Твари Господни

1

— Живая? — Дама Пик смотрела на не с видимым осуждением.

— Живая, — в комнате было светло, и это Лисе очень не понравилось. — Сколько?

— Без четверти двенадцать, — устало ответила Дама Пик. — Почти.

— А день? — это прозвучало почти испугано.

— Да, не боись, — отмахнулась Пика. — До вечера еще полно времени. Из графика не выбиваемся. Но ты учти, я на такую трансформацию не пойду.

— Ну и не ходи, — согласилась Лиса. — И я, наверное, зря сделала. Никому это не надо.

— Ты о чем?

— Да, так, — ей было тоскливо сейчас и хотелось плакать, но она не могла себе этого позволить. В самом деле, зачем? Ведь, даже если он жив, и она его найдет, нужна ли ему будет эта, чужая — какой бы ни стала она теперь красавицей — женщина? Он не захотел быть с ней тогда, когда она была настоящей. Ушел, оставил, и никогда не искал, так ради чего она все это затеяла? Для дела или для себя?

— Кушать хочется, — сказала она жалобно и сама удивилась, что способна так говорить. Так она уже давным-давно не говорила.

— Еще бы не хотелось, — хмыкнула Дама Пик. — Тебя же, милая, наизнанку вывернуло. Все подчистую!

— Я что?

— Все! — хохотнула Пика. — Я такого стриптиза даже представить не могла! Из всех дырок, как в Петродворце!

— Я… — ей стало мучительно стыдно. — Я все уберу!

— Ну ты, Нота, или больная на голову, или меня плохо знаешь. Все путем, командир. Я там прибрала, и тебя заодно вымыла, а то амбре, знаешь ли. Лежи пока, сейчас кушать принесу.

Дама Пик встала и, не оглядываясь, быстро вышла из спальни. Лиса осмотрелась. Это была одна из комнат верхнего этажа, в которой она, кажется, никогда раньше не бывала, что не мудрено. Так уж сложилось, что в доме Быка она хорошо знала только подвал, кухню, да еще ванную, в которой обычно принимала душ, а сегодня… Лиса приподняла руку и посмотрела на нее взглядом естествоиспытателя. Так должен был, наверное, смотреть академик Павлов на своих подопытных собак.

Кожа у нее теперь была матово-белая, гладкая, и даже на взгляд, нежная и шелковистая, пальцы длинные, тонкие с перламутровыми ухоженными ноготками. Лиса провела взглядом от трогательно узкого запястья вверх по предплечью и выше, скосила глаза вниз… Красивая рука, вполне зрелая полная грудь с задранными вверх розовыми сосками…

«Оно того стоило?»

Возможно, что и стоило. Ее лицо в СССР теперь не будет знать только ленивый. Правда, на старых фотографиях она была совсем молоденькая, но у КГБ и милиции есть специальные программы, состарят девочку, «подретушируют» на фотошопе, и вперед. Интересно, что ей повесят? Убийство инкассатора или намеренное распространение СПИДА? Политика партии в этом вопросе не меняется уже тридцать лет. Никакого упоминания о магах и волшебниках, одна суровая правда жизни, от которой хочется выть. Однако теперь пусть поищут. По такому случаю можно будет сменить все псевдо до единого, отправив Ноту, Бьянку и Чудо в отставку, впрочем, не сразу, а по мере появления новых тварей преисподней.

Мысль о преисподней напомнила ей, о Кайданове, и о том, что пока все не кончится, с донной Рапозой ей расставаться не с руки.

«А когда все кончится? — хороший вопрос, но ответ на него у нее уже был заготовлен. — Я обещала Махно, и установила крайнюю дату. Полгода. Вот тогда мы с ней и простимся, если будет кому и с кем».

Лиса откинула одеяло и, преодолевая слабость, слезла с кровати. Ноги — ее новые длинные и ровные ноги — едва держали, но, как Лиса знала, слабость вскоре должна была пройти, если только она себе ничего не испортила. Трансформации такой глубины были изучены слабо, да и тех, кто был на них способен, судя по всему, в мире было немного. Однако в Городе на эту тему ходило множество зловещих слухов, часть из которых, наверняка, была дезой спецслужб, но, с другой стороны, как говорится, дыма без огня не бывает. А она выполнила полное обращение впервые в жизни.

Лиса огляделась в поисках зеркала, но его в комнате, к сожалению, не оказалось.

«Жаль, — вздохнула она. — Хотелось бы взглянуть, что там вышло».

Сейчас, стоя на медленно обретающих жизнь «чужих» ногах, Лиса мучительно пыталась вспомнить, какой образ держала в воображении, когда творила свою безумную волшбу. Однако ничего определенного на этот счет в памяти не сохранилось. Все стерла чудовищная боль.

«Красота требует жертв?» — спросила она себя, с содроганием вспоминая тот ужас, который пришел к ней вместе с трансформацией, и, не раздумывая, резко — на одном выдохе нанесла несколько ударов, направленных в тех мнимых троих, которые вдруг атаковали ее сразу с трех направлений. Выброс адреналина запустил сердце в бег, кровь ударила в голову, и, выходя из контакта с «третьим», которого — если бы он был с ней одного роста — она лишила «стомпинг киком»[15] яиц, Лиса потеряла баланс и начала заваливаться на спину, но все-таки вывернулась и упала на руки.

— Обана! — обалдело произнес за ее спиной Алекс.

— Стучаться надо, — сказала она зло, поднимаясь на ноги. — Отвернись!

Она шагнула к постели, схватила с нее одеяло и поспешно завернулась в него, как в плащ.

— Ну? — спросила она, поворачиваясь к двери, в которой спиной к ней стоял Алекс. — Какие новости в эфире? Кстати, ты можешь повернуться.

— Ты в этом вполне уверена? — напряженным голосом спросил Алекс, шея и уши которого полыхали сейчас большевистским кумачом.

— Вполне.

— Ну тогда… Ой!

— Что еще? — раздраженно спросила Лиса, глядя на лупающего глазами Алекса.

— Я… — сказал Алекс и замолчал.

— Ты, — напомнила ему Лиса через несколько секунд.

— Да, — выдохнул, опомнившись Алекс. — Я того. Пика сказала, что ты очнулась, вот я и хотел…

Он снова остановился, впившись взглядом в ее лицо.

«Интересно, что у меня такое с лицом?»

— Я сейчас! — вдруг выкрикнул Алекс и опрометью выскочил из комнаты.

Лиса проводила его взглядом и почти с такой же скоростью бросилась в ванную. Влетев туда, она включила свет и уставилась в зеркало.

