Твоё слово

Глава 18, Влюбленные. Искра, застывшая в смоле

— И что он ответил? — с улыбкой спросила Ева, выслушивая мою историю о том, как я увольнялась из цветочной лавки «Ландыш». Я рассказывала ей, как у нас прошел день, утаскивая то ломтик морковки, то дольку помидора с тарелки, пока она нарезала салат. От помощи она всегда категорически отказывалась, считая кухню только своей территорией. Я против не была — домашние обязанности меня никогда не вдохновляли, и помощь я предлагала только потому что мне нравилась Ева, а вовсе не потому что мне нравилось готовить.

— Он на коленях умолял меня остаться, — слегка приукрасила я, — Плакал и все спрашивал: «Шурочка, милая, ну как же я без вас?! Ну у нас же такие грандиозные планы по расширению! На кого вы меня оставляете?», ну и все в таком духе, — я стянула со стола кружочек огурца и закинула в рот, — Но я была непреклонна! Нет, говорю, не могу остаться, душа просит другого!..

— Это славно, что ты знаешь, чего хочешь, милая, — женщина скинула в салатницу нарезанные огурцы, а я чуть скривилась на ее слова. Вообще-то, все не так уж славно, потому что понять, чего я хочу, почему-то последнее время требовало слишком больших усилий.

— Угу, — я уныло кивнула, — А Раш сегодня придет, не знаешь?

— Обещал к ужину подойти, — на огромной чугунной сковороде шипело растаявшее сливочное масло, — передавал извинения, что не смог сегодня с тобой посидеть с утра. Кажется, у него неожиданно образовались какие-то дела…

— Да ладно, мне и одной хорошо, — я махнула рукой, — я даже и не заметила!

Ева кивнула мне спокойно, но зачем-то продолжила.

— Поверь, он не стал бы без причины так поступать, — она кинула щепотку соли в салат и начала перемешивать, — Может ты с ним поговоришь, узнаешь, что у него случилось?

Я задумчиво посмотрела на свои руки.

— Ну если ты просишь…

— Прошу, — кивнула Ева, скрипнул шарниром, — извини, все забываю смазать.

Она чуть смущенно засмеялась, продолжая помешивать салат, а я задумалась над тем, что же мне сказать Рашу, когда он придет. Не хочу, чтобы он видел, что его жестокое равнодушие к моей судьбе, которое он продемонстрировал сегодня с утра, выбило меня из колеи аж на целый день. Мне это еще самой надо переварить.

— Я тебе смазку купила по дороге, она в коридоре стоят, — сказала я Еве, стаскивая еще одну помидорную дольку, которую женщина оставила для меня на доске.

Дорик и Борик весь вечер вели себя подозрительно тихо, о чем-то шептались, иногда поглядывая на меня то ли с жалостью, то ли с осуждением. Я даже не пыталась разобраться, что у них там за игра новая, все ресурсы моего организма уходили на то, чтобы вести себя, как всегда. Прозвучит дико, но мне почему-то не хотелось, чтобы Ева решила, что я из-за него веду себя как-то странно и сказала об этом Рашу.

Вообще-то, я знала, что для большинства окружающих людей я по жизни веду себя слегонца странно, и на общем фоне попробуй разбери, но то — большинство, а это — Ева. У нее глаз-алмаз и чуйка на душевные терзания, как у добермана тети Светы с нашей с Олежой лестничной клетки на шаурму. Эта внимательная псинка чуяла шаурму, даже если ты заворачивал ее в десять пакетиков и нес подмышкой пуховика, и начинала тоскливо завывать на весь этаж, и выла, пока не приходила тетя Света, и неловко глядя в пол, не просила чуть-чуть шаурмы для несносной собаки. И ведь давали. Потому что знали, что иначе собака не заткнется. Проверено опытным путем!

На самом деле мне немного хотелось накинуться на Еву с расспросами о нем, в голове даже уже прикинула список вопросов. И вообще-то, я обязательно вопросы выпишу и задам, но перед этим придумаю какой-нибудь благовидный предлог, который бы объяснил, чем вызвано мое повышенное любопытство.

