Тьма. Том 8

Эпилог

— Ты, Фёдор, извини, что пришлось вас так выдёргивать… — виноватым голосом сказал мой собеседник, которого звали Евгений Олегович Псковский. — Понимаю, грубовато вышло… Но тут и вправду нельзя такими плетениями кидаться. Вы же там всё угробите совсем. И ладно мы, калеки, но наверху-то тоже люди живут. Да и мои бывшие сослуживцы проснулись…

— Да чего уж там. Выдернули, и хорошо! Нас бы этот грек всё равно размазал… — вздохнул я.

— Это да… Хотя ты щиты свои бодренько плёл вообще-то. Ты же, получается, решил быстроплётом стать? — дядя Женя, как он попросил его называть, вопросительно посмотрел на меня и, не дожидаясь ответа, кивнул. — Ну что ж, мне кажется, в твоём случае отличное решение. Сложно, конечно, но ты, я вижу, упорный.

Мы тут были как бы цельными. Будто смотришь теневым взглядом в реальном мире, но реальность и энергетическая часть — более яркие, что ли… Сложно объяснить, как именно здесь работало восприятие. Почему-то память Андрея подкидывала воспоминания про бредовую книжку о какой-то девочке в зазеркалье.

— А что у тебя с бывшими сослуживцами-то? — спросил я.

— Ну скажем… Они не такие добрые, как я, — улыбнулся дядя Женя, а потом горько усмехнулся. — Безумны они, Федь. Разум только трое сохранили. Я, Толстогубов, он раньше трубопроводной службой ведал, и Ерошкин, библиотекарь. Остальные безумны…

— И двусердые тоже? — понял я.

— Да, они тут самые лютые… Ты даже не представляешь, какой голод мы постоянно испытываем! — вздохнул дядя Женя. — Организмы изменились, подстроились под уровень теньки, какой был во время выброса. А он снижается же мало-помалу… И от этого мы постоянно голодны. Я-то держу себя в руках. А те, кто разум потерял, летят на любой звук и всплеск. Прямо как мотыльки на пламя.

Тёма запрыгнул ко мне на колени. Здесь он был пепельно-серым комком меха, который постоянно перетекал из одной формы в другую.

К слову, я так и не понял, где это «здесь».

— А где мы, кстати? — спросил я. — Что это за место?

— Я так-то тебе и объяснить не смогу, Федь… Я ведь больше практик, чем теоретик. Но твой кот здесь, видишь, себя как дома чувствует. А я его, кстати, видел, когда он сюда нырял. Просто мне наверх ходу нет, но было очень любопытно, что за зверь такой.

— В обычном мире он ныряет в тень и исчезает! — заметил я. — Я это называю «перемещение в тенях».

— Тени… — попробовал слово на вкус дядя Женя, а затем отрицательно пошевелил жгутиками. — Слишком просто для того, где мы находимся… Хождение в тени — это так, одно лишь внешнее проявление. А так-то мы… Да я не знаю даже. Это как будто пространство, но иное, понимаешь? Оно как бы по своим законам живёт. Вот видишь, например, язык туманный?

— Ага…

Я вообще тут много что видел. И длинный туманный язык, протянувшийся в сплошной черноте. И каменистую, ни на что не похожую площадку, на которой мы сидели. И даже знакомую антенну, хотя вообще она должна находиться на поверхности. А именно, на крыше исследовательского комплекса.

— Вот если в этот туманный язык входить в разных местах, то и окажешься, в итоге, в разных местах и даже времени… Если, к примеру, у основания войти, то, смотря откуда зайдёшь, появишься либо у выхода на поверхность, либо в шахте лифта, но время может быть разное. Мне кажется, этот туманный язык, он как бы символизирует всю шахту. Однако есть здесь и такие вот ответвления, как островок, где мы сейчас сидим. Они тоже часть шахты. Но как бы в разных… Да не знаю я, в общем, как объяснить… Тяжело это… Я ведь больше по изменениям материалов работал. А всей этой высоконаучной мутью с изнанкой тени занимался Славосилов.

