Тренировочный день 4

Глава 2

Глава 2

— Доброе утро, Виктор Борисович! — у самой школы его нагнала неугомонная Лиза Нарышкина.

— И тебе доброго утра, Елизавета. Я уже говорил, что у тебя чудесный голос? — спрашивает Виктор у девочки: — вот прямо как будто меня «Пионерская Зорька» окликнула.

— Говорили уже. — надувает губы Нарышкина: — но это так себе комплимент, Виктор Борисович. Сказать девушке, что она — «Пионерская Зорька». Пфф!

— А ты быстро учишься. Причем дурному. