Твоё слово

Глава 23. Звезда. Обиды и хитрости, или обиды на хитрости

— Да не ты! — взвился Дор на мой жест покорности судьбе, и его лохмы будто ожили, начиная жить своей жизнью, делая его крики более выразительными, — Арши, немедленно убери руки, бесстыдник!

Я перевела удивленный взгляд на Раша. Одна его рука все также удерживала его вес — и я очень не хотела, чтобы он ее убирал; вторая обитала у меня под рубашкой — что тоже меня нисколько не напрягало. Немного удивляло, что, кажется, ввалились в комнату в самый неподходящий момент Дорик с Бориком отнюдь не по мою душу.

— Что такое?.. — я сощурила глаза в раздражении, когда поняла, что меня обвинять ни в чем не собираются, — Чего вы вваливаетесь без стука?!

Раш вдруг вскинулся и вперил в меня какой-то чуть дикий взгляд, от которого я слегка поежилась. Заметив мою реакцию, он тут же вернул лицу привычное выражение, спокойное и доброжелательное. Но за ним во взгляде все равно плескалось что-то цепкое, непримиримое, животное.

— Просто ты им не нравишься, — ударил словами мужчина, — Они тебя не уважают и не ценят. Вваливаются без стука… И им даже не стыдно, — он улыбался так добро, говорил так спокойно; а глаза внимательно следили за моей реакцией.

— Чего?..

— Раш, перестань немедленно! — строго сказал Бор.

— А я тебя очень люблю, — продолжал он, — Ты же меня тоже? Хочешь, будем вместе? Ты же хочешь?.. Давай я тебя уведу отсюда? — я не понимала, что с ним происходит, а его взгляд, буквально гипнотизирующий, не давал думать.

— Чего? — снова тупо переспросила я.

— Есть одно хорошее место! — он будто обрадовался моей заторможенности, — Тебе там понравится — обещаю! Мы там будем только вдвоем, никто не будет мешать…

Вот. Вот теперь я поняла.

«…ближайшее время он будет активно строить из себя душку, чтобы притупить твое внимание, и тихонько и незаметно давить на твои слабости в надежде склонить тебя к тому, чего хочет он сам…»

Озарение буквально пронзило голову болью, и я тихонько застонала от разочарования, откинувшись на подушку и закрыв глаза. Я-то думала, это я сижу в засаде и жду удобного случая, а оказывается в засаде сидел он и удобный случай даже не ждал, а организовывал. Это ведь он услал ребят по делам. И это он с утра взял половину заявок, чтобы я сегодня вечером могла передохнуть.

— Наверное, там безопасно, да? Не то что здесь… — прокряхтела я, посмеиваясь.

— Да! — он поцеловал меня в щеку и потерся носом о шею, — Если ты согласишься, я буду все время рядом — обещаю!

Я обняла его голову, прижимая к груди, и посмотрела на Дора с Бором, которые стояли у входа и виновато на меня поглядывали. Чип и Дейл спешат на помощь! Я прошептала одними губами благодарность, и они чуть приободрились.

— Арши, пойдем-ка вниз, — еще раз попробовал Дорик, но подходить слишком близко почему-то поостерегся.

Мужчина на предложение прижался ко мне сильнее.

— Раш, уйди пока, хочу побыть одна.

Он не сразу разжал объятия. Казалось, ему надо время, чтобы подготовить себя к тому, что он в этот раз проиграл, и уйти.

— Прости пожалуйста… — прошептал мне в шею, и чертовы мурашки опять волнующе разбежались от его дыхания. Когда он посмотрел мне в глаза, в них действительно было сожаление, и взгляд приобрел осмысленность.

Когда Дор с Рашем вышли, прикрыв за собой дверь, Борик тихонько присел ко мне на кровать.

— Ты как? — я тоскливо вздохнула, — Ты же знаешь, что это глупость, будто ты нам не нравишься?..

— Конечно, знаю! — фыркнула я, — Как я могу не нравится?

Бор хихикнул и прилег рядом со мной. Олежина мамка, узнав, что за десять минут в моей кровати побывало аж двое мужиков, наверное, не пережила бы такого позора. Бор лег лицом ко мне, и меня повернул лицом к себе, придвинувшись поближе.

— Ты как? — еще раз спросил он, — Поговори со мной.

Я сжала губы. Дышать опять стало тяжелее, а в носу засвербело.