— Как тебя вообще в это предприятие занесло? Ты же, выходит, из рода князей Псковских, чуть ли не родственник Рюриковичей! — заметил я, вспомнив всё, что знал о ныне живущих родственниках дяди Жени и моём однокашнике в Васильках.

— Такие родственники, что есть князья и поближе к престолу! — отмахнулся тот, и снова жгутиком, как будто их ему было куда удобнее использовать, чем руки. — А попал… Знаешь, у меня же весь род уже лет триста на технике помешан. Кто чем занимается. Какие-то ветви рода делают автомобили. Кто-то станки. Кто-то корабли. Кто-то самолёты… А у меня душа не лежала ко всему этому. Я бы даже из рода вышел, чтоб на меня не давили… Но всё же родственники Рюриковичей, как-никак. Да и какой пример я другой молодёжи подал бы?

Дядя Женя горько усмехнулся.

— Я наукой хотел заниматься. А родственники насели так, что хоть волком вой. Я пошёл к Рюриковичам, объяснил им всё. А они, на самом деле, люди незлые. Ну и определили меня сюда. Тут, сказали, и науку двигать можно, и родичи доставать не будут. Закрытая точка всё-таки. Порядки особые, все дела… Только знаешь, Федь… Знал бы, как оно обернётся, лучше бы всю жизнь болты крутил, да в масле ходил. Жаль, назад уже ничего не вернёшь.

— У меня однокашник из вашей побочной ветви. Витя Пскович. Его вроде бы не заставляют, — попытался я утешить собеседника.

— Может, и впрямь, изменили они свои порядки! — как-то светло и радостно улыбнулся дядя Женя. — Сколько лет-то прошло уже… Да и мой пример, он, может, не прошёл даром…

— А выйти ты отсюда не можешь? — спросил я.

— Нет… — печально покачал жгутиками дядя Женя. — Я даже тут могу только рядом с этим туманным языком находиться… Мы, считай, Федь, здесь привязаны. С одной стороны, умереть не можем. Пока есть тенька, будем влачить существование. А с другой, там, где теньки мало, нам вообще жизни нет. Я подумывал уйти дальше, умереть… А потом подумал, что хоть я теперь и страховидла, но самоубийство же — грех. Ну вот и тяну лямку. Может, оно само как-нибудь сладится…

— Да уж…

— Ты не думай, так-то жаловаться не на что! — вновь приободрившись, заметил дядя Женя. — Да, собеседников всего двое: один сантехник и один библиотекарь. Ну так если заскучаю, могу и в спячку уйти. А сны тут удивительные снятся, знаешь. Как кино! Красочные такие, увлекательные! Хорошо, что твой кот меня вовремя разбудил. Умный он у тебя. Иначе бы я не смог вас вытащить… Я и так, прости уж, не всех успел.

Не всех… Полудесяток Хлебова погиб в пламени. Ещё пятеро ратников и шестеро безопасников погибли. И ещё одного человека из команды Пискарёва сожрал дикий собрат дяди Жени.

Хлебова с его полудесятком и вовсе было до слёз жалко. Привык я к этим мужикам, да и ответственность за своих людей давила, как ярмо на шее.

— Спасибо тебе, дядь Жень, ещё раз… А что с греком, кстати? — вспомнил я.

— Отбивается пока, — пожал плечами дядя Женя. — У нас же здесь время иначе идёт, сам понимаешь… А там, в обычном мире, всего-ничего прошло.

— Эх, добили бы его, тварь такую… — выдохнул я.

— Это вряд ли… Не такие мои бывшие сослуживцы сильные, чтобы этого, с носом, легко добить. Да и двое их там, ромеев… Второй проклятьями одно за другим садит, чисто как пулемёт! — поморщился дядя Женя.

А я тоже поморщился, вспомнив второго. Это он меня когда-то наградил проклятьем, после которого я экстренно в лекарню попал.

— Зато за этих… Как ты их назвал? Подрывники? — уточнил дядя Женя. — Вот за них можешь больше не волноваться! Тех, кто в восьмом отделе сидит, теперь сожрут точно. А… Вон оно что… Уже жрут. Ну и поделом, коли такие дураки!.. Нечего на Рюриковичей покушаться!..

