошлым утром. Ты лежал, будто мертвый, да еще и в чем мать родила. Откуда ты взялся?

– Я не знаю… Наверное, где-то здесь была вечеринка, – нерешительно начал парень. Орейлия удивленно вскинула брови, и он осекся – что ж это за вечеринка, чтобы голым шляться по чужим хлевам?

– Я не помню. Можно мне воды?

Орейлия вышла из комнаты и через минуту вернулась со стаканом. Парень приподнялся в постели, взял стакан чуть дрожащими руками и с жадностью опустошил его. Поставив стакан на тумбочку у кровати, он сел, обхватив колени руками и положив на них подбородок, и уставился в одну точку. Все это было как-то… Орейлия тоже поняла, что произошло нечто странное, и, помолчав, спросила уже сочувственно:

– Ты что же, совсем ничего не помнишь? – парень отрицательно помотал головой.

– После вечеринки, конечно, так бывает, – уголки ее губ слегка дрогнули. На сей раз она явно хотела улыбнуться, – но хоть что-нибудь? Может быть, детство? Людей, названия?

Парень задумался, уперев невидящие глаза перед собой. Нет, ничего. Совсем ничего! Удивительно. Страшно. Он снова покачал головой.

– Но ты знаешь, что такое хлев и вода? – пытливо спросила женщина.

Это он знал. Орейлия хотела спросить что-то еще, но, открыв рот, передумала и лишь вздохнула. Молчал и парень, сосредоточенно сверля взглядом стену, и тихонько раскачиваясь туда-сюда. Через некоторое время он спросил:

– Может быть, я приехал к вашим соседям и… ну…

Орейлия покачала головой:

– У меня нет соседей. До Сталки, ближайшего поселения, пара десятков верст.

Пара десятков чего? В голове снова прострелило болью.

– Вы ничего не видели и не слышали?

– Нет, я спала всю ночь. Вечером тебя не было, а утром я пошла кормить кур и нашла тебя.

Парень вновь умолк. Орейлия сжалилась и погладила его по волосам и сказала:

– Бедный мальчик… Ну, ничего, я уверена, это временно. Ты все вспомнишь. Просто отдохни как следует, потом поговорим. Хочешь что-нибудь поесть?

Парень вновь покачал головой. Орейлия, отчего-то тихо, будто боясь разбудить его, подошла к двери, вздохнула, и вышла из комнаты. Он даже не заметил этого, оставаясь неподвижным, пока комната не погрузилась в ночь. Потом он уснул.

Она двинулась дальше вдоль стены, и наощупь добралась до дальнего конца подвала, где стояли шкафы. Дернув за первую подвернувшуюся ей ручку, она поняла, что шкаф заперт, но, ощупав дверцу как следует, обнаружила ключ, оставленный в замке. Когда девушка открыла шкаф, первым, что она нашла, было несколько десятков ножей – разной формы, от здоровенных и тяжелых, больше напоминающих топоры, до узких и длинных, как шило. Все они были наточены так, что, ощупывая их, она дважды едва не поранилась. На мгновение ее прошиб холодный пот ужаса, но теперь ей удалось взять себя в руки, подумав: зато теперь я вовсе не такая беспомощная. Выбрав один из ножей, подходящий ей по размеру, она отложила его в сторону – отчего-то она не сомневалась, что способна пустить его в дело – она продолжила шарить по полкам. Щипцы различных форм, несколько молотков и топоров, странные приспособления, которые она не смогла опознать на ощупь… Все инструменты были педантично, ручка к ручке, разложены в стоящих на полке секциях.

В дверце другого шкафа тоже торчал ключ. Здесь она нащупала какие-то тряпки: легкие, тянущиеся, рельефные, они оказались… ажурными чулками, крепящимися к поясу. Следом за чулками она вытянула несколько твердых, с костяными вставками корсетов, затем жесткие кружевные пеньюары… Вот ведь извращенец! Впрочем, одежды, сложенной в аккуратные стопки, было много, и, потратив изрядное время, ей удалось подобрать несколько более-менее пристойных вещей: держащиеся на бедрах мягкие штаны из тонкой шерсти, облегающую рубашку с длинными рукавами, отороченную мехом по вороту теплую кофту без рукавов, кожаные полусапоги-полуботинки, к великой радости пришедшиеся ей впору… Она оделась, горячая кровь согрела ее, и жизнь стала чуточку лучше.

Может быть, она попала в такое место, где пленников сначала одевают и вооружают, а потом выпускают в лес сражаться друг с другом на потеху публике? – подумала девушка, и сама оторопела от пришедшей ей в голову ерунды. Лучше бы ее память работала так, как работает фантазия! Тем не менее, она заткнула один из ножей за пояс, а остальные инструменты завернула в толстый слой тряпья и оттащила получившийся узел подальше от лестницы наверх.

Она освоилась в подвале, принялась ходить быстрее, увереннее – и очень скоро поплатилась за это, споткнувшись о какой-то выступ. Дернувшись в попытке сохранить равновесие, она основательно приложилась головой о полку, висящую на стене в столь, черт побери, неподходящем месте! Ярость. Она тоже была ей знакомой. И желанной, в отличие от страха. Перетерпев боль, она пообещала себе быть осторожнее. Присев, она исследовала неровность на полу, которая оказалась железным кольцом. Потянув за него и открыв крышку, она испытала смесь разочарования и радости. Открытый ей люк оказался не выходом, а выдолбленным в полу углублением, глубиной ей по пояс, и неестественно холодным. Рот ее наполнился слюной – еще до того, как она обнаружила стоявшие в холоде ящики и банки, она уловила вырвавшийся из-под земли фруктовый аромат. Как же она, оказывается, голодна! Три-четыре небольших фанерных ящика были наполнены мандаринами, одуряюще пахнувшими зимой и праздником. Тут же была коробка с апельсинами, бананами, и даже одним ананасом. Продолжив поиски, девушка вытащила из ямы пару палок копченой колбасы, терпко пахнувший сыр, окорок, пузатую банку с какой-то жидкостью, на поверку оказавшейся сливовым соком. Она наскоро перекусила, попробовав немного того, немного сего… Еда была свежей, отборной, изысканной.

Утолив голод, она продолжила поиски, и нашла несколько запечатанных бутылок. Она вспомнила, что, вроде бы, вместе с ножами и молотками находила штопор. Дьявольщина. Ей пришлось вернуться к сооруженному ей кому из тряпок и металла, вытряхнуть из него все на пол и осторожно, чтобы не порезаться, нащупать штопор. Чертова темнота. Но, по крайней мере, ей все же удалось сделать глоток хорошего, выдержанного вина.

Вскоре после того, как она разобралась с голодом и жаждой, перед ней возникла другая проблема, которую она решила с помощью очень кстати найденного ведра. Как же стыдно, – подумала она, – хорошо хоть, не на пол.

Через полчаса она уже полностью освоилась в кладовой – конечно, ей не хватило времени, чтобы изучить все шкафы, но она успела понять, что другого выхода из подвала не было. К ней вернулась недавно отогнанная слабость, и она прилегла вздремнуть – если кто-то появится, ей лучше быть отдохнувшей и во всеоружии. Улегшись, на она от нечего делать стала исследовать, нащупывать границу провала в своей памяти. С одной стороны, она могла вспомнить множество самых различных слов и предметов, и прекрасно представляла себе, как выглядит дом, или кошка, или собака. Но как насчет ее дома или ее собаки? Нет, тщетно. Она могла вспомнить, как приготовить рыбный суп или свиную отбивную – очевидно, она не раз их готовила, и, вроде бы, ей это нравилось – но где она их готовила? И для кого? Этот последний вопрос почти причинил ей боль. Она чувствовала, что кто-то должен быть рядом, но кто? Это казалось даже важнее, чем собственное имя, вспомнить которое она тоже так и не смогла.

Заснуть у нее так и не получилось, и, покопавшись в собственной голове, она решила вновь покопаться в шкафах – и обнаружила новые вещи. Лопату, например, и эта находка ее испугала – на короткое мгновение, не более того – потому что ее лезвие было покрыто свежей землей. Или сумку, большую, удобную, наплечную, в которую она сложила немного еды – чтобы не терять времени, когда придется убегать. В самом дальнем углу она нашла увесистый кошелек с монетами и резную деревянную шкатулку с драгоценностями: перстнями, серьгами и брошками совершенно различных размера и исполнения – от тонких и изящных, до толстых, покрытых грубыми узорами, с крупными камнями, гладкими, полированными, или же наоборот ограненными. Девушка задумчиво перебирала украшения, примеряя каждое из них – с этой коробочкой она вполне могла бы представить себя принцессой, если бы только знала, как выглядит сама. И если бы ей этого захотелось. Почему-то образ принцессы, обвешанной драгоценностями, не прилещал ее, так что драгоценности она мерила исключительно от безделья.

Приглянулась ей только одна вещь: браслет из четок, каждая – с ноготь большого пальца, круглая, с поверхностью, покрытой глубокой резьбой, какими-то письменами, как ей показалось. Девушка принялась перебирать четки. Монотонные, умиротворяющие движения. То что нужно, чтобы отдохнуть. Она принялась считать бусинки. Щелк… щелк… щелк…

Прозвенел звонок, Орейлия подошла к горшку-самовару, открыла крышку и пару раз махнула на себя ладонью, втягивая носом аромат. Бульон был готов, пришло время загружать овощи. Она уже подошла было к овощечисткорезке, но вспомнила, что сегодня решила обойтись без нее. Мальчик так тяготился ролью найденыша и так жаждал помочь! Пусть в этом не было нужды, но Орейлия всегда считала, что негоже отказывать человеку в труде. Сил у парня было в избытке, жаль, голова до сих пор слаба. Придя на кухню, он минут пять озирался по сторонам выпученными глазами, а паровой свисток горшка-самовара заставил его чуть ли не подскочить. Кухни он, что ли, не видел? Впрочем… Такой, может быть, и нет. Кухня была ее гордостью. Орейлия любила хорошую еду – повара ее семьи с детства приучили ее к самому лучшему – но вот чистить репу и вручную помешивать суп ей совсем не нравилось. Так что, оставшись без поваров, пришлось компенсировать их отсутствие.

Орейлия обернулась к мальчику, сидевшему неподалеку за столом. Он так и не вспомнил своего имени, и она назвала его Ярином, в честь своего покойного дедушки. В нем не было ничего необычного, если не считать того, что он неведомым образом оказался у нее в доме, одиноко стоявшим в чаще Железного Леса. Парень был среднего роста, складен, могуч: развитые руки и плечи, принадлежали, скорее, крестьянину или строителю, чем лавочнику или писарю. Русые волосы, карие задумчивые глаза, широкое лицо с квадратной челюстью и ямочкой на подбородке – никто бы не посмотрел на него дважды на улице, кроме девушек, конечно. Он мог быть кем угодно, откуда угодно… Орейлия посмотрела на то, как Ярин нарезал овощи и коренья грубыми, разновеликими кусками. Кем угодно, кроме повара. Ну ничего страшного, научится.

– Скажите, а где мы находимся? – спросил Ярин, – вы вчера упоминали какую-то деревню, но мне ее название ни о чем не говорит.

– Сталка. Это в нескольких милях от Назимки, – Орейлия посмотрела на парня и по его лицу поняла, что определенности это не принесло, – столицы Северных Земель. К югу от нас Степи, на востоке – Железный лес, а сама Назимка почти на границе с Тролльим краем…

– Как-как?

– Троллий Край.

Парень помолчал, и переспросил еще раз, недоверчиво:

– То есть мы в тролльем краю?

– Не совсем, – что, мальчик, сам удивляешься, в какую глушь тебя занесло? – улыбнулась про себя Орейлия. Она прожила здесь всю жизнь и любила эти места, но, конечно же, для жителя Староместа или Латальграда Назимка казалась тмутараканью, где люди живут в сугробах и катаются на белых медведях.

– Троллий край чуть севернее, Назимка как раз на границе, а мы…

– Но Троллий край? В нем что, живут тролли?

– Конечно, кто ж еще?

– Большие и зеленые?

– О, ты помнишь! – обрадовалась Орейлия, – да, именно такие они и есть, болотные тролли.

Ярин мелко потряс головой, зачем-то пощипал себе руку и вернулся к овощам. Какое-то время он сидел молча, нарезая репу уже ровными, мелкими кубиками – существенно мельче, чем требовалось, и было видно, что разум парня занят сейчас совершенно не репой. Он пробормотал себе под нос что-то вроде: «да где ж я очутился», и Орейлия вновь решила помочь ему. Жажду знаний она поощряла так же охотно, как жажду труда.

– Смотри, – сказала она и быстро, почти не уделяя внимания, пробормотала заклинание. Перед ней возникла Карта Северных земель: горы размером с ноготь мизинца величиной, голубые реки толщиной в шерстяную нить, леса… Не очень точно, но пока что сойдет, – вот здесь – Назимка, – палец Орейлии с ухоженным ногтем уперся в огороженный стеной город, – здесь Сталка, – она перевела палец на небольшую деревеньку в отдалении, – а вот тут здесь начинается Железный Лес. Тут-то мы…

Тут она заметила, что Ярин уставился на нее, отвесив челюсть. На его лице были написаны такие испуг и изумление, будто она внезапно отрастила себя рога, как у беса. Он все смотрел и смотрел на нее, сглотнул, перевел взгляд на руки. О, боги, ну что здесь такого особенного? Потом он начал сверлить взглядом возникшую перед ним карту, пару раз ткнул в нее пальцем – конечно, безуспешно, палец попросту прошел сквозь горы и леса. Заклинания не могут коснуться реальности, и карта была иллюзорной, ненастоящей, мнимой – ее можно было увидеть, но не коснуться.

– Как? – выдохнул он.

– Что – как? – не поняла Орейлия.

– Как вы сделали… это?

Орейлия удивленно уставилась на него:

– Да что с тобой такое? Ты что, с неба свалился? Это всего лишь волшебство.

– Всего лишь волшебство, – эхом отозвался Ярин и вновь ущипнул себя за руку. На этот раз у него, похоже, вырастет синяк, – всего лишь волшебство… Отлично. Просто отлично. Тролли, волшебники… А что еще? Драконы? Единороги?

Орейлия не очень поняла про… единорогов? Странное слово, да и потом, что за чушь, разве ж это видано, чтобы рог один был? Мальчик, видимо, бредил. Похоже, его хворь оказалась сильнее, чем она думала.

В первый раз она сбилась, досчитав до тысячи трехста пятидесяти одного щелка. Глупое это все таки занятие! Но другого у нее не нашлось, и, посидев какое-то время без дела на полу, потаращившись в пустоту, принялась считать заново.

В следующий раз, на отметке в две тысячи пятьсот восемнадцать, она решила прогуляться. Девушка добралась до стеллажей, на сей раз ухитрившись ни на что не натолкнуться и не удариться, и принялась снова рыться на полках и ящиках. В одном из них она обнаружила клубок железных цепей и веревок. Она тут же приспособила находку себе по благо, натянув цепь у нижних ступеней ведущей на свободу лестницы. Если ловушка сработает, у нее будет больше времени, чтобы убежать из подвала, когда за ней кто-нибудь явится. Ведь явится же, должны явиться! Или… или если ее бросили в этом подвале навсегда? Что, если никто не знает о том, что она здесь, и вокруг нет ни одного человека? Кто знает, где находится эта кладовая, может быть, в середине густого леса, или в заброшенной шахте?

Еще три тысячи. Она перекусила апельсином, колбасой и яблоком. Возможно, все эти запасы удастся растянуть на несколько дней, или даже на пару недель. Но все равно, когда-нибудь они закончатся, и она умрет от голода или жажды, если не сойдет раньше с ума от темноты и одиночества. Эти мысли зрели в ее голове тысячи две щелчков, и она решила попробовать люк на прочность. Тщетно. Он был сделан на совесть. И почему среди всех этих ножей и топоров нет хорошего ломика, а еще лучше – кувалды?

Она посидела без дела еще немного, и сама не заметила, как вновь начала перебирать четки и считать. Нет, нужно заканчивать с этим. Я уже схожу с ума. Она еще раз пошла на прогулку, порылась на полках, в ящиках, но не нашла ничего интересного – какой-то самый обыкновенный хозяйственный скарб, мыло, тарелки, кастрюли… Скука, скука, скука! Это было ужасно. Раньше она была уверена, что наверху кто-то есть – ну или по крайней мере скоро появится – и готовилась к встрече с ним, но что, если никакой встречи не будет? И не к чему готовиться, не с чем бороться?

