Три подруги и все-все-все

Глава 8

Дом Князя был окружён темнотой и тишиной. В наших краях летом темнело поздно. Но сегодня ближе к вечеру небо затянули тяжёлые грозовые тучи, дождь так и не пошёл, но отсутствие света сократило день и ускорило наступление ночи.

Я вышла из машины, в которой просидела последние полчаса, заглушив мотор и отчаянно борясь с нерешительностью. Нужно было принять решение, но не получалось. Столько всего вышло из-под контроля. У меня всегда была почва под ногами, даже в самые тёмные времена. Я всегда знала, куда нужно идти. И пусть порой приходилось шагать вслепую, прокладывая путь сквозь стены или ломая их собой, всегда было чёткое понимание почему и для чего. Но сейчас я поняла, насколько сильно устала. Отчаянно захотелось, чтобы рядом был тот, кто сильнее меня самой.

Поёжившись, я накинула на плечи захваченный жакет и направилась в обитель вампира.

Окна не светились, стоянка для автомобилей была пуста, и на подъезде к поместью меня никто не встретил, хотя это вообще ничего не означало. Подданные Яна умели оставаться незаметными тогда, когда это требовалось. Но природа вокруг казалась ещё более нетронутой и дикой, чем раньше, словно то, что держало в узде её буйный темперамент, исчезло. Жизнь покинула эти места. И, кажется, покинула их навсегда.

Когда я подошла к двери, она скрипнула и, подхваченная сквозняком, распахнулась.

Я перешагнула через порог и с грустью оглядела пустые стены, которые ещё недавно были увешаны произведениями искусства со всех уголков мира. Ян обожал три вещи: окружать себя редкостями, делить постель с красивыми женщинами и выглядеть добродетельным в собственных глазах. Для первого нужны были деньги, для второго — деньги и власть, для третьего — наивность. Как ни странно, ему удавалось всё это успешно сочетать. А ещё он умел видеть красоту в том, что другому казалось просто грязной черепушкой или осколком давно забытой древности. Наверное, одной из двух чёрт, которые делали нас похожими, была неразрывная связь с прошлым.

Второй была мстительность.

Я не умела прощать и забывать.

И он тоже.

Вздохнув, я аккуратно притворила за собой дверь, чтобы не болталась на ветру. Щёлкнул замок, который я не трогала, разрывая устоявшееся безмолвие и отрезая мне путь назад.

За спиной кто-то появился.

Обернувшись, я увидела силуэт, замерший на лестнице.

Небрежно облокотившись о перила, он стоял лицом ко мне.

— Всё получилось? — спросила я, не выдержав первой.

Силуэт начал спускаться.

Медленно, изящно, с достоинством, наслаждаясь каждым сделанным шагом вниз по ступенькам.

Сойдя с последней, он направился ко мне, ступая босыми ступнями по мягкому, дорогому ковру, как по подиуму. Он будто бы шёл к трону, демонстрируя себя в каждом плавном тягучем движении.

Запахло свежими, влажными от росы малиновыми листьями, сухим деревом и мхом.

Сделав последний шаг, он остановился в метре от меня. Улыбнулся. И ответил знакомым голосом с чужими интонациями:

— Как видишь.

И повёл меня прочь от двери, вглубь замка. Туда, где находилась оранжерея, занимавшая почти всё левое крыло поместья.

Внутри собралась тьма и влажный спёртый воздух, какой бывает, когда в запертом помещении оставляют что-то мокрое. Везде были расставлены горшки с землёй, а две торцевые стены представляли собой сплошь стеклянные панели, поднимаемые специальной системой механизмов для регуляции поступающего кислорода и солнечного света.

Сейчас в опустевшее помещение ничего не поступало, об оранжерее перестали заботиться. Все цветы погибли. Из чёрной земли торчали лишь корявые сучки и не догнившие корешки. Смотреть на это было печально. Когда-то эта оранжерея, а в холодное время года прекрасный, любовно выпестованный зимний сад, была заполнена редкими растениями, являвшими собой торжество ярких оттенков. Они, эти оттенки, изящно и непринуждённо нарушали чётко выверенную и вычерченную симметрию жизни Князя, и что главное — делали это безнаказанно. Ян позволял оазису цвета и света существовать рядом с собой, и одно это было громким провозглашением манифеста о свободе, о победе и о любви.

А теперь это было кладбище, вроде тех, которые образовывались на месте заброшенных деревень и вымерших сёл. Смерть как напоминание о жизни, что когда-то присутствовала здесь. Смерть как памятник — вот чем теперь были эти ещё не успевшие истлеть растительные останки, надгробными плитами для которых стали нераспечатанные мешки с удобрениями.

— Мне здесь нравится, — поделился мой собеседник.

Пройдя вдоль длинного узкого рабочего стола, где остались небрежно лежать грязные садовые инструменты, он отодвинул одну из табуреток и сел.

Я идти следом не торопилась. Вместо этого с другой стороны обошла стол, позволив ему стать барьером между нами. И остановилась возле большого керамического пузатого сосуда, напоминающего древнегреческую амфору. Шершавые стенки выцвели на солнце и были покрыты слоем въевшейся в пористую глиняную поверхность пыли, но рисунок всё ещё можно было различить.

Моя заинтересованность не укрылась от пристального взгляда мужчины, который хоть и старался выглядеть незаинтересованным, всё же отслеживал каждый мой шаг, особенно сделанный прочь от него.

— Орхидея, — промолвил он. — Занятное… растение.

— Чем же? — кончиком указательного пальца я попыталась соскрести серый налёт, но быстро перестала, испугавшись, что испорчу картинку.

— Красивейший цветок, ровесник динозавров.

Я поморщилась с недоверием. Он моего лица не видел, но настроение считал чётко и быстро. Такое внимание могло бы испугать. И должно было пугать. И пугало. Но я знала, что причина этому — не какое-то романтическое влечение или сексуальное желание. Ему просто нравилось контролировать всех и вся. Он так давно этого не делал, так давно был лишён всех своих сил, что сейчас напоминал маленького ребёнка, оказавшегося в большом магазине игрушек и пытающегося ухватить всё сразу.

— Да, орхидеи существовали уже тогда, когда нынешних континентов ещё не существовало. Но даже после их образования, цветы продолжили жить, преимущественно выбрав для себя тёплые и влажные регионы. Позднее расселились практически по всем климатическим зонам. Кажется, орхидеи были в этом мире всегда, с начала времён. Их упоминание можно найти, например, в китайских гримуарах. В одной из тайнописей рассказывается о невероятном чуде, случившемся с китайским учёным, которому удалось вырастить цветок в горшке. А греческие трактаты повествуют об использовании корня орхидеи для лечения болезней. Некоторые садоводы по сей день считают орхидею цветком-вампиром. Будто бы она даёт силу женщинам, забирая её у мужчин, которых ненавидит. И ещё один забавный факт: орхидея будет цвести, даже если её не удобрять!

И он махнул рукой в сторону. Там в углу, на подоконнике у самого стекла, мутного и усеянного высохшими капельками дождя, в окружении пожухлых остатков каких-то низкорослых, но широколистных пальм стояла… белая орхидея.

Цветущая орхидея.

— Белый цвет — символ невест, верно? — тихонько хмыкнул мужчина. — Неприкосновенные весталки в Древнем Риме одевались исключительно в белое, закрывая лица белыми вуалями.

— Откуда ты всё это знаешь? — спросила я, во все глаза рассматривая цветок. — Не про весталок, про цветы.

— В последние дни я прочёл много книг. Но вот что я знаю не из книг. Орхидеи были любимыми цветами старых богов, изгнанных и обесчещенных.

— Почему?

Теперь мне действительно стало интересно, в отличие от предыдущей лекции по мифологической ботанике.

— Это царский сказочный цветок. А старые боги обожали сказки. Ещё больше они обожали рассказывать их в своих спальнях. Они верили, что орхидея — лучший природный афродизиак. А чем ещё заниматься богам в перерывах между битвами и застольями после битв, если не любовью? Уж в этом-то они были мастера. Во многом другом нет, но в этом — да.

Я повернулась обратно к амфоре.

— А мне всегда казалось, что главная прелесть этого цветка в том, что он может быть чем угодно: птицей, ящерицей, насекомым. Каплей воды, порывом ветра, морской волной. Тигриной головой, соловьиным крылом или медвежьей лапой. Всё зависит от формы лепестков, узора и фантазии смотрящего.