Я сидела, и чувствовала себя какой-то дурочкой. Все знают, что я по жизни любопытная. Если я и начну выспрашивать про Раша, если я только сделаю вид, что это ни капельки не странно, окружающие воспримут это как должное. Ну всегда же так делала — и работало. Но почему-то сейчас свою повышенную заинтересованность в вопросе показывать не хотелось. Особенно с учетом того, что я пока и сама не разобрала, что это за повышенная заинтересованность и в чем ее причина. Поэтому я просто с тщательно скрытой нервозностью ждала прихода Раша, надеясь, что стоит мне посмотреть на него, ну или на худой конец, поговорить с ним — и все станет на свои места. Я тут же пойму, какое место он занимает в моей жизни, какое я — в его, и все станет прекрасно, я смогу снова спокойно жить и работать, и вопросы межличностных отношений наконец отойдут на второй план и перестанут меня мучить своей неопределенностью!

Наивная!

Стоило ужину приготовиться стараниями Евы, всем домашним усесться за стол, наконец соизволил явиться этот бессердечный, бессовестный, жестокосердечный чешуйчатый гад, который с поражающим в самую душу равнодушием сегодня утром меня кинул! Вроде я за день подуспокоилась и решила, что обижаться на Раша — глупо, в конце концов у него действительно что-то могло случиться, и я даже хотела бы знать, что, но… Но стоило ему спокойно и радостно со всеми поздороваться, помыть руки и сесть за стол, во мне взбурлили потоки то ли лавы, то ли говна. Весь вечер я прожигала его самым суровым своим взглядом, громко бряцала посудой и демонстративно разговаривала со всеми, кроме него. Он три раза порывался извиниться, и мне бы заткнуться да извинить, но это сказать легко, а вот сделать…

В общем, особого смысла перед Евой делать вид, что я не расстроена, не было, потому что теперь даже до Дурика дошло, что я жутко обижена, что Раш продинамил меня с нашими традиционными посиделками на рассвете.

— Шу… — опять начал он, но я грубо его перебила, со стуком приземлив чашку на стол.

— Передайте соли, пожалуйста! — попросила я, попытавшись улыбнуться. Ева передала мне солонку.

— Держи, милая… Думаешь, недосолено? — поинтересовалась она.

— Ну что ты, Ева, у тебя всегда очень вкусно и досолено, — я посмотрела на нее с благодарностью, — просто если один господин продолжит меня отвлекать от твоей прекрасной еды, я ему эту соль в глаза засыплю.

Раш поперхнулся и начал откашливаться. Борик похлопал его по спине, глядя на меня с возмущением, но говорить что-то поостерегся.

Дурик, видимо, решил спасать положение и переводить тему в безопасное русло. Чуть заикаясь и глядя на солонку в моей руке, спросил, что у меня там с работой и нет ли каких идей; идем ли мы куда завтра и все такое.

— Да, мы пойдем завтра в администрацию Городского Совета, узнавать про интервью барона Арино, — я посмотрела на Дурика максимально доброжелательно, чтобы он понял, что обижаюсь я не на него, и бояться ему нечего.

Раш, конечно, тут же дернулся и с надеждой сверкнул глазами.

— Я могу обо всем догово…

— Нет.

Я отрезала даже быстрее, чем подумала.

— Да почему нет?! — всзвился Бор.

— Ну не знаю, а вдруг он неожиданно решит не договариваться и даже не предупредит? — я ковыряла ложкой в тарелке, со злостью глядя на скатерть, — Уж лучше самой все сделать.

Раш смотрел на меня глазами побитой собаки весь оставшийся вечер, и хотя мне хотелось отпустить ему вообще все грехи, что-то злобное во мне шептало, что надо додавить, доиграть сцену, чтобы он точно понял, какой дурак, и больше так не поступал. А потом уже разбираться, почему он такой дурак.

После ужина я гордо удалилась в свою комнату, скрестив пальцы, чтобы он пошел за мной. А если не пойдет? Если поцокает своими каблучками куда-нибудь по своим делам? Наверняка у него есть дела… Я сидела на кровати и дергала прядь, нервно поглядывая на дверь. Стоило услышать, как по лестнице неторопливо стучат каблуками, я схватила с пола какие-то бумаги и начала вчитываться в них, будто там что-то очень, ну просто непередаваемо важное написано!

В дверь постучали.

— Шура, можно войти? — в отличие от меня, Раш стучал, действительно спрашивая разрешение войти, а не предупреждал приличья ради, что сейчас дверь распахнется. Так что я ответила не сразу, зная, что он будет стоять и ждать. И все же разрешила войти.

