В мире будущего

XIV

Я вернулся в отведенное мне помещение. Я страдал и сомневался. Еще немного времени тому назад мне казалось ничтожным пролить человеческую кровь, пожертвовать многими жизнями для того, чтоб осуществить свои планы.

Я думал, что для этого нужны только твердое намерение и сильная воля.

И вот я увидел лицом к лицу жертвы, принесенные неизвестно для чего.

Что это было?.. Жестокость, превосходящая всякие границы?.. Желание вызвать в другом удивление и тем потешить свое тщеславие?

Ни того, ни другого я не мог допустить со стороны Мегди.

Оставалось предположить, что в его глазах и его собственная жизнь, и жизнь всех людей не имела никакой цены. Для него - потому, что он не видел ее цели, и смысл ее был для него скрыт.

Для других - потому, что он же, внушив им живую надежду на будущее, приучил смотреть на земную жизнь как на досадное препятствие к вечному блаженству.

Теперь только понял я, сколько нужно веры в необходимость, в истинность и справедливость своих действий, чтоб спокойно жертвовать человеческой жизнью. Я содрогался и хотел было отказаться от всего, бежать от деятельности и в тишине и отдалении предаться науке, которая одна могла открыть мне путь истины…

Но тут в ушах моих как бы вновь прогремели приветственные клики толпы, торжественно встречавшей меня в Каире, и - таково сердце человеческое - жребий мой был безвозвратно брошен!..

Я с нетерпением стал ожидать вечера, когда Мегди обещал показать мне чары, которыми он прельщает своих последователей и рабски подчиняет их своей воле.

Все измаилиты, принимавшие учение Мегди и повиновавшиеся ему, как наместнику Измаила, сына Алия, разделялись на три класса: даев, рефиков и федаев.

Даи составляли первый и важнейший класс. На них, как и вообще у всех измаилитов, возлагалась обязанность распространять учение секты.

Они рассеивались по всем странам и всюду вербовали прозелитов. Между даями были еще свои подразделения: дай-элдоаты и дай-даи. Эти последние имели в своем распоряжении многих даев и были как бы начальниками миссионеров известной области.

Рефиками назывались все те, кто не имел определенной должности и лишь исповедывал учение измаилитов.

Федаи были именно те, кто находился в непосредственном распоряжении Мегди. Они-то именно были обязаны всецело, слепо подчиняться его воле, ее одну признавая за единственный данный человеку закон. Исполнение воли повелителя влекло за собой достижение вечного блаженства - только это одно. Ничто другое, никакие подвиги, никакие молитвы не могли открыть для федая дверей рая.

Все войско Мегди состояло из федаев; их он посылал на службу к другим властителям, где они скрывали свою принадлежность к измаилитам, и чрез них знал все, что совершалось на всем Востоке.

Одного слова Мегди было достаточно, чтоб любой из повелителей Востока пал бездыханным под ударами находившихся у него на службе, но неизвестных ему, страшных федаев!..

Как достигал Мегди подобного презрения к смерти со стороны своих подчиненных?..

Я должен был это узнать и с замиранием сердца вступил в чертог, где готовился пир, на который был приглашен властителем горы Аламута.

С восточной стороны замка, где гора обрывалась неприступным обрывом, раскинуты были сады властителя, в которые запрещен был вход даже федаям. Эти сады обнесены были высокими каменными стенами. Кто жил за этими стенами, тот не имел никакого сообщения с остальным миром. С восточной террасы дворца, где было приготовлено место для пиршества, открывался вид на эти сады. Но и отсюда виднелись лишь кущи высоких деревьев, да доносился чудный аромат цветов, но во внутренность таинственных мест не мог проникнуть ничей взор.

Когда служители провели меня на террасу, я застал уже там многих даев, возлежавших вокруг уставленного яствами низкого стола. Между ними я заметил белые одежды нескольких молодых федаев.

Мегди возлежал на отдельном возвышенном месте.

Он встретил меня ласковым приветом, и на лице его я не заметил ни малейшего смущения… Как будто не он сделался сегодня убийцей своих родных сыновей!..

- Здравствуй, Гассан! - милостиво сказал он. - Займи место за столом! Ты знаешь, что наши обычаи не вполне сходятся с обычаями, принятыми на Востоке!.. Жил некогда мудрый и прекрасной народ, которого ты, конечно, не знаешь - то были эллины!.. Они умели жить и умели пировать!.. На пирах они возлежали, увенчанные цветами - и мы следуем их обычаю!..

- И в Египте, повелитель, в древнем свободном Египте, был обычай возлежать на пирах - хотя, впрочем, он перешел туда действительно от эллинов, - отвечал я, занимая указанное мне место, в то время как прислужник осыпал мое ложе цветами и надел на мою голову венок из роз.