— Ты прямо невзлюбил их! — удивился я эмоциональности дяди Жени, который на словах про подрывников начал бешено размахивать всеми жгутиками сразу.

— Ну а как их любить? За что, Федь? Глупые люди, которые вместо того, чтобы над собой расти, всех вокруг в своё болото тащат. Нельзя так… Греков я тоже не люблю, но они ведь для своей страны стараются. Так сказать, гадят из чувства любви к родине. А эти? А эти просто гадят, да ещё там, где живут и столоваются. Ну что за свинство, а⁈

— Они бы с тобой не согласились! — я рассмеялся. — Сказали бы, что, наоборот, как лучше хотят.

— Благими намерениями дорога в ад выстелена, Федь! — дядя Женя успокоился и тоже усмехнулся. — Хочешь, чтобы стало чище — уберись. Хочешь, чтобы стало светлее — зажги светильник. А эти почему-то бегут убивать, резать и взрывать.

— Да я-то с тобой согласен… — заметил я.

— Я это понимаю! — дядя Женя отмахнулся парой жгутиков. — Я просто не силён во всех этих риториках и словоблудиях. Не тем занимался. Вот если тебе нужен состав сплава, которым этот треклятый усилитель делали — так я их все наизусть помню. Какие изначальные сплавы были, как и что делать с ними при помощи теньки… Тебе, к слову, не нужно?

— На мне, дядь Жень, и так уже столько тайных знаний висит, что ещё одно будет лишним, — секунду подумав, честно ответил я. — Этот усилитель, кстати, до сих пор повторить не могут.

— Потому что сплавы — это ещё не усилитель. Славосилов со своими умниками там такое наворотил, что ой-ой-ой… — дядя Женя покачал головой. — Думаешь, этот усилитель просто так везде видно, и там, и тут? Не-е-ет, брат! Он просто существует и там, и тут. И передача сигнала идёт через вот это пространство, где мы, а не через то, где обычный мир.

— А как сигнал обратно приходит? — удивился я.

— Это со свойствами волн связано. Им вроде как туда-сюда можно гулять, как твоему коту. Мне один парень из восьмого отдела пытался объяснить, пока мы ещё нормальными были… Но я, честно говоря, и тогда понимал их с пятого на десятое. Мне кажется, если бы там, у Славосилова, все двусердыми были, они бы саму Тьму изловили и препарировали, чтобы потом с умным видом чирикать, что у неё да как устроено.

— Ты же наукой хотел заниматься! — с улыбкой припомнил я.

— Я хотел заниматься наукой, а не срастись с ней! — захохотал дядя Женя. — Есть же разница! Если ты не можешь простым языком объяснить сложные вещи, то наукой ты не занимаешься. Ты в неё погрузился и вылезти не можешь. Так мне, Федь, кажется. Но ребята всё равно башковитые были… Жалко их! Были такие умные, а теперь только жрать хотят… Незавидная судьба-то.

— Да уж… — я не нашёл слов.

Я вообще не понимал, как этот парень, родившийся с золотым половником во рту, умудрился остаться человеком в местном аду. Впрочем, к сантехнику у меня тоже были вопросы. Только библиотекарь ещё как-то вписывался в образ того, кто сохраняет разум в любой непонятной ситуации.

— А чего теперь-то? Ты всех нас обратно вернуть сможешь? — спросил я, кивнув на силуэты жены, Саши, Арсения и остальных, спящие на каменистом полу неподалёку.

Царевна даже губами во сне причмокивала и улыбалась. Возможно, именно сейчас ей снилось, как она казнит градоправителя и главу безопасности Стопервого.

Не могу сказать, что перспектива остаться здесь сильно пугала. Во-первых, я бы не был привязан к какому-то переделённом месту с высоким содержанием теньки. А, во-вторых, тут, если честно, всё воспринималось иначе. Легче, что ли…

Будто ты крутился-крутился, как белка в колесе, а потом — раз! — и оказался вне колеса. И смотришь, как другие белки его двигают, а оно, считай, на месте стоит, и думаешь: «Вот мы чушь творим!». Ну и как-то сразу понимаешь, что всё, что казалось важным — это мелочи.

