Тьма. Том 8

Глава 15

Письмо, полученное Фёдором в Стопервом

1. Ты, помнится, спрашивал в нашу встречу про Тьму и её происхождение? Так вот, Серые земли — это первый шаг на пути к пониманию, Федя. Любой «неудержимый» рано или поздно приходит к тем же вопросам. Во всяком случае, пока может воспринимать мир так же, как другие люди.

И любой неудержимый приходит в Серые земли.

Пользуйся случаем, раз уж он сейчас выдался. Смотри по сторонам, пытайся понять закономерности. Ты не первый, кто идёт по этому пути. И даже не первый «неудержимый». Однако у тебя больше возможностей, чем у других двусердых. Помни: задавшись целью, ты оказываешься в сердце вихря событий, который сам вынесет тебя к нужной точке.

А Серые земли… Они действительно могут подарить знания о природе Тьмы. Если уметь смотреть. Не упускай эту возможность.

2. Кстати о «неудержимых». Даже сейчас ты в сердце вихря, правда, совсем другой истории. За твоей спиной мои люди чистят те авгиевы конюшни, которые образовались в Сибири. Это давно надо было сделать, да всё, знаешь ли, руки не доходили… А теперь дошли. Ну а за тобой идёт охота, пусть ты её пока и не ощущаешь. Тебя будут прощупывать на крепость, тебя будут выслеживать, тебя будут искать. И в Серых землях тоже.

Продержись до того дня, когда опричники тебя найдут. Они уже вышли на твой след, но перебои со связью мешают мне быть в курсе событий. В любом случае, за тобой будут приглядывать, сударь Седов-Покровский.

3. Я не стал оспаривать решение этого балбеса, Димы Дашкова, мечтавшего затащить тебя в зачистку. Всё-таки это, в первую очередь, тебе нужно, даже если ты об том ещё не ведаешь. Да и «точке 101» понадобится защита. Кстати, про зарождение гнёзд в Серых землях некоторые — кому очень надо — знали уже несколько месяцев. Так что не удивляйся.

Что касается записей… Если будет опасность их захвата греками, лучше сожги. И дневники, и греков. Но если греков не получится, то хотя бы дневники. Нам удалось подтвердить, что это оригинальные записи учёных из Чжунго. И, скорее всего, в них содержатся тайные отметки, которые греки пропустили. Да ромеи и сами это, вероятно, знают. Теперь знают. Так что не отдавай записи. Ни при каких обстоятельствах.

4. Да, это, дочь мою береги! В Серых землях хватает людишек, которые думают, что сделают большое и благое дело, убив кого-то из Рюриковичей. Так-то ясно, что просто глупые люди. Однако дочь я терять не хочу, так что не расслабляйся, надеясь только на её дружину. Будь добр, пригляди за ней. Особенно в Стопервом. Появились сведения, что на неё готовят покушение. Не первое в истории моей семьи, конечно… Однако пригляд с твоей стороны, неудержимый, не помешает.

PS. После прочтения сожги письмо! Пепел можешь не глотать, так и быть.

А вот пепел от дневников, если придётся их сжечь — развей, чтобы ни один умелец ничего из него не вытащил.

Твой Царь

Стоило прочитать четвёртый пункт, и я понял, что сам дурак, а ругаться на Сашу — последнее дело. Никто не мешал мне прочесть послание сразу, как получил его от «курьера». Нет ведь, отложил, решил, что дело несрочное… Вот и не был настороже.

Но признание своей толики вины не отменяло острого желания узнать, какая сволочь чуть не убила меня и Авелину. И пусть охотился этот неизвестный всё-таки, видимо, не за нами, но… Спускать такое я не собирался. Да и цесаревна мне глубоко симпатична, а методы тех, кто устроил взрыв — так же глубоко противны.

А значит, пообщаюсь в любом случае.

Поймав вопросительный взгляд Авелины, я сунул ей записку от царя. Раз уж нас постоянно мотает вместе, рука об руку, то и скрывать от жены ничего не стоит.

