Тьма. Том 6

Эпилог

Гости и не думали расходиться. Дашков явно решил превратить мой разгромленный особняк в оперативный штаб — или, как здесь говорят, «ближнюю ставку». Впрочем, его можно было понять. В самом центре его столицы стоит раздолбанный дом, штурм которого дважды за сутки проворонили все кому не лень.

И это лучшая иллюстрация для тех, кто думает, что всё держит под контролем.

А мне оставалось только вызвать Кислого и отправить его за покупками. Чай, вода, алкоголь, закуски… И всё такое прочее, чем можно порадовать гостей под крышей, скрипящей от порывов ветра и грозящей на этих самых гостей обрушиться.

Декабрь показывал себя во всей красе. Гнездо Тьмы в кремле пало в начале ночи, ещё до дерзкого нападения на мой особняк. Однако на смену чёрным тучам Тьмы с севера пришёл буран. И обрушил на город мелкую снежную пыль, вместе с пронизывающим ветром.

В такую погоду хорошо сидеть дома, под крепкой крышей, рядом с горящим камином… А не ездить по городу, решая вопросы, которые никак нельзя отложить. Я даже немного завидовал Саше и Авелине, оставшимся ждать оценщика. К слову, приехать в такую погоду он согласился — и не постеснялся это сказать — лишь потому, что не желал расстраивать сразу и сиятельного князя, и цесаревну.

А ещё, когда я садился в «тигрёнка», имел шанс понаблюдать, как по землям моего особняка гуляет худой мужчина с длинным носом, на котором примостилась сосулька.

Вид он имел, конечно, жалкий. Однако считался лучшим архитектором во всём Ишиме. Его, вырвав из объятий крепкого утреннего сна, тоже вызвал сюда Дашков.

Ни я, ни Авелина князя об этом не просили. Но Дашков нашего мнения не спрашивал. Он решил отомстить градоначальнику за попытку ему подгадить. И делал это с поистине княжеским размахом.

Лучший архитектор для дополнительных построек и организации оборонных мер!.. Лучшая строительное предприятие города, лучшие материалы!..

И всё это Дашков собирался повесить на городской бюджет.

Восстановлением же самого особняка предстояло заниматься моим рабочим. Однако и тут половина расходов ложилась на городские власти. Я даже заикнулся о том, что раз уж пошла такая пьянка, то можно отозвать иск на отмену обременения, но Дашков возмутился. И потребовал не прекращать давление на городских охальников, пока из них пух и перья не полетят.

«Тигрёнок», повизгивая мотором, продирался через завалы снега на садовой дорожке, ведущей к воротам. Естественно, тем, которые открываются на нормальную улицу, а не на разрытую площадь. За рулём пришлось сидеть одному из «ирбисов». Рядом, на пассажирском сиденье, пристроился второй боец, вооружённый автоматом, пудовыми кулаками и очень серьёзным лицом.

А мы с Бубном устроились на пассажирском.

Я хотел поехать сам, но Давид упёрся. И был поддержан уважаемыми людьми Ишимского княжества, причём в превосходящем количестве.

— Прекратите вы, Фёдор Андреевич, один по городу рассекать… Не в вашем-то положении!

Примерно к этому сводились все названные ими аргументы. И, по большому счёту, возражений у меня не было.

Пришлось брать с собой охрану.

К слову… Вот уж чего-чего, а охраны на моих землях собралось до неприличия много. Ратники князя, особисты Тайного Приказа, прорывники полиции, боевики «темников» (Тёмного Приказа)… И даже охрана влиятельных лиц, приглашённых — далее цитата князя — «оценить последствия разгильдяйства на примере отдельно взятого исторического здания».

Ну и вишенка на торте — ратники царского войска, оцепившие земли вокруг особняка. Дело в том, что военных Дашков тоже позвал в свой оперштаб, чтобы люто отчихвостить. Потому что «терять списанное вооружение — это, знаете ли, какой-то позор».

Оставшаяся на хозяйстве Авелина слегка робела, однако виду не показывала. Она хотя бы знала, как себя вести в таком непростом окружении. А вот я бы точно понарушал все правила этикета.

В общем, даже хорошо вышло, что пришлось сбежать по делам — пусть и в такую мерзкую погоду…

Выехав за пределы участка, мы поползли по заметённым снегом улицам. Редкие прохожие зябко кутались в шубы и куртки, пряча замёрзшие носы в воротники. Машины ехали по улицам осторожно и неторопливо, стараясь не встрять в снежные заносы.

Голубое небо скрылось за белой колючей пылью. На моих глазах, Ишим превращался в царство холода и снега. Я взглянул на температуру, которую показывал термометр в машине… Минус тридцать четыре градуса, между прочим!

…И с тоской вспомнил жаркое морское побережье.

Жаль, в те края мне пока путь заказан. Пока не исполнена царская воля, пока не отдан родовой долг Покровских и Седовых, я был заперт в царстве холода.

Не сказать, чтобы я был любителем жары. Лучше уж комфортные двадцать градусов. Однако всё, что ниже минус тридцати — комфортным никак не назовёшь.

По пути я дозвонился до Марии Михайловны. И, извинившись за ранний звонок, попросил её нас с Бубном принять. Проректор вяло хмыкнула и обещала поставить чай. Правда, говорила это она так сонно, что я решил ещё и за то, что разбудил, извиниться.

Зато, когда мы подошли к её квартире, сна у Малой не осталось в одном глазу. Дверь Мария Михайловна открыла раньше, чем я успел коснуться звонка.

И ещё пару долгих секунд меня пристально оглядывала.

— Ну вроде бы целый… — с сомнением изрекла она, наконец.

— Да что мне будет, Мария Михайловна! — нарочито бодро отозвался я.

— От попадания артиллерийского снаряда? М-м-м… Да, пожалуй, ничего от тебя не будет… Не останется просто… — кивнула проректор и посторонилась. — Проходите, гости мои ранние, незваные, будем считать, что дорогие…

Кстати, очень непривычно оказалось видеть Марию Михайловну в домашнем халате и тапочках с помпонами. А главное — без строгого выражения на красивом лице. Видимо, Малая была из тех людей, которые не могут «включиться», пока ими не выпит крепкий утренний чай.

Впрочем, я это ещё по время погони за ромейским шпионом подметил. А теперь с концами удостоверился.

Посмотрев, как мы отряхиваем за порогом пальто и обувь, припорошённые снегом, Малая удовлетворённо кивнула и двинулась вглубь жилища.

— Ну и что это за сундук? — уточнила она, грациозно присаживаясь на диванчик в гостиной. — Ставь его сюда…

Сундук Лампы, хоть и с натугой, был водружён на низенький стол, а мы с Бубном заняли кресла напротив.

— Это один из сундуков, найденных в моём особняке, — объяснил я. — Внутри записи купца, который построил этот особняк. И каждый раз, когда сундук открывают, ощущается почти незаметное возмущение теньки. Бубен думает, что там пульсар.

— Пульсар… Думает… — госпожа проректор покачала головой. — Даже мне было бы тяжело навесить пульсар на какую-то вещь. Особенно такой пульсар, который двусердому сложно заметить.

— Уважаемая Мария Михайловна! — очень сдержанно парировал Бубен. — Вы, конечно, можете сомневаться в моей способности думать… Но зачем вот так сразу отбрасывать рабочее предположение?

— Ладно… Открывайте свой сундук! — величаво махнув ладонью, Малая снова уткнулась в чашку с чаем.

Я откинул крышку… И снова это почувствовал.

На самой границе восприятия. Где-то там, где заканчивается наука, и пробегает загадочный холодок по спине.

А вот Мария Михайловна, похоже, ощутила значительно больше. Глаза у неё как-то слишком широко раскрылись, игнорируя природный разрез, а чашка с чаем медленно опустилась на стол.

— Пульсар? — удивлённо проговорила она.

— Вот! Я же говорил! — обрадовался Бубен.

— Нет, дорогие мои, это не пульсар, а полноценный маяк! — Малая посмотрела на опричника так, что даже мне захотелось взять и заткнуться. — Эти волны аж на несколько тысяч вёрст разлетаются!.. Федя, давай! Все вещи из сундука на стол выкладывай!..

И я стал выкладывать. Три тетради, пара конвертов, писчие принадлежности, потёртая шкатулка…

Оторвавшись от дивана, Малая для начала осмотрела изнутри сам сундук, но всё-таки отрицательно покачала головой.

— Внутри слой хладного железа, — сообщила она. — Хорошо сделано, без стыков. Этот купец, как его там?..

— Евлампий Сергеевич Полотно, — подсказал я.

— … В общем, он помешан, похоже, был на безопасности! — закончила Мария Михайловна.

— С его незаконной подработкой-то? — хмыкнул Бубен. — Неудивительно!

— Сейчас найдём ваш маяк, — пообещала Малая, начав внимательно разглядывать каждую вещь на столе.

Она брала исследуемый объект в ладошки и, медленно прокручивая, подносила совсем близко к лицу. Как будто пыталась разглядеть что-то очень маленькое, размером чуть ли не с булавочную головку.

— Почему такие мощные всплески? — уточнил я, пользуясь моментом. — Мне казалось, что для такой мощности нужны накопители.

— Как ты видишь теньку, Федь? — не отрывая взгляда от очередного объекта, спросила Малая.

— Как хлопья, — с лёгким удивлением ответил я, ведь уж кто-то, а проректор-то была в курсе.

— Так её видят все двусердые, — кивнула Малая. — Однако не энергеты. Я вижу её всю. Вообще всю.

— Всю? — не понял я.

— Весь мир наполнен энергией. Тенька — только видимая её часть. Очень малая часть, к слову. Большинство энергий вообще нельзя увидеть, потрогать или пощупать. С ними никак нельзя взаимодействовать. Ну или мы не имеем возможности этого сделать. Например, энергия жизни, которую вырабатывают все живые существа, и которая используется лекарями. При этом она никому, кроме энергетов, не видна, Федя. Даже сами лекари её не видят, когда лечат людей.

Я попытался представить себе мир Марии Михайловны… И понял, что не могу. Мир, который видела проректор, был совершенно иным. Не таким, как привычный всем остальным.

— Пульсары, маяки и стяги используют энергию, которая обычным двусердым не видна. Они выпускают короткий, сильный и быстрый всплеск, который затрагивает лишь ближайшее к ним окружение. На такой всплеск не нужно много теньки. Достаточно того, что есть вокруг. Но этот всплеск пускает волну по энергетическому фону. Ну примерно как камень, брошенный в воду… Или что-то, летящее в воздухе.

На этих словах Малая как раз добралась до тетради, которую давеча листал Бубен. И почти сразу же вцепилась в неё так, что костяшки пальцев побелели, а нам сразу стало ясно: нашла!

— Сделать такое может только очень умелый… И очень рукастый энергет… Уж поверьте мне… А незаметно навесить плетение на объект, да ещё и быстро — это сложная задачка… И то, как её решили во времена этого Евлампия… Это дорогого стоит, я вам так скажу… — бормотала она.

— Нашли? — уточнил очевидное Бубен.

— Нашла, — кивнула Малая. — Плетение на ней…

Она продемонстрировала нам тетрадь.

— Накинуто тонко. Я бы и не заметила, если бы не искала. Работа мастера. И да, это маяк. Сначала идёт опознавательный всплеск, а потом короткие вспышки с зашифрованными данными. Где-то есть приёмник, который получает эти самые данные. Дорогая штука, я скажу… Несколько месяцев работы артефакторов.

— А можно определить, где находится приёмник? — с затаённой надеждой спросил я.

— Увы, нет! — искренне вздохнула проректор. — Маяк работает по принципу безадресного излучателя. Пускает волну в пространство и не ждёт ответа. Так что… Вот если бы приходил ответ, я смогла бы хоть направление сказать. А так…

Малая встала и, вытащив из комода в углу свой переносной терминал, вернулась на диванчик.

— Прежде чем снимать, я скопирую себе рисунок плетения, — объяснила она свои действия. — Такое как-то жалко терять… Одно из лучших решений из всех, что я видела.

— Значит, приёмник может быть в пределах нескольких тысяч вёрст… — мрачно подытожил Бубен.

— Если бы речь шла о современной разработке, то да, так бы оно и было, — согласилась Малая. — Но если это плетение из девятнадцатого века, тогда всё гораздо проще.

— Проще? — удивился Бубен.

— Конечно… В те времена не было настолько чувствительных приёмников. Область разработок только-только развивалась. А значит, получатель где-то в пределах города и окрестностей. Если он ещё есть, конечно, этот получатель… — тонкие пальчики Малой запорхали над клавиатурой. — Мало ли, что за полторы сотни лет случилось…

Но нет, получатели точно были. Я был в этом уверен.

И, кажется, начинал понимать, кто атаковал особняк в первый раз.

— А почему я сейчас не чувствую всплесков? — уточнил я.

— Ты ощущаешь только самые мощные, — пояснила Малая. — Те, которые образуются от долгого метания волны внутри сундука. У тебя хорошая чувствительность, Федя. Ты эти всплески можешь отличить от обычного волнения теньки. А вот тонкие волны… Их ты уже совсем не чувствуешь.

Закончив копировать рисунок, Мария Михайловна закрыла терминал.

— Ну так что? Снимаю плетение? — спросила она.

— Снимайте! — сказал я, переглянувшись с Бубном.

Снятие прошло быстро. В теневом зрении я заметил, как пара жгутиков Малой потянулись к тетради… Миг — и в воздух взметнулось лишь несколько хлопьев энергии.

— Готово, — сообщила Мария Михайловна.

— Большое вам спасибо! — поблагодарил Бубен. — Оплату переведём…

— Да чёрт с ней, с оплатой… — отмахнулась госпожа проректор. — Я уже получила её в виде плетения. А вот Федю я сейчас нагружу, уж простите…

— Меня? — удивился я.

— Мне звонили от сиятельного князя, — пояснила Малая. — Сказали, что надо ускорить твоё обучение за этот год. Так что, извини, будешь учиться дома. Мне ещё вчера привезли все нужные учебники. Бери их с собой и осваивай. И Авелина пусть тоже учит.

Пока Мария Михайловна доставала учебники, заодно объясняя, что и где читать, Бубен фотографировал страницы тетради, на которой ещё недавно висел маяк.

Выданные учебники я сложил в сундук, за неимением других ёмкостей. Благо места там было предостаточно: можно было ещё целую кипу книг накидать. Правда, вес у сундука стал совсем каким-то неприличным… Но я героически дотянул его до машины. И даже не стал просить Бубна о помощи.

Тем более, он, кажется, изрядно развлекался, поглядывая на то, как я ворочаю сундук.

— Он не писал напрямую имена и места, — сказал опричник, когда машина уже ехала обратно в особняк. — Использовал особые слова, которые распространены в его среде… Кодировал, сокращал… В общем, делал всё, чтобы только ему были понятны записи. Но я пошлю их в головное отделение. А там уже подумают, как распознать этот текст.

— Может, не только их отправить в головное отделение? — спросил я, намекая на наш общий с Бубном и цесаревной секрет.

— Не получится, — покачал головой слуга царя.

И покосился на охрану, как бы намекая, что не время, мол. И что даже у моих «ирбисов» есть уши.

Пока добирались обратно, буран усилился. Порывы ветра заметали Ишим снегом и пытались сбить с ног редких прохожих, рискнувших высунуть нос на улицу. «Тигрёнок» ехал медленно, едва продираясь между заносами. Уборочная техника ещё не вышла на улицы, а если и вышла, то нам не встретилась.

В ближайшие часы погода грозила поставить Ишим на колени. И сделать это почище любой орды Тьмы.

До особняка удалось добраться без приключений. А вот там, несмотря на погоду, народу было столько, что еле-еле к гаражу проехали. Городовых в округе, может, и стало поменьше… А вот военных, строителей и людей из различных служб — наоборот, побольше.

И что они все делают возле моего дома, я в душе не представлял. Хотя, конечно же, догадывался.

Нет, я бы на их месте сказался больным, если не мёртвым, и сидел бы дома. И даже по приказу светлейшего князя на улицу бы не вылез. Холод, ветер, колючий снег в лицо… В такую погоду можно запросто отморозить себе что-нибудь важное и не заметить.

Однако у служивых людей были свои резоны выйти на работу.

Встретив нас сразу за порогом, Авелина и Саша повели меня с Бубном обратно в хранилище ценностей.

Где, заперев двери, и потребовали сообщить им новости. А заодно, сообщили свои.

— Я созвонилась с отцом. Скинула ему снимки исследовательских дневников. Он сказал отснять всё ещё раз, в хорошем качестве! — призналась Саша.

— Он всё это заберёт? — с надеждой уточнил я.

— Ну да, конечно! — Саша усмехнулась. — Держи карман шире! Очень нам сейчас нужны конфликты с греками!

— Как только о дневниках станет известно больше, чем паре человек, об этом и ромеи сразу же узнают, — кивнула Авелина.

— Ну так и что? Сжечь их и забыть, что ли? — забыв даже об уважении к решениям царя-батюшки, возмутился я.