Она вернулась к своему гнезду, свитому из найденных ранее тут и там одеял, покрывал и постельного белья, куда она уже успела стащить и провизию, и сумку, и нож, и все, что могло ей пригодится. Она выпила немного вина, и, досчитав до двух тысяч щелков, погрузилась в беспокойный, то и дело прерывающийся сон.

Ярин гостил у Орейлии уже четыре недели. Он надеялся, что кто-то близкий, кто-то, кому он был нужен – ведь такой человек обязательно должен найтись! – явится за ним к Орейлии, но этого не произошло. Впрочем, возможно, это было временно – зима, начавшаяся в день Яринова появления, развернулась в полную силу, лес за окном завалило снегом, который доходил парню до пояса, так что любые поиски пришлось отложить.

Этот тихий вечер Ярин проводил за постижением таинств волшебства – также, как и десятки уже минувших вечеров. Он читал очередную толстую книгу из библиотеки Орейлии. Его расписание дня уже давно устоялось – чтение по вечерам, упражнения – днем, и помощь по хозяйству – утром. Впрочем, помогал он скорее потому, что пытался выразить делом искреннюю, глубокую благодарность к приютившей его доброй женщине, а не потому, что Орейлия и вправду в этом нуждалась. Она отлично справлялась сама. Да и с чем тут не справиться? Достать из погреба припасов, засыпать их в волшебный горшочек – вот тебе и суп, и каша, и корм для кур и кроликов; повернуть разок, без всяких усилий, рукоять заговоренного колодца – и вода в кухне и ванной сама из-под земли поднимется, а если постирать что-нибудь нужно, то для этого специальная машина есть. Со всей тяжелой и грязной работой справлялось ее колдовство, а сама Орейлия была занята вещами творческими и лично ей интересными: вязанием, выпечкой и вычесыванием господина Мырка, здоровенного дымчато-серого котяры с хищными зелеными глазами. Уж это она бы Ярину ни за что не доверила! Так что ему оставалось мытье полов, да небольшой ремонт в доме тут и там.

Ну ничего, весной от меня будет больше пользы, – думал Ярин. Ему предстояло вскопать огород – не лопатой, конечно, а самоходным плугом, но все же это было непросто. И из деревни припасов разных натащить… Хотя с этим Орейлии помогали сталкинские мужики.

– Как же вы с ними расплачивались? – спросил Ярин, – неужто и деньги сами чеканите?

– Можно и так сказать, – усмехнулась Орейлия и продемонстрировала Ярину странное сооружение, напоминавшее железную бочку с обилием торчащих из нее длинных витых стеклянных трубок, – это получше любой чеканки будет. Самогон в наших краях – дороже денег, за него все, что угодно, выручить можно: и помощников, и ткани, и мяса деревенского. Но только летом, а на зиму запасы приходится делать: по такому снегу никто до сюда не доберется.

Так, книжка, – Ярин в очередной раз вернулся к фолианту. Он уже, наверное, полчаса пытался вникнуть в большой, подробный и невероятно запутанный рисунок со множеством мелких штрихов и деталей, занимающий половину страницы. У Ярина никак не получалось уместить его в своем сознании целиком. Согласно подписи, адский агрегат, изображенный на чертеже, трансмутировал силу вращения в силу перемещения. Ну почему колдовство обязательно должно быть таким сложным? Все эти рисунки и книжные поучения казались довольно абстрактными, но, к счастью, перед глазами у Ярина хватало образцов: все эти хозяйственные штучки вокруг непрестанно внутри себя что-то трансмутировали, и оттого жужжали, постукивали, посвистывали и изредка изрыгали клубы пара из своих недр. Ярин не сразу смог поверить и в то, что Орейлия сама создала все это своими заклинаниями, но быстро убедился, что женщина и впрямь в совершенстве владела силами огня и пара. Впрочем, по ее словам, именно такое мастерство подобало потомственной чародейке.

Орейлия уже успела поделится с парнем кое-чем из своих познаний. Чувствовалось, что роль наставницы была ей не слишком знакома, но пришлась по душе. Изобретения вокруг были историей ее личных успехов и побед, и она рассказывала о каждом из них с той же гордостью, что испытывает рыбак, хвастающийся выловленным сомом невиданных размеров. Впрочем, в отличие от рыбы, полноценно оценить магические достижения, понять всю замысловатость и хитроумность решения можно было, лишь обладая собственными глубокими знаниями. Поэтому парень и корпел над толстенными книгами с мудреными рисунками и инструкциями: силы огня и пара были значительно более скучными, чем представлялось поначалу.

Сперва Ярин думал, что научится летать, или превращаться в волка, или еще что-нибудь эдакое, но Орейлия объявила все это сказками. На подобное были способны разве что легендарные джены, боги-чародеи древности. «Слова не могут коснуться реальности,» – частенько повторяла она. Огонь, пар и металл, с другой стороны, могли, и именно они в свое время позволили вывести народы Сегая из беспросветной нищеты, войн, дикости и варварства.