- Ты - образованный человек, Гассан! - с некоторым удивлением воскликнул Мегди. - Немногие из нас - даже едва ли кто-нибудь - знает о древних египтянах и эллинах!.. Да, эллины обожали прекрасное и поклонялись ему!..

- Они сами, повелитель, - невольно заметил я, - были прекрасны, как день, а их песни звучали как музыка…

- Неужели ты знаешь по-гречески, по-древнегречески? - вскричал Мегди.

- Знаю, повелитель!..

- Воистину ты учен, Гассан! Тогда спой нам одну из этих песен.

Служитель подал мне лютню, подобную той, на которой учили играть нас, «воспитанников фараона».

Я взял аккорд и своим звучным, полным силы голосом запел грустную, но величественную песнь о гибели священного Илиона.

Мегди поник главою и слушал меня в молчании, но по лицу его было видно, что пение мое производит на него глубокое впечатление.

Остальные слушали меня скорее с любопытством, чем с удовольствием. Я пел рапсодию за рапсодией, и всякий раз, как я останавливался, Мегди кивал мне головой и с ласковой улыбкой говорил:

- Еще, Гассан, еще!..

Наконец голос мой стал прерываться, и пальцы с трудом перебирали туго натянутые струны.

- Спасибо тебе, Гассан! - воскликнул Мегди. - Ты умен и учен! Ты доставил мне истинное удовольствие!.. Оставь Измаила и живи у меня!.. Право, ты не раскаешься!..

Я улыбнулся этому желанию и с подобающим почтением отвечал:

- Благодарю тебя, повелитель, но я обещал служить тому, кому служу…

- Тебе должны служить, Гассан! - с ударением вскричал Мегди. - Впрочем, подождем, - что-то ты ответишь мне чрез два-три дня!..

Он усмехнулся, еще раз взглянул на меня, прищурив свои блиставшие умом глаза, и хлопнул в ладоши. По этому знаку прислужники тотчас поставили на стол дымившиеся блюда и наполнили кубки вином.

- Тебе придется довольствоваться водой, бедный Гассан! - воскликнул, смеясь, Мегди. - Хотя ты и принадлежишь к измаилитам, но ведь и им запрещено употребление вина, - это только мы разрешаем себе пользоваться всем, что служит к услаждению жизни!..

- Нет, повелитель, - возразил я, подставляя свой кубок виночерпию, - Измаил бен-Алия отменил неправильно введенный суннитами в Коран закон, по которому правоверным воспрещено употребление благородного напитка!.. Позволь же и мне осушить кубок во здравие твое и твоих верных сынов!

Я поднес было кубок к губам, но остановился, заметив, как внезапно нахмурился Мегди.

- Пей, Гассан, пей! - сказал он, заметив мое смущение. - Только, - к удивлению моему, прибавил он на чистом языке эллинов, - только теперь я начинаю думать, что называющий себя Измаилом действительно мудр и умеет играть страстями человека! Берегись, Гассан!.. Его мудрость может быть опасна мне, но еще опаснее она для него самого!.. Или, может быть, это ты направляешь поступки наместника Магомета?

- Я только советую, повелитель! - смиренно отвечал я.

- Тогда лучше оставайся при мне, Гассан!.. Впрочем, я спрошу тебя после!.. Пейте же!.. - закончил он по-арабски, обращаясь уже ко всем присутствовавшим.

С каждым осушенным кубком все большее и большее оживление проявлялось между пирующими. Всех возбужденнее казались молодые федаи. Их глаза блестели как у безумных, речи становились все несвязнее и страннее. К удивлению моему, я услышал, как один из федаев вполголоса спросил другого:

- Как ты думаешь, допустит ли нас сегодня повелитель перенестись в райскую обитель?..

- Я думаю, что так!.. - блистая радостным взором, отвечал другой.

Итак, подумал я, мудрый Мегди действительно умеет на земле показывать своим подданным рай, приготовленный для правоверных!.. Только где же этот рай?..

Не в этих ли таинственных садах?..

Взор мой обратился к высоким стенам, из-за которых выставлялись зеленые вершины деревьев, серебрившиеся при свете месяца, и откуда доносился до нас аромат цветов.

- Вероятно, там! - решил я, и, как бы в подтверждение моих слов, за стенами послышались звуки тихой музыки, и стройный хор свежих женских голосов покрыл говор пирующих.

Все смолкли при первых звуках. Молодые федаи были поражены больше всех: они замерли, веки их приковались к стенам сада, и грудь тяжело дышала…

Оживились при звуках этого пения и суровые, пожилые дай.

На лицах их отразилось то же волнение, которое охватывало и полных жизни юношей.