Собственно, Авелина и решила вопрос с уничтожением записки. Надо признать, полезных в быту плетений она знала на порядок больше. Вот и сейчас, прочитав письмо и снова вопросительно на меня посмотрев, мол: «Уничтожать или перечитаешь?» — получила утвердительный ответ, скомкала записку, сплела вокруг неё какой-то прозрачный шарик… И спалила прямо внутри. Получилось красиво. Как будто маленький костёр в мыльном пузыре.

Один только минус был у заклинания. Дым и пепел всё равно пришлось из шарика выпускать, прямо под неодобрительным взглядом охранника. Но я красноречиво посмотрел вокруг, разведя руками, и тот с тяжким вздохом махнул рукой. Ну а что, действительно в такой обстановке пенять на мусор?

Бетонная пыль покрывала коридор ровным слоем. Пусть мои щиты и не пропустили большую часть ударной волны, но дым и мелкую взвесь они удержать не могли. Так что… Местная радиоточка теперь нуждалась в срочном ремонте.

И не только я так считал. Вошедшая в коридор ведущая Анна с большой кружкой чая на мгновение остановилась… Обеспокоенно огляделась, нахмурила идеально красивый лоб в попытке понять, что здесь произошло, а затем уточнила:

— Я же только на завтрак отлучилась… А что случилось? Евгений какие-то не те вопросы задал Её Высочеству?

Видимо, завтракала Анна достаточно далеко, чтобы не услышать взрыв. Ну или взрывы здесь — привычное дело, и на лёгкую тряску никто в здании внимания не обращает.

Во вторую версию верилось как-то меньше. А вот в то, что при строительстве научного центра когда-то давно заложили большой запас прочности и звукоизоляции — куда больше.

— Нет, просто не только он захотел вопросы задать! — с вежливой улыбкой отозвался я. — Рвались сюда и другие страждущие…

— А-а-а-а! Вон оно чё… О-о-о-о! А вы же Седовы-Покровские! — обрадовалась Анна, приглядевшись ко мне и Авелине. — Не узнала в белой посыпке! Богатыми будете! Ка-а-ак я рада с вами, наконец, лично познакомиться, а не просто через стеночку глянуть! Можно пожать ваши руки?

Она тут же попыталась зажать под мышкой весь груз, что был при ней, включая кружку. Отчего, естественно, горячий чай выплеснулся… К счастью, Авелина не растерялась: успела создать плетение, которое заключило летящую вниз жидкость в сферу. Всё-таки бытовая магия — очень полезная штука.

— Ай!.. Ой!.. — побледневшая было от испуга Анна вновь просияла. — Спасибо!.. Вы простите, я иногда забываюсь!

— Подставляйте кружку! — улыбнувшись, предложила моя жена. — Вернём ваш чай на место.

— Вот это я понимаю, полезное колдунство! — с радостью одобрила Анна. — Лес-то жечь любой может. А вот чтобы пролитый чай поймать и в кружку вернуть…

— А кто, простите, лес жёг? — слегка напрягшись, удивился я.

— Так вы ещё не слышали? Завтра утром в новостном выпуске точно будет! — Анна посмотрела на коридор, на дыру в стене…

И тут же внесла поправку:

— Ну если этот выпуск новостей вообще будет… Охотники говорят, на юге кто-то из двусердых ехал. На него зверьё кидалось, а он огнём его, огнём… Ну и вот. Пожар на тысячу гектар пылает… Теперь думают, как тушить, и надо ли вообще…

На последних словах Анна, как заворожённая, медленно подошла к стене и заглянула в дыру, засунув эталонно-прекрасную голову аж по плечи. В результате чего обнаружила некие новые, неизвестные ей помещения и жутко возмутилась:

— Ну и кто мне говорил, что нельзя ещё одну комнату сделать⁈ Места, видите ли, здесь нет! А это что такое? Ну я ему!..

— Анна Базильевна, а Степана Ивановича нет. Его к городскому голове увели! — сразу же предупредил охранник.

— Конечно, очень вовремя его увели! Вон же, какое помещение нашлось! — Анна продолжила возмущаться, но тут в тупичок радиоточки вошёл её соведущий. — Саша, ну ты видел? Есть, оказывается, место для ещё одной комнаты!.. А Степан Иванович говорил, ничего нет!..

— О-о-у… — Александр Пискарёв обвёл взглядом помещение, посмотрел на меня, Авелину, попавших под выброс бетонной крошки ратников.

А потом спросил:

— А строительные работы обязательно было в рабочее время проводить? И вообще, Ань, ты согласовала эту дыру в стене со Степаном Ивановичем?

— Я-а-а-а⁈ — удивилась Аня и скорчила оскорблённое личико. — Вы меня за кого-то другого, видимо, принимаете, сударь!..

— А это тогда что? — Александр Пискарёв указал на коридор, трясясь от сдерживаемого смеха.

— Ты всё не так понял! — Анна экспрессивно взмахнула руками, и только стараниями моей жены, успевшей поставить «заглушку» на кружку с чаем, не облила кипятком окружающих. — Это верные подданные Рюриковичей рвались сюда, чтобы выказать почтение цесаревне!

— Да-а-а? — Александр Пискарёв заглянул в дыру и заключил: — Так рвались, что, похоже, и порвались. Или лопнули от переполнявших чувств. Никого из этих подданных не вижу.

— Ну ты же знаешь, такое бывает… Бум, и всё! — часто-часто закивала Анна, и только строгий взгляд моей жены предостерёг её от нового рискованного взмаха кружкой.

Вот уж точно, горячих кровей девушка, пусть и наполовину сибирячка. С другой стороны, для её работы такая экспрессивность — исключительно плюс, насколько я догадываюсь.

— Ага, ты на этих молодчиков из Нижнего намекаешь? — между тем, уточнил Пискарёв, и я тут же напряг внимание, надеясь на дополнительную зацепку. — Которые по бетону лопатами скребут?

— Не молодчики, а ватага «Утопцы в Волге»… — обиделась Анна, расстроив заодно и меня. — А то, что ты называешь «лопатами по бетону» — это отзвук баса. Ничего ты, Саша, в музыкальных новинках не понимаешь!..

— Да было бы что понимать… — отмахнулся Пискарёв, а затем вновь обратил внимание на нас и уже очень серьёзно спросил: — Надеюсь, никто не пострадал?

— Кроме рвавшихся сюда людей и нашей одежды, больше никто, — ответил я.

— Вот и хорошо! Тогда, значит, и черновик выпуска есть! — обрадовался Пискарёв. — Выходит, это у нас здесь так тряхнуло, что я на другом конце здания чуть яичницей не подавился?

— Ну если у вас тут больше ничего не взрывали, то да, — суровым тоном заметил один из ратников цесаревны.

— И где эти подрывники? — заинтересовался Пискарёв.

— Допрашивают их! — в коридоре появился главный редактор радиоточки, тот самый Степан Иванович. — Саша, Аня, а вы чего здесь делаете? У вас дневной эфир через пятнадцать минут. Идите готовьтесь!

— А мы уже и на завтра черновик придумали! — нашёлся Пискарёв.

— Степан Иванович! — округлив и без того большие глаза, Анна встала на пути главного редактора. — Помню я, вы мне комнатку не стали делать, сказали, нет пустых помещений! А это тогда что?

— Это? — главный редактор заглянул в дыру, и по его тоскливому затылку стало понятно: осваивать внезапно открывшуюся территорию ему совсем не хочется. — Это, Аня, межкомнатное пространство. А оно застройке не подлежит!

Пользуясь тем, что Лоскутова на миг опешила, он ловко обошёл её и поспешил в сторону своего кабинета. А пришедшая в себя девушка устремилась за ним, крича на ходу:

— Степан Иванович! Как не подлежит⁈ Это же наше, получается! Третий год жалуемся, что места не хватает, а застроить не можем?

— Дурдом… — заключил Пискарёв, улыбнулся всем и, пожав богатырскими плечами, двинулся следом.

— Дурдом… — ворчливо согласился охранник. — С тех пор, как этих двух скоморохов на работу приняли, один сплошной дурдом… Ни дня без шутовства…

Впрочем, он так улыбнулся, что становилось ясно: его всё устраивает. И, видимо, не только его, но и весь остальной персонал радиоточки.

