Лишь только солнце показалось над горизонтом и совершен был утренний намаз, как лагерь наш пришел в движение. Я сел на коня. Впереди меня несли священное зеленое знамя, и рядом с ним развевалось знамя моей дружины. Воины мои, в кольчугах, с блестящими щитами и копьями, ехали впереди меня, и их же отряд охранял повозки моего гарема. Многочисленные воины Мостансера стройными рядами двигались с боков и позади процессии.
Тысячи людей бросались сквозь ряды воинов, чтобы прикоснуться ко мне, и воздух дрожал от громовых кликов приветствия.
Солнце уже поднялось высоко, когда я подъезжал к южным вратам Каира. Здесь ожидали нас новые толпы и сам градоправитель Каира. Сойдя с лошади, он приблизился ко мне, пал на колена и поцеловал край моего халата.
В крепостных воротах произошла такая давка, что толпе удалось прорвать с боков ряды воинов Мостансера, и тогда началась неописуемая сцена! Толпы окружили меня, некоторые снимали свои одежды и бросали их под ноги моего коня, другие простирались перед ним сами. На изукрашенных балконах виднелись закутанные фигуры женщин, которым дозволено было взглянуть на Измаила бен-Алия.
Солнце стояло уже на полдне, когда я наконец въехал во внутренний двор жилища Мостансера. Ворота захлопнулись и отделили меня от толпы.
Халиф Мостансер вышел из дворца навстречу мне и приветствовал меня, как верховного имама.
Две недели провел я в Каире, пользуясь гостеприимством Мостансера. Здесь свел я знакомство со многими последователями учения измаилитов, пользовавшимися большим значением. Самых фанатических приверженцев нашел я в лице Абу-Недим-Сарради и шейха Абдалмелик бен-Аттаха, дая иракского. Этот последний был особенно полезен мне, так как ему известны были все дороги Белуджистана и Испагани. Кроме того, он знал лично и Мегди, владетеля Рудбара.
Абдалмелик бен-Аттах говорил мне, что если даже численность войска моего дойдет, вместе с его воинами, до шестидесяти тысяч человек, то и тогда нечего и думать покорить силой Рудбар, защищенный естественными неприступными твердынями. Но он одобрил мое намерение завладеть Рудбаром - это была центральная область между Персией, Египтом, Сирией и Палестиной. Владея Рудбаром, нам представлялась полная возможность направить наши силы в любую сторону, между тем как предполагаемая столица моего будущего государства - замок Аламут был бы недоступен для вторжения, защищенный горами.
Персией правил в то время Мелик-шах, и хотя область Рудбар и ее правитель подчинены были Персии, но Мелик-шах был человек слабый, нерешительный, и можно было надеяться, что новое государство, мною основанное, успеет окрепнуть, прежде чем он решится нанести ему решительный удар.
Из Каира я направил свои войска во владения иракского дая, сам же, лишь в сопровождении Бедр ал-Джемала, направился чрез Алеп и Багдад сухим путем в Кузистан, Езд и Кирман, всюду проповедуя свое учение, но называя себя лишь посланным Измаила бен-Алия.
Мое странствование продолжалось долго, и только на шестой месяц я достиг наконец области Рудбара и стоял перед вратами неприступного замка Аламута. Слух о моем прибытии опередил меня, и Мегди принял меня радушно.
Замок Аламут высился на вершине неприступной горы. Отсюда открывался вид на далекое пространство, и сторожевые, расставленные на высоких башнях, всегда могли предуведомить вовремя о приближении неприятеля.
Я с половины пути отослал Бедр ал-Джемала к иракскому даю с приказанием, чтобы мои воины, по два и по три человека, сходились к замку Аламуту, как бы для того, чтоб видеть и услышать посланника Измаила бен-Алия.
Это не должно было никого удивить, так как действительно по моем прибытии стеклись к замку многие даже из подданных Мегди и расположились обширным лагерем по склонам горы Аламута.
Сам я между тем решил ближе ознакомиться с местностью и в особенности с той системой, благодаря которой Мегди умел держать в слепом повиновении своих воинов. Об этом повиновении мне рассказывали чудеса, которым, однако, я не мог верить. Но ближайшее знакомство с Мегди заставило меня воочию увидеть пример подобного повиновения.
Я говорил уже, что Мегди принял меня с почетом. Это дало мне надежду, что, может быть, он согласится добровольно уступить Измаилу наследие отца его Алия. Я вел с даем долгие разговоры об учении Магомета и с удивлением замечал, что он, в сущности, не признает ни закона Магометова, ни то, что тот был посланником Единого Бога.
В одну из таких откровенных, дружеских бесед, когда мы вдвоем гуляли около стен замка, я решил заметить Мегди:
- Прости мою смелость, могущественный, но мне кажется, что ты не признаешь непреложности закона, данного пророком?
Сказав эти слова, я с тревогой взглянул на старика, боясь, что приведу его в гнев.
Но Мегди только улыбнулся и, остановившись, положил руку на мое плечо.
- Ответь мне ты, Гассан (так называл я себя), посланник великого Измаила бен-Алия, - сказал он, - а ты сам признаешь за истину все, что сказано в Коране?..
Я потупился и молчал.
- Ответь мне, - продолжал старик, - ты веришь басне о том, что Измаил бен-Алия, как называют этого человека, провел в заточении, без пищи и питья, несколько столетий?..
- Да, повелитель, - вскричал я, в упор смотря на Мегди, - этому я верю, потому что это я знаю!..
Мегди взглянул на меня с удивлением: тон мой был чересчур искренен, чтобы можно было в нем сомневаться и заподозрить меня в намеренной лжи.
- И ты также! - через секунду вскричал старик. - Этот человек сумел убедить тебя! А право, я считал тебя умнее и ученее, чем ты есть!..
Эти слова задели меня за живое.
- Постой! - отвечал я. - Я не говорю тебе, чтоб я верил в подлинность Измаила, учение которого я проповедую, или в истинность этого учения, но я знаю, что он действительно провел в заточении долгие столетия без пищи и питья и вышел, чтоб возвратиться для жизни.
Мегди глубоко задумался.
- Откуда ты знаешь это? - спросил он после долгого молчания.
- Этого я не могу сказать тебе; но верь, что я знаю, а что я знаю, то истинно.
- Может быть! - с некоторым раздражением отвечал Мегди. - Но чего хотите достигнуть вы, проповедуя ваше учение? Не думаете ли вы, что за вами пойдут те, кто служит мне?
- Может быть! - вскричал я, забывая всякую осторожность.
Мегди пытливо взглянул на меня.
- Это хорошо, - сказал он, - что ты не скрываешь своих намерений. Я не стану мстить тебе за откровенность. Но вот что: решил ли ты, в чем заключается моя сила?..
- В твоем учении!..
- В моем учении!.. Не все ли равно - мое ли учение или твое?
После небольшой паузы Мегди снова обратился ко мне.
- Смотри же, Гассан, - воскликнул он, - гляди на этих полных жизни юношей!..
Он поднял руку по направлению к вершине башни.
Я увидел при этом жесте, как оба часовых перегнулись за ограду. Их белые одежды светлым призраком выделялись между зубцами.
Мегди махнул рукой - и один из часовых ринулся вниз с громадной высоты…
Я замер от ужаса…
Лишь только раздался глухой звук ударившегося об землю тела, как снова Мегди взмахнул рукой и второй часовой последовал за первым.
- Скажи же, скажи твоему Измаилу, - обратился ко мне Мегди, - пусть он спорит со мной!..
Старец двинулся вперед, по направлению к воротам замка. Я последовал за ним, не имея силы произнести ни слова.
Мы прошли мимо бесформенной массы, в которую обратилась тела двух юношей.
В молчании приблизились мы к воротам, из которых уже выходили служители, чтобы убрать тела убитых.
- Приходи на пир ко мне, гость мой Гассан! - перед лестницей своего дворца сказал мне Мегди. - Я покажу тебе, и ты сам испытаешь, что такое блаженство, обещанное мною правоверным! Придешь?..
- Приду!.. - отвечал я.
Мегди поднялся на несколько ступенек, между тем как я, все еще не будучи в состоянии прийти в себя, оставался недвижим на одном месте. Я не мог оторвать взоров от этого старика: в одно и то же время в душе моей пробуждалась и ненависть к нему, безотчетная ненависть, и захватывающая злоба - и в то же время я готов был броситься к его ногам…
Таково обаяние могучей силы, в чем бы она ни выражалась.
А старик, поднявшись на несколько ступеней, вновь обернулся ко мне.
- А знаешь ли ты, Гассан, - спросил он, - кто были те юноши?
- Твои служители?..
- Мало того, - то были… мои сыновья!..
С этими словами он скрылся в дверях своего жилища.