— Ева меня предупреждала, — сдавленно начала я, — Что он будет давить на слабости, чтобы добиться своего… Она же очень ясно сказала! Почему я так облажалась?! Даже не подумала, что…

— Просто это Раш, — Бор погладил меня по голове, — Он по жизни старается не давать себе спуска, не играть с чужими чувствами без крайней необходимости… Не оправдывать свой эгоизм расовыми особенностями. Но они все-таки есть, и когда они прорываются, когда его суть берет верх… Это всегда неожиданно. От других — ожидаемо, потому что они себя и не ломают в угоду других, а от него — нет. Он, когда в себя придет, поверь, от стыда в зеркало смотреть не сможет еще долго.

Я всхлипнула и попыталась дышать ровнее, но получалось скверно.

— Знаешь, что самое отвратительное? Я даже обидеться на него не могу! Даже не злюсь… Я знаю, что могла бы так поступить даже и без «расовых особенностей». Но это, оказывается, так…

— Больно? — я кивнула и опять хлюпнула носом. Подбородок задрожал от еле сдерживаемых слез, и я снова попыталась глубоко вдохнуть.

— Любому другому я бы грязно отомстила… А ему даже мстить не хочется, просто ноет теперь все, и так внутри неприятно, — глаза слезились и понимающее лицо Бора расплывалось; он прислонился своим лбом к моему, — Мне хочется, чтобы он меня целовал, потому что сам хочет, а не чтобы меня сплавить в какую-то там башню… Это так унизительно, — я опять всхлипнула, а Бор все гладил меня по голове, — И я его понимаю, правда! Но вот больше всего неприятно его сожаление… Мне было приятно, а он теперь будет жалеть! Меня! Это так бесит!..

— У меня тоже такое однажды было, — неожиданно признался Борик, — Я был так счастлив, а потом это гадкое: «Прости меня! Мне не следовало это делать, забудь…» все испортило. Зачем вообще было это говорить?!..

— Дурик такой Дурик! — кивнула я, захлебываясь прорвашимися слезами и искренним сочувствием.

— Балда! — хрюкнул мужчина мне в макушку.

Не знаю, сколько он меня так успокаивал, но у него хорошо получалось. От его присутствия становилось теплее.

— Я думаю, мне придется все-таки грязно отмстить Рашу… — я уткнулась мокрым лицом в рубашку Бора, размазывая по ней слезы и сопли.

— Тебе станет от этого легче? — спокойно уточнил он.

— Думаю, ему станет легче, — просипела я, а потом вспыхнула раздражением, — Представляешь, мне его еще и жаль? Что это такое вообще?!

— Влюбилась, — потрепал меня по голове Борик, — Знаешь что?

— Что?

— Я буду на твоей стороне, — он вдруг улыбнулся так непривычно озорно, — Это все еще звучит немного дико, но… Если подумать, делать вид, что твоих чувств не существует только потому, что так не принято — еще более дико, — он ненадолго задумался, а потом выдал, — вот как мы поступим!..

Я летела с обрыва бесконечно долго. Мимо меня проносилось время и города. Разговоры, решения, сомнения — все бессмысленной мешаниной звучало в моей голове, или вокруг. Сделать шаг было моим решением, но кто-то летел, летел за мной. Успеет ли он?..

— Успеет ли он? — вторил мне чуть взволнованно старческий голос.

Двое сидели на обрыве, но я видела снизу только их болтающиеся ноги.

— Вот и узнаем! — ответили дяде Восе.

— А если не успеет? Это ж все Отцу под хвост!

— Там оказалось уже много моих раскладов, — покивала собеседница дядьки, — но я не сдаюсь — я верю!

— Каждый раз одинаково сильно?

— Да!

Успеет ли он?..

Я резко вынырнула из сна. Было жарко. Наверное потому, что Борик перед уходом завернул меня во все, во что можно было завернуть. Выбраться на свободу из всех этих одеял и пледов было на удивление сложно, так что пришлось повозиться. Зато когда я-таки распахнула окно, и прохладный, как ключевая вода, предрассветный воздух залил мне в комнату, жизнь показалась без преувеличения восхитительной! Небо было еще темным, хоть и голубело уже у горизонта, на улице было тихо. Прохлада утра успокаивала раскрасневшиеся в духоте щеки.

Я уже чувствовала себя намного лучше.

Одна из причин, почему я думаю, что у меня чудесный характер! Не могу долго переживать. Получаса обычно хватает на все сопли, а потом вдруг откуда-то появляется энергия идти и, если надо, весь мир перевернуть.

После разговора с Бориком стало совсем легко. А когда я вспоминала, что он теперь на моей стороне, на лице сама собой расползалась улыбка. Оказывается, это очень приятно, когда кто-то на твоей стороне.

Теперь мне помогали аж двое мужчин, объясняя, что мне надо делать и в какой последовательности. Письмо графа мы с Бориком тоже обсудили. А еще он вытряс из меня все подробности нашего с Рашем «общения» за последние время. Чуть не после каждого предложения мужчина хмурился, вздыхал, восклицал что-то малопонятное, а напоследок воскликнул:

— Опасность пришла, откуда не ждали!