Не успел я выкинуть из головы эту весёлую компанию, как в коридоре возникло новое лицо. Тот самый городской голова Стопервой, Тихон Игоревич Проскурятин, похожий на волка. В сопровождении Витала, главы Сашиной дружины.

Я вопросительно уставился на последнего. А тот признался хмурым голосом:

— Молчат.

— Да и пусть молчат! — буркнул Проскурятин, раздражённый и злой. — Мы точки сбора этого общества знаем, устроим им чистку… Совсем осатанели свободолюбцы эти, которые против царя…

— Если вы эти места знаете, то что же раньше не зачистили? Не думали, что пойдут на преступление? — уточнил я, на правах главного пострадавшего.

Ответом мне было молчание и очень мрачный взгляд. Значит, попал аккурат в точку. Правда, Проскурятин явно обиделся, ну да мне с ним детей не крестить. А вот подтолкнуть местную администрацию к верным выводам на будущее — это дорогого стоит. Не хватало ещё эдакую пакость под боком у Русского царства разводить.

А вот дальше, в разговоре, мне стоило смягчить позицию. Как минимум, чтобы мои доводы с гарантией услышали:

— Да и вообще, Тихон Игоревич, раз вы знаете, то и они могут знать, что вы знаете…

— И что вы предлагаете, Фёдор Андреевич? — по-прежнему мрачно покосился в мою сторону голова.

— Дайте мне с ними поговорить, Тихон Игоревич! — попросил я. — Мне они всё быстро расскажут.

— А если нет? — ещё больше нахмурился тот. — Да и, знаете, Фёдор Андреевич… Если переборщить, то допрашиваемые умереть могут, а ничего не расскажут!..

— Ребята в Ишиме говорили, что его благородие Фёдор Андреевич в этом деле понимает! — вступился за меня Витал.

— Даже не просите!.. — возмутился голова, ничуть меня не удивив.

Мало того, что в этом мире, в принципе, не особо привыкли воевать с людьми — в последнюю тысячу лет куда чаще с тварями… Так ещё и у этого старого волчары явно были свои принципы, один из которых, похоже — убивать только в бою, ну или казнить по закону. А второй, видимо — со своими преступниками разбираться самим, не подпуская чужаков. Что, в принципе, в маленьких городках и на Большой земле часто встречается.

А я здесь был тем самым чужаком. Ещё и обидел местного голову в самом начале общения. Ну да, каюсь, был зол и не подумал наперёд. Пришлось идти к цели напролом.

— Тихон Игоревич, я понимаю, у вас тут свои законы и правила… — примирительно заметил я. — Но как главный пострадавший я могу требовать участия в расследовании. И это работает даже у вас, разве нет?

Что-то я такое читал насчёт Серых земель. Всё же многие рода имели тут свои поместья и хорошо вооружённые дружины. И в местных поселениях старались лишний раз с ними не ссориться.

Видимо, память меня не подвела: на лице головы Стопервого отразилась тяжелейшая борьба. А чтобы легче было принять решение в мою пользу, я подкинул ещё аргументы:

— Так-то я не лезу. Но я ведь могу помочь. Узнать, так сказать, явки и пропуски. Много времени на это не потребуется. А дальше сами с ними разбирайтесь.

— Да леший с вами… Пойдёмте! — буркнул расстроенный Проскурятин.

Возможно, зря я тащу методы из мира Андрея в этот, чуть менее испорченный. Всё же, когда эти способы допроса распространятся дальше, их могут применить к кому угодно. В том числе, ко мне или моим родным. А в том, что методы распространятся, можно не сомневаться. Это к хорошему ещё пойди приучи, а плохому мы, хомо сапиенс, и сами отлично учимся.

Вот только молодые люди, которые передо мной сидели, вызвали в памяти Андрея воспоминания про других молодых людей. Таких же восторженных, продвигающих свои идеалы — и плевавших на сопутствующие жертвы.

Так мне и заявил их главный, восемнадцатилетний юнец, нагло ухмыляясь в глаза:

— Вы нам не нужны были. Мы пришли за жизнью дочери тирана.

— А раз мы вам не нужны, то зачем же и нас убивать? — пытаясь понять логику этих существ, задал я вопрос.