Он тихонько прикрыл за собой дверь и присел на ковре у кровати, прямо под моим взглядом. Морок вдруг начал с него буквально стекать, обнажая истинное обличие. Дыхание перехватило. Все-таки внешность у него колоритная. Волосы будто нити золота и сверкали не меньше. На меня грустно смотрели янтарные глаза с вертикальным разрезом. Господи ты боже мой… Сколько я уже таких звериных глаз видела на улицах города, а все равно каждый раз — как в первый. Я не замечала, но под мороком даже одежда кажется какой-то невзрачной, не цепляющий глаз, а сейчас я с удивлением рассматривала пышные рукава белой рубашки с изящным кружевом, стекающим аж до костяшек. Захотелось неприлично захихикать, но я держала суровое и непреклонное выражение лица. Смотрела с осуждением в его красивые глаза, слегка очерченные морщинками. Захотелось их потрогать, но я сдержалась.

— Ты как-то просила меня снять морок, — он нарушил молчание, уложив голову на край кровати и продолжая внимательно смотреть на меня снизу вверх, — Тебе ведь нравится неприлично пялиться на всех? Наверное, тебе было слегка неуютно от того, что меня не получается рассмотреть? Хочешь, я буду снимать морок, когда мы в доме?

— Хочу, — я решила воспользоваться случаем, пока он чувствует себя виноватым.

— Я хотел бы принести тебе извинения за то, что не пришел сегодня с утра и даже не предупредил тебя… — он тихонько придвинулся ближе к моим коленям, и сердце неожиданно скакануло сначала в горло, а потом спряталось в желудок, и оттуда заполошно посылало мне какие-то сигналы, которые не получалось разобрать, потому что мозг был слишком занят тем, что обрабатывал образы, полученные от глаз. У него волосы слегка разметались по краю кровати — эти золотые нити так красиво смотрелись на белых простынях… И лицо было такое одухотворенно-грустное, что захотелось в него потыкать пальцем… Или ущипнуть за щеку. Он робко улыбнулся, и на щеке неожиданно появилась ямочка. Сердце перестало пытаться достучаться до мозга — оно замерло от шока. У этого прохиндея еще и ямочка на щеке…

— Ага, — прохрипела я, пытаясь понять, что такое опять со мной происходит.

Я прокашлялась и попробовала еще раз, но взгляд то и дело плыл, как и умные мысли.

— Хорошо, но больше так не делай. Не то чтобы я прямо ждала тебя! Хотя ладно, я ждала, — зачем-то призналась я, — А ты не пришел. Это было как-то не очень… Не делай так.

Я стекла с кровати на пол и привалилась к его боку. Он тут же обнял меня рукой и улыбнулся, уткнувшись мне в макушку. Его прикосновение выбивало мысли еще основательнее, чем внимательный взгляд. Хотелось то ли прижаться посильнее, то ли оттолкнуть его. Но я взяла себя в руки, волевым усилием прогнала туман из головы и спросила то, что хотела спросить.

— У тебя что-то случилось? — мне было немного боязно. В прошлый раз с этого вопроса началась ссора. Задавать его было сложно и… Мне было бы не очень приятно, если бы меня снова оттолкнули. Интересно, когда я ворчала на подобные вопросы, для окружающих это было так же неприятно?

На мой вопрос Раш ответил не сразу, но я и не торопила.

— Ну, понимаешь, — он вздохнул, — Мы иногда осуждаем в чем-то других, но на самом деле и сами поступаем также, — на секунду я даже подумала, что он обо мне, но возмутиться я не успела, — Я ругал одного своего родственника из-за того, что он не может взять себя в руки и решить одну проблему…

— Уж не императора ли ты ругал? — поинтересовалась я, представляя себе картину и стараясь не засмеяться.

— Ну да… — он скривился, и теперь-то мне это было отчетливо видно, — Но важно не это. Важно то, что я и сам не могу взять себя в руки и решить эту проблему, хотя мог бы. Но это потянет за собой столько новых проблем, и не только для меня… И я как будто жду какого-то знака. Или что кто-то решит проблему за меня, понимаешь?

— Честно говоря, не особо… — я почесала висок, — Никогда, вроде, не страдала от нерешительности. Но ты продолжай! Я слушаю.

— В общем, дело в том, что это очень важный вопрос. Для огромного количества разумных. И я постоянно думаю, как то или иное мое действие отразиться на них.

— И в итоге вообще ничего не делаешь, — понимающе кивнула я.

Он захихикал, уткнувшись мне в плечо.

— Было у тебя такое?

