Ультрамарин

Глава 16

Как же я оказался прав! Буквально дословно — вплоть до той самой «холодной воды»!

Ведь ранним утром, по ощущениям часов в шесть, не позже, по Академии снова разнесся уже знакомый нам глухой удар колокола. Только на сей раз вряд ли его снова издавал настоящий колокол с борта безымянного корабля — уж скорее громкоговорители внутри Академии, хотя звук был один в один. Не удивлюсь, если это на самом деле хорошая запись того самого громогласного колокола, которую использовали как сигнал к побудке.

Так вот, когда этот самый раскат медного грома прокатился по коридорам Академии, больше половины первокурсников, включая меня и всех тех, кого я вчера предварительно определил в простолюдины, сразу же проснулись и повскакивали со своих кроватей. За себя я могу сказать, что такие ранние подъемы по «шухеру» для меня были привычным делом, по крайней мере, ощущалось это именно так. С простолюдинами тоже все понятно — им не привыкать вскакивать ни свет, ни заря, ведь работа не ждет. Выглядели многие из них не очень хорошо — вчерашние возлияния явно теперь давали о себе знать, — но изо всех сил крепились и делали вид, что они в полном порядке.

А вот аристократы, которые тоже моментально, вызвали у меня некоторое удивление и даже уважение. Правда их было немного — всего-то десяток, но я с удовольствием увидел среди них Антона Агатова, у которого сна не было ни в одном глазу, будто он и не спали вовсе, и в очередной раз убедился в том, что не ошибся с выбором. Алина спала в другой спальне, в девичьей — все-таки какое-то разделение, хоть и по половому признаку, тут присутствовало, — но я был уверен, что она, как и брат, проснулась сразу же по «будильнику», если не раньше.

Все остальные аристократические детишки, явно не привыкшие вставать по будильнику, да еще и раньше полудня, свое получили сполна. Ведь буквально через минуту после того, как затих гул колокола, дверь в нашу спальню резко, будто от пинка, распахнулась, и внутрь вошел Стуков. Уже в полной форме, точно такой же, в какой он был вчера, и единственное отличие — он тащил за собой длинный толстый шланг с медным наконечником.

— Так-так… — произнес он с плохо скрываемым удовлетворением, оглядывая спальню. — Меньше, чем я надеялся… Так даже лучше!

И, не теряя времени даром, Стуков повернул медный барашек на шланге, и мощная струя воды ударила в ближайшую кровать, на которой все еще дрых отпрыск кого-то из аристократов!

Да уж, насчет «холодной воды» я был более чем прав…

Аристократ, чьего имени я не запомнил (да, собственно, и не знал) завопил, моментально проснулся и попытался то ли вскочить, то ли выплыть из потоков холодной воды. Сделав несколько непонятных, но очень резких и отчаянных движений, он в конце концов запутался в мокрой простыне и с грохотом упал на пол.

— Первый пошел! — удовлетворенно заявил Стуков, и перевел струю воды на второго засоню. Он уже успел проснуться, и осоловело моргал, приподнявшись на локте, явно не понимая, что происходит, но его это не спасло. Тугая струя воды ударила ему в грудь, разлетаясь яркими брызгами, и буквально смысла курсанта из его лежбища, выбрасывая на пол, как мертвого кита — на берег.

— Второй пошел! — еще больше развеселился Стуков и перевел струю дальше.

— Я встаю, встаю! — заорал третий, путаясь в простыне, но его это не спасло. Поток воды сбросил его на пол тоже, а Стуков даже снизошел даже до того, чтобы дать свой комментарий:

— А я помогу вам встать! Я же тут именно для этого!

В итоге все засони оказались мокрыми до нитки — даже те, кто успел спрыгнуть с кровати и сделать вид, что они вовсе даже и не спали ни разу. Стукова не проведешь — он явно запомнил всех, даром что у него была на это всего секунда, прежде чем он повернул вентиль на кране. Фотографическая память у человека, что уж теперь…

— Не имеете права! — завопил один из аристократов, что получил свою порцию холодной воды самым последним.

— Фамилия, курсант! — Стуков тут же ткнул в его сторону шлангом, отчего аристократишка отчетливо дернулся, и, стукнув зубами то ли от холода, то ли от страха, что его снова обольют, ответил:

— Д… Довлатов! Дмитрий Довлатов!

— Так вот, курсант Довлатов, в стенах этой Академии я, как куратор вашего курса, имею право на все, что угодно! — отчеканил Стуков. — По крайней мере, все то, что не является травмоопасным! И если кого-то такое положение вещей не устраивает, вы знаете, где выход! Документы ваши пришлем по почте! Так что, есть желающие⁈

Довлатов потупился и ничего не ответил. Точно так же как ничего не ответил никто другой из мокрых аристократов. Поджали губы, сощурились, гневно глядя на Стукова и явно вынашивая в голове план мести, но ничего не ответили.

— Вот и славно! — кивнул капитан. — И запомните, здесь вам не дом! Никто тут с вами нянчиться не будет! Вы поступили в Академию, а значит расписались в том, что собираетесь связать свою жизнь с морской стражей! А морская стража это не только и не столько почет, слава и деньги, как вы все думаете! Это еще и лишения, трудности, и самое главное — жесткая, порой даже жестокая, дисциплина! И это первое, чему вы научитесь в стенах нашей Академии — соблюдать эту самую дисциплину! В противном случае, как я уже сказал — вы все знаете, где выход! Вы все вчера через него сюда вошли! Вопросы есть?

Все промолчали. Вопросов никто не имел.

— Вот и отлично! — Стуков довольно кивнул. — В таком случае через пять минут все должны быть готовы пройти на завтрак! Время пошло!

За пять минут мокрые аристократы, конечно, никак не могли высушить свои кровати, да и сами высушиться тоже вряд ли успели бы. Поэтому они просто переоделись в сухое и пошли на завтрак с мокрыми волосами. А учитывая что у многих из них эти самые волосы были довольно длинными, всяко длиннее, чем мой почти-что-ежик в сантиметр длиной, выглядело это довольно необычно. Вообще странно, что от курсантов не потребовали привести прически к какому-то единому стандарту, мне почему-то казалось, что это должно быть обязательным требованием. Но нет — короткие стрижки были только у простолюдинов, ну и у меня, конечно. Аристократы же павлинились кто во что горазд — у кого длинная, почти до задницы, тонкая коса, у кого стильный зачес, непонятно как остающийся целым после сна — наверное, не обошлось без мариновых укладочных средств. Даже Антон Агатов, даром что скептик и прагматик до мозга костей, все равно имел скорее сильную, нежели функциональную стрижку — выбритые виски и более длинный центр, зачесанный к середине на манер ирокеза-недоросля. Тоже, кстати, ни капли не помялся за всю ночь.

Выстроившись по указанию Стукова в колонну по двое (рядом со мной предсказуемо возник Антон), мы вышли из мужской спальни, и тут же к нам пристроилась колонна девушек-первокурсниц. Она была намного меньше нашей — всего-то четыре раза по два, но ничего не поделать. Это все же Академия морской стражи, а не институт благородных девиц, так что логично, что женщин сюда берут неохотно, даже если от желающих нет отбоя.

Возглавляла девушек молодая женщина с очень строгим выражением лица, которую я в первый раз видел. Она так сильно поджала свои и без того тонкие губы, что скулы заострились до бритвы и, казалось, сейчас прорежут тонкую бледную кожу женщины.

Судя по тому, как она молча кивнула Стукову, это куратор женской половины, вернее, женской трети, первого курса. Но это я отметил краем глаза, а сам нашел среди девушек Алина и убедился, что ее волосы сухие. Что и требовалось доказать.

Удлинившейся колонной мы спустились в столовую, где оказались самым первыми — видимо, существовало какое-то расписание прибытия разных курсов в столовую, чтобы курсанты не толкались плечами в дверях. Разумно, учитывая общее количество учащихся, но как-то несправедливо — получается, кто-то имеет возможность поспать чуть подольше, пусть даже на пять минут.

Впрочем, если особенно заспавшихся и на втором и на третьем и на всех последующих курсах будят так же, как нас, то слова о несправедливости я, пожалуй, заберу обратно.

В столовой нас ждал второй за сегодня сюрприз, и заключался он в наполнении столов. Понятное дело, что ожидать второй раз такого же пира, как вчера, или хотя бы даже остатков от него, не стал бы и самый отъявленный оптимист… Но то, что курсанты видели на столах сейчас, многих из них буквально повергло в уныние.

В простых алюминиевых, местами поцарапанных, тарелках исходила паром густая чечевичная похлебка с кусочками бекона. Хорошо знакомое мне блюдо, которое Валентина готовила едва ли не каждый день, и получалось оно у нее, надо сказать, чрезвычайно вкусным. И настолько же неаппетитным на вид, особенно если ты — потомственный аристократ, привыкший к рябчикам, фаршированным виноградом, фаршированным анчоусовым фаршем.

Похлебка была поровну, как будто с помощью лазерного уровня, разлита по тарелкам, и на каждые четыре тарелки приходилось большое блюдо с черным хлебом, дополненным почему-то луком и селедкой. Они просто лежали рядом, как будто предполагалось все это дело резюмировать штофом ледяной водки, но сегодня никакого алкоголя на столе, конечно же, не наблюдалось. Сегодня вместо алкоголя возле каждой тарелки стоял стеклянный граненый стакан в железном подстаканнике, совсем как в поездах из памяти моей прошлой жизни! И в этих стаканах, совсем как в моей прошлой жизни, парил крепкий до непрозрачной черноты, чай, а рядом лежали два кубика белоснежного сахара, будто диковинные кости без единой точки, с какой стороны ни глянь.

Простолюдины смотрели на этот завтрак, не идущий ни в какое сравнение со вчерашним пиром, со спокойствием, а некоторые — даже и с осторожной радостью. Видимо, они не понаслышке знают, что такое недоедать… А если вспомнить вчерашний день и понять, что почти все из них это именно те, кто налегал на вино, эта теория даже становится правдоподобной. Половина из них до сих пор выглядит как сухопутная крыса, впервые узнавшая, что такое качка в трехбальный шторм, но тем не менее на еду смотрят жадными голодными глазами, в которых прямо видна борьба плохого самочувствия и нежелания упустить ни единой полагающейся им калории.

Я тоже отнесся к такой перемене блюд спокойно — я-то прекрасно понимал, что вчерашний пир это разовое мероприятие, и повторится он не скоро, самый минимум — в конце года. Ну а после эффектного пробуждения аристократических детишек это было даже логично — ожидать, что руководство Академии попустит их еще разок, на сей раз более изящно.

И это сработало. Сработало именно так, как, полагаю, руководство и задумывало. Аристократы, глядя на простую, без изысков, еду, через одного морщили носы и кидали на Стукова недовольные взгляды. Те, кто носы не морщил, лишь удивленно разводили руками и оглядывались по сторонам, будто надеялись, что это какая-то шутка и сейчас из дверей кухни выпрыгнут повара с воплями про розыгрыш и скрытые камеры. Ну и с подносами такой же еды, как вчера была, конечно же, тоже, как без этого.

Из аристократов лишь три человека не выказали своего «фи» — Антон, Алина, и еще один смуглый парень с пронзительным злым взглядом и короткой, даже короче, чем у меня, стрижкой. Он же первым и сел за стол, и взял в руки ложку, опередив меня буквально на половину секунды. Надо будет присмотреться повнимательнее к этому парню, он явно не чета этим полумокрым неженкам, хоть и формально относится к ним.

— Серьезно? — брезгливо спросил один из них, глядя на парящие тарелки. — Предполагается, что мы будем это есть? Что за свиной корм!

— Кто не хочет — может не есть! — моментально отреагировал Стуков. — У остальных двадцать минут на прием пищи, время пошло!

— Между прочим, подобное блюдо, несмотря на свой неказистый вид, весьма неплохо подходит для завтрака! — заявил другой аристократ, в очках, кажется, Аристарх.

Он, кстати, несмотря на свой тщедушный внешний вид типичного задрота не оказался жертвой холодного душа от Стукова, потому что успел вскочить буквально за секунду до того, как капитан появился в дверях.

— Чечевица и мясо содержат много белка, что отлично скажется на долговременном чувстве насыщения, и поможет продержаться до обеда. — придерживая очки, чтобы не упали, Аристарх нагнулся над тарелкой с похлебкой, и задумчиво ее изучал. — Медленные углеводы дают стабильный уровень энергии без резких скачков сахара в крови. Также в блюде много клетчатки, что полезно для пищеварения, и почти четверть дневной нормы железа! Да что там — это отличное блюдо для завтрака!

И, подведя итог собственным размышлениям, очкарик сел за стол и взялся за ложку. Зачерпнул похлебки из тарелки, внимательно посмотрел на нее и вздохнул:

— Хотя выглядит, конечно… На любителя.

— Ну вот и жри ее тогда, раз любитель! — беспомощно огрызнулся кто-то из аристократов, но никто его не поддержал.

Вернее, еще трое мокрецов его все же поддержали, но молча. Они просто сели на краю стола и демонстративно не притронулись к еде. Так и просидели все двадцать минут, скрестив руки на груди и всем своим видом выражая отвращение. Среди них, кстати, был и тот самый Довлатов, что уже один раз пытался качать права. Ох и проблем от него будет, чует мое сердце…

Кстати, отказались от еды они очень напрасно. Похлебка была как всегда великолепна, да и все остальные продукты от нее не отставали. Хлеб, хоть и черный, оказался мягким и душистым, нарезанный кольцами лук — маринованным и хрустящим, совсем не злым, а селедка — малосольной и до того мягкой, что буквально растворялась прямо на языке!

Да уж, блюда тут, может, и простые, но готовили их с душой и только из самых качественных ингредиентов. Не травить же аристократов червивой солониной и сыром, сравнимым твердостью со шпангоутами!

Многие аристократы тоже распробовали блюда и сейчас вовсю орудовали ложками — особенно Аристарх и тот, со злым взглядом. Алина и Антон никуда не спешили, они даже ели как роботы, почти синхронно поднося ложки ко рту и медленно, вдумчиво, пережевывая каждый кусочек. Казалось, они даже считают, сколько именно раз сомкнут зубы, прежде чем проглотить.

И все же нашлось среди избалованных детишек несколько особей, которые до последнего кривились от еды. В основном, это были те, кто вчера, как банальные простолюдины, нахреначился вина и сегодня болел птичьей болезнью. Но если простолюдины, зная что такое жизнь впроголодь, запихивали в себя еду несмотря ни на что (и правильно делали, кстати, ведь это на самом деле лучшее средство от похмельного синдрома), то аристократы морщили носы и брезгливо, одним пальчиком, отодвигали от себя тарелки, едва ополовинив их. И только и делали, что хлебали чай, пытаясь хоть немного смочить пустыню, образовавшуюся во рту после вчерашних возлияний.

Пока мы ели, в столовую начали подтягиваться другие курсы, и рассаживаться за свои столы. Я улучил момент и осмотрелся — оказалось, что у них на столах все в точности то же самое, что у нас. Получается, никаких поблажек они не получают, даром что старшекурсники.

Что ж… Может, в Академии все не так уж и плохо, как я боялся.

Ровно через двадцать минут, когда все, кто был голоден, уже успели опустошить тарелки, вернулся Стуков, на ходу вытирая рот салфеткой — он завтракал где-то отдельно.

— Тарелки в руки и за мной! — велел он, и все без вопросов выполнили указание. Особенно весело это выглядело у тех неженок, кто так и не притронулся к еде — теперь им приходилось нести все аккуратно, чтобы не разлить. Не сомневаюсь, что их тут же заставят убирать, если это произойдет.

Остальным, кто не выпендривался, было проще, причем настолько проще, что они даже без указания расхватали общие тарелки из-под хлеба и селедки, чем вызвали одобрительную усмешку Стукова. После этого мы стройной колонной проследовали к отдельно стоящему столу, оставили на нем грязную посуду, и покинули столовую вслед за капитаном.

Он снова привел нас к дверям спальни, на которую в наше отсутствие кто-то закрепил лист бумаги с рукописным текстом.

— Это ваше расписание! — Стуков ткнул пальцем в лист. — Оно будет обновляться каждый вечер, и только от вас зависит, будете ли вы знать расписание на следующий день, или нет! «Я не знал», «Я не видел», «Я не заметил» не является уважительной причиной для пропуска занятий! Всем все понятно?

— Да… — нестройно ответил строй первокурсников, но Стукову этого было достаточно:

— Отлично! В таком случае кру-гом! На первое занятие по стрельбе ша-гом марш!