— Трансформационная сила — самая мощная и самая страшная, — проговорили у меня за спиной. — Даже старые боги преклонялись перед ней. Они ею не владели. Потому что эту силу невозможно унаследовать. Только обрести самостоятельно.

— Ты был знаком с ними? Со старыми богами?

— С некоторыми. Но не со всеми. Многие из них не любили контактировать с чужаками. Жили себе в своих храмах с видами на жертвенники и капища, и прекрасно себя чувствовали.

— Какими они были?

— Разными. Но предпочитали держаться за традиции, пусть даже за чудовищно кровавые. И конечно же, друг за друга. Наверное, это их и погубило. Они игнорировали тот факт, что невозможно посвятить вечность войнам. Нельзя убивать, не платя за это свою цену, а она всегда большая даже для таких, как мы. Старые боги презирали перемены. И людей. Относились к ним как к бактериям. Или термитам. То есть, в определённом количестве признавали их полезными, но как только популяция увеличивалась сверх приемлемой нормы, то без зазрения совести устраивали какие-нибудь очередные междоусобные дрязги.

— Ты знал мою бабушку? По материнской линии.

— Да. Я знал весь твой род. Не назову её приятной женщиной. Но она умела защищать то, что любила.

— Где она сейчас?

— Хочешь найти почтенную даму? — рассмеялся мой собеседник. — Я не знаю. И раз уж у нас сегодня ночь вопросов и ответов… почему ты до сих пор не встретилась с матерью? Ты так стремилась её освободить. Рисковала собой, проникая в Изнанку. И не один раз. Кстати, как ты это делала? Ты входила и выходила по собственному желанию. Никто так не может.

— Астральные способности! — ответила я бодро.

— Да? — не поверил мне он. — Что-то я сомневаюсь, что ты ими обладаешь… Или… всё дело в камнях? В амулетах? Любой из них мог быть ключом в мир мёртвых. И ты поняла это ещё в детстве. Кстати, куда они делить?

— Мертвецы? — наивно поинтересовалась я.

— Амулеты!

— Разрушились, — пожала я плечами.

— И ты хочешь узнать, как создать новые? Или починить старые? Так встреться с матерью и узнай у неё, — посоветовал он.

— Откуда ты знаешь, что я до сих пор этого не сделала?

— Если бы сделала, то не задавала бы все эти вопросы мне. У тебя уже были бы ответы.

— Не могу. Боюсь.

— Чего?

— Что разочарую её, — мне пришлось отвернуться и спрятать лицо. — Что я не стала той дочерью, которую она хотела.

— Наверное, трудно найти общий язык с кем-то одновременно и очень близким, и бесконечно чужим.

— Я даже не знаю, с чего начать разговор…

— Начни с приветствия, — посоветовал мужчина. — Так обычно все поступают.

— А потом? — с замиранием сердца спросила я. Хотя, что он мог мне посоветовать? Что он вообще мог знать об отношениях матери и дочери?

— А потом вспомни, что тебе нужно поторопиться, — улыбка в голосе сменилась на угрожающий рык. — Никто не будет ждать, пока ты разберёшься со своими детскими комплексами и семейными проблемами. Он ударит, как только поймёт, что ты — уязвима.

Я развернулась спиной к окну, прижавшись поясницей к высокой цветочной подставке на трёх шатких ногах, чтобы пронаблюдать, как он встаёт, выравниваясь во весь рост, разминает плечи и направляется ко мне. Сперва медленно, подчёркнуто лениво. А после так стремительно, что я успела сделать лишь вдох, как он уже стоял совсем близко, напирая всей своей мощью, как физической, так и магический. Последнюю я не видела, но чувствовала, как если бы она ползла по мне сотней маленьких, но смертельно опасных змей. И каждая из них — ядовитая, как и их повелитель.

Его лицо, скрытое обитавшим в оранжерее полумраком, оказалось совсем рядом, чтобы я могла в подробностях рассмотреть мужчину перед собой. Он хотел, чтобы я его видела. Хотел, чтобы смотрела. Хотел, чтобы в моих глазах отобразился его новый облик.

Передо мной стоял… Макс.