Еще одно усилие – и Ярин снова читал книгу. За рисунком следовало несколько абзацев пояснений о том, каким образом призвать трансмутатор в реальность. Обычный человеческий язык, именуемый в Империи Общим наречьем, перемежался в этих инструкциях со странными словами, которые Орейлия называла варгами. Эти слова не позволяли обсудить последние новости или ожидаемую погоду, но, будучи вплетенными в заклинания, они призывали к жизни иллюзии, подобные карте, созданной в свое время для него Орейлией. Домашние приспособления, конечно, были совсем неиллюзорны – они были сделаны из настоящих, надежных дерева и металла, но Орейлия говорила, что самое главное и самое сложное – это в совершенстве освоить искусство иллюзий, а призыв их во плоти – дело ремесленное и в любом случае нехитрое.

Решив, что достаточно хорошо усвоил урок, Ярин медленно, по слогам, произнес длинное заклинание, сконцентрировавшись на внутреннем устройстве трансмутатора, и… ничего не произошло. Разве что перед его глазами ненадолго собралась серебристая дымка, блеснувшая пару раз всполохами искр и после этого истаявшая.

Нет, так дело не пойдет, – решил парень. Сегодня наука совершенно не лезла в голову. Ярин подошел к книжным полкам в надежде найти какое-нибудь более легкое чтение. Он задумчиво перебирал корешки «Шести важнейших металлов», «Величайших достижений Штрёльмских мастеров», «Поисков и добычи руд». Потом ему попалось несколько книг на гномьем языке, угловатые, резкие письмена которого он уже научился узнавать, но еще не читать. Орейлия знала гномий язык в совершенстве: в старые времена, рассказывала она, любой порядочный человек знал хотя бы один заморский язык. Она выбрала гномье наречие: не слишком благозвучное, но зато ясное и экономное, позволяющее кратко записывать самые сложные мысли – пусть порой и требовалось приложить немалые усилия, чтобы осознать прочитанное. Эльфийский Орейлия знала хуже, и не любила: слишком напыщенный, слишком многословный, да и путных вещей на нем было написано куда меньше. Эльфам хорошо удавались разве что труды по целительству, алхимические трактаты, и еще любовные поэмы – и ничего из этого Орейлию не интересовало.

Ярин задумчиво перебирал книжки, затем заглянул на верхнюю полку, и заметил лежащий у самой стены свиток. Парень развернул бумагу – это была картина, изображавшая молодую женщину, одетую в богатое, но слегка чопорное синее платье с кружевным воротником, она сидела на открытой веранде среди цветов, на фоне деревенских черепичных крыш, реки и водяной мельницы, которая, казалось, была нарисована с некоторым преувеличением размеров. Ярин всмотрелся в лицо женщины. На кого же она похожа?

Ярин почувствовал на себе пронзительный взгляд Орейлии и обернулся к ней.

– Да, я не родилась в этом лесу. Когда-то все было совсем по-другому, – сказала она ровным голосом, в котором парню почуялся оттенок горечи.

– Вы никогда не рассказывали об этом. Как вы оказались здесь?

Орейлия отложила вязание и поглядела на Ярина поверх очков:

– Я не очень-то люблю об этом вспоминать, но, догадываюсь, тебе очень интересно.

Ярин кивнул. Было еще совсем не поздно, но уже наступили сумерки, и комната освещалась только подвешенным под потолком светильником. Мела метель, и сам воздух за окном казался белым, но здесь, в маленькой гостиной, весело потрескивали дрова в камине, согревая двух обитателей маленького, затерявшегося в лесах домика, и было самое время для того, чтобы послушать какую-нибудь невероятный рассказ.

Что ж, в этом Орейлия была с ним вполне согласна. Она любила рассказывать истории Ярину – он был удивительно благодарной аудиторией, и с открытым ртом слушал об эпохе Владычества, о войнах всех против всех в западных землях, закончившихся Унией трех народов – эльфов, гномов, и людей, об открытии руин Ашалайи, которая принесла в мир магию, и о временах совсем древних, от которых остались лишь истлевшие книги и окаменевшие кости… и о других совершенно обычных вещах, которые знал любой мало-мальски образованный человек. С ним и самый занудный школьный учитель мог бы почувствовать себя бардом!

– Ну что ж… Я, действительно, не какая-нибудь лесная ведьма. Я происхожу из знатного чародейского рода, из самого Староместа, знаешь ли. Триста лет назад мой предок воевал здесь с троллями в Непобедимой армии Владыки.

Ярин кивнул. По прошлым рассказам он знал, что с древних времен набеги троллей были изрядной проблемой для всего побережья Северного моря, а в особенности для окрестностей Староместа, первого города, выстроенного людьми давным-давно. Вражеские корабли приходили за метелями, снегопадами и холодными ветрами, возникая будто из потустороннего мира, из тумана над зимним морем, вставали на якорь, и из них на деревни и города шли орды свирепых воинов. Пиратов сопровождали прирученные ими чудовища – исполинские волки, медведи, гигантские морские змеи… Тролли никогда не вели завоевательных войн – они попросту разграбляли побережье, набивали трюмы своих кораблей всем, что попадало под руку, по пути сжигая целые деревни и то ли съедая их жителей, то ли скармливая их своим хищным тварям. Сейчас их черные корабли превратились в легенду, мрачную и пугающую, но все-таки легенду, однако в старые времена ужасы этих сказаний приходили к народам Сегая во плоти.

– После окончания Столетней войны и объединения гномов, эльфов и людей под знаменами Владыки, наш народ стал осваивать новые земли. Места к востоку от Тамры всегда считались дикими – то непроходимые леса, то болота, то горы, тучи мошкары летом и ошеломляющий холод зимой… Гиблые места. Но род человеческий всегда славился упрямством и целеустремленностью, вкупе с изрядной жаждой деятельности, которая мешала нам сидеть на месте, как делали гномы, к примеру. Первые поселенцы вырубали леса, осушали болота, строили деревушки и городки, пока не продвинулись на восток достаточно далеко и не обнаружили все тех же троллей в глубине здешних земель. Началась война, конечно же – люди не только упрямы, но и храбры.

– Тролли были свирепыми воинами, вполовину выше самого высокого человека, и были опасны сами по себе, даже если забыть об их отвратительных тварях. Но теперь на нашей стороне было найденное в Ашалайе волшебство, и через два года Непобедимая армия загнала троллей в их столицу – или, вернее сказать, в их единственный город, Леды. Четырнадцать месяцев длилась осада, и наконец, после ожесточенных боев, Леды пали. Первоначальный план царя Староместского состоял в присоединении тролльих земель к его государству в виде нескольких провинций. Оставалось, собственно, найти в столице кого-нибудь более-менее уважаемого и в то же время сговорчивого, и усадить его на то, что у троллей выполняло функцию трона. Но этим планам не суждено было сбыться. После осады и штурма выяснилось, что большинство жителей погибло, а оставшиеся одичали до такой степени, что напоминали больше диких животных, чем разумных существ. Сам же город был наполнен ловушками и западнями, и пропитан колдовством столь мрачным и враждебным, что простое пребывание внутри городских стен за несколько месяцев превращало любого человека в мрачного и подозрительного сумасшедшего, готового вцепиться в горло из-за неосторожной фразы. После того, как драки до смерти и тайные ночные убийства стали в гарнизоне столь же обыденными причинами смертей, как отморожения и болезни, комендант приказал сравнять город с землей. Леды были построен из камня и льда, и огонь не брал их, поэтому воины сменили мечи и луки на кувалды и ломы, и Леды превратились в груду обломков, которые растащили на обереги и трофеи.

– В эту войну мой предок командовал батальоном, потом полком… Видишь? – Орейлия глазами указала на огромный, тронутый ржавчиной железный ключ, висящий на стене, – это один из его трофеев. Велемир верил, что он приносит удачу.

– А какую дверь он открывает?

– Знать не дано, – развела руками рассказчица, – и в любом случае та дверь уже обратилась прахом. Так вот, после войны царь пожаловал Велемиру титул и землю здесь, в Северных Землях. Тот принял дар и основал здесь деревушку, Сталку. Многие из его сослуживцев и подчиненных, переживших войну, остались с ним. Кто-то из них пошел в поход, чтобы избавить свою страну от постоянной угрозы, другие искренне хотели принести в Северные края мир и культуру, а третьи просто хотели славы и приключений. Никто из них не собирался морить тысячи троллей голодом или громить кувалдами древние города. Никто и помыслить не мог, что ему придется гадать, кто из его недавних друзей поражен мороком Ледов слишком сильно, и прикидывать, как бы успеть убить его первым. Эти люди устали от войн и разрушений и хотели начать новую, размеренную и созидательную жизнь в землях, которые прямо-таки молили своих новых хозяев об обустройстве. Здесь были все богатства – леса, в которых не переводилась дичь и пушной зверь, реки и озера с любой рыбой которую можно себе вообразить, железные и медные руды – не хватало лишь человеческих рук и магии. Тогда многие – даже в Горных городах, да что там, даже в Диволесье! – почувствовали этот зов Севера, и переселились сюда, чтобы создать новую жизнь, новый мир самостоятельно, оставив свои тесные и невероятно скучные города на западе, где все было определено и размеряно еще их дедами.

– А потом и тролли начали снова выходить из лесов. После их поражения в войне прошло несколько десятилетий, и за это время они растеряли все остатки своего былого могущества. Исчезли ручные волки, никто не видел больше морских змеев, и даже они сами стали будто бы меньше и слабее. Конечно, они по-прежнему превосходили ростом и силой все другие народы, но этого не хватало, чтобы выживать в лесах дичком, завернувшись в шкуру, ночуя в пещерах и питаясь сырым мясом, грибами и кореньями. Слабость сделала их дружелюбнее, и они, робкие, голодные и оборванные, приходили в наши деревни, знаками прося о еде и ночлеге. Картина была настолько жалкой, что поселенцы, несмотря на столетия вражды и войн, приняли их. И тут оказалось, что тролли гораздо больше похожи на людей, чем на зверей: они легко учили наш язык, осваивали ремесла, особенно те, в которых требовалась большая сила, вроде пахоты, строительства или кузнечного дела, а некоторые, самые способные, преуспевали даже в чародействе! Так что поселенцы не пожалели о своем выборе, и тролли стали полноправными жителями Северных Земель, и не только их – со временем, они расселились по Сегаю вплоть до Диволесья, куда эльфы вывозили их в качестве строителей и чернорабочих. Сейчас в любой части Мира кого угодно можно найти, и гоблина, и эльфа.

– А как все-таки вы оказались в лесу? – нетерпеливо спросил Ярин, опасаясь, что рассказ так и будет вращаться вокруг событий трехсотлетней давности. На мгновение Орейлия неодобрительно поджала губы, но сразу же продолжила:

– Так вот, два века процветало и государство, и Сталка, и моя семья. Там, где была деревня, со временем возник небольшой городок: мой прапрапрадед основал здесь медную шахту, прадед проложил железную дорогу, отец построил вокзал, а я – вот эту самую мельницу, что на картине нарисована. Я тогда совсем молодая была, только что вернулась в Сталку из Академии Чародейства, и у меня руки так и чесались обустроить городок, сделать его еще лучше, чтобы люди жили богаче, и чтоб моя семья могла мною гордится. Оглянулась я по сторонам, и вспомнила, что муку в Сталку всегда из других городов привозили. Прикинула, посчитала – так и так своя мука дешевле выходит, удивительно даже, что за это раньше никто не взялся. И построила.

