Тьма. Том 8

Интерлюдия I

К юго-западу от Ишима, за условной чертой, где кончались обжитые земли и почти начинались владения Тьмы, лежала степь. Бескрайняя и суровая, раньше она давала приют кочевым племенам. До тех пор, пока однажды из монгольских степей не пожаловали отродья.

Но и сейчас, как и тысячу лет назад, на этих землях случаются яростные схватки. Например, ранняя весна вступает в жестокую битву с зимой. С юга, из-за барьеров Тьмы, прорываются тёплые сухие ветра из пустыни Каракумы. И эти ветра не несут с собой влаги или свежести. Скорее, они похожи на дыхание гигантской печи: иссушающее и настырное.

Под этим напором снег не просто тает, а будто испаряется, обнажая промёрзлую потрескавшуюся землю. Там, где сугробы были особенно глубоки, появляются промоины, и уже по ним бегут, торопясь и звеня, первые ручьи.

По едва заметной дороге, разбитой колёсами машин и копытами лошадей, брели двое путников. Их вид был настолько нелеп в этой дикой местности, что сторонний наблюдатель мог бы решить, будто они только что сошли с трапа самолёта. И, естественно, не здесь, а на окраине какого-нибудь крупного цивилизованного города.

На одном был элегантный, но слишком лёгкий для здешней погоды плащ, и городские туфли, размокшие и покрытые грязью. На другом — тонкое пальто и фетровая шляпа, неспособная защитить от местного колючего ветра. В общем, оба они выглядели так, будто направлялись на светский раут, а не в гиблое пограничье с землями Тьмы. Однако их, кажется, это не смущало…

Первый мужчина, с гордым длинноносым профилем, шёл с привычной, почти прогулочной уверенностью. Его кучерявые волосы были в беспорядке, но взгляд оставался острым и оценивающим.

Второй мужчина, высокий и худощавый, с благородной внешностью выходца из древнего рода, очень старался не отставать. Жаль, ему мешали отросшие тёмные волосы, которые развевались на ветру и, несмотря на шляпу, лезли в глаза.

Они шли долго, почти не разговаривая. Экономили силы. Наконец, кучерявый молча указал на большой камень у обочины, единственное приметное место для отдыха. Мужчины уселись на него и на пару минут замерли, устало глядя перед собой.

— Не могу поверить, что моя семья от меня отказалась… — снимая шляпу, наконец, глухо проговорил тот, что с длинными волосами.

И провёл рукой по лицу, незаметно смахивая пыль. Вымотался он куда больше кучерявого, но очень старался не подавать виду.

— Твоя семья, Базилеус, попросту оказалась умнее тебя. Они сразу поняли, что задумал старый автократорос… — усмехнулся в ответ Ливелий.

— Да? А что он задумал? — Базилеус поморщился, но вовсе не от того, что созерцал промозглую степь перед собой.

Вспомнилась та встреча с правителем, омывшая его и Ливелия волнами позора.

— То, о чём догадались все, кто присутствовал в зале. Кроме, видимо, тебя и самых наивных придворных, — Ливелий равнодушно пожал плечами. — Нам недвусмысленно дали понять: восстановление сети — задача второстепенная. А на самом деле, нас просто-напросто сослали…

— Но зачем⁈ — возмутился Базилеус, даже смяв в руках шляпу.

— В угоду политическим играм, друг мой. В угоду политическим играм, — Ливелий усмехнулся. — Впрочем… Автократорос же намекнул, как можно всё исправить.

— Удиви меня!.. — буркнул Базилеус.

— Нужна голова этого выскочки, Седова-Покровского. И ради этого можно, и более того, нужно, задействовать все ресурсы и силы, оставшиеся у нас в этом проклятом месте. Мы — козлы отпущения, которым дали последний шанс искупить вину вражеской кровью. Автократорос показал знатным родам Рима, что слышит их голоса. А нам показал, что ценит наши усилия, но вынужден уступить. Он подарил нам жизни. Своим врагам — нашу ссылку. А себе — сплошные выгоды вне зависимости от того, справимся мы или провалим задачу. Красиво, не правда ли?

В ответ Базилеус помолчал, разминая замёрзшие пальцы. Но если бы кто-то заглянул ему в лицо, то прочёл бы по губам много новых греческих слов, которые обычно не преподают в пандидактионах других стран, потому что слова эти нельзя печатать в книгах.

— И чем же этот русский дворянин так насолил автократоросу? Лично ему? Кроме того, что вернул украденное, что, в общем-то, было его правом? — наконец, взяв себя в руки, спросил Базилеус.