На кухне никого не было. Я не стала зажигать светильники, потому что мне нравился этот уютный полумрак. Поставила чайник и села ждать.

Рассвет сегодня Раш будет встречать один. Совесть не позволит ему еще раз меня продинамить, тем более после того, как он провинился, а мне — очень даже! Весь этот день по плану я должна ходить с самым грустным лицом, которое только смогу изобразить. Задача на самом деле была непростой, потому что мышцы моего лица вообще слабо были способны на тоску. Но Раша нужно было додавить.

«Ему стыдно? Отлично — пусть станет еще стыднее!» — так сказал Борик. Прощение надо заслужить.

Сам он, оказывается, тоже бывал на моем месте, даже хуже. Его как-то раз похитили для научных экспериментов на тему феномена долголетия среди человеческой расы в тайную правительственную лабораторию. Рашу, конечно, ничего не сказали, но Раш, конечно, и сам догадался. Нашел он эту лабораторию и разнес ее в щепки вместе с Бориком, который к тому моменту и сам уже освободился — злой и очень одаренный магически; потом устроил большой махач с Императором, обиделся и ушел со службы. Но перед этим уволил со всех правительственных должностей Дорика с Бориком, спрятал их в какой-то пещере в глубине Драконьих Гор и не выпускал, пока их не нашла Ева и не вправила ему мозги.

И да, в горы оба полететь согласились сами. Дору Раш сказал, что Бора опять похитили и надо лететь спасать; Бору — что не получилось с одним, взялись за другого, и надо лететь спасать. А там уже завел обоих в такие каменные лабиринты, из которых без карты не выберешься.

Борик сказал, что после этого этого надо обязательно хорошо и со вкусом пообижаться, чтобы даже самая несознательная часть его драконьего сознания четко поняла, что сокровище готово его бросить, если он еще раз такое выкинет.

К счастью, обида на Раша во мне и правда сидела, пусть я и не злилась на него.

Как ни странно, чужое пренебрежение никогда по-настоящему меня не обижало. Я, сколько себя помню, была довольна равнодушна к чужому мнению обо мне, к чужим действиям или чувствам. Если и мстила, то только когда чувствовала, что это будет весело. Меня по-настоящему мало что могло ранить, если вообще могло. Мне не интересно было, что чувствуют люди. Точнее, я испытывала только любопытство, довольно равнодушное в общем-то чувство.

Но за последние месяцы очень многое во мне поменялось. Не суть, наверное, по сути я отношусь к разумным примерно так же, как и раньше. Просто появились те, чье мнение, чьи чувство, чье благополучие стало для меня небезразлично.

И особенно чувствительна я стала к тому, что думает Раш. Особенно к тому, что он думает обо мне. Даже не так, мне очень хотелось — это почему-то было безумно важно — чтобы он думал обо мне. Чтобы он разделял те чувства, которые испытываю я, тот же интерес, то же волнение.

И осознание, что он не чувствует того же, что чувствую я, вызывали обиду. Я вовсе не собиралась его заставлять или принуждать. Я бы не позволила такого в отношении себя, и вовсе не собиралась так поступать сама. Просто мне кажется, что он мог бы разделить эти мои чувства, если бы просто позволил себе посмотреть на меня по-настоящему, без вороха привитых предрассудков и многовековых страхов, без застилающего глаза образа дурехи, о которой надо позаботиться, чтобы она не нарвалась на неприятности.

И пока он меня не увидит, я руки опускать не собираюсь.

А пока что я накапливала в себе обиду и грусть, чтобы немного наказать его своим самым несчастным лицом на свете. На это требовалось время и концентрация. Но накопленная несчастность тяжелила лоб, наваливаясь на брови, раздувала ноздри, накапливалась влагой в глазах. Я копила в себе силы, пока вставало солнце; попросила Еву меня не отвлекать, когда она пришла готовить завтрак, а лучше дать мне порезать лук…

И вот Раш отворил дверь, и его шаги по прихожей стали последней каплей. Он зашел на кухню, и я повернула к нему лицо… Да. Это было прямое попадание. Он хотел мне что-то сказать, но все слова, все извинения, оправдания — застряли у него в горле. Отлично!

Я полминуты просто смотрела на него, а потом тяжело вздохнула и отвернулась, продолжая резать лук. Плечи грузно опустились, волосы закрыли лицо. Раш судорожно вздохнул и присел рядом на табуретку.

— Шура… — начал было он, но я снова чуть повернула лицо в его сторону, и он примолк.

Сегодня я надела рубашку с воротничком и застегнула все пуговки до последней.

