Уйын Полоза. Книга первая

Глава 23 Чудь

Около часа ждали возвращения Добряка, а он не спешил, словно давая друзьям время на проработку очередной авантюры, от успеха которой зависела их жизнь.

Угрюм взял на себя роль критика, причем не стеснявшегося в выражениях, самым мягким из которых было: «Придурок», а Максим всячески отстаивал свое предложение, периодически его корректируя под ехидные замечания и сарказм друга.

Когда палач вернулся план был полностью готов, на сколько вообще он может быть готов план, построенный на домыслах, слухах, и сказках. Оставалось только попробовать и узнать. Время к этому пришло.

Добряк вошел в двери как всегда с улыбкой, подошел к разложенному на полу инструменту, любовно его еще раз протер тряпочкой, погладил, что-то прошептав каждой вещи, и только после этого повернулся к висящим на цепях жертвам.

— Отдохнули? — Ласково спросил он. — Продолжим, пожалуй. Впереди у нас незабываемые ощущения от знакомства ваших пальчиков с щипчиками по выдергиванию ноготков. Поверьте, после знакомства с ними, о тратах на маникюр можно будет забыть. Цените мою щедрость, слуги дождя. — Он рассмеялся.

— Погоди. — Максим решился начать авантюру. — Мы готовы говорить.

— Какое несчастье. — Вздохнул палач. — А как же щипчики? И муравьишки голодные. Ну да ладно, чего только не сделаешь ради возвращения заблудших душ в лоно истиной веры, на какие только жертвы не пойдешь, ради спасения чужой души. Говорите.

— Мы все расскажем, но только вашему старшему. Позови. — Выдохнул Максим, замерев в ожидании ответа, так как это было самое начало их с Угрюмом плана, и от него зависел успех дальнейшей авантюры.

— Это чего? Пуркопа что ли позвать, или Варсаву? — Почесал затылок Добряк. — Даже и не знаю, кто из них главнее. Показания записать, и грехи отпустить каждый из братьев может, и на костер очищающий отвести в последний путь, да и Полоза попросить, чтобы значит принял грешников. Так кого из них позвать-то?

— Я же сказал, самого главного, зачем нам рядовые дознаватели? Тайну нашу должен знать только хозяин этих мест, ибо это касается государственных интересов. — Гвоздев изобразил звериную непреклонность на лице. — Поспеши, Добряк. Время не ждет?

— Не уж то самого Катилу?! — Воскликнул покачнувшись, и выпучив глаза палач. — Да как же я посмею? Меня и к престолу-то поди не допустят!!!

— Не дрейф, болезный. Допустят. — На Угрюма было страшно смотреть. Его лицо исказила маска готового убивать нелюдя. Создавалось впечатление, что вот-вот губы висящего человека приподнимутся в рычащем оскале, а зубы вытянуться в острые клыки, он легко порвет цепи, и кинется в драку. — Ты делаешь великое дело, и владыка щедро наградит тебя за расторопность и благую весть.

Добряк побледнел, не зная, что делать. На его лице отобразилась вся волна чувств, от предвкушения награды, до страха наказания и сомнений. Но длилась его ошарашенное состояние недолго. Мотнув решительно головой, он вскрикнул, покраснел, и выскочил вон.

— Мы не переборщили, братан? Как бы этот придурок не натворил чего. — Хмыкнул Угрюм. — С этих фанатов станется. Кинется к своему Катилу, а его там стража на куски порежет.

— Не. Нормально все будет. Этого прирежут, другой придет. Того снова отправим, план работает, дорожка проторена. Кто-нибудь да доберется до тела владыки. — Рассмеялся Максим, но тут же стал серьезен, так как двери распахнулись и в пыточную ворвались бледные Пуркоп и Варсава.

Один из них подскочил к ведру с водой и принялся остервенело мыть пол, а второй к Максиму, и начал его протирать смоченной земляничным соком салфеткой.

— При встрече с его преосвященством в глаза не смотреть, вид иметь покорный. — Вещал он, размазывая красную, ароматную смесь по телу Художника. — Это и тебя касается грешник. — Закончив с Гвоздевым, фанатик принялся за Угрюма. — Глазенки свои потуши, или Катила их выколоть прикажет.

— Всенепременно. — Хохотнул тот. — Как только, так сразу. — Чего ты меня вареньем-то намазал, жрать меня Ваше Преосвященство будет что ли.

— Не богохульствуй грешник. — Побледнел фанатик. — Твои слова гадки.

— Ну извини. — Ни грамма не раскаиваясь скривился в подобии улыбки Угрюм. — Тело просто липкое стало. Противно, да и не дай бог мухи налетят, а еще хуже пчелы.