— Он «неудержимый», друг мой… — пояснил Ливелий, и в его голосе впервые прозвучали нотки подлинного уважения, смешанного с досадой. — Такие, как он, появляются очень редко. Они ломают установленный порядок. Они рушат гениальные планы вроде нашего. И всё это лишь потому, что наши дела мимолётом их коснулись. Сама их жизнь — вызов для таких, как автократорос Гомер. Они — кровь от крови случайности, плоть от плоти удачи… И гроза, которую нельзя игнорировать, иначе молния подпалит тебе задницу.

Он ещё немного помолчал и добавил:

— И они должны быть стёрты с лица этого благословенного мира. Во имя порядка и процветания!

— Сам-то в это веришь? — со скепсисом спросил Базилеус.

— Нет… — честно ответил Ливелий. — Но очень хочу обратно в Империю. Ты даже представить не можешь, как я успел возненавидеть снег!.. И Русское царство вместе с ним!..

Базилеус тяжело вздохнул, глядя на свои туфли. Они были не менее размокшие и «убитые», чем у старшего коллеги.

— С такой-то поддержкой с Родины, нам впору не убийством Седова-Покровского заниматься, а думать, как бы к нему на службу попасть… — наконец, изрёк он.

Он произнёс это с горькой иронией. Но, встретившись взглядом с Ливелием, смутился и потупился, стараясь сгладить резкость своих слов:

— Я… Я просто к тому, что ситуация выглядит абсурдной… И очень плохой для нас…

Ливелий внимательно посмотрел на младшего товарища. В его глазах мелькнула искорка не то что бы интереса, а холодного, стратегического расчёта.

— Знаешь, это… Это неплохой план! — произнёс он, задумчиво обхватив подбородок рукой. — План «Бета». Сначала втереться в доверие, изучить изнутри, найти слабое место… Элегантно! Жаль, он знает нас в лицо. И, полагаю, хорошо запомнил. Так что нет, Базилеус… К сожалению, не получится.

С этими словами Ливелий тряхнул головой, будто выбрасывая из неё ненужные мысли. А затем, выпрямив спину, энергично встал с камня и снова тронулся в путь, лишь на секунду обернувшись назад. Его грязные мокрые туфли уверенно ступали по раскисшей дороге, а фигура излучала неиссякаемую твёрдость духа.

А вот Базилеус, подобной твёрдостью не отличавшийся, ещё чуть-чуть посидел на камне. После чего с тяжёлым вздохом встал и, побредя следом, едва слышно пробурчал себе под нос:

— Вообще-то это не план был… А предложение…

Ливелий, ушедший на добрый десяток шагов вперёд, остановился и обернулся. Его обострённый слух всё-таки уловил шёпот, который должен был унести ветер:

— Что ты сказал, друг мой?

Базилеус вздрогнул и сделал вид, что отряхивает пальто:

— Ничего, Ливелий. Показалось тебе. Просто ветер тут свистит…

Он не видел, как уголок губ его спутника дрогнул в лёгкой улыбке. Задумавшись лишь на секунду, Ливелий снова повернулся к дороге, уходящей в бескрайнюю безжалостную степь.

Они шли ещё около часа. В ногах медленно накапливалась усталость. Зато стало немного теплее. Жаль, ветер не утихал, лишь сменил направление. Теперь он дул с востока, принося запах мокрой земли.

Внезапно Ливелий остановился. Странно, но там, где он встал, не было ни столба, ни руин, ни одинокого дерева. Лишь безымянный перекрёсток двух таких же разбитых и почти невидных дорог.

— Мы на месте, — констатировал он, и его голос звучал глухо в завываниях ветра.

Базилеус огляделся, пытаясь найти какой-нибудь ориентир. Его взгляд скользнул по безжизненному горизонту, по грязи под ногами, по редким чахлым кустам…

— И где наш связной? — спросил он, сдерживая раздражение. — Когда он нас отсюда заберёт?

От усталости это прозвучало резче, чем хотелось бы.

— Сегодня, — всё так же спокойно ответил Ливелий, засовывая руки в карманы.

Базилеус посмотрел сначала направо, потом налево… Весь его вид выражал немой вопрос. До конца «сегодня» оставалось ещё несколько часов. И провести их среди голой степи, под пронизывающим ветром, было не лучшей перспективой.

Отвернувшись, он поплотнее запахнул пальто и начал, чтобы скоротать время, бесцельно бродить по краю дороги. В то время как Ливелий продолжал стоять с уверенным видом человека, ожидающего трамвай на городской улице.

Базилеус даже подумал, что наткнись на них сейчас русский военный разъезд, Ливелия бы точно расстреляли. На всякий случай. Слишком уж неуместным и чуждым он здесь выглядел.

Время тянулось мучительно медленно. Даже тучи начали мало-помалу рваться, пропуская косые лучи заходящего солнца. И вот, спустя, казалось, целую вечность, на востоке послышался рокот мотора.