«Н-да!» — из зазеркалья на нее смотрела встревоженная девушка лет двадцати пяти, из тех, кого Лиса всю жизнь на дух не переносила. С лицом у девушки все было нормально: правильные черты, голубые глаза, пухлые губки. Вот только все это было красивенькое, а не красивое, если вы понимаете, о чем идет речь. Усредненное, стандартное, вполне подходящее для дешевых журналов для мужчин, но лишенное обаяния, которое почти всегда есть отражение внутреннего содержания. К тому же мочалка была еще и крашеная. Лиса распахнула одеяло и убедилась, что не ошиблась, если эта дамочка и была блондинкой, то только химической.

«Н-да, — скептически повторила она, рассматривая свое тело. — Впрочем, оно и не плохо».

Действительно, при том, что, судя по всему, ее боевые навыки и тренированные мышцы остались при ней, лишь спрятавшись от чужих глаз под гладкой кожей и умеренной жировой прослойкой, новая личина была много лучше любой другой. Хотя бы потому, что никто в здравом уме и твердой памяти не заподозрит в этой крашеной бляди смертельно опасную Ноту, разыскиваемую всеми спецслужбами Варшавского Договора.

От размышлений о собственном облике ее отвлек стук в дверь.

— Нота? — спросил из-за двери Алекс. — Ты здесь?

— Здесь, — ответила она, запахивая одеяло, и стараясь не думать о том, что с этой глупой физиономией ей теперь предстоит жить и, возможно, с нею же — умереть. — Заходи, я прикрылась.

— Я это, — сказал Алекс, осторожно приоткрывая дверь. — Вот…

И он протянул ей отпечатанную на принтере картинку.

— Ты только не обижайся.

— А чего мне…? — Лиса взяла из его рук лист, взглянула и замолчала, не завершив начатой фразы.

Ну что сказать? Дело было не в том, что это была картинка, скачанная с какого-нибудь буржуйского порнографического сайта, и не в том, что изображение голой девушки, сидящей верхом на лошади, могло шокировать Лису. Дело было в другом. По заросшему ромашками горному склону, на пегой лошадке ехала сама Лиса. То есть, не она сама, разумеется, а кто-то, как две капли воды на нее, какой она теперь стала, похожий. Только моложе лет на десять.

— Кто это? — спросила она, сверившись с отражением в зеркале.

— Доминика Граф, — ответил от двери Алекс.

— И?

— Я выбрал тебе ее биографию, — пожал плечами Алекс. — Она из Мюнхена, сирота, последний родственник — дядя по материнской линии — умер два года назад, а она умерла шесть лет назад от передозировки наркотика. Ну я записи в полицейском управлении и больнице подправил, так что она вроде бы жива. Я там еще в базы данных аэропортов изменения внес, так что получается, что Доминика уезжала в Бразилию и жила там пять лет. И все остальное тоже, налоговое управление, социальная служба, водительская лицензия, регистрация при переходе на единый паспорт, номер, серия…

— А это что? — встряхнула Лиса картинкой.

— Она снялась в нескольких фотосессиях, — виновато сказал Алекс. — Лет семь назад, но я думаю, сейчас ее уже никто не помнит.

— Когда ты ее нашел?

— А черт его знает, — пожал плечами Алекс. — Утром.

— Утром?

— Ну не помню я, — огрызнулся Алекс. — Я одновременно в пяти разных сетях сидел… Постой! Точно! — он хлопнул себя по лбу и рассмеялся. — Я же тебя, ну, то есть ее регистрировал в аэропорту Франкфурта. Она вылетела девятичасовым рейсом, так что нашел я ее, скорее всего, как и обещал, часов в семь!

— В семь, — повторила за ним Лиса. — А в девять она вылетела из Франкфурта… Куда?

— В Хельсинки.

— Зачем? — спросила Лиса, стараясь, чтобы голос не выдал охватившего ее волнения.

— Извини, — виновато улыбнулся Алекс. — Голова дырявая. Я когда из «полета» возвращаюсь, всегда не совсем в себе.

Он покачал головой, достал из воздуха дымящуюся сигарету и затянулся.

— Ну! — поторопила его Лиса, которую снедало нетерпение.

— Так, — сказал Алекс, выпустив дым. — Значит, так. Махно назначил встречу послезавтра, ночью, в Пушкинском парке, это в Пушкине, под Питером…

— Я знаю, где это, — прервала его Лиса. — Дальше.

— Ну я и подумал, что там же финская граница недалеко…

— Ты начал говорить о Махно, — снова прервала его Лиса.

— Ах, да, Махно, — снова улыбнулся Алекс. — Вий, это его оператор,[16] сказал, что будет немецкий. Он у Махно в последнее время, вроде, легче всего идет. Вот я и побежал, искать нам немецкие биографии.

— Пика по-немецки средне говорит, — напомнила ему Лиса, думая, впрочем, о другом.

— А она у нас будет беглой чешкой, по-чешски-то она трепится дай бог всякому.

— Хорошо, — кивнула Лиса. — Замечательно. Сделай мне тоже, — кивнула она на сигарету в его руке.

— Крепкие, — предупредил Алекс, вытаскивая из ниоткуда новую зажженную сигарету. — Пожалуйста.

— Спасибо, — она взяла сигарету и сразу же затянулась, предполагая, впрочем, что на «голодный» желудок и на фоне общей слабости ничего хорошего из этого не выйдет. — Что Махно хочет взамен?

— Ничего, — усмехнулся в ответ Алекс, который, хотя и работал с ней уже пять лет, ничему в этом деле так и не научился. — Так всякие глупости, танцевать с тобой хочет.

«Я обещала Махно, и установила крайнюю дату. Полгода, — вспомнила она вдруг. — Так когда же я успела ему это пообещать?»

— Приглашает на танец, — уточнила Лиса.

— Да, — заулыбался Алекс. — Точно. Ты же его знаешь! Опять носится с идеей грохнуть кого-нибудь из Политбюро.

«Ох, какой же ты еще ребенок, — с тоской подумала она, глядя на толстенького, с круглым брюшком и розовыми щечками лысеющего юношу. — Но, может быть, оно и к лучшему! А долги надо возвращать».

— Хорошо, — сказала она вслух. — Передай, я согласна, но не раньше, чем через полгода. Что со вторым делом?

— С Израилем облом, — развел руками Алекс. — У них все базы данных на иврите. Ничего не прочесть, так что я пока в Германии ищу, но там этих больниц… Вот сейчас отдохну и снова «полечу».

— А что ты мне забыл рассказать про Израиль? — спросила она, почувствовав что-то, ненароком мелькнувшее в розовом тумане его сознания.

— Да, ерунда, — махнул рукой Алекс. — Там мелькнул один текст на русском, но это не тот, кто тебе нужен.