Звуки музыки и пения становились все слышнее и слышнее, как бы приближаясь к нам. Служители вновь наполнили кубки, и Мегди, приподнявшись со своего ложа, воскликнул:

- Выпейте, дети!.. Вино услаждает жизнь!.. Пейте!..

Он сам осушил кубок, и все, в том числе и я, с громкими криками восторга последовали его примеру.

Мегди хлопнул в ладоши. В то же мгновение площадка, лежавшая перед террасой и примыкавшая к стенам, ограждавшим сады, осветилась множеством факелов. Девушки в белых одеждах сменили прислужников и осыпали нас дождем цветов. Среди ярко освещенной площадки забил высокий фонтан и рассыпался тысячами игравших всеми цветами и сверкавших брызг водяной пыли…

Я чувствовал, как голова моя начинает кружиться и от выпитого вина, и от одуряющего аромата цветов, и от яркого света, и от этого все громче и громче звучавшего усладительного пения.

Все начинало в моих глазах сливаться в одну чарующую, волшебную картину. Мои чувства как бы вдруг приобрели необычайную остроту, сердце судорожно билось, кровь обращалась быстрее и быстрее, и вместе с тем сладостное чувство жизни, какой-то беспричинной радости переполняло мою грудь и охватывало все мое существо.

Но вот высокая стена сада, ярко освещенная светом факелов, вдруг раздвинулась, и оттуда, из темной глубины, казалось мне, выпорхнул рой чудных видений… Одна другой прекраснее, в упоительном танце, носились перед нами толпы танцовщиц, сверкая золотом и драгоценными камнями, то сплетаясь в длинные вереницы, то разбиваясь живописными группами вокруг фонтана…

Мне казалось, что ноги их не касаются земли, что сами они реют в дрожащей воздушной сфере, что свет факелов не отражается от них, но как-то дивно проходит сквозь их одежды и тело…

Сладостный восторг охватывал меня все с большею и большею силой. Казалось, мое тело не имеет веса, и сам я точно несусь вслед за этими мелькающими передо мной прекрасными видениями.

Мелодия пения звучала все нежнее и страстнее. Тише становился и звон аккомпанировавших ей лютней, как бы замирая где-то вдали. Вместе с тем плавнее и тише делались движения танцовщиц…

С трудом оторвал я свой взор от чудной картины и взглянул на пирующих. О, какие лица увидел я!.. На каждом из них отражалась такая энергия, такое страстное одушевление, что даже пожилые даи выглядывали юношами; взоры их сверкали огнем, щеки горели румянцем, свежие венки из роз покрывали их раскинутые по плечам волосы…

Да, то был жизнерадостный праздник, на котором человек праздновал свою тесную связь с землей и не хотел знать ничего, кроме этой земной жизни и ее скоро проходящих, но захватывающих наслаждений!..

Юные прислужницы, блиставшие красотой, внесли чаши с благовонным курением. Наркотический дым облаками поднимался из чаш, расплывался в упоенном ароматами цветов воздухе и легкой синеватой пеленой заслонял пламя светильников.

Одна за другой танцовщицы оставляли площадку и, вбегая на террасу, опускались около ложа пирующих на ковры живых цветов.

Но музыка лютней по-прежнему звучала в отдалении, чаруя и убаюкивая слух…

Еще раз наполнились кубки и еще раз, как в тумане, прозвучал голос старого Мегди:

- Пируйте!.. Верных мне ожидает вечное блаженство, лишь слабый намек на которое дает вам настоящее.

Голова моя закружилась, в глазах потемнело, и я склонился к изголовью своего ложа.

Я не ощущал никакой боли, ни даже усталости. Какая-то сладкая истома охватила мое тело и лишила меня всякой воли над собой. В ушах моих раздавались звуки музыки, я обонял чудный аромат, но мне не хотелось двигаться… С каким-то сладким замиранием, чудилось мне, я быстро лечу вниз со страшной быстротой или точно качаюсь на мягких, колеблющихся, ласкающих меня волнах…

С трудом приподнимаю я веки, озираюсь вокруг - и не могу понять, во сне я или наяву: мягкий свет ласкает мои взоры, та же мелодия лютней звучит в ушах, но я уже не вижу пирующих, и перед глазами моими лишь высятся стены цветочного шатра…

Мое ложе тоже осыпано цветами… А там, вокруг меня, тихо двигаются в такт музыки, цветами же увенчанные, воздушные видения, то приближаясь ко мне, то отдаляясь от меня…

Весь полный неизъяснимого восторга, я простираю к ним руки…

И вот одна из них отделяется и приближается ко мне…

Я приподнимаю голову и вперяю в нее свой пылающий взор…

- Агнесса! - восклицаю я. - Моя Агнесса!..

Я беру ее за руку, вижу ее, ощущаю… И она тихо склоняется к моему изголовью…