Из-за пологого склона выполз тёмно-синий автомобиль. Может, и не новый, но ухоженный. И, как и сами Базилеус с Ливелием, не предназначенный для сельских дорог.

Колёса взбивали фонтаны жидкой грязи, а кузов заметно раскачивало на ухабах. Подпрыгивая, машина подкатила к скрытням и остановилась в двух метрах. Дверь со стороны водителя открылась, и из неё вышел мужчина.

Лет сорока, с аккуратными русыми волосами, зачёсанными набок. Его костюм был чистым, но не слишком богатым — скорее, как у дьяка или управляющего средней руки.

Окинув взглядом размокшие туфли и грязную, но элегантную одежду ромеев, он, видимо, окончательно убедился, что попал по адресу.

— На севере уже весна, — сказал мужчина.

— Раз на севере весна, то на юге осень! — невозмутимо ответил Ливелий.

Мужчина кивнул, и его напряжённые плечи слегка расслабились.

— Пётр Саворусов, — представился он, открывая заднюю дверь. — Прошу…

Не говоря ни слова, Ливелий и Базилеус забрались внутрь. А Саворусов сел за руль и, развернув автомобиль, повёз их обратно на восток, откуда только что прибыл.

Первые несколько минут ехали в тишине, лишь подпрыгивая на кочках. Наконец, Саворусов бросил взгляд в зеркало заднего вида.

— Как добрались? — спросил он, похоже, больше из вежливости.

Ливелий, глядя в окно на мелькающие унылые пейзажи, ответил с лёгкой усмешкой:

— Если бы не сопутствующие потери, просто отлично…

Саворусов промолчал, но по его затылку было видно, что он обдумывает услышанное. А минуту спустя он снова посмотрел в зеркало, и в его глазах мелькнуло понимание, смешанное с суеверным страхом:

— Простите моё любопытство… Это не вы, случаем, причастны к той авиакатастрофе над Хвалынью?

Ливелий медленно повернул голову и встретился с его взглядом в зеркале. Лицо ромея было абсолютно бесстрастным.

— Не ваше дело, — произнёс он мягко, но так, что в салоне вдруг похолодало.

Саворусов нервно кивнул и, сжав пальцами руль, уставился на дорогу. Больше вопросов он не задавал. А ещё спустя полчаса молчание нарушил Ливелий, решив, видимо, развлечь себя полезным для дела разговором:

— Итак, докладывайте. Что осталось от нашей сети в Ишимском княжестве?

Саворусов вздохнул так тяжело, будто этого вопроса он и боялся:

— Практически ничего. Рода, что работали на вас десятилетиями, почти вырезаны. Лихих людей, на которых мы опирались, опричники тоже проредили вдоль и поперёк. Наш тайный путь через старые форпосты наглухо перекрыт. А большинство тайных складов найдены и зачищены.

Он на мгновение замолчал, собираясь с мыслями. А потом добавил:

— Скорее всего, во всём этом виноваты контрабандисты и кто-то из дворянских родов, вздумавших якшаться с тёмным здесь, в Ишиме. Контрабандисты попытались убрать род Седовых-Покровских. А когда глав родов вызвали в кремль, тёмный решил убить князя Дашкова. Именно после этого власть ударила по всем задействованным родам.

Ливелий медленно перевёл взгляд на Базилеуса. Тот, сидевший у другого окна, скептически сморщился, как будто услышал нелепую шутку.

Ливелий же лишь едва заметно покачал головой, в его глазах читалось нечто среднее между досадой и мрачным удовлетворением.

— Седов-Покровский… — произнёс он тихо, растягивая фамилию. — Он повсюду, как неприятный запах…

А затем снова повернулся к Саворусову:

— Пока мы едем, сделайте, пожалуйста, более подробный доклад. Начните с того, что вам известно об этом роде и их недавней деятельности. Нас интересуют даже самые мелкие детали…

Комната, где сидели трое мужчин, занимала верхний этаж одного из ишимских особняков. Из окна открывался вид на пропылённые улицы, далёкие высотки и отсвет фонарей городского сердца.

Обстановка в комнате дышала противоречиями. Вся мебель — массивный дубовый стол, кресла с высокими спинками, резной буфет — когда-то была добротной и дорогой. Теперь же обивка кресел лоснилась на углах, на столешнице виднелись царапины, а бронзу светильников покрывала матовая патина.

А на всё это с портретов укоризненно взирали люди в старинных одеждах.

Атмосфера за столом тоже была тягостная. Саворусов сидел, сгорбившись. Его бегающий взгляд кричал о желании провалиться сквозь землю. А Ливелий, откинувшись на спинку стула, барабанил пальцами по столу.