— Алекс, — тихо сказала Лиса, зная, что от такого ее голоса у многих сердце в пятки уходит. — Это я буду решать, кто мне нужен. Излагай!

— Да нечего излагать, — огрызнулся испуганный парень. — Письмо. Запрос в МВД СССР. Больница Ихилов разыскивает родственников одного больного эмигранта, но он под твое описание не подходит.

— Почему?

— Ему пятьдесят восемь, и он не кататоник, — объяснил Алекс.

— А кто?

— У него какая-то болезнь, я не понял, если честно. Называется «Лобный синдром».

— Сколько лет?

— Я же сказал, пятьдесят восемь.

— Сколько лет он болеет? — стараясь держать себя в руках и не раздражаться по пустякам, объяснила Лиса.

— Десять.

— А эмигрировал когда?

— Со второй волной, в восемьдесят седьмом. Я же тебе сказал, не наш клиент.

— Не наш, — повторила она за ним.

«Не наш?»

— Ну! — как бы подтверждая ее мысли, пожал плечами Алекс.

— В чем выражается болезнь? — все-таки спросила Лиса.

— Не знаю, — развел толстенькими ручками Алекс. — Я же не врач, Нота, а у них все этими их рыболовными крючками записано.

— Так иди и узнай, — приказала она. — И про него все узнай.

— Иди, — повторила Лиса и закрыла глаза.

2

День прошел, как не было. Просто из одной ночи она нечувствительно, не задерживаясь под солнцем, которое, на самом деле, из-за туч так и не появилось, перешла в следующую. В девять с копейками, приехал на своей старой «Ниве» Черт. Покрутился по дому, бесцельно и, казалось, бессмысленно, заглядывая во все дырки, сожрал все, что еще оставалось не съеденным в холодильнике, «понюхал» воздух своим длинным еврейским носом, и в конце концов заявил голосом, в котором не звучало ровным счетом ни одной человеческой ноты, что можно ехать. Но сразу выехать не получилось. Сначала, Пика подгримировала себя и Лису, заодно «сваяв» ей и Алексу по вполне приличному парику, Лисе — рыжий, а оператору — сивый. Затем прибрались в доме и запечатали вход в подвал, так что без очень специального оборудования или классного «нюхача» сразу и не найдешь, даже если знаешь, что искать. Еще потом, Лиса написала все еще безмятежно спящему Быку нежное письмецо в стиле тех записочек, которые могли оставить и оставляли Леве Конопенникову его многочисленные бляди, но, включив в него, как бы между делом, пару слов, которые объяснят проснувшемуся поутру кооператору, что они ушли надолго. Все это время, Черт бродил по дому, впрочем, никому особенно не мешая, а Алекс сидел с отрешенным видом в кресле напротив выключенного телевизора, гуляя, черт знает, в каких электронных сетях. Во всяком случае, находиться эти сети могли где угодно, Алекс легко доставал даже до Америки и Австралии.

— Куда поедем? — равнодушно спросил Черт, когда все расселись в салоне машины.

— В Питер, — коротко объяснила Лиса.

— У тебя скоро масло потечет, — сказала Дама Пик.

— Знаю, — Черт завел мотор и тронул машину с места. — Но до Ленинграда продержится, а там я другую угоню.

— Я подремлю? — спросил Алекс.

— Мне без разницы, — от интонаций Черта можно было на стенку полезть, но лучшего боевого мага в европейской части СССР по данным Лисы теперь не было.

— Я тоже отключусь, пожалуй, — сказала она, как бы размышляя вслух. — Как считаешь?

— Гуляй, — ответил он. — Два часа я тебе гарантирую. Встретишь Багиру, передай ей, что «все по-прежнему».

— Ладушки, — сразу же согласилась Лиса. — Пика ты меня за руку подержи, хорошо?

— А может быть, хватит? — но Дама Пик все-таки взяла ее за руку.

— Я ненадолго, — ответила Лиса и закрыла глаза.

Звездное небо, светлое небо… Дорога была проторена много лет назад и давно уже являлась всего лишь рутиной. Главное знать, когда и где, остальное — голая техника.

Почти у самых ворот она встретила знакомую девочку, которая, насколько могла понять Лиса, приходила сюда из какого-то сибирского укрывища. Вполне возможно, это был один из тех лагерей, которые создавала она сама, но девочка была хоть и молоденькая совсем, но грамотная, и язык держала за зубами.

— Привет, — сказала Лиса, подходя.

— Здравствуйте, донна Рапоза, — девочка явно обрадовалась встрече и, зная правила, сразу же приступила к делу. — Извините, пожалуйста, но вы здесь ведь всех знаете, а я…

— Без предисловий, — Лиса помнила, что Черт дал ей всего два часа, а дел было много. — Чем я тебе могу помочь?

— Я ищу одного человека.

«О, господи! — подумала с тоской Лиса. — И ты, бедная, кого-то ищешь! Все мы, как тени в чистилище, кого-то ищем, вот только найти не можем».

— Кого? — спросила она, на всякий случай, улыбнувшись, чтобы ободрить явно стеснявшуюся своей дерзости Читу.

— Фарадея, — тихо сказала девочка, которая, вероятно, знала, какой услышит ответ, но все-таки на что-то надеялась, спрашивая о Кайданове, вероятно, каждого, до кого могла добраться.

— Фарадей погиб много лет назад, — ответила Лиса.

— Извините, — девочка как-то неуверенно улыбнулась и сделала движение, чтобы уйти прочь.

— Постой!

«Я делаю глупость», — сказала она себе, но остановиться уже не могла.

— Зачем тебе Фарадей, ты же еще в пеленки писала, когда его…? — но закончить фразу так, как следовало, не смогла.

— Он…

— Не хочешь, не говори.

Это была железная формула, ее бы следовало высечь в камне и поставить над входом в Город.

— Он мой отец.

«Вот даже как! Впрочем, почему бы и нет? Двадцать пять лет…»

— Мать жива?

— Нет, — покачала головой девочка. — Она была в колонне Чары.

В девяносто четвертом, Чара — Ольга Кузьмина — собрала всех оставшихся в живых после большой зачистки магов северного Казахстана и попыталась прорваться в Китай. Трудно сказать, на что она рассчитывала, но, скорее всего, ни на что. Это был жест отчаяния, но правда и то, что Ольга обладала необходимыми для такого дела харизмой и железной волей. Собрать вместе полторы сотни запуганных, полусумасшедших людей — индивидуалистов и эгоистов от природы — и повести за собой, мог не каждый. Она смогла… Твин говорил, что крови там было пролито столько, что даже ему было страшно. Два полка ВДВ, бригада спецназа КГБ, почти полная дивизия НОАК. Это сколько же трупов?

«Господи! — подумала Лиса, глядя на несчастную Читу. — Господи! Когда же это кончится?»

— Были слухи, — сказала она вслух, осторожно подбирая слова. — Были слухи, что Фарадей сменил личину.

— А разве можно сменить личину? — удивленно спросила Чита.

«Хороший вопрос!»

— Не знаю, — покачала головой Лиса. — Говорят, можно, но я не знаю.

— Спасибо, — девочка смотрела серьезно и строго, как взрослая. — Я вам обязана, донна Рапоза.

Она поклонилась и пошла прочь, свернув в первую попавшуюся на пути улицу, а Лиса проводив ее взглядом, пошла своей дорогой. Время уходило, а до Моста путь был не близкий.

3

Вероятность того, что Монгол находится сейчас в Городе, была невелика, но Лисе сказочно повезло, он оказался на месте, то есть, именно там, где она и предполагала его найти. Компания, как всегда, расположилась около Моста — настоящего каменного моста, отдаленно напоминавшего Карлов мост в Праге, но повисшего над сухим речным руслом. Почему они собирались именно в этом психоделическом месте, оставалось только гадать. Однако, когда, миновав очередной узкий и петляющий, как кишка в животе, переулок, Лиса вышла к бывшей реке, то сразу же увидела компанию молодых людей, одетых в восточные халаты и арабские галабии — впрочем, была среди них и одна девушка в индийские сари — которые, рассевшись на огромном цветастом ковре вокруг блюда с пловом, внимали речам старца с длинной седой бородой, одетого, в отличие от них, в строгий черный костюм, но все-таки с тюбетейкой на лишенной волос голове. Это и был Монгол собственной персоной. Являлся ли он настоящим монголом, или, как и большинство его учеников, лишь носил личину восточного человека, Лиса не знала. Зато она знала, что если в реальной жизни Монгол и не был одним из Первых — такие вещи обычно утаить было сложно — то уж, во всяком случае, он был умным и порядочным мужиком, и одним из немногих старожилов, которые начали приходить сюда еще в начале шестидесятых.

— Ассалам алейкум, добрые люди! — сказала она, подходя к достархану.

— Здравствуй, Рапоза! — улыбнулся Монгол. — Мы всегда рады гостям. Садись, отведай нашего плова.

— Спасибо, Монгол, — вежливо поклонилась Лиса. — Но у меня очень мало времени. Будет ли невежливо с моей стороны, если я попрошу тебя о кратком разговоре тет-а-тет?

— Это спешно?

— К сожалению, да.

Монгол прикрыл глаза и на секунду задумался.

— Хорошо, — сказал он, вновь открывая глаза. — Поговорим.

— Продолжайте трапезу, — сказал он своим ученикам, вопросительно смотревшим на него, и встал. — Пойдем, Рапоза.

Они медленно дошли до Моста и вступили на каменные плиты.

— Слушаю тебя, — сказал он, когда они удалились уже на порядочное расстояние от компании, продолжавшей неторопливо переговариваясь, уплетать плов.

— У меня два персональных вопроса, — сказала Лиса и тут же подняла руку, останавливая готового возразить Монгола. — Не о живых. И два общих.

— Слушаю тебя, — повторил Монгол.

— Ты знал Иакова? — спросила Лиса.

— Да, — кивнул ей в ответ Монгол.

— Когда он здесь появился?

— Не помню.

— Спасибо, — сказала Лиса. — Ты знал человека, который называл себя Некто Никто?

— Я с ним встречался.

— Когда?

— Давно.

— Больше ничего не скажешь?

— Скажу. Некто сделал очень много для нашего выживания, но сам он всегда оставался в стороне.

— Можно ли сменить личину? — спросила Лиса.

— Можно, — так же коротко ответил Монгол.

— Как?

— Нужны талант или обстоятельства, или то и другое вместе.

— Спасибо.

— Это все?

— Нет. Последний вопрос. Что произошло в восемьдесят девятом?

Почему она его об этом спросила? Лиса этого не знала, потому что собиралась задать совершенно другой вопрос, но неожиданно подумала об этом, хотя не смогла бы сейчас вразумительно объяснить, что именно имеет в виду.

Монгол повернулся к Лисе и внимательно на нее посмотрел:

— Ты очень умная женщина Рапоза, — сказал он медленно. — Очень. Удивительно, но ты первая, кто меня об этом спросил. Я расскажу тебе, но учти, на самом деле, в восемьдесят девятом все закончилось, а начиналось все это гораздо раньше. Ты умеешь делать табак?

— Только «Шипку».

— Никогда не думал, что ты болгарка, — улыбнулся Монгол, который, наверняка, успел за долгие годы, проведенные в Городе, узнать много интересного про то, какие странные чудеса могут здесь происходить.

— Я тоже, — усмехнулась Лиса. — А вино у меня получается только французское, вероятно, потому, что я родом из Гаскони.

— Сделай мне, пожалуйста, одну, — кивнул Монгол.

Лиса пожала плечами и вытащила из воздуха две дымящиеся сигареты, Монголу и себе.

— Так, — он сделал глубокую затяжку, потом медленно выпустил изо рта сизый дым и наконец посмотрел на Лису. — Сначала факты, как я их вижу, потом интерпретация, как я понимаю эти факты. Если захочешь, можешь поучаствовать.

— Спасибо, — сказала Лиса. — Так что же случилось, и когда?

— Ты знаешь историю Израиля? — неожиданно спросил Монгол.

— А это…? Впрочем, тебе виднее. Как все. В общем плане.

— Есть такая книга «Октябрьские игры», ее написал Генри Кисенджер, это…

— Я знаю, кто это, — остановила Монгола Лиса.

— Он описывает дипломатические усилия, предпринятые американцами и русскими в 1973 году, чтобы предотвратить новую войну между арабами и евреями.

— А должна была быть война?

— По всем прогнозам, да, — кивнул Монгол. — Считается, что это один из немногих случаев, когда русским и американцам удалось что-то сделать вместе. Мы, естественно, не в счет, но о нас и книг не пишут.

— Да, уж, — согласилась Лиса. — О нас не пишут.

— И не напишут. Но вернемся к твоему вопросу. Через десять лет после событий, описанных Киссинджером, все происходило с точностью до наоборот. В восемьдесят третьем, воевать хотели все, и израильтяне, и арабы. И что сделали Великие Державы? США практически оплатили постройку ста истребителей-бомбардировщиков «Лави», на тот момент лучших боевых самолетов этого класса, и продали Израилю другую военную технику на пять миллиардов долларов. Немцы подарили две подводные лодки. А СССР в это время гнал в порты Египта и Сирии пароходы с оружием в таком количестве, что России — с ее небольшим торговым флотом — не хватало бортов. Мне рассказывали, что были задействованы даже рефрижераторы, снятые с рыбных промыслов.