— Нет, наверное… — я попыталась вспомнить, но обычно если я уже проанализировала ситуацию и понимаю, что надо что-то решать, то решаю, делаю, а потом уже разбираюсь с последствиями, — Но я не думаю обычно, как мои действия отразятся на других, в отличие от тебя, поэтому легче решаюсь на что-то. Постоянные мысли о других, наверное, сильно тормозят.

— Наверное, — он выдохнул мне в шею, и по ней разбежались мурашки. Захотелось еще раз почувствовать его дыхание на своей шее. Интересно, а у него по коже мурашки разбегутся от моего дыхания? Я уложила голову ему на плечо и подула прямо в венку.

— Что ты делаешь? — хохотнул он и дунул мне в лицо. Я поморщилась. Что-то не то.

— Просто проверяю. Неважно.

— Ладно, — кивнул он, — Можно все-таки я договорюсь с бароном об интервью? В качестве извинений?

Я кивнула.

— Мы сегодня встретимся на рассвете? — уточнил он.

— Ну если ты так просишь! — он улегся мне на колени и улыбнулся так светло и радостно. Прямо как солнышко. Золотые нити разлетелись лучиками по моим коленям вокруг его головы. На щеке опять появилась эта ямочка, делавшая его почти мальчишкой, если бы не слишком цепкий и чуть-чуть усталый взгляд, очерченный морщинками. Он смотрел мне в глаза. И это опять произошло. Как прошлым утром — я будто упала куда-то. Сердце снова скакануло и забилось быстрее неровным ритмом, выбивая из груди потяжелевшее дыхание. Воздух стал вязким, будто я застряла в смоле, в которой нет никого и ничего, кроме моего почему-то сбившегося дыхания и его лица с этими необъяснимо теплыми глазами. Еще немного, и они застынут янтарем и застряну в нем на века, и меня найдут через сотни, а может тысячи, лет и будут восстанавливать по мне историю древних цивилизаций. Только секунду назад эти глаза были теплыми, как весеннее солнышко, и вдруг обожгли меня, поймали — я не могла шевельнуться, только смотрела в его узкие звериные зрачки. Он протянул ко мне руку и, схватив за затылок, неожиданно напористо и непреклонно потянул мое лицо к своему, все так же удерживая мой взгляд своим. Почему-то мне казалось, что стоит мне моргнуть, отвести взгляд — и я смогу выбраться из этой вязкой смолы, но мне не хватало силы воли это сделать. Стоило моему лицу приблизиться, тонкие узкие зрачки стали расползаться, заполняя гипнотизирующее меня золото радужки, превращаясь в бездны. По телу пошел озноб.

— Раш… — выдавила из себя я; я не могла сама разорвать этот контакт, но может он сможет? Мне было то ли хорошо, то ли страшно, и я боялась пошевелиться, но может он знает, что делать?..

— Раш?..

Он вздрогнул и эти пугающие меня черные бездны свернулись, возвращая глазам тепло и возвращая меня в реальность.

Прохладный вечерний воздух вдруг ворвался в горящие легкие из открытого окна, в уши залились звуки — внизу до сих пор болтают ребята, на улице лают собаки и ругаются мужики, мое сердце стучит так, что слышно в другом конце города. Он лежал на моих коленях и смотрел на меня удивленно и растерянно, а я все так же склонялась над ним, закрывая нас, словно занавесками, своими волосами.

Мы смотрели друг на друга, но уже без тумана в голове и глазах.

— Я буду ждать на крыльце, и только попробуй не прийти, — спокойно произнесла я, отстраняясь. Посмотрела в окно, за которым уже окончательно стемнело. Зевнула. Раш поднялся на ноги и с улыбкой, на которую я, конечно, ответила, пожелал мне добрых снов, закрывая за собой дверь.

Я, не шевелясь и даже, кажется, не дыша, прислушивалась к звуку его шагов по лестнице. Стоило им затихнуть внизу, я подскочила, намотала пару кругов по комнате, пнула стопку бумаги и немного успокоилась, созерцая мягкое приземление разлетевшихся листов. Рухнула на кровать лицом вниз.

Вот дура. И как я сразу-то не заметила? Мне было не все равно, что он обо мне подумает, мне хотелось его трогать, от его присутствие сердце заходилось неровным ритмом и мне хотелось быть для него особенной. Я утешала себя только тем, что никакого плотского интереса ни к кому конкретному я раньше никогда не испытывала, поэтому сразу и не заметила. Зато я теперь знаю, кем я хочу, чтобы Раш для меня был. Я хочу, чтобы он был моим мужчиной. От этой мысли я захихикала в подушку. Теперь я точно не хочу знать, сколько ему лет!

Я опять вспомнила его глаза, его разметавшиеся по моим коленям волосы и внутри полыхнуло. Я простонала в подушку. Хотелось его поцеловать! Вот зачем я хотела, чтобы он снял морок — я хотела его поцеловать! Никогда бы не подумала, что понимать свои чувства и желания может быть так сложно. Будто мне каждый день подкидывают новую дурацкую загадку, не разгадав которую я не смогу перейти на следующий уровень. И это игра, кажется, не закончиться никогда, она — бесконечные загадки человеческой души, своей и чужой. И выйти бы из этой игры, и жить себе спокойно, как раньше, но этого «спокойно» уже мало. И мне снова и снова надо решать эти загадки, а потом снова и снова приспосабливаться к ответам. И как я докатилась до такой жизни?

Я хочу, чтобы Раш был моим мужчиной. Ну тут все просто — надо сделать его своим мужчиной!

Думаю, перед другими женщинами у меня есть кое-какое конкурентное преимущество — я часть его сокровищницы, и он уже от меня в любом случае никуда не денется, что бы я ни учудила. Удобненько.

Я еще раз прокрутила в голове все, что знаю о драконьих сокровищницах. Драконы очень привязчивы; не любят расставаться с тем, что им дорого; хранят свое, как зеницу ока и психуют очень громко и с огоньком, если кто-то на их сокровища позарится. Вроде даже, так однажды началась война с одним из государств Содружества. Обычно, конечно, за такими красивыми историями о причинах бойни стоят геополитические интересы, но в данном случае речь шла о союзном государстве, с которым воевать было, мягко говоря, не с руки, но воевать пришлось, потому что распсиховавшаяся ящерица, у которой украли деревянную игрушку солдатика из сокровищницы, не оставила своим поведением никакого выбора.

В общем, если у меня не получится соблазнить его с первого раза — не страшно! Скорее всего, количество попыток у меня не ограничено! С этой мыслью я и уснула, предвкушая уже сейчас наше утреннее свидание.

Этой ночью Аррирашш не стучал задорно каблуками ботинок по каменным дорогам Высокого Города. Его шаг был почти неслышен, если не прислушиваться. Он скользил по теням, никем не слышимый и не видимый. Перекатывал плавно вес, не желая привлекать к себе внимания. Его лицо, скрытое мороком, было спокойно и не выражало никаких эмоций, как обычно бывало в моменты, когда внутри нарастало напряжение, и бурлило от невысказанных слов и чувств.

Мужчина вдруг остановился и уставился перед собой.

Конечно, связи драконов с людьми порой имели место быть, но очень, очень редко. Причин было множество, и хотя самой очевидной — той, что лежала на поверхности — было привитое с детства презрительное отношение к самой возможности поставить человека на равную ступень со старшей расой, вступить в близкую, пусть даже только физически, связь, все же сам Раш считал презрение — лишь защитным механизмом, призванным уберечь и самого дракона и все общество в целом. И хотя сам он с детства слегка выпадал из этой системы, неправильной он ее вовсе не считал.

Драконы очень ценят привычки. Возможно больше, чем любые другие разумные расы в мире. Драконы очень привязчивы не только к вещам, но и к живым существам, к местам, к обстоятельствам.

А люди такие хрупкие. Они живут — мгновение. Их чувства переменчивы. Их воля — абсолютна. Раша это безумно привлекало. Он обожал людей и иногда втайне благодарил Темную, что она создала таких невероятных существ. У каждой расы в мире были инстинкты — безусловные, неизменные реакции, которые должно было уважать, ведь избавиться от них невозможно. Дракон не мог не любить семью, потому что близкие магические источники вызывали сильную симпатию и привязанность — и защита членов семьи от опасностей была инстинктивной магической реакцией. Оборотень в период размножения находил по запаху подходящего партнера и независимо ни от чего очень навязчиво ухаживал, потому что звериные инстинкты требовали этого бескомпромисно. Продолжать можно было и дальше, и дальше.

Но только люди не имели никаких инстинктов. Не все из них это понимали. Но Собранием Ученых Существ это было доказано еще задолго до того, как Раш родился, и повторные испытания с большей выборкой проводились чуть ли не каждое столетие. У людей не было инстинктов. Единственным, что регулировало их поведение была их воля. Далеко не всегда свободная, но ее возможности порой казались просто безграничными. Поражающими. Ну Раша они точно поразили в самое сердце — до сих пор отойти не может.