— А не надо было дружить с дочерью тирана.

Каюсь, зря спросил. И без того подозревал, каким будет ответ. Но пока ты просто догадываешься, что для некоторых, вполне благополучных на первый взгляд, людей, чужая жизнь — не больше, чем мусор, это одно. А когда слышишь собственными ушами — совсем другое.

Да, я мог бы добыть сведения куда менее жестоко. Однако после этого ответа, честно говоря, меня сорвало.

Вопрос справедливости наказания — один из самых скользких, на самом деле. Бывает, обиженный мстит куда более жестоко и изощрённо, чем сам был обижен. А самыми «справедливыми» оказываются соломоновы решения. Какими бы жестокими они ни казались.

Самым справедливым наказанием для этих юнцов было бы привезти сюда их семьи. И со словами: «Я пришёл за ответами не от них, а от вас. Но им просто не надо было быть вашими родственниками» — пытать их на глазах неудачливых подрывников. И делать это, невзирая на возраст и пол.

Вот только… Смог бы я после этого нормально спать? Или посмотреть в зеркало и сказать, что считаю себя нормальным человеком? Вероятно, нет.

И что остаётся? Остаётся только боль и страх, которые срывают шоры с глаз, разбивают розовые очки — и вышибают двери сознания, надёжно подпертые изнутри верой в собственную правоту.

Когда боль разрывает на части, когда челюсть сводит от крика, когда ты ощущаешь смерть совсем рядом. Смерть, перед которой равны все мы. И чьё холодное дыхание порождает страх, переходящий в тотальный ужас.

И тогда ты вдруг понимаешь: всё тлен. Убеждения, идеалы, власть, золото, недопечённые блинчики… Всё пустое. И в этот момент рядом с тобой стоит совесть, если ты, конечно, смог пронести её с собой до последнего вздоха. И не молчит, а ободряюще нашёптывает тебе: «Ты всё сделал правильно, парень».

А рядом с совестью — понимание, что жизнь прожита не зря. Если, конечно, ты и вправду прожил её не зря. И это понимание говорит тебе, что смерть — лишь очередной этап твоей жизни.

А ещё с тобой рядом могут быть твои родные и близкие. Если, конечно, они у тебя ещё остались. При рождении-то они у всех есть, а вот со временем… Когда как. Но если они есть, ты сможешь взглянуть на них и понять: после тебя в этом мире останется не пустота, а что-то или кто-то… Хотя бы добрая память о тебе.

Чем из этого могут похвастаться молодые идеалисты? Само собой, ничем. И чтобы отсрочить смерть, они будут говорить. Много и подробно.

Я тщательно вытер руки, отложил полотенце и взглянул на своих «уставших» собеседников. Пятерых молодых людей и двух девушек. Когда я пришёл, они встречали меня гордыми позами, холодно-презрительными лицами и горящими взорами. А теперь сидели сжавшиеся, в крови и соплях, заливаясь слезами и вздрагивая от каждого звука.

— Если вы мне соврали, я вернусь. И закончу то, что начал, — попрощался я, прежде чем выйти.

Естественно, они принялись слезливо заверять меня, что сказали чистую правду. Однако дослушивать я не стал: неприятно было. И молча вышел из выделенной для допроса комнаты.

Первое, что увидел — это полные ужаса глаза Тихона Игоревича и его помощника. Двух вроде бы суровых мужиков, которые, видимо, стояли под дверью во время допроса. И судя по тому, как Давид и Слава перекрывали доступ в комнату, эти двое местных очень хотели мне помешать.

Вот честно, хотелось «фейспалм» из мира Андрея сделать. Как воспитывать молодёжь, уберегая хотя бы от кардинальных ошибок — так нет. А как другие начинают их великовозрастных чадушек в чувство приводить, совмещая это с полезным делом — добычей информации — так сразу сопротивляются.

Нет, я люблю молодёжь, честно. Да и сам к ней как бы отношусь, несмотря на «добавочную» память Андрея. Но неужели непонятно, что либо ты воспитываешь своих детей, вовремя объясняя, в чём они неправы, либо они вырастут очень неприятными людьми. И тогда их будет воспитывать уже кто-то другой. Общество ли, полиция или вовсе каторга.