«О чем он? — удивленно думала Лиса, слушая медленную „вдумчивую“ речь Монгола. — Какое все это имеет отношение к восемьдесят девятому году?»

— Война началась на Пасху восемьдесят четвертого года, — продолжал между тем Монгол. — Арабы атаковали, казалось, застав наконец израильтян врасплох. Однако, как выяснилось уже на следующий день, евреи к войне были готовы. В первый день, они изящно подыграли арабам, втянув их в битву, а потом контратаковали.

— Я помню, — на всякий случай предупредила Лиса.

— Молодец, — усмехнулся в ответ Монгол. — Про коды ты тоже знаешь?

— Про какие коды? — растерялась она.

— Ну не знаю, как все это называется на самом деле, только евреи, как, оказалось, знали коды, частоты, или что там у них, русских систем ПВО, защищавших египетские и сирийские войска. Через двое суток, израильские танки были уже в восьмидесяти километрах от Каира и в шестидесяти — от Дамаска, Рабат Амон горел… В общем, многим казалось, что повторяется шестьдесят седьмой год. Однако война на этом не закончилась. Арабы были уже совсем не те, что двадцатью годами раньше, они выдержали удар, перегруппировались, подтянули резервы и снова перешли в наступление.

«Интересно, — думала она с тоской, слушая медленный голос Монгола. — Сам он когда-нибудь служил в армии? Хоть в какой-нибудь? И в какой кстати?»

О Монголе она знала только то, что можно было узнать, находясь в Городе. Все, что относилось к земной жизни этого человека, всегда было скрыто под плотным покровом тайны, из под которого, насколько знала Лиса, никогда за все эти годы не просочилось ни капли внятной информации.

— Ты была тогда здесь? — неожиданно спросил монгол, отбрасывая окурок.

— Не помню точно, — пожала плечами Лиса. — Может быть, и была, а что?

На самом деле, она великолепно помнила те дни, вернее вспомнила их сейчас. Пасхальные праздники у евреев наступают раньше, чем у православных, и вся эта предпасхальная неделя 1984 года запомнилась ей гоном. Ее вычислили в Кракове и гнали потом до самого Бухареста, но так и не поймали. В Бухаресте Лисе буквально чудом удалось оторваться и вернуться через Констанцу в СССР. Паром прибыл в Одессу, как раз в день Пасхи.

«А православная Пасха в тот год совпала с католической, — вспомнила Лиса. — По-моему, это случается крайне редко».

— Не помню точно, — сказала она вслух и вопросительно взглянула на Монгола. — Может быть, и была, а что?

— Ну не помнишь, так не помнишь, — усмехнулся Монгол, только вот усмешка у него была невеселая. — Впрочем, здесь и не видно было ничего. Все совершалось там, на Земле. Но только после этой войны, Рапоза, сюда перестало приходить очень много людей. Ничего определенного, — он поднял руку, останавливая встрепенувшуюся было Лису. — Но факт. Однако мы договорились, что сначала факты, потом интерпретация. По официальной версии, пятнадцатого апреля Египет и Ирак ввели в бой большие резервы, о которых израильская разведка ничего не знала. Евреи были неприятно удивлены и начали отступать, однако на следующий день, шестнадцатого, Израиль сыграл ва-банк, применив ракеты с новыми и совершенно секретными субъядерными боеголовками. Результаты были ужасны. Рухнула Асуанская плотина, и вода из озера Насера пошла вдоль русла реки, как рубанок по доске, сметая все на своем пути. То же самое случилось с плотинами на Евфрате.[17] Вспыхнули нефтяные поля в Кувейте, Ираке, Саудовской Аравии и Эмиратах… Двадцатого под нажимом СССР и США военные действия в регионе прекратились. Еще через месяц, начались переговоры на Родосе, а в августе был заключен мир.

— И что это значит? — спросила Лиса, уже сообразившая к чему клонит Монгол, и зачем он взялся рассказывать ей старые новости.

— Давай подумаем, — как ни в чем, ни бывало, предложил Монгол. — Прошло уже пятнадцать лет, но данных о таких мощных боеприпасах, которые была бы способна доставить к цели ракета средней дальности типа израильского «Иерихона», так и не появилось. Информации об израильских ракетах полно, даже об их атомном оружии написаны целые книги, а об этом ничего, как и о том, откуда взялись все эти резервы у арабов. И заметь, Рапоза, ни арабы, ни евреи этот вопрос не муссируют. Все молчат.

— Ты полагаешь, что сначала арабы, а потом и евреи нарушили Соглашение? — прямо спросила Лиса.

— Я не думаю, — покачал головой Монгол. — Я знаю. До интерпретаций мы еще не добрались, пока я все еще излагаю факты, только от общеизвестных мы перешли к малоизвестным.

— Ты можешь мне сказать, что ты знаешь? — Лиса понимала, что, возможно, просит слишком много, но если Монгол взялся ее «просвещать», то, может быть, он будет откровенен чуть больше, чем обычно?

— Могу, — Монгол посмотрел на свои пустые руки и снова поднял взгляд на Лису. — Сделай мне еще одну сигарету, Рапоза, а я могу угостить тебя чаем. Хочешь?

— Нет, — улыбнулась она, протягивая Монголу еще одну «шипку». — Но за предложение спасибо. Итак?

— Несколько моих знакомых, — осторожно сформулировал свой ответ Монгол. — Находились тогда в этом районе. «Откат» был таким сильным, что его можно было почувствовать за много километров от фронта. Там волховало очень много магов, Рапоза, и многие из них погибли. Я полагаю, что египтяне и сирийцы выпустили своих ручных магов. Израиль колебался часов пять или шесть, но в конце концов ответил тем же. Однако к этому моменту в деле были уже все маги Арабского Востока, и евреи начали уступать…

Монгол замолчал, и некоторое время стоял, не произнося ни единого слова. Стоял и смотрел в глаза Лисе.

— А потом в игру вмешался кто-то из Первых, и я практически уверен, что это был Аарон.

— Ерунда, — поморщилась Лиса. — Не обижайся, Монгол, но тебя кто-то обманул. Никто из Первых никогда не был «ручным». Ни у одного правительства не хватило бы сил, чтобы заставить таких магов служить им цепными псами. Они потому и Первые, что превосходили всех нас своей мощью. Да и людьми они, по-моему, были уже только по происхождению.