От него во все стороны плескало раздражение, отчего воздух в комнате казался гуще. Базилеус, напротив, едва сдерживал улыбку. И паника Саворусова, и ярость Ливелия казались ему гротескным фарсом. Изображая безразличие, он смотрел в окно на копошащийся внизу город. Однако уголки его губ непроизвольно подрагивали.

— … Именно так. Ваша выходка стоила нам неплохого союзника, — голос Ливелия был ровным, но каждый звук жалил, как острое лезвие. — Двусердый, пусть и не самого высокого ранга. Дворянин, пусть и из захиревшего рода. Его можно было ввести в доверие к местной знати, сделать своей надёжной опорой. А когда Скороходный окреп бы и занял своё место, пусть и не самое высокое, через него мы могли бы начать восстанавливать тайный путь. А вы что сделали?

— Я… Я не виноват! Я испугался! — вырвалось у Саворусова.

Он развёл руками, словно пытаясь отгородиться от обвинений. И вновь начал поспешно оправдываться.

— Приказов от вас не было! И вообще никаких вестей! После провала в Покровске пропали все возможности связи, и я был, как слепой котёнок! Я растерялся и… И решил убрать угрозу! Пока она не стала ещё опаснее! Этот Седов-Покровский, он везде суёт свой нос, он…

— Он просто есть… — Ливелий не повысил голос, но его слова прозвучали, как удар хлыста. — А вот Скороходова у нас больше нет.

Саворусов поник, а ромейский скрытень продолжил:

— Нужно было затаиться и не отсвечивать. А вы вместо этого потратили последнюю дельную карту, которую мы имели в дворянской колоде…

Голос Ливелия становился всё громче. А Саворусов, затравленно озирался, словно искал глазами выход. В его взгляде читалась отчаянная внутренняя борьба: что ещё можно бросить к ногам разгневанных скрытней, чтобы сохранить шкуру?

И тут его взгляд упал на старый сейф, вмурованный в стену и так хорошо спрятанный, что после смерти отца не сразу удалось найти.

— Хорошо! Хорошо, я виноват! — поднял он руки в умиротворяющем жесте. — Признаю! Растерянность привела к глупой ошибке… Не держите зла, нобилисимы… Но у меня есть ценные сведения! Птичка в клювике принесла кое-что интересное!

Ливелий прищурился, его пальцы перестали барабанить. И даже Базилеус, оторвавшись от окна, с любопытством повернулся к столу.

— История с Седовыми-Покровскими не просто так заново закрутилась! — затараторил Саворусов, видя, что хоть чем-то зацепил ромеев. — Забеспокоились контрабандисты старой закалки. Они начали тихую охоту на весь род. Потому что… Я не смог узнать причину сразу. А потом, когда рода контрабандистов были разбиты, удалось выяснить. В новом особняке Седовых-Покровских нашли тайник. Очень старый. Именно он всех взбудоражил. Этот тайник принадлежал контрабандисту, который работал на вас в конце девятнадцатого века… Как его звали-то? Ев… Евлампий!..

На этом имени Ливелий, обычно невозмутимый, дёрнулся, будто его ударили током. Лицо ромея побелело, а ногти скрежетнули по столешнице.

— Тайник Лампы? — перебил он, и его голос сорвался на полуслове. — Евлампия Сергеевича Полотно?

Саворусов, удивлённый настолько бурной реакцией, растерянно заморгал.

— Да… Да, кажется, так его полностью звали…

Ливелий впился в него взглядом. Голос ромея, когда он заговорил снова, стал низким и хриплым, а громкость снизилась почти до шёпота:

— Что нашли в тайнике?

Прежде чем Саворусов успел открыть рот, вмешался Базилеус. Он с любопытством разглядывал бледное, как полотно, лицо своего начальника.

— Ливелий, а почему ты так… встревожен? Что важного в каком-то старике из девятнадцатого века?

Ливелий медленно перевёл на него взгляд. В его глазах не было ни раздражения, ни гнева — лишь ледяная бездонная пустота, в которой читалось осознание катастрофы.

— Именно через «Лампу» была первая неудачная попытка переправить к нам «кое-что». Архивы. Черновики… Расчёты… Первую партию записей учёных Чжунго… — перечислил он.

— Тех самых? — уточнил Базилеус.

— Тех самых… — кивнул Ливелий.

На этих словах лицо Базилеуса, ещё секунду назад сиявшее любопытством, тоже резко побелело. Веселье испарилось, словно его и не бывало, сменившись таким же леденящим ужасом.

Младший ромей откинулся на спинку стула, беззвучно шевеля губами. В комнате воцарилась гробовая тишина. И слышно в ней было лишь тяжёлое дыхание Саворусова, не до конца понимавшего, что именно он сейчас рассказал.