– Но мельница сыграла со мной в итоге злую шутку. Время тогда уже было неспокойное, на Сегае то и дело вспыхивали мятежи и восстания, но царю до поры до времени удавалось поддерживать мир, действуя убеждением, уговорами, а, когда необходимо, и оружием. Кончилось это тем, что какие-то одержимые убили Владыку Эалайю…

– Кто такой Владыка? – спросил Ярин, услышав незнакомое слово.

– Первый жрец, духовный символ, святой человек. Он помазывал царей на трон, наставлял людей на путь истинный, был символом, скрепляющим государства Сегая воедино. Собственно, с его-то убийством все и началось. Заговорщиков, конечно, нашли и повесили, но Эалайя оставил наследником двенадцатилетнего сына, слабого и умом, и телом. Началась смута, а потом – войны: сначала заполыхало Загорье, а затем столкновения перекинулись на запад, положив конец Унии. Нам, северянам, долгое время казалось, что все эти волнения далеко и нас не касаются: места здесь были глухие, мы не особенно зависели от других, предпочитая жить самостоятельно. Но со временем, накрыло и Север. Рекрутеры забирали все больше людей на войну, оскудела торговля, люди становились все беднее, зато стали появляться беженцы, среди которых встречались и мошенники, и блаженные, и фанатики.

– И вот как-то после Белтэйна… Первого дня лета, – объяснила Орейлия, поймав недоуменный взгляд слушателя, – к нам в дом вломились пьяные рожи, несколько десятков, и заплетающимися языками заявили, что хватит нас терпеть. Вы, говорят, чернокнижники, с демонами знаетесь, черной магией промышляете, весь город в своих лапищах зажали, а теперь еще и за хлеб вам платить? Чтоб вы жировали, пока мы с голоду пухнем? Как будто было лучше платить кому-то из соседней деревни, да еще и втридорога! Пьяницы заявили, что теперь городом управляют они, а мельница, вокзал, железная дорога, и наш дом отныне принадлежат народу, который их и построил.

– А они и вправду строили? – спросил Ярин. Орейлия сверкнула на него глазами:

– Я строила. Я и мои предки. А они просто складывали одни камни на другие. В округе достаточно и камней, и людей, кто ж им мешал построить ту же самую мельницу самостоятельно? Если они хотели строить, а не грабить? Некоторые, впрочем, так делали – и становились почтенными и уважаемыми людьми, которых выгнали точно так же, как и нас.

– Так вот, мы оказались на улице и, скорее всего, были бы убиты через несколько недель или месяцев. Нас спасло чудо. Моя мать рассказывала, что в день убийства Владыки Эалайи ей во сне явилась покойная бабушка и приказала матери построить дом в глухом лесу, подальше от Сталки. Казалось бы, сон и сон, но бабушка возвращалась каждую ночь, требуя своего дома, и полностью лишила мать отдыха и покоя. Отец, видя ее страдания, решил выстроить здесь особняк в надежде, что это успокоит призрака. И действительно, едва был заложен фундамент, как кошмары оставили маму. Мы выезжали сюда на лето, и все гадали – ну что в этом доме такого важного, чтобы пробудить призраков от вечного сна? Вот и выяснили… Мы перебрались сюда с нашими соседями, которым тоже удалось унести ноги. Так и жили двумя семьями, я вышла замуж за их сына, родила своего…

– И где они все?

– Алехей подался в столицу, а все остальные умерли, – вздохнув, ответила женщина.

Повисло молчание. Ярин, чувствуя, что он должен сказать что-нибудь сочувственное, нерешительно начал:

– Мне очень жаль, я…

– Брось, что тут жалеть? Другим повезло еще меньше: некоторых убили на месте, других заточили в тюрьму, а третьим пришлось покинуть родные земли и бежать в неизвестность и нищету. Мы же ушли не так далеко, жили в покое и достатке, и радовались, что о нас забыли. Позднее оказалось, что через пару лет после нашего изгнания началась Великая Война, и «новым правителям» пришлось заняться делами поважнее, чем поиск чернокнижников. На войне многие селяне погибли, или просто не вернулись в Сталку, городские сказания превратили бывшего лорда в чудовище, у которого разве что рога на голове не росли. Так что мы, даже приходя в деревню за покупками, оставались неузнанными – в нас видели только чокнутых отшельников. Даже звали обратно, но с чего бы нам возвращаться? Чтобы работать на тех, кто однажды нас выгнал? Здесь я прожила жизнь для себя, у меня был любимый муж, я воспитала сына, да и скучать мне не приходилось: видишь все эти штуки? Все их сделала я сама, а половину – еще и придумала… Муж-то у меня по огороду все больше был. Так что я ни о чем не жалею. Да и в конце жизни уже поздно о чем-либо жалеть.

Она лежала в ленивой дреме, той самой, что приходит в моменты мучительного безделия, когда сон становится единственным способом провести время. Подвал был обыскан уже, наверное, сотню раз, и теперь она знала его наизусть, помнила каждый уголок и каждую ступеньку. Так другие люди помнят родной дом, но ей эти воспоминания заменила холодная, беспросветная мгла этого чертового каменного мешка. Отсюда не было никакого другого выхода, кроме треклятого люка, не поддающегося ни инструментам, ни ударам, ни мольбам. И стоящих вещей она тоже больше не находила – ни еды, ни питья, и, что было не менее обидно – никаких развлечений. Только стучащие бусинки четок, пять тысяч, семь тысяч… Какая разница, сколько тысяч щелков осталось до того момента, как она умрет с голода?