Люди были самыми беззащитными и самыми в перспективе опасными существами в мире — пугало и первое, и второе. А еще они были единственной расой, которая с драконами не могла скрещиваться ни при каких обстоятельствах. Да-да, одним очень эксцентричным ученым из драконьего племени даже опыты проводились, пока об этом не узнали и не приговорили его к казни. Но эти опыты не привели ни к чему. Человеческая женщина не могла зачать от дракона; человеческий мужчина не мог оплодотворить драконицу. В общем-то, это и раньше было ясно, но подтверждения лишними не бывают.

Драконы, особенно знатные, ни при каких обстоятельствах, если они душевно здоровы, не посмотрят на человека, как на объект вожделения. Это вбито в головы с младых ногтей. Дракон, которого уличают в подобной связи, становится нерукопожатым. На Нижних Этажах Империи думают, что драконы просто берегут свое сердечко, которое привязывается так же быстро, как умирают люди. И это было правдой. В Верхней Империи думают, что просто брезгуют порочить себя связью с непонятными и бесполезными детьми Темной. И это тоже было правдой.

Но если смотреть отстраненно — был целый комплекс достаточно серьезных причин, почему дракону с человеком любовных связей лучше не иметь. И Раш никогда даже не пытался их оспорить. Даже смысла не видел. Он причин, почему не стоит строить близкие связи с людьми, знал даже больше, чем самые закостенелые блюстители традиций.

А ему, представителю правящего рода, даже думать о таком не стоит, даже на полсекунды. Он и не думал. Как бы он ни любил людей, на человеческих женщин он никогда не засматривался. Это даже звучало странно. Конечно, Арши понимал, что это просто потому, что его так приучили с детства, просто он вовсе не был бунтарем или борцом с системой. Иногда в нее не вписывался — да, но не оспаривал.

Наверное поэтому, пусть и вспыхнувшее всего на мгновенье и быстро задавленное, но все-таки желание взять ее в охапку, крепко поцеловать и… не так важно, что именно еще, но все-таки это желание, вполне мужское, ни разу не платоническое, своим появлением ударило прямо под дых. Выбило почву из-под ног и обескуражило. Конечно, нет в мире ничего невозможного, но как же сложно поверить, что люди тоже бывают женщинами! В отношении людей такая функция, как вожделение, у старшей расы просто отключена воспитанием.

Но стоял и как будто до сих пор видел ее глаза, всматривающиеся в него. Этот вечно цепкий, одновременно равнодушно наблюдающий и полный абсолютно детского любопытства и восторга взгляд темных глаз, будто залезающий ему под кожу. Этот взгляд распугивал по холке мурашек, и хотелось ответить тем же — и он смотрел, слишком внимательно смотрел из-под морока при каждой встрече. А вдруг и он сможет залезть ей под кожу?

Он опять чувствовал ладонью ее плечо. Угловатое, не округло-мягкое, а острое, тонкое, как у подростка. Почему-то ему нравилось обнимать ее за эти совсем не мягкие плечи и он и не отказывал себе в удовольствии. Очень зря! Но сложно отказаться от этого забавного чувства диссонанса. Когда она лезет в каждую неприятность, которую только сможет найти, с непрошибаемой дурной уверенностью, что с нее все как с гуся вода, она кажется такой большой, даже как будто внушительной, яркой, что глаза слепит. А сидя в его объятиях совсем маленькая с этими своими острыми плечами. Даже смеяться хочется: ну как с такими маленькими плечиками можно быть такой уверенной в своих силах?

Его взгляд снова совсем не по-дружески цеплялся за мягкие округлости груди, не спрятанные за нижними рубахами, корсетами — такие близкие… И там, под ними, громко и неровно выстукивало ее сердце, когда то ли он поймал ее взгляд своим, то ли она — его.

Раш выдохнул и выкинул мысли об этом, в общем-то, незначительном эпизоде из головы. И все-таки пошел дальше, все так же тихо, стараясь не привлечь ничье внимание.

Он взрослый мужчина, его таким не проймешь. А чувства людей очень переменчивы, ничем не ограничены, серьезных чувств она ему и не демонстрировала, просто мимолетное желание.