— Нет у нас мух и пчел. Они недостойные жизни создания Полоза. Мерзость. — Неожиданно прозвучал густой бас со стороны дверей. — Мы избавились от них. — В пыточную входил владыка этой локации.

Впереди, постоянно кланяясь, пятился задом Добряк, указывая дорогу, а по бокам гордо застыли двое облаченных в серебряные доспехи, высокие, остроконечные шлемы и красные плащи, с изображением клубка змей, с копьями в латных перчатках, стражники.

Власть лилась из этой царствующей особы практически осязаемым потоком. В каждом движении, в выражении лица, в голосе, во взгляде скучающих, черных глаз, во всем читалась непререкаемое право распоряжаться судьбами людей, если можно назвать этим словом тех, кто проживал в этой локации.

Высокий, стройный, холеный, одетый во все белое, с венком на голове из цветков земляники, кучерявый, черноволосый мужчина. Квадратный, волевой подбородок с бородкой, а ля Энгельс, тонкие, сжатые в снисходительную улыбку превосходства губы, ровный, римский нос, умные глаза под тенями густых, завитых бровей. Он единолично правил этим миром, и было видно, что это ему нравиться.

— Вы не люди. — Произнес он утвердительно, окинув взглядом пленников. — Кто вы. Первый раз вижу таких грешников.

— Мы-то люди, а вот вы кто? — Хмыкнул Угрюм. Попытался еще что-то добавить язвительное, но глянул на Максима, осудительно качающего головой, и осекся.

— Прости моего друга за дерзость, Ваше Преосвященство, он потерял рассудок от вида благодати исходящей от тебя. — Изобразил раскаяние Гвоздев, влив в голос весь елей, на который был способен.

Катил понимающе хмыкнул, сделал вид, что доволен такой лестью, и стрельнув по Художнику глазами, кивнул.

— Говори, грешник. Кто вы? Рассказывай все без утайки, так как я тот, кого слушает сам Полоз. Разговаривая со мной, ты разговариваешь с богом. Помни это. — Гордо поднял голову владыка.

— Слышать наш разговор, недостойны твои слуги. — Максим скромно опустил глаза.

— Ты дерзок. — Хмыкнул Катил. — Но слова твои разумны. — Он властно махнул рукой. — Оставьте нас.

— Они могут быть опасны, Великий. — Склонился перед правителем Варсава. — Мы еще не закончили дознание.

— Ты смеешь мне перечить? — Грозный взгляд Катила в прямом слове уронил слугу на колени. — Тут я решаю, как поступать. — Вон все! — Рявкнул он, задрав подбородок, и не поворачивая гордо поднятой головы.

Столпотворение метнувшихся к выходу тел быстро растворилось в проеме, и Максим с Угрюмом остались с местным царем с глазу на глаз.

— Я хочу для начала знать: «Кто вы»? — Тот подошел ближе. — Говорите так как есть, ибо я сейчас решаю вашу судьбу, и почувствовав ложь, сожгу на жертвенном огне во славу Полоза.

— Мы люди. Игроки. — Не стал ничего скрывать Максим. — Сюда заглянули случайно. Выполняли квест в локации дождя, и наткнулись на неизвестный переход.

— Люди-игроки… — Задумался Катил. — Звучит необычно. Я вижу странные души. Вы не созданы Полозом. Вы не из этого мира. — Он обошел вокруг висящих друзей, внимательно их рассматривая. Что значит слово: «Квест»? — Он сощурился.

— Задание. — Буркнул Угрюм, едва не ляпнув еще и «придурок», но посмотрев на состроившего звериные глаза Художника сдержался.

— Так вы слуги? — Улыбнулся догадкой Катил. — И кто же вас послал в мир дождя, и зачем?

— Мы не слуги. — Мотнул головой Максим. — Мы свободные игроки, и нас никто не посылал, мы сами выбрали этот квест, потому как мой друг терпеть не может несправедливости.

— Вот как. — Рассмеялся Катил. — По собственной воле к мертвому колдуну ради справедливости? — Да вы глупцы, или лгуны. Нет, пожалуй, все же глупцы, но надо отдать должное, довольно смелые.

Вас предупреждали, что бы вы не поднимали на меня глаз, а вы зыркаете, а вот этот «игрок». — Он посмаковал новое слово на вкус. — Так вообще прожигает меня ненавистью. Не стоит. Вы ничего не знаете о нас, что бы судить. — Он развернулся к дверям. — Эй там! Развязать пленников, обмыть, одеть, вернуть вещи, и ко мне во дворец, на разговор. — Он вновь повернулся к друзьям. — Не делайте глупостей, вы на моей земле, и я тут решаю кому жить, а кому умирать. Есть у меня к вам предложение. Кажется, вы можете помочь в решении загадки, убивающей мой мир.