И всё-таки меня слегка тянуло обратно. Добраться до тех, кто нас подставил под ромеев, и устроить им маленький допрос с пристрастием. Чтобы ни ногтей, ни зубов не осталось у этих продажных «редисок». И чтобы больше ничего подобного уже не творили.

— Да конечно, Федь! Вас даже твой кот отсюда выпустить может! — хохотнул дядя Женя, всплеснув жгутиками. — Это несложно. Ты бы и сам со временем разобрался. Вернуть-то я вас могу. Но надо сначала подождать.

— А чего мы ждём?

— Когда остальные мои двусердые сослуживцы вновь уснут, — пояснил дядя Женя. — Они там сейчас жрут всё, что могут. И даже к поверхности суются. А я вас выпустить смогу, самое большее, на первом ярусе. Мне дальше, на поверхность, хода нет. Вот я и жду, когда мои прожорливые сослуживцы устанут и уснут, и тогда я вас выпущу. Вы только сюда, братцы, под землю больше не суйтесь! Не надо вам тут быть, небезопасно…

— Да на это вроде бы и так запрет стоит. Местные его нарушили. Вот нам и пришлось лезть, чужие ошибки разгребать… — вздохнул я. — А оказалось, нас под этим предлогом в ловушку заманили.

— Я знаю, — кивнул дядя Женя. — Эти, которые в восьмом отделе засели, сюда давно лезли. Я уж им и так намекал, и эдак — не понимают. Обычных-то любопытных я частенько прикрываю. Ну залезли мальчишки, и что с того? Я и сам мальчишкой где только не шлялся… Ну пришли взрослые, терминал какой-нить утянуть. Да и пусть тянут! Мне не жалко. А эти… Эти здесь основательно решили поселиться. А я не знал, как их спровадить.

— Значит, ты и про запрет знаешь? — удивился я.

— Да я сам с Петром, который царь-батюшка был, договаривался о нём. Он сюда лично пришёл, хотел разобраться со всем этим безобразием… Мы встретились, поговорили. Я ему и посоветовал всё запечатать. Он мог бы нас всех пришибить, конечно, да только хуже бы сделал. А так и волки сыты, и овцы целы. Я тут за всем приглядываю, тенька стравливается. Все довольны…

— Всегда найдутся недовольные, — кивнул я.

— Конечно… Ну так сколько лет прошло!.. — дядя Женя встрепенулся. — Слушай, а давай я трупы этих подрывников тоже на первый ярус перекину!

— Зачем? — удивился я.

— Ну как зачем? Чтобы вспомнили, чем походы в наше подземелье заканчиваются! После моих собратьев остаётся такой вот труп страшненький! И сразу все наверху ходить вниз передумают! — дядя Женя нешуточно оживился. — Сначала вас отправлю, а когда уйдёте — трупы выложу. Вы же там местным скажете, чтобы сходили посмотреть? Да?

— Обещать не буду. Но постараемся донести. И запрет, и по трупам… — не стал я брать на себя обязательства, которые не факт, что смогу выполнить.

Вопрос, как возвращаться в город, где голова и начальник службы безопасности хотели тебя убить, оставался открытым. Как они себя поведут, когда узнают, что мы выжили? А как Саша та же себя поведёт? С неё станет устроить маленький самосуд прямо на месте.

А нам в городе задерживаться больше нельзя. Раз греки сюда проход знают, рано или поздно на поверхность вылезут. Да и что там носатому скрытню какой-то городок в Серых землях?

А связи с Рюриковичами по-прежнему нет. И вообще связи с Большой землёй нет.

Опять, видимо, придётся через зверьё прорываться. Иначе город не покинуть.

— Что, думаешь, как наверху быть? — с сочувствием в голосе догадался дядя Женя.

— Я вслух думать начал, что ли? — улыбнулся я.