Очень хотелось снова не прийти на рассветные посиделки. Дать себе время успокоиться. Но при мысли о том, что в этот раз Шура его так просто не простит, и кто его знает, чем может обернуться уже серьезная обида… По позвоночнику пробежала неприятная дрожь, и мужчина покачал головой. Нет, к рассвету он будет на привычном месте на крыльце Евиного дома, ждать Шуру!

У Энри в башне картина за день ничуть не поменялась. Это становилось уже привычным, а значит — не так било по нервам, расслабляло. Заставляло думать, что вроде все не так и плохо. Раш, вроде, и понимал это, но поддавался этому состоянию, ничего не мог с собой поделать. Он не готов был просто взять и сделать. И искал лазейку, лишь бы и не делать ничего. Такое состояние, когда оно очевидно для тебя самого — очень унизительно.

— Малыш, пожалуйста, обрати на меня внимание хотя бы на пять минут, — Арши улыбался, но очень устало. И Энри, хоть и нахмурил недовольно брови, а все таки отложил книжку и уставился на дядю.

— Я хочу похитить тебя отсюда и сбежать, — не давая себе возможности передумать выдал мужчина, — Что ты об этом думаешь?

— Ничего, — честно признался подросток, — Я об этом не думаю.

— Совсем-совсем? — уточнил Арши, постукивая по подлокотнику пальцами.

— Угу, — Энри кивнул и бросил взгляд на часы. Отсчитывал пять минут.

— А подумаешь? — Аррирашш обреченно посмотрел на мальчика, в чьих глазах не загорелось ни искры интереса.

— Если ты просишь, — он снова кивнул; помолчал немного, все так же глядя на часы, а потом спросил неожиданно, — Как у тебя с той девочкой дела? С Шурой. Уже называет тебя «мой милый дядюшка»?

Раш, конечно, не дернулся, не вздрогнул и вообще не шелохнулся. Выражение его лица не изменилось. Но внимательный Энри заметил, как мужчина застыл на мгновение, а потом чуть отвел остекленевшие глаза. К своему неудовольствие, Арши все-таки увидел искорки интереса в глазах племянника, но совсем не на той теме, которую ему сейчас хотелось бы обсуждать.

— Хочу знать, — заявил мальчик с той уверенностью, которая характерна только существам, не слышавшим отказа.

Ну вот теперь пусть услышит!

— Нет, — Арши поднял брови, все так же глядя куда-то в стену поверх головы своего собеседника, — Есть такое понятие — личная жизнь! Давай я тебе лучше расскажу, как дела у Евы…

— Я знаю, что такое личная жизнь, — перебил Энри, — но впервые слышу об этом от тебя. У вас что-то произошло? Что-то неловкое для тебя? Угадал? Ты поэтому не хочешь говорить?

Раш чуть скривился. Радоваться ему или нет? Наглый мальчишка практически прижал его к стенке, заставляя проговаривать то, о чем ему и думать не следует, и это не очень хорошо. Но он вроде повеселел и не смотрит больше на часы — а это замечательно…

— Я на секунду, — начал Арши, буквально выдавливая из себя слова, — Нет, даже на полсекунды! Кажется… Захотел ее поцеловать.

Лицо Арши окончательно окаменело, взгляд прикипел к каменной стене, будто там было что-то жуть какое интересное, в то время как Энри распахнул удивленно и глаза и рот, раскраснелся и воодушевился, требуя продолжения. Такой интерес мужчину сильно удивил.

— И ты ее поцеловал?! — спросил он.

— Нет, конечно, — фыркнул мужчина на абсурдное предположение, — Она же человек!

— Ну и что! — горячо возразил подросток, — Я читал пару книжек, где дракон так страстно влюбляется в человеческую девушку, что Отец-Дракон даже дарует ей долгую жизнь, которую они, конечно, проводят вместе! Ты так не хочешь?

Да, Раш, конечно, знал, что Энри не особо избирателен в литературе и читает все подряд, но так всерьез воспринять дешевый любовный роман с Нижних Этажей?

— Это немного не так работает… — неуверенно начал он, глядя в блестящие глаза внучатого племянника; глаза, которые наконец перестали стрелять в сторону циферблата часов.

— Я читал, как это бывает! — уверенно начал он, — Ты нравишься ей, она тебе, вы двести страниц разбираетесь в своих чувствах, спасаете мир, а потом женитесь и заводите детишек! Могу тебе еще и физиологически рассказать, как это работает…

— Вот не надо! — вскинулся мужчина с мольбой в глазах, — Не надо, милый, я знаю, как это работает! Но с людьми у меня детишек точно не может быть, а мир вроде и без нас ничего себе, существовал столько лет… И еще столько же просуществует без двухсот страниц сердечных страданий.