— Ты ошибаешься, — улыбнулся в ответ Монгол. — Сумасшедшими, «не от мира сего» чаще всего оказываются, как раз относительно слабые маги. Чем сильнее волшебник, тем легче ему справляться с безумием, которое мы все носим в себе. А по поводу Аарона, я и не утверждаю, что он работал на израильское правительство. Вполне возможно, он полагал, что спасает свой народ. Ты же знаешь, несмотря ни на что, у многих из нас, впитанные с молоком матери, национальные и религиозные сантименты оказываются сильнее наших личных проблем. Аарон… Ну скажем так, Аарон был трепетно привязан к своим корням.

Ну что ж, в том, что говорил сейчас Монгол было много правды. Любой, кто приходил сюда достаточно часто, рано или поздно встречал в Городе тех, для кого принадлежность к своей религии или нации была важнее сохранения инкогнито, за которое руками, ногами, и только что не зубами, держались остальные. За двадцать пять лет, Лиса перевидала здесь, в Городе, множество этих несчастных: ультра религиозные евреи, мусульманские шейхи, сикхи, православные священники, китайские коммунисты, католические монахи… Их было очень много, и все они очень быстро погибали, потому что вычислить их было слишком просто.

«Фанатики…»

Однако Аарон все-таки был другим. Лиса его хорошо помнила и могла сказать совершенно определенно, в Аароне не было ничего, что могло бы подсказать ищущим глазам противника, кто он, и откуда. Даже имя его никому и ничего не могло подсказать, потому что такое псевдо мог выбрать и протестант, и даже католик.

— Но своим вмешательством он должен был себя выдать, — сказала Лиса.

— Совершенно с тобой согласен, — кивнул Монгол. — И это очень интересный факт. Он ведь, судя по всему, из Израиля не уехал, и, тем не менее, до 1989 года его никто не трогал. Пять лет…

— Значит, он действовал по собственной инициативе, но тем не менее…

— Тем не менее, — повторил за ней Монгол. — Тем не менее. Но давай, Рапоза, вернемся к фактам, а то я вижу, ты спешишь.

Он понимающе улыбнулся.

— Нет, — поспешила сказать Лиса, которую рассказ Монгола заинтересовал не на шутку, даже притом, что она все еще не понимала, какое отношение все это имело к 1989 году, и что, на самом деле, ищет она в этом богом забытом году.

— Ну-ну, — снова улыбнулся Монгол. — Итак, факты. Факты… Как ты думаешь, кто больше всех выиграл от той войны?

— Израиль, — не задумываясь, ответила Лиса.

— Бесспорно, — согласился Монгол. — Однако едва ли не больше от этой войны выиграл СССР. Ты разбираешься в русских делах?

«Некорректный вопрос».

— Ну… — усмехнулась Лиса. — Муж пересказывает мне вечерами статьи из газет, которые читает по утрам.

— Понятно, — совершенно спокойно кивнул Монгол. — Это облегчает мою задачу. К 1984 году СССР вплотную столкнулся с непреодолимыми экономическими трудностями. Специалисты называют это «системным кризисом социализма». Новый Генеральный Секретарь — Андронов, если не знаешь, сменил Брежнева в 1981[18] — предпринимал огромные усилия, чтобы справиться с кризисом, но дело шло плохо. И вдруг наступает апрель 1984 года, и цены на нефть поднимаются почти в десять раз. На нефтяные деньги Андронов произвел модернизацию страны, и СССР, которому специалисты типа Бжезинского предрекали скорый конец, устоял и, как ты знаешь, неплохо существует до сих пор.

— Черт!

— Я вижу, ты поняла.

— Монгол…

— Ты хочешь спросить, почему об этом не трубят на всех углах?

— Да, что-то вроде того, — призналась Лиса.

— Ну, во-первых, по горячим следам это не было так уж очевидно. В конце концов, от цен на нефть выиграли и другие страны, Алжир и Иран, например, или та же Норвегия. Во-вторых, надо было прожить следующие пять лет, чтобы увидеть развитие некоторых процессов в перспективе, да и тогда, разобраться в этом было не так уж просто. Ведь у каждого события имелась вполне логичная причина. Посмотри на вещи глазами современника. Что такого необычного тогда произошло? СССР формально действовал в интересах арабов, буквально, шантажируя Израиль новой войной и военной интервенцией. Европа хотела мира любой ценой, задыхаясь от роста цен на энергоносители, и желая как можно скорее открыть Суэцкий канал. США… И у них ведь были свои заботы, которые для них, что естественно, были куда важнее, чем вопли израильтян о справедливости. В результате, Израиль отступил от Канала, вернув Египту чуть ли не половину Синайского полуострова, да еще почти четверть оставшейся в его руках территории должен был отдать, чтобы создать там независимое палестинское государство. И на международный статус храмовой горы в Иерусалиме пришлось согласиться, и Голаны вернуть… В арабских странах до сих пор поют осанну своим советским друзьям, обратившим поражение в победу. Но на Родосские договоры, можно посмотреть и по-другому. За следующие три года, Израиль был признан практически всеми арабскими странами. Большой дружбы не вышло, но холодный мир лучше горячей войны, не так ли? Голаны по тому же договору были сданы Сирией Израилю в аренду на девяносто девять лет, палестинский вопрос разрешился, территория, в любом случае, расширилась… А в восемьдесят пятом, в рамках программы идеологической Перестройки и «возвращения к ленинским принципам», если ты знаешь, Рапоза, о чем я говорю, СССР выпустил почти триста тысяч евреев, и еще около двухсот пятидесяти — в 1988 году. Правда, вместе с ними, немцами, греками и турками, коммунисты вытолкнули из страны практически всех своих диссидентов, но в результате, все оказались в выигрыше. Гласность, второй НЭП… Растроганный Запад, заинтересованный к тому же в русской нефти и газе, простил советам и смерть академика Малинина, и польский блицкриг.

— Ты хочешь сказать, — осторожно сформулировала свою мысль Лиса. — Что русские решали свои проблемы, но при этом не забыли расплатиться с теми, кто помог им их решить?

— Очень похоже, не правда ли? — Монгол выбросил в сухое русло второй окурок и провел ладонью по лицу. — Вот только Аарон… В этой истории, Рапоза, явно чего-то не достает. Аарон ведь был американцем, а не русским. Как Андронов смог заключить с ним договор?

— А если существовал посредник?

— Да, я тоже об этом думал, — согласился Монгол. — Но так и не решил, кто бы это мог быть, ведь все концы были обрублены в восемьдесят девятом. В восемьдесят восьмом, американцы съели Северную Корею, и в СССР поняли намек правильно и вернулись к статус кво: не использовать магов в военно-политических конфликтах. В феврале восемьдесят девятого в СССР произошел переворот, а вскоре погиб Аарон, которого израильтяне не трогали целых пять лет, хотя, наверняка, вычислили еще в восемьдесят четвертом. Не могли не вычислить! Ты же понимаешь. Но он был единственный Первый, кто тогда погиб, следовательно, или посредника не тронули (почему?), или он умер к тому времени сам.