— Неа. Просто когда тут долго живёшь, учишься видеть тени мыслей… — развёл жгутиками, как руками, дядя Женя.

— Как наверху в городе быть, я, конечно, переживаю… Но, думаю, с этим мы разберёмся… — вздохнул я. — А вот как уходить из города? Если грека твои сослуживцы не добьют, он же снова попытается до нас добраться. А вокруг города тысячи и тысячи зверья. Много его в этом году из гнёзд повылуплялось…

— Я тебе сейчас одно хитрое плетение сделаю, на подвес его возьмёшь. И как будете выезжать, сразу выпустишь. И зверьё от вас отстанет на несколько часов, — пообещал дядя Женя.

— Так нельзя же чужое плетение подхватить! — сначала обрадовался, а затем удивился я.

— Это там нельзя. А тут всё можно. Здесь другие законы, понимаешь? — дядя Женя уже плёл заклятие своим жгутиками так ловко, как бабушка спицами, и я сам бы такое сложное в ближайшие годы не осилил. — И подхватить плетение тут можно, Федь! И добавить что-то своё… Кстати, я чего тебя разбудил-то! Сможешь моей семье при случае весточку передать?

— Да, конечно… Хоть через того же Псковича, как вернусь в Ишим! — кивнул я. — А какую весточку-то?

— У нас свой код есть, который только наши могут разобрать, — пояснил дядя Женя. — Я послание в металлическую пластину заложу. Понимаешь, когда Пётр ко мне пришёл, я как-то совсем забыл об одном своём обещании… Но сразу расстраиваться не стал. Решил, что он придёт и в следующий раз, как обещал. Я, мол, тогда и передам. А он возьми, да помри… А сын его сюда не спешит. Ну и неловко мне теперь перед родственниками…

— Давай, конечно! Ты нас всех спас, и это меньшее, что я могу для тебя сделать, — согласился я.

— Ты послание своему однокашнику передай, а он придумает, как его дальше отправить. Я там снаружи всё напишу, чтобы он понял, кому адресовано! — обрадовался дядя Женя. — И хоть буду ждать со спокойной душой, когда всё это закончится. Совесть, понимаешь, не на месте, оттого что перед роднёй долги остались…

У Андрея тоже остались долги в той жизни. Но я точно знаю, что после смерти на эти долги, большей частью, фиолетово. Жалеть если о чём и будешь, так это что не по совести жил. Но дядю Женю расстраивать не хотелось. Пусть порадуется человек. Если, конечно, он человек ещё. Всё же то, чем он в нашем пространстве является, непохоже на что-то материальное.

Зато душа добрая. И это важнее.

— Ладно, поговорили, и будет. Ты, Федь, ложись и снова засыпай! — посоветовал мне дядя Женя. — Переход тяжёлый будет, лучше в этот момент спать тебе. А так лежишь, сны смотришь… Они тут красивые, увлекательные. Да и ждать ещё долго. Боюсь, если ты спать не будешь, физическое тело своего потребует. А тут неизвестно что будет, если нужду справить или съесть что-нибудь.

— Да мне пока и не хочется! — признался я.

— Захочется, поверь. Ты всё-таки больше оттуда, чем отсюда. Да и я тоже, если честно. Это кот твой может туда-сюда прыгать. Но его таким Тьма создала нарочно. Хорошо, что у неё с кошками никак не выходит… Не надо Божью тварь портить.

— Знать бы ещё, что Тьма такое… — вздохнул я. — И можно ли с ней справиться.

— А с ней не надо справляться, — сказал дядя Женя. — Её просто не надо принимать. Но ты всё поймёшь, если очень захочешь. Если чего-то сильно хочется, рано или поздно желание сбудется.

Я хотел сказать ему, что люди уже тысячу лет не знают, как не принимать в себя Тьму. И что в этом-то весь вопрос здешней вселенной и заключается. Но глаза сами собой начали закрываться. Видимо, дядя Женя решил мне помочь и как-то воздействовал… Так что не успел я раскрыть рта, как уснул. И мне снились красочные и очень увлекательные сны…