— Ну ты и зануда, — снисходительно улыбнулся подросток, — Если ты целуешься так же уныло, как рассуждаешь, то действительно лучше не целуй. А то двести страниц страдать будешь в одиночестве.

Арши прокашлялся, поражено глядя на Энри. Помолчал. Постучал пальцами по подлокотнику и, обиженно скривив лицо, сказал:

— Я и не собирался целовать. И страдать тоже. Страдать тем более. Что я мальчишка из-за такой ерунды страдать?

Энри зацепился взглядом карманные часы Арши и тут же снова выпал из разговора. Вся его легкость и язвительность испарились, он взглянул на часы, пробубнил что-то про то, что пять минут прошли и забыл про дядю.

Рашу ничего не оставалось, кроме как допить свой чай и закрыть за собой дверь Спящей Башни.

Мужчина решил прогуляться по лабиринту, но практически сразу его выловил Первый Советник. Его лицо, сосредоточенное и с ноткой осуждения, не выражало радости от встречи. Нехорошо. Разве он не должен радоваться при встрече со своими любимыми саВаршами?

— Шарам, милый, ты чего-то не в настроении, я смотрю? — с почти искренним беспокойством спросил Аррирашш, улыбнувшись улыбкой доброго дядюшки, — Я могу тебе тебе чем-то помочь?

Шарама почти перекосило от такого обращения, но он все-таки смог удержать лицо. Вот умничка!

— Вообще-то, можете, Ваше Высочество, — ответил он сразу после того, как, видимо, про себя посчитал до десяти и успокоился, — Я бы настоятельно вас просил больше не общаться с журналисткой из газеты «Дни Империи». Не у многих, но все-таки у некоторых, возникли вопросы о ваших отношениях после того, как вы вытащили ее из Башни Порядка. Конечно же, очевидно, что никаких отношений нет, но даже слухи могут иметь неприятные последствия. Это бросает тень на вашу семью. Прошу вас, будьте благоразумны. Сейчас и так не самые спокойные времена…

Он не успел договорить, потому что его резко пригвоздило к земле, будто на тело свалился огромный валун. Щека впечаталась в сырую траву, и не было возможности даже приподнять лицо.

— Шарам, милый, тебе тоже стоит быть благоразумнее, — ни капли не изменившимся тоном произнес Аррирашш, — И не забывать, с кем именно ты разговариваешь.

— Я… Кх-х…— Первый Советник откашлялся, — Я нижайше прошу прощения… Ваше Высочество.

— На первый раз прощаю, — Арши присел на корточки и погладил Шарама по голове, приподнял за подбородок и с ласковой, чуть снисходительной улыбкой закончил, — Но больше так не глупи, будь добр. Ты мне нравишься, конечно, но не настолько, насколько Ярму.

Шарам опустил глаза, выражая покорность, и еще раз извинился. Арши помог ему встать, все с той же лаской старшего родственника во взгляде отряхнул от земли, рассказал анекдот, который вычитал в Шурином сборнике смешных историй, и отправил государственного мужа и дальше заниматься государственными делами, напутствовав напоследок не лезть в чужую жизнь.

Когда Шарам наконец скрылся за поворотом и его шаги затихли в отдалении, улыбка на лице Раша тут же съехали, он тяжело опустился на корточки и обхватил руками голову. Кошмар!

Взрослому мужчине не пристало устраивать такие некрасивые истерики! Рашу было очень стыдно за себя. В первую очередь, потому что он понимал, что не отреагировал бы так, если бы дружочек Ярма не попал в точку. Конечно же, Раш даже и не думал о Шуре, как о женщине, точнее думал, но не дольше пары секунд. Но эти пару секунд были, а потом еще и Энри по ушам проехался. Естественно, это вовсе не изменило направление его мыслей. И на слухи, по большому счету, ему было плевать, благо вокруг него их всегда ходило предостаточно, и порой не без причины. Но для таких слухов он причин давать точно не собирается.

И все-таки ему было неловко, и слова Шарама в эту неловкость попали прицельным выстрелом, ведь он почти дал причину для таких слухов. Оставалось только надеяться, что Шарам, который все же не так плохо его знает, не дойдет до мысли, что дядюшка Арши еще никогда ни на какие его слова не реагировал демонстрацией силы. И не задастся вопросом, чем же отличается этот раз.