— Это все, — неожиданно резко закончил Монгол и, отвернувшись от Лисы, пошел обратно, к своему достархану.

Пройдя несколько шагов, он обернулся медленно — всем корпусом — посмотрел на так и оставшуюся стоять на месте Лису усталыми стариковскими глазами и тихо сказал:

— Я не знаю, что ты задумала, Рапоза, но постарайся уцелеть. Я буду за тебя молиться, но бог редко вмешивается в дела смертных, даже если наделил их таким Даром, как нас. Промысел его непостижим, так что надеяться можно только на себя. Прощай.

4

— Сколько? — спросила она, возвращаясь в себя. В салоне несущегося сквозь ночь автомобиля было темно, но зато тепло и уютно.

— Два часа семнадцать минут, — сразу же откликнулась Дама Пик, убирая свои пальцы с ее руки. — Ты вовремя, Нота. Километрах в двадцати — милицейский пост. Может быть, и ничего, а может быть, что-то.

— Термос у тебя далеко?

— Хочешь пить?

— Да.

— Сейчас налью, — Пика завозилась, доставая из рюкзака, стоявшего у нее в ногах, термос, а Лиса попыталась «увидеть» дорогу впереди, но перед ее внутренним взором клубился лишь сизый туман, пробиваемый по временам проблесками приглушенного света, похожими на отсветы далекой грозы.

— Алекс! — позвала она, но Алекс не откликнулся и даже не пошевелился.

— Черт, толкни его, пожалуйста, он мне срочно нужен.

Ничего не ответив, и не поворачивая головы, Черт быстро и резко ткнул Алекса локтем в ребра и продолжал, как ни в чем, ни бывало, гнать машину сквозь набирающий силу дождь. Алекс испуганно охнул, подхватился, и стал ошарашено озираться по сторонам, пытаясь понять, что случилось.

— Алекс!

— Да… Что? — Алекс повернулся на ее голос, и Лиса увидела его бледное испуганное лицо. — Где мы?

— Успокойся, Алекс, — сказала она мягко. — Все в порядке. Мы в машине, едем в Питер.

— А? Да! — Алекс хлопнул себя по лбу и облегченно выдохнул воздух. — Ну вы звери просто. Разве можно так, я там такой фильм смотрел…

— Порнуха? — подал свой равнодушный голос Черт.

— Нет, но тоже про любовь.

— Угомонитесь! — потребовала Лиса, продолжавшая раз за разом штурмовать вставший на пути ее «взгляда» туман. — Впереди заслон. Пика «видит» милицию, а я не вижу ничего.

— Твою мать, — сказал Черт, но эмоций в его голосе по-прежнему не было никаких. — Я тоже вижу только ментов. Трое, один автомат.

— Алекс!

— Сейчас, — встревожено откликнулся Алекс и на минуту замолк, уйдя в никуда.

— Ты как, Черт, в форме? — спросила Лиса, готовясь к бою. По всему выходило, что они вляпались. Если это действительно заслон, то даже свернуть они теперь не могли.

— Я всегда в форме, — Черт оторвал левую руку от руля и почесал шею под воротником рубашки. — Справа километрах в восьми что-то летит. Вертолет, я думаю. Для самолета скорость маловата.

— Там аппаратура слежения, — сказал Алекс, оживая, — Спутниковая связь и какой-то хитрый агрегат со встроенным компьютером.

— Так, — Лиса, когда дело доходило до жареного, умела соображать быстро и по существу. — Едем. Тормозят — встаем, и спокойненько так выходим. Предъявляем документы, поем народные песни. Алекс спит и смотрит сны. Мне нужны все данные по этой их машине. Все, что вытянешь. Ты меня понял?

— Уже, — сразу же согласился Алекс, если чему и научившийся в подполье, это дисциплине, как он ее, впрочем, понимал, но Лису он слушался беспрекословно, твердо зная, что его судьба и жизнь напрямую связаны с ее жизнью и судьбой.

— Пика, ты берешь на себя ментов, они ничего не должны понять и ничего существенного запомнить, — продолжала, между тем, Лиса.

— Сделаем.

— Я беру остальных, — она усмехнулась мысленно тому, что с такой уверенностью говорит об этих насквозь гипотетических остальных, которых пока даже «не видела».

— Черт, ты просто водила, смотри, запоминай, но ни во что не вмешивайся. Ты по жизни болван, и тебе все похую. Ты меня понял?

— Как скажешь, — голос Черта скреб по нервам, как железо по стеклу. — Мне и так и так, все похую. Так жить, лучше уж вовсе не жить.

— Три километра, — сказал он после секундной паузы. — Пост ГАИ, в лесопосадке слева палатка и несколько человек.

Сейчас и Лиса уже «видела» и палатку и семерых вооруженных людей в ней и в кустарнике у дороги, и трех милиционеров на полотне дороги — они проверяли документы у водителя новой «Волги» — и еще троих в фонаре поста, но не только. Ощущение было такое, как будто толпы муравьев одновременно побежали по спине и животу, рукам и ногам.

«Что за дьявол?»

Впереди вспыхнули тормозные огни Газика, ехавшего метрах в восьмистах перед ними, и Черт начал плавно притормаживать, имитируя поведение нормального ночного водилы.

— Второй вертолет слева, — сказал он на случай, если вертолеты чувствует только он один.

— Спасибо, вижу, — Лиса уже была уверена, что это настоящий заслон, вот только на кого он выставлен, она пока не знала. Вполне возможно, это была просто рутина, но нельзя было исключать и возможности того, что ее кто-то сдал, и что «охотники» ищут именно их, Лису и ее людей.

— Внимание, — Черт не удосужился даже обозначить восклицания. Он просто сказал, «внимание», и начал тормозить, реагируя на властную отмашку гаишника.

Лиса бросила быстрый взгляд на «спящего» Алекса, на пьющую прямо из бутылки пиво Пику, почувствовала выходящего на боевой взвод Черта, и окончательно вошла в «кураж», который до этой секунды удерживала где-то на краю сознания.