— Ничего жечь не надо, Федь! — с хитрющими глазами погрозила мне пальчиком Саша. — Пока надо всё это добро спрятать в Денежном Доме, и этим я займусь сама. Запрошу особо защищённую ячейку, и там, внутри, мы всё оставим. Ключ будет у меня и у вас. Все данные скопируем в цифровом виде. Одну копию через Бубенцова передадим Иванову. Другую через меня — папе. Одна останется у вас.

— И долго нам её хранить? — очень стараясь не скрипеть зубами, уточнил я.

— Слышал, что сегодня разведчики отправляются в Серые земли? — с ещё более хитрым видом спросила Саша.

А я подумал, что зря её отец мне говорил, будто Рюриковичи не слишком хитрые. Ещё какие… Или, может быть, это столетия эволюции сказались. Выжили не только самые буйные, но и самые хитрющие.

— Было что-то такое, — кивнул я цесаревне.

— Вот от них и зависит, сколько придётся хранить, — не очень понятно разъяснила она.

— Не совсем понял, честно говоря… — решил я не стесняться.

— Всё просто! В Серых землях очень плохо работает связь. Где-то ещё удаётся поддерживать, а где-то и радио не ловит. Вот в одном из таких мест дед, в своё время, построил научное заведение, которое изучает вопрос накопителей, — цесаревна подмигнула мне с заговорщицким видом. — Ромеи туда пробирались несколько раз, но их быстро вычисляли и устраняли. В общем, греки больше туда не лезут. Вот туда и надо будет по весне доставить документы. И догадайтесь, кто это сделает?

— Ну, видимо, придётся мне… — тяжело вздохнул я. — Всё равно в зачистку идти.

— Нам придётся, — поправила меня Авелина, а я с удивлением посмотрел на неё. — Что? Я тебя туда одного не отпущу.

— Поддерживаю! — вступилась цесаревна, прежде чем я успел сказать «нет». — У тебя, Федя, из защиты только беспредельная везучесть, наглость и меткая стрельба. А родовой артефакт Покровских хоть чем-нибудь поможет.

— Заговор! — повернувшись к Бубну, пожаловался я на девушек.

— Сам виноват, что с царским двором связался. Чего уж теперь… — пожал тот плечами, а затем посмотрел на Сашу. — Всех причастных, кого вычислим, в расход?

— Верно. Если можно без суда и следствия, делайте. Дмитрию Богомиловичу я сама скажу, чтобы помогал вам. Но основная работа твоя, Бубенцов. Фёдора привлекай только в самом крайнем случае. Из Владимира привезут защищённое хранилище, в котором и будут переправлять дневники исследований. Все инструкции и местоположение исследовательского городка тоже будут в хранилище. А теперь всё, делаем цифровые копии и заканчиваем с этим вопросом.

И мы сели делать эти проклятые копии этих проклятых дневников…

С учётом того, что разбудили меня и Авелину посреди ночи, держались мы лишь на морально-волевых. Уже к вечеру спать хотелось так, будто за всю жизнь ни минутки не спали. Но мы выдержали. И создание копий, и отправку оригиналов в Денежный Дом…

И даже наплыв гостей, который продолжался вплоть до следующей ночи.

Дашков разозлился. По-настоящему разозлился, хоть и не показывал. Полиция, вся в мыле, носилась по городу, вылавливая очередную партию лихого люда, проводила допрос — и мчалась за новыми подозреваемыми.

Увы, хоть людей, которые навели три ватаги на мой особняк, и удалось быстро найти — ответить на вопросы они больше не могли. Кто-то хорошо подчистил за собой следы. И теперь следователям приходилось просеивать информацию по крупицам.

Зато, когда Дашков всё-таки отбыл в кремль, а особняк опустел, мы с женой ушли спать. И никто нас больше не будил, не обстреливал особняк, не брал его штурмом…

Лишь буран ярился на улице, подвывая на все лады. И Тёма недовольно сопел, нервно подёргивая во сне всеми четырьмя лапами.

И далеко не факт, что он так переживал своей недавний испуг.

Возможно, это из-за того, что у нас в спальне было слишком холодно. Очень уж много дыр и прорех появилось в доме. Отопление элементарно не справлялось.

А впереди была долгая и суровая зима… Обгрызание гранита науки на пределе сил… И неизвестные враги.

Но в эту ночь мне хотелось просто отдохнуть и набраться сил. Ведь неизвестно ещё, какой новый сюрприз готовит мне завтрашний день…