— Шу… — я снова вскинула глаза, он снова подавился словами.

Я резала лук. Довольно криво, конечно, но ведь не это главное. Главное, что в носу засвербело, и я шмыгнула носом. Раш начал постукивать пальцами по бедру, напряженно глядя на меня.

— Я… — начал было он, но я опять посмотрела на него со вселенской грустью во взгляде, длинно шмыгнув носом. Он опять не смог сказать, что хотел. Попытался еще раз, но мой проникновенный, наполненный слезами взгляд вновь притушил его энтузиазм.

Эта игра становится забавной!

Наверное, в тот момент, когда я об этом подумала, я и проиграла. Не иначе, смешинки появились в моих глазах в ответ на его неловкость, потому что он нахмурился и задумался. А потом сделал еще пару заходов, на которые я ответила максимально осуждающе-обиженно-смиренным выражением лица. Его же лицо слегка закаменело.

— Я и так знаю, что виноват, — просипел он, — А в тебе умирает прекрасная актриса! Но над контролем надо еще поработать!

Я вспыхнула, и наверняка вся накопленная за утро грусть мгновенно выпарилась со слезами из моих глаз.

— В тебе тоже умирает прекрасный актер! — прошипела я, — И уж ты-то отлично умеешь доигрывать до конца, да?!

Как и всегда, чем больше эмоций он испытывал, тем меньше они отражались на его лице. А чем спокойнее был он, тем сильнее закипала я. Было бы интересно изучить эту корреляцию. Он светски улыбнулся, взгляд стал бесяче снисходительно-доброжелательным.

— Я поступил недостойно, но мои мотивы были вполне понятны. Я волнуюсь за тебя, я хочу, чтобы ты была в безопасности, по-настоящему в безопасности. А вместо этого все, что я могу сделать — это отслеживать объявления на Горьком и усиливать охрану. Из-за того, что ты не умеешь принимать заботу.

Вот ведь гад! То есть я теперь еще и виновата?..

— Так вот как теперь выглядит забота?! — я вскочила со стула.

Он чуть наклонил голову, продолжая спокойно улыбаться, и покачал головой.

— Забота может быть разная! Поймешь, когда подрастешь.

Ева кашлянула неловко.

— Арши, тебе не кажется, что…

Я вскинула руку, останавливая ее.

— Нет-нет, мы еще не закончили!

На кухню завалились Дорик с Бориком, явно пришедшие на наши крики. Точнее на мои — Раш-то, стервец, говорил все с тем же вымораживающим спокойствием! Ну почему всегда так? Почему только я одна нервничаю и переживаю?! А он сидит себе, важный и непринужденный!

— Шура! — попытался меня урезонить Борик, выдавая какие-то гримасы, которые должны, верно, означать, что я играю не по сценарию. Но я уже была на взводе.

— Значит, как руками мне под рубашку лезть — так я уже достаточно большая, а как принимать решения, касающиеся моей жизни — так я не доросла еще?!

Мужчина сглотнул и закинул ногу на ногу.

— Ты просто лицемер! — я ткнула в него пальцем.

— Полагаю, есть основания так считать, — кивнул он, сплетая пальцы рук а замок и укладывая их на колено, — Но это не отменяет того факта, что ты мне дорога и я переживаю за тебя… — вдруг он фыркнул куда-то в сторону, — Может ты хоть иногда это будешь учитывать? Чувства тех, кому ты дорога?

— Ах ты гад! — вот теперь я обиделась по-настоящему! Я и так уже наизнанку вывернулась, думая о чувствах тех, кому я дорога, и продолжаю выворачиваться, постоянно советуясь в том числе и с ним. Мне всю жизнь провести взаперти что ли теперь, лишь бы никто за меня не волновался? А сам-то он так смог бы?!

Я хотела бы все это ему сказать, но не могла. Это одна из причин, почему я терпеть не могла споры, эту эмоциональную вовлеченность. Все, на что меня хватает в таких ситуациях это:

— Да ты гад! Да ты просто тиран! Деспот! — его лицо еще больше окаменело и он удивленно на меня посмотрел. Да-да, он надавил мне на больное, и я давлю на больное ему. Давно, вообще-то, заметила, что Раш, хоть и очень старается быть милашкой и ни на кого не давить, на самом деле в глубине души очень любит покомандовать!

Точнее, нет, не так. Он из тех, которые говорят, что все точки зрения имеют право на существование, а на деле считают, что есть только два мнения: его и неправильное. Мне кажется, корнем его нерешительности было в том числе то, что он активно пытался доказать самому себе, что другие то же могут быть правы. Хотя на самом деле так не считал. Но зачем-то заставлял себя так думать. У него была какая-то очень сильная потребность быть хорошим. Не быть диктатором. Не давить. И, кажется, это было немного не в его природе.