— Ваши документы, пожалуйста…

Но она уже не слушала. Открыв дверцу, Лиса вышла под дождь и «поплыла» по большому кругу, ловя в выброшенную в небо «сеть» проявления чужих сознаний. Милиционеры ее не интересовали, хотя в памяти одного из них и мелькнул фоторобот с узнаваемым лицом уже не существующей материально Алисы Дмитриевны Четвериковой. Менты были не ее заботой, и Лиса без сожаления выбросила их из своего «невода», как выбрасывают рыбаки сорную рыбу. Гораздо интереснее были вооруженные люди, прятавшиеся в зарослях справа и слева от дороги. Все они прошли специальную подготовку и были на редкость хорошо «зомбированы», так что ни Пика, ни Черт их бы не вяли, но Лиса была этим мужикам не по зубам. Если, не дай бог, что-то сорвется и ее вмешательство все-таки обнаружится, считай, она не только пальчики оставила, но и расписалась под протоколом опознания.

Она уже завершала круг, когда поняла, что тот человек, который сидел в палатке, спрятанной в лесопосадке, это единственная среди спецназовцев женщина, и что чувство дурноты, с которым вот уже вторую минуту боролась Лиса, и стада «муравьев», ползавших теперь не только по ее коже, но и по внутренним поверхностям желудка и легких, напрямую связаны с тем, что делает эта драная сука своей «рацией». Бешенство, охватившее Лису, было настолько беспощадным, что она чуть не прибила капитана Аллу Борисовну Приходько на месте, но, в любом случае, вспышка «святого безумия» помогла ей перебороть накативший было приступ слабости, стоило ей только коснуться «горячего» ящика, над которым колдовала Приходько.

— Все в порядке, — сказал за спиной гаишник. — Можете ехать дальше. Обратите внимание, у вас левый габаритный перегорел.

— Спасибо, — ответил Черт. — Утром поменяю.

Времени оставалось в обрез, и Лиса, больше не церемонясь, попросту «взломала» капитану башку, потроша ее по живому, хотя и знала, что месяцев через пять это «изнасилование» аукнется Алле Борисовне в лучшем случае острым психозом, а в худшем… О худшем лучше было не думать, тем более что дамочка сама выбрала свой путь, а через пять месяцев ни одна сволочь уже не разберется, кто и когда «взломал» эту сучку.

Лиса вернулась в салон «Нивы», захлопнула дверь, и откинулась на спинку сидения, чувствуя, как медленно спадает напряжение, и организм возвращается к нормальному функционированию. Черт тронул машину, рядом тяжело выдохнула воздух Дама Пик, и Лиса почувствовала свою мокрую, прилипшую к телу одежду, дождевую воду, струйками стекавшую с ее крашеных волос, и холод, терзающий выстуженное на ветру тело.

— Пика, — попросила она слабым еще, не своим голосом. — Дай мне что-нибудь выпить.

5

Полстакана коньяка и кружка горячего чая способны совершить чудо. Лиса согрелась и восстановилась настолько, что сама смогла высушить мокрую одежду, правда после этого пришлось на пару минут опустить стекла, потому что салон «Нивы» превратился в парную, наполнившись влажным горячим туманом.

— Если общество не возражает, — просительно сказала Лиса. — Я бы и сигарету выкурила.

— Кури, — Черт протянул ей через плечо пачку «Родоп» и, дождавшись пока Лиса вернет ему сигареты, закурил сам. — Что скажешь?

— Мы попали на испытания, — Лиса затянулась, ощущая приятное тепло во всем теле, и смакуя табачный дым. — Вообще-то могли крепко вляпаться. Это был спецназ ГРУ, прикрывавший людей из Военно-Технического бюро.

— Не КГБ? — удивленно спросила Дама Пик, тоже закуривая.

— Нет, — покачала головой Лиса. — Определенно, военные. Там была одна капитан…

— Мне нужна бумага и карандаш — вдруг сказал Алекс, который до этого мгновения вел себя так тихо, что о его существовании все забыли. — Быстро!

В его голосе — редкий случай — прозвучали приказные ноты.

— Ну!

Пика резко нагнулась, разыскивая что-то в своем рюкзаке, но Черт ее опередил. Достав из кармана своей кожаной куртки толстый блокнот, он протянув его Алексу: — Держи. Ручка внутри. Чистые страницы в конце.

— Мне тоже, — Лиса, начавшая перед пробуждением Алекса рассказывать о капитане Приходько, вспомнила теперь из-за чего на самом деле погубила женщину.

— Что у тебя там? — требовательно спросила она Даму Пик и, не дав той даже ответить, буквально вырвала из рук мятую тетрадку в клетку и карандаш. — Всем молчать!

Она положила тонкую ученическую тетрадку на поднятое колено, раскрыла, и стала быстро записывать характеристики прибора, которые считала из головы инженера. Если честно, это была для нее совершеннейшая китайская грамота, удержать которую в голове надолго не представлялось возможным. Поэтому Лиса очень спешила, копируя изъятые из чужой памяти совершенно непонятные ей схемы, формулы, включавшие отдаленно знакомые символы и греческие буквы, и длинные столбцы бессмысленных чисел. Попутно, она записывала на полях, какие-то фамилии и имена, иногда со званиями, а иногда и без, и описывала приметы этих людей, если таковые ей запомнились. Было там и несколько адресов и телефонов, но имеют ли они отношение к делу, Лиса не знала, однако, лихорадочно заполняя страницу за страницей своим корявым детским почерком, она уже знала со всей определенностью, что сегодня на ночном шоссе случилось чудо, и ей в руки попало нежданное богатство, истинную ценность которого она не могла сейчас даже оценить.

— Все, — сказал Алекс, разгибаясь (он писал, согнувшись, подсвечивая себе маленьким фонариком). — Я вырву эти странички?

— Рви, — разрешил Черт.

— Давай сюда, — сказала Лиса и протянула руку.

Алекс вырвал странички из блокнота, аккуратно сложил, и, предварительно вернув блокнот Черту, передал через плечо Лисе.

— Ты наши физиономии подправил? — спросила она, вкладывая маленькие листки с нарисованными на них электронными схемами в тетрадку.

— Могла бы и не спрашивать, — обиделся Алекс. — Все путем! Как Пика мне вас «показала», так и подправил. Черт — блондин, образцовый русский пахарь, я пьяный мужик лет под пятьдесят, а вы обе затраханные жизнью доярки.

— Не обижайся, — попросила, сбавив обороты, Лиса, убирая сложенную вдвое тетрадку в карман. — Я еще не отошла просто. Я там, одну женщину искалечила, между делом…

— Мне начинать плакать? — спросил Черт.

— Не надо, — усмехнулась Лиса. — Сделанного не воротишь, а девушка должна была думать, во что впуталась. Силком в Военно-Техническое бюро только наших волокут.

«Мне нужен Фарадей, — поняла она вдруг. — Не зря же он третий день в голове мелькает».

«Если он, конечно, жив», — добавила она через минуту и, обдумав эту мысль, решила, что так оно и есть: очевидно, Кайданов был жив. Оставалось всего ничего — его найти.