Он развернулся, и гордо подняв голову вышел. Его поведение восхитило Максима. Истинный король. Уверенный в себе, гордый, и не ведающий страха правитель, может и диктатор, но кто его знает, что в этом мире правильно, а что нет.

Владыка ушел, а вместо него заскочили в пыточную три старых знакомца-палача. И засуетились. Два монаха принялись крутить ворот, опускающий цепи, а Добряк расстегнул кандалы на руках сначала Максима, а затем и Угрюма, но сразу об этом пожалел.

Кулак друга отправил его в короткий полет, методом хрустнувшей челюсти, о бревенчатую стену, где тот уселся, тряся головой, пытаясь вернуть вмиг помутневшее сознание.

— Обещал удавить гниду, но так и быть, только зубы пересчитаю. Скажи спасибо Катилу. — Угрюм потер кулак и улыбнулся. — Уж очень хорош Ваше Преосвященство. — Он хищно улыбнулся. — Ух хорошо. Аж полегчало. Еще бы водички и вообще благодать.

***

Город людей: «Чудь», предстал перед путешественниками во всей своей красе. Просторный, наполненный волшебным воздухом цветущего лета, чистый деревянный город племени, из далеких легенд. Были такие люди: «Чудь», в нашем мире, или нет, навсегда останется загадкой, но в игре Полоза они есть. Вот они, перед глазами, ожившие легенды Урала.

Одноэтажные бревенчатые дома под черепичной крышей, ровными рядами выстроились в улицы-стрелы, нацеленные на огромный дворец. У каждого перед входными дверями обязательная клумба с цветущей земляникой, и больше никаких огородов и никаких заборов, только коротко стриженный газон.

Земляника странный выбор для культового растения, как-то не вяжется нежная ягода с героизмом, победами или со смертью, тем, что присуще человечеству выставлять для поклонения, ну да не нам судить, у каждого народа свои предпочтения, и свои выработанные веками правила.

Здесь не было огнестрельного оружия, только луки, мечи и копья, потому пистолеты, бывшим пленникам отдали без малейшего страха, посчитав их амулетами, немного неправильно висящими с боку, на ремне, а не как положено на шее, но все же оберегами от враждебных чар.

Очень сильно заинтересовал аборигенов только кинжал Максима, и прибежавший, словно «мимо проходил, и заглянул к старому другу на огонек в пыточную», местный кузнец, долго цокал языком, и крутил в руках необычный нож, и вернув его с неохотой владельцу, сказал, что: «Ему такого ни за что не сковать».

Ни капли зависти в глазах, не трясущихся от жадности рук, что порадовало Гвоздева. Чистый, непорочный восторг восхищения. Понравились Художнику люди, назвать их нелюдью, созданной искусственно Полозом расой, не поворачивался язык. Да и кто знает, кто мы сами такие? Кто создал нас? Мы же не считаем себя биороботами, нелюдью, искусственными созданиями, хотя порой поступаем именно так.

Дворец Его Преосвященства поражал роскошью. Бревна дуба, из которого он был срублен, были отполированы, и покрыты глянцевым лаком, а швы между ними, проконопачены золотой нитью. Огромные окна без стекол, до самого пола, словно дополнительные двери, но никто не смел в них входить. Сами же двустворчатые двери, на массивных золотых петлях, и из такого же благородного метала ручками, в виде шипящих змей, открывались гордыми привратниками в черной одежде, и белых плащах, зеркальным отражением монахов-дознавателей, пытавших ранее друзей.

Внутри дворца ноги утопали в густом ковре, причудливой расцветки, а стены как в картинной галерее, завешены полотнами разнообразных пейзажей, и натюрмортов. Ни намека на оружие, или любую какую-либо агрессию.

По центру два высоких золотых трона, в виде плетеных из веток стульев без подлокотников. На одном Катил, другой, по левую руку пустой. На нем лежит свежий венок из земляники.

Их привели сюда под конвоем, оформленным под видом сопровождения, пусть и не особо дорогих, но все же гостей.

Четыре стражника. Два спереди, грозным видом и древками копий отгоняли любопытствующих зевак, на что те отвечали недовольными выкриками, а двое следующих сзади, не давали особо наглым, подобраться с тыла к объектам обсуждения, следующей за процессией толпы.

Чему больше всего удивился Угрюм, и даже восхищенно выдохнул, тронув Художника за плечо, привлекая внимание — это дети. Дети!!!

Да, тут бегали именно те, которых не существовало в Уйыне. Играли, дрались, плакали и смеялись те, кого нет, и это было истинное чудо.