Он пытался принимать чужую точку зрения такой же важной, как и его, и поэтому не мог просто сделать так, как считает нужным. При этом в глубине все равно был уверен, что он знает лучше, понимает больше, и вообще вокруг одни кретины, и только он может позаботиться о том, чтобы с этими кретинами ничего плохого не случилось. Поэтому свою точку зрения продавливал окольными путями. Чтобы кто-то другой принял ЕГО решение и осуществил его.

Лишь бы не чувствовать себя плохим, властным, давящим.

— Ты настоящий тюремщик! Ты… — продолжила я, но тут большая рука зажала мне рот, а другая подхватила меня поперек талии, и меня утащили с поля боя.

Борик утащил меня в мою же комнату, сгрузил на кровать и внимательно посмотрел в мои пылающие праведным гневом глаза.

— Это ты зря, — объявил он после недолгого молчания, — Нам надо, чтобы он чувствовал себя самым виноватым мужчиной на свете, а не взрослым, который спорит с непослушным ребенком.

Я вскинулась и ахнула.

— То есть, по-твоему, я веду себя, как непослушный ребенок?!

— Нет, по-моему, споры с ним ставят тебя в такое положение. Не забывай, он все-таки значительно старше тебя. На этом поле тебе не его не победить.

Обидно. Но отрезвляюще-честно. Я сдулась.

— Нам надо, чтобы он перестал смотреть на тебя, как на свою подопечную, — напомнил Бор, — Поэтому не стоит выдвигать ему претензии по типу «Ты меня ограничиваешь», они сразу ставят тебя в положение зависимости! Как будто он может это делать.

Я нахмурилась. Вообще-то я сама частенько позволяла людям думать, что они старше и умнее, дурачилась там по-всякому, создавала в их глазах образ… Ребенка, да. Чем несерьезнее ко мне относятся люди, тем легче из них вытащить информацию. В таком отношении есть много выгод.

Не ожидала, что это может обернуться против меня. Но в некотором смысле, я, конечно, сама виновата. Рашу-то я поначалу тоже пускала пыль в глаза. А теперь меня обижает, что он относится ко мне несерьезно. Глупо на него обижаться, ведь это мне надо, чтобы он изменил свое отношение ко мне. Его чешуйчатое высочество наверняка вполне устраивает положение умудренного жизнью дядюшки. И он переворачивает все так, чтобы сохранить статус-кво, что вполне логично.

— И что теперь делать? Мне сложно реагировать спокойно на него… — я подобрала под себя ноги и уставилась на друга, — Особенно когда он ведет себя так!

— Терпи. Нам надо выбить почву из-под его ног, а не твоих. У него, в отличие от тебя, были сотни лет на то, чтобы научиться смотреть на оппонента, как на неразумное дитя, даже если он не прав. Поэтому в споры с ним даже не лезь пока! — Борик задумался, и я не мешала ему; а потом он вдруг подскочил и заулыбался, — Я гений! Я без преувеличения — гений! Ты должна мне будешь миллион золотых обрезов! — он схватил меня за плечи и затряс, — Что бы ты вообще без меня делала?! Сопли бы на кулак наматывала! А я еще потанцую на вашей свадьбе!..

И затанцевал.

— Может расскажешь уже?

— Значит так, — он стрельнул в меня взглядом, — Садись, пиши письмо графу Сибанши! Мы, помнится, собирались позже к нему зайти, чтобы обсудить возможное интервью… Пиши, что придем сегодня! К обеду. Я отправлю ему заклинанием, чтобы сразу дошло!

Я покачала головой.

— Граф написал, что скорее откусит себе язык, чем даст мне интервью.

— Да пусть подотрется своим очень важным мнением! — махнул рукой Бор, — Кому оно вообще нужно? Это ведь просто предлог, чтобы зайти к нему!

— Подожди-подожди, — я подняла руку, призывая его к спокойствию, — Мне казалось, что красавчик Сибанши тебе не очень по душе. Да и вообще, у меня ведь вовсе нет цели по городу шататься, пока мы не разберемся, кому я так не нравлюсь. Что бы там Раш ни думал…

Борик снисходительно на меня посмотрел.

— Во-первых, тебя охраняют сейчас не хуже, чем важнейших лиц Империи — что бы там Раш ни думал. А то и лучше! Мало кто удостаивается сопровождения целой группы Теней. И защиток на тебе понавешано столько, что муха не пролетит. А самое главное, с тобой я! — он вдруг вспомнил про себя и почти зло на меня посмотрел, — Как ты вообще можешь за себя переживать, когда с тобой я?! Это оскорбительно!