Вдруг над головой раздался какой-то звук. Новый звук. Звук извне. Да, все верно, это были шаги. Шаги над ее головой. Дрема улетучилась в мгновение ока, и девушка вскочила, потом присела, сжавшись, будто готовясь к прыжку. Ее сердце заколотилось от опасности, и волосы на затылке зашевелились – она испугалась, но это не был тот леденящий, сковывающий ужас. Наоборот – она чувствовала себя донельзя живой, и мысли мелькали у нее в голове. Привлечь внимание? Позвать на помочь? Но все эти ножи, корсеты, лопаты и цепи… Нет, лучше подождать. Шаги остановились, стали удаляться, умолкли – и она тут же едва не передумала. Она боялась, что незнакомец откроет люк – но все же не так сильно, как того, что он уйдет, и больше не вернутся. Выдержка. Шаги возобновились.

Тяжелая, медленная поступь – скорее всего, мужская. Грузного мужчины. Отвратительного мужчины. Мужчины, который запер ее здесь, в этом безнадежном, жутком, пугающем месте. От него нельзя было ждать ничего хорошего. Шаги то приближались, то отдалялись, и каждый раз, когда они становились громче, девушка сильнее сжимала нож.

Страх, измеряемый шагами, был столь же нестерпим, как и безнадежность, которую отсчитывали четки, и, казалось, длился также долго. Но вот топот приблизился, потом еще – так близко, как никогда раньше, и над головой девушки щелкнул замок. Сейчас, сейчас – билось в голове у девушки. Сейчас все решится. Люк открылся, и в подвал хлынул поток света. Она зажмурилась.

– Что за… – раздался мужской голос, грубый и басовитый, именно такой, какой только и мог быть у отвратительного жирного извращенца, – Фырка! Ты опять по углам гадить вздумала? – мигом взбесившись, заревел мужик.

И то верно… запах в подвале стоял еще тот. Она-то привыкла, но ведро наполнилось уже, наверное, наполовину. Итак, значит, она Фырка? И опять гадит по углам? Пальцы плотнее стиснули рукоять ножа.

– Алия! Если ты не научишь свою дрянь приличиям, я ее утоплю, поняла? – рыкнул похититель. Час от часу не легче. Значит, есть еще какая-то Алия? И она – ее дрянь?

– Ну держись, зараза!

По лестнице затопали шаги. Мужчина, чертыхаясь, спустился до середины лестницы, повозился мгновение – и подвал озарил голубоватый, холодный свет. К счастью, не очень яркий – его не хватало, чтобы ослепить ее, учитывая, что она уже успела немного привыкнуть к тому свету, что шел через люк. Она увидела своего тюремщика, который оказался невысоким бородатым мужчиной со сросшимися бровями, толстым носом и огромным, свисающим брюхом.

– Твою мать… – ошарашенно сказал он.

Очевидно, он увидел царящий внизу бардак: вещи были вывалены из шкафов и лежали в кучах, на полу же валялись мандариновые очистки, и запах… Ну а что он думал, что она будет все это время – наверняка несколько дней! – лежать тихо, как черепаха? Мужчина, колыхнувшись, двинулся вперед и попался в расставленную ловушку: споткнувшись о натянутую о подножья лестницы цепь, он повалился на пол, выкрикивая какие-то каркающие, хрипящие слова – странно, но теперь она не понимала ни слова.

Это был ее шанс. Нельзя было медлить ни минуты. Сжимая в одной руке сумку, а в другой – нож, девушка рванулась вперед, перепрыгнула через растянувшегося на полу мужчину, и побежала вверх по лестнице, выбралась из подвала и захлопнула люк, заперев его очень кстати оставленным в замке ключом. Толстяк был обезврежен. Но где-то здесь находилась еще и Алия, ее «хозяйка».

В обе стороны уходил серый, тусклый, невзрачный коридор, стены которого были заставлены ящиками и мешками. Вправо или влево? – на минуту задумалась она, но, к счастью, вопрос решился сам собой.

– Фырка, Фырка! Давай играть! – пропищал слева от нее резкий, визгливый девичий голос.

Девушка, как ошпаренная, побежала в обратном направлении. Коридор упирался в белую дверь с кривой надписью «Запасный выход». Может, это ловушка? – пронеслось в ее голове, пока она дергала за ручку двери. Ручка не поддавалась. Тогда она толкнула дверь плечом – и та дрогнула. Наружу, а не внутрь. В коридоре из-за ее стены донеслись шаги.

– Папа, ты где? – проскрипел все тот же голос. Раздался грохот кулаков о крышку люка, и затем – приглушенные, невнятные вопли: «Стража! Разбойники! Спасите! Стража!».

Девушка, меж тем, разбиралась с дверью. Давай же, открывайся, проклятая! – думала она, словно добавляя мысли и волю к толчкам, под которыми дверь качалась, но открываться отказывалась. Заперто. К девушке подступила паника. Да что ж такое? – думала она, в ужасе оглядываясь на коридор сзади, ожидая увидеть в нем свою чудовищную хозяйку или ее грузного папашу. Страх уже почти сковал ее – еще немного и она, наверное, потеряет сознание, как вдруг… Он никогда не вытаскивает ключи. Липкими от пота пальцами она повернула торчавший из двери ключ, толкнула дверь – и в ее глаза хлынуло солнце. Свободна! Свободна!