Я достал из кармана заляпанный кровью лист с полным списком убежищ «Общества Свободы» и протянул Проскурятину:

— Как и договаривались: явки, пропуски, имена и прочие секретные сведения. При этом все ваши преступнички живы, могут говорить, ходить — и даже не под себя. Да и ложку удержат, чтобы не напрягать тюремщиков и самим принимать пищу.

— Если бы я знал, как вы допрашиваете, не согласился бы никогда… — проговорил Проскурятин, забирая список и глядя на меня так, будто мечтает сжечь.

Да уж, не так я хотел запомниться в этом славном городке. Тем более, остальные жители Стопервого мне действительно понравились: прямые, храбрые и честные люди.

— Если бы я не выставил щиты на пути взрыва, у вас на руках была бы кровь. И моего рода, и ратников и, возможно, самой цесаревны. Из-за глупости этих молодчиков… — я кивнул себе за спину, на дверь комнаты, где остались юные преступники. — … Чья-то кровь сегодня всё равно пролилась бы. Так что… Считайте их кровь платой за спокойствие.

— А вас после такого совесть не мучает, Фёдор Андреевич? — уточнил Проскурятин, глядя мне в глаза.

— Если бы взрывом убило мою жену, мучила бы, что не уберёг. И если бы на моих глазах убило других хороших людей, тоже мучила бы. И даже если соратники этих молодых людей, — я снова кивнул на дверь импровизированной «допросной». — … что-нибудь снова взорвали бы, убив кучу народа, мучила бы. А за этих, которых я даже не особо покалечил, нет… Не мучает.

Давид и Слава, между тем, уступили пост у двери местным охранникам. И с облегчением во взглядах отошли в сторону.

— Откроете секрет? Как? — негромко спросил Тихон Игоревич, видимо, отчасти признавая мою правоту.

— Нет никакого секрета. Для меня попытка убийства — это убийство. Просто неудачное, — пояснил я. — А те, кто хотят убить меня или моих близких — мои враги. Вас бы мучала совесть, сударь, от того, что вы убили врага?

— За убитых врагов меня совесть никогда не мучает, но в открытом бою! — покачал головой Проскурятин, ещё раз подтверждая моё о нём впечатление. — Но не слишком ли просто вы смотрите на мир, молодой человек?.. Впрочем, это не моё дело…

Раскрыв заляпанный кровью список, он пробежался по нему глазами и мрачно покачал головой. А затем передал помощнику, который сразу же с этой бумагой куда-то помчался, чуть ли не бегом.

— В любом случае, спасибо за сведения, Фёдор Андреевич! — Проскурятин пожал мне руку, развернулся и тоже решительно пошёл прочь.

А ко мне подтянулись Авелина, Саша, Арсений и Витал, стоявшие чуть в стороне и наблюдавшие всю сцену. Глядя вслед голове Стопервого, цесаревна заметила с тихой усмешкой:

— Вот умеешь ты, Фёдор, друзей заводить! Проскурятин тебя любить однозначно не будет.

Я и сам видел, что он не согласен с моей позицией. И что с того? Сегодня не его пытались убить. И не его близких. Да и не нужна была мне его дружба… Поэтому я молча пожал плечами, не став ничего отвечать.

Тем более, что рядом со мной встала Авелина, взяв меня под руку. И вот она, похоже, полностью одобряла мой поступок. А её одобрение — оно, знаете ли, важнее, чем мнение жителей всех Серых земель.

— Ладно, вам с Авелиной надо переодеться, а потом нам всем — пообедать! — снова улыбнулась Саша.

— Вы сами-то как считаете, ваше высочество? Кто прав? — не удержавшись, уточнила моя жена.

— А я не знаю, кто прав, Фёдор, или Проскурятин, — ответила Саша и указала на дверь допросной. — Но вот этих я считаю врагами. Впрочем, как и они меня. А врагам пощады быть не должно.

— Чего ещё ждать от Рюриковичей… — не удержался я от мягкого укола.

Впрочем, мне было приятно, что и цесаревна на моей стороне.