— Прости, ты прав, — покаялась я, — Давай к сути.

— А во-вторых, твой красавчик не только меня бесит! — он самодовольно улыбнулся, — Я тут вспомнил, что Раш тоже был не рад твоему предполагаемому интересу к графу. Он сейчас на взводе, так что обязательно увяжется за нами, куда бы мы ни пошли, гарантирую! Уж не знаю, ревновал он или нет, но раньше против графа ничего не имел. Они всегда неплохо общались…

— То есть, нам надо заставить его ревновать? — спросила я, вскинув брови, — Но он знает, что нравится мне! Я могу хоть повиснуть на графе — что это даст? Это будет слишком очевидно.

— Поэтому нам и надо написать графу. Это не ты должна на нем виснуть, а он — на тебе!

Я прыснула, едва представив что-то подобное.

— Это будет выглядеть еще ненатуральнее! — Борик обиженно на меня глянул.

— Этот пройдоха вполне сможет сыграть натурально, если его в этом заинтересовать! Я уверен, с этим-то ты справишься. Вы же будто на одном языке говорите! На языке засранцев. Не зря же он на твои письма отвечает? Чует родственную душу! Не поверил бы, если бы своими глазами не увидел, — Борик уселся на кровать и откинулся на стену, — Напиши, что мы придем. И что ему надо будет проявить заинтересованность в тебе.

Я кивнула.

— Хорошо.

— А теперь запоминай, как ты должна себя вести с Арши! — мужчина посмотрел на меня строго, — И запомни, если дашь слабину, все пропало! Не ведись на его подначки, не отвечай на провокации, не позволяй выводить тебя в открытое противостояние! Вообще с ним не разговаривай, а лучше даже на него не смотри. Во-первых, он умнее и опытнее тебя. Во-вторых, любой растеряется, если на него внимания не обращать.

Последнюю мысль я даже записала на будущее.

— Одежду тебе выберу я, — постановил Борик, — Открывай шкаф, дитя мое! Сделаю из тебя женщину.

— Когда ты в следующий раз спросишь меня, почему я никогда не перестану считать тебя моим маленьким миленьким несмышленышем, я тебе подробно отвечу, честно-честно, — Ева перебирала травки, решая, какой чай заварить.

Большие руки то и дело ловко засыпали щепотку листов крыжовника или мяты в заварник, а потом возвращались к разложенным на столе тканевым мешочкам, ею и вышитых.

Арши чуть кривил лицо, постукивая пальцами по столу.

— А когда ты в следующий раз мне скажешь, что малютка Ярм не умеет общаться с разумными, я найду чем возразить, Отцом-Драконом клянусь, — улыбнулась она, все так же не отрывая глаз от засушенных еще прошлой осенью трав, — Малютка Ярм хотя бы знает, как с девочками разговаривать.

Арши перевел нахмуренный взгляд в окно, тяжело вздохнув, и забарабанил пальцами быстрее.

— А если ты мне еще когда-нибудь скажешь, что вокруг одни дураки, я полностью с тобой соглашусь. С чем тут спорить?..

— Я понял! — наконец ответил мужчина.

Ева подняла на него ласково улыбающиеся лицо. Под ее взглядом Раш и правда почувствовал себя несмышленышем. Надо же было так глупо сорваться! Но взгляд Шуры в тот момент просто выбивал почву из-под ног.

Он все утро прождал ее на крыльце. Слышал ее шаги, ее дыхание там — на кухне. И все равно упорно сидел на крыльце. Ну а вдруг она решит выйти? Он должен был быть там на случай, если она решит выйти. И даже если не выйдет должен был быть там.

И ее осуждающий взгляд был, конечно, заслуженным. Он заставлял Раша чувствовать себя распоследним мерзавцем, но это же было по делу. Конечно, она должно быть очень обижена и расстроена…

Но она вовсе не была! Она притворялась, просто чтобы помучить его! А он и так мучается! Разве мало того, что он места себе не находит из-за беспокойства о ней? Выслушивает нытье Первого Советника о своей репутации, но не отзывает хоть более-менее приличную охрану, потому что без нее было бы совсем туго.

Требует отчета от охраны чуть ли не каждые полчаса, потому что иначе ни о чем думать не получается. Рашу очень, очень не нравилось, как все это выглядит. Если Шура не угодила кому-то, у кого есть деньги с ней разобраться, почему бы не поручить это профессионалам? Откровенно говоря, если бы не заинтересованность его, Раша, в этом вопросе, никто бы и разбираться не стал, хоть бы ее среди бела дня ножичком пырнули. Зачем так заморачиваться с десятком-другим подставных лиц? Действовать так с одной стороны нелепо, а с другой — профессионально, что не докопаешься. Никто бы не стал выискивать ни по запаху, ни по магическому следу, никто не стал бы опрашивать свидетелей. Не мучает город своими статейками больше — и ладно! Зачем так основательно прятаться? Если только не от него?