Слухи в племени чудь распространялись с удивительной скоростью, и для этого не нужно было ни телефонов, ни соцсетей. От кумушки к кумушке, от зеваки к зеваке, от лавочки к лавочке, со скоростью урагана, и вот уже весь город гудит рассерженным ульем, обсуждая свежую новость, и бежит к месту событий, расталкивая всех вокруг локтями, что бы первым увидеть чудо.

Не так видимо много развлечений у подданных Катила, или действительно произошло что-то экстраординарное.

Стража осталась за дверями, сдерживать, и успокаивать бушующую толпу, а в тронный зал друзья вошли вдвоем.

— Я не буду требовать от вас соблюдения этикета, так как вы чужестранцы, и с ним незнакомы. Только за то, как вы сюда вошли, вас можно отправить на костер. Просто подойдите ближе. — Кивнул в сторону гостей Катил. — Расскажите мне о мире, за границами моей земли. До вашего появления, о тех местах мы только догадывались.

— Какой из миров тебя интересует? — Хмыкнул Угрюм. — Нам известны два: Земля и Уйын.

— Первым мы называем то место, где вы сейчас находитесь, но вряд ли вы говорите о том же самом, а вот второе?.. — Катил задумался. — Уйын… Игра?.. Странное название для мира… — Он поднял глаза. — Расскажите о каждом.

— Ну тогда я об Уйыне, а Художник о нашем с ним родном доме, он оттуда недавно пришел… — Угрюм было раскрыл рот, начиная рассказ, но так и замер, не произнеся больше ни слова с округленными в немом звуке губами, и вытаращенными как у рака глазами.

Из дальних дверей вошла девушка. Белоснежное платье, подчеркивающее идеальную фигуру, расшитое узором все той же цветущей земляники, перетянутое на талии, которую можно без труда обнять сомкнутыми пальцами двух рук, красным пояском, стелилось по полу, полностью скрывая ноги. Воздушный плащ без капюшона, как фата невесты, как паутина, спадая с плеч, тянулся за ней следом, вздрагивая на ворсинках ковра нервной волной. Черные волосы, заплетенные в две тугие косы, стянутые на лбу все тем же венком земляники, перекинутые на высокую грудь, притягивали гипнозом взгляд друга. Карие глаза, из-под длинных ресниц, смотрели на незнакомцев с нескрываемым любопытством. Тонкие брови, крыльями сокола оттеняли белый, без единой морщинки лоб.

— Ты тоже пришла послушать моих гостей, доченька? — Улыбнулся ей Катил.

— Да, батюшка. — Она подошла к трону и встала сзади. — Слухи терзают город, и мне стало любопытно.

— Это моя дочь, Еляк. — Мотнул головой Его Преосвященство себе за спину. — От нее у меня нет секретов.

Все это время не сводящий с девушки взгляд, и даже переставший дышать Угрюм, вздрогнул, так как локоть Максима впился ему в бок, вернув к реальности.

— Очень приятно. — Он внезапно покраснел, и опустил глаза. — А я Игорь. — Он осекся. — Ой, простите, Угрюм.

— Что же вы замолчали, Игорь-Угрюм? Продолжайте рассказ. — Она улыбнулась, и друг окончательно залился краской. Но все-таки взял себя в руки, и заговорил.

Ничего нового Максим не узнал. Угрюм был скуп на описания, и постоянно спотыкался в фразах, едва поднимая глаза. Когда он закончил, Гвоздев перехватил инициативу и расписал свой покинутый мир, в самых лучших красках.

Катил не перебивал, и даже не задавал наводящих вопросов, изредка вскидывая удивленные брови, а в конце встал, и задумчиво пройдясь по залу вернулся на трон.

— Такого нельзя придумать. — Хмуро произнес он. — Так откровенно врать, не пытаясь увязать ложь с реальностью? Тут надо быть полным идиотом, но ты на него непохож. Значит все, что я услышал правда. Вы не люди, вы пришельцы сразу из двух неизвестных мне миров. Что же, думаю вы можете помочь, так как удивить вас, пожалуй, уже нечем, и страх в ваших душах минимален, тем более что вы уже знакомы с моим младшим братом, трон которого ждет его возвращения уже много веков.

Но просьба, с которой я к вам обращаюсь не о брате. Заметьте, именно просьба. Я еще никогда и никого не просил, только приказывал. — Он внимательно посмотрел в глаза друзей, оценивая их реакцию на свои слова, и удовлетворенно кивнув продолжил. — Для начала я кое-что расскажу. Так вы поймете, почему вас так негостеприимно встретили на моей земле, а также, с чем вам предстоит далее столкнуться.