Но в том-то и дело, что о его, Раша, заинтересованности знают не так уж чтобы многие, чего бы там Шарам себе ни думал. И те связаны клятвами крепче некуда. Сто процентной гарантией они не были, конечно, поэтому он установил слежку за каждым, у кого были причины думать, что Рашу не все равно, что случится с Шурой. Это было довольно неприятно, потому что следить приходилось в основном за теми, кому он в общем и целом доверяет. За теми, кто ему нравится и за кем следить совсем не хотелось.

Слежки ничего не давали, выйти на заказчика через исполнителей не получалось. Раш нервничал. Самым лучшим вариантом было бы припрятать ее до лучших времен. Но думал так почему-то только он.

А теперь она еще и давит на него грустным взглядом! Ему и так грустно — разве это не очевидно?!

Где-то там, за пеленой страха и раздражения, он понимал, что глубоко не прав. Что, конечно, запирать свободного человека — не выход, что манипулировать ее интересом к нему — подло, что передергивать в разговорах с ним, делая ее виноватой — недостойно. Что его страхи не должны ее ни к чему обязывать. Если бы Рашу пришлось объяснить, что он чувствует, то он бы сказал, что это похоже на то, что все хорошее, что в нем когда-либо было, все хорошее, что он в себе кропотливо воспитывал, тонуло в потребности защитить то, что он считал своим.

Где-то глубоко внутри он себя осуждал, но на поверхности — считал себя правым. Остатки воспитания буквально принуждали его к тому, чтобы не сделать ничего дурного, не поддаваться инстинктам. Это были скорее доводы рассудка, которые он не чувствовал правильными по-настоящему, сердцем, а просто знал, что так правильно.

Он чувствовал, что Шуру надо срочно спрятать в одной из своих пещер, но знал, что этого делать не надо. Чувствовал, что согласие можно выманить и обманом, но знал, что так поступать нельзя. Чувствовал, что он сильнее, значит — его мнение важнее, но знал — что это варварство.

И чтобы справится с этим диссонансом — ему нужно время. И голова заказчика. Охранять сокровища — инстинкт. Притупить, приглушить — можно, но совсем не задавишь, хоть ты тресни. Пока опасность не минует, до конца он не успокоится. Это раздражало и вызывало головную боль. Звериные повадки были тем, что вытравить из себя хотелось, но до конца не получалось. А когда бурлили в нем, разгоряченные, и не то чтобы хотелось с ними что-то делать. Хотелось их просто принять.

И очень хотелось, чтобы к этому отнеслись с пониманием. Чтобы Шура просто понимающе собрала вещи и послушно полетела с ним в безопасное место.

Послушной она почему-то бывала, только когда он ее целовал. Мужчина вспомнил, как прижимал к постели девчонку и сглотнул; жар ударил в лицо. Потом ему станет очень стыдно, но сейчас он, раздраженный этими покушениями, мог думать только о себе.

— Так себя жалко! — тоскливо сказал он.

Ева понимающе покивала. Сверху донеслись шаги и болтовня Шуры с Бором. Стоило им спуститься, как Раш почувствовал прилив нового раздражения, которое очень старался в себе задавить, но получалось слабо.

За что она с ним так?!..

Борик оказался тем еще пройдохой. Честно говоря, не ожидала от такого вспыльчивого, импульсивного и прямодушного человека такой насмешливой хитринки в глазах при планировании операции по захвату и оккупации цитадели золотого рода. Оказывается, так называли Раша. Конечно, за глаза и только едва слышным шепотом. По драконьим меркам он был уже довольно взрослым и то, что за столько лет он так и не обзавелся спутницей жизни, было довольно странно.

Нет-нет, он вовсе не был непопулярен у противоположного пола! Даже наоборот! Богатый, родовитый, галантный — ну разве не идеал? Вот так и думали дамы, которым посчастливилось быть представленным ему.

Сначала отец, а потом и брат пытались подобрать ему выгодную партию из драконьих семей, где были девицы подходящего возраста. Ну или не совсем подходящего, но более-менее приемлемого. Раш мастерски, не оскорбив ни одну девицу и ни одного родителя ни одной девицы, разрушал все планы старших родственников. Он был мил, приветлив, ласков, дарил подарки и делал нетривиальные комплименты, но… почему-то никогда ничего не складывалось. И никогда к его поведению не могло возникнуть никаких вопросов.

То на горизонте появляется пылкий соперник, завладевающий вниманием его дамы и предлагающий ей романтический побег; то появляются слухи о том, что Рашу нужна жена только для прикрытия его «противоестественных наклонностей», то еще что-нибудь случается, после чего сам Раш с тяжелым вздохом мог только пожимать плечами и говорить: «Не судьба!», и все планы пристроить его находили свое последнее пристанище на помойке.

Со временем старший брат поумерил свою спесь и начал сватать ему дракониц попроще, еще позже — расширил круг кандидаток до сильных видов оборотниц и сидов из аристократических семей… Никто не мог взять эту неизменно вежливую, но все-таки неприступную крепость.

Когда на трон сел его племянник, Ярролим Второй, ситуация резко изменилась. Дорогому племяннику порочащие честь семьи слухи надоели, как и сам взбалмошный дядюшка, который их и распускал, и он поставил Раша перед фактом, что устраивает ему отбор невест. Его Императорское Величество устроил мероприятие с конкурсами и состязаниями — порой довольно нелепыми — и пообещал победительнице своего дядю и земли в центральной части империи. Ранее такие отборы устраивали только для принцесс, но все когда-нибудь случается впервые! Любимого дядюшку он связал родовой магией и усадил на возвышение наблюдать за ожесточенной борьбой дам за его скромную персону.

Раш, конечно, долго не выдержал. После соревнования по разделыванию техникой быстрого ножа деликатеса из норвеских земель, полового органа овцебыка, Его Высочество опустошил до капли свой магический резерв, но все-таки выпутался из пут, и сбежал с дипломатической миссией в Лирийские пустыни на пять лет.

Понять его поведение мне было сложно, потому что мне он частенько затирал про то, как хочет семью и детей.

— Слу-у-ушай, — потянула я, пока друг рылся в моем шкафу, — А я ему своим напором не напоминаю, случаем, о его непростой молодости?

Бор глянул на меня с усмешкой.

— Вполне возможно! Вообще-то Арши всегда предпочитал тихонь и милашек!

Я скривилась и фыркнула. Кому вообще могут нравится тихони и милашки?!

— Ни на одной из них он так и не женился, так что, видимо, не так они ему и нравились! — Бор только посмеялся.

Одел он меня просто отлично! Так же как и всегда! Вот только выглядела я при этом почему-то совершенно иначе. Все те же штаны, та же рубашка, тот же халат в его исполнении почему-то не выглядели небрежно, будто я оборвыш с окраины. Может дело в прическе, которую он мне сооружал минут двадцать; может в том, что его умелые ручки умели выплетать заклинания, которые разорили бы все химчистки моего мира; может в том, что он заставил меня заправить рубашку в штаны и плотно подвязал их ремнем, обозначая талию… А может в том, что он бил меня по спине всякий раз, как я начинала горбиться, и заставлял расправлять плечи. Точно сказать не могу, но выглядела я однозначно лучше, чем обычно!

Наградой мне был жадный и раздраженный взгляд Раша, который он тут же спрятал за улыбкой.

— Вы… — он чуть выдохнул сквозь зубы, — Вы что, куда-то собираетесь?..

Борик радостно ему улыбнулся.

— Да! — он приобнял меня за плечо и притиснул к себе, с гордостью на меня посматривая, — Оказывается, у Шурочки с графом там очень активная переписка, и, кажется, наша малютка почти дожала этого сухаря до интервью! Представляешь?! Конечно, о его работе мы спрашивать не сможем, но мнение аристократа о политической ситуации в стране в колонку Алекса Брита лишним не будет!

Я ответила Бору чуть смущенной улыбкой.

— Да я вроде ничего такого не делала… Но мы с красавчиком-следователем довольно неплохо друг друга понимаем! Не знаю даже, как это объяснить.

Раш все также улыбался.

— Мне сегодня надо во дворец только вечером. Я мог бы сходить с вами… — он посмотрел на меня с просьбой и таким проникновенным сожалением, что я почти поверила, — Если ты не против?..

Я не стала ничего отвечать. За меня начал спорить Бор — довольно жарко спорить, надо сказать. Так как спорить он вообще любил, полагаю, на какой-то момент мужчина даже забыл, что он в конце концов должен позволить себя уговорить.

Вышли мы в итоге, как и планировалось, втроем.

По пути нас поймала закрытая черная карета. Извозчик передал нам очень вежливое послание графа, который сокрушался, что мы не предупредили о визите заранее и не дали ему возможность подогнать достойный экипаж и сопровождение. Я еле удержалась, чтобы не захохотать в голос. Граф оказался очень азартным мужчиной! Не от большой и чистой любви ведь он согласился помочь?

Лично я ему в письме предлагала развлечение за наш счет во время обеденного перерыва. И развлекся он, без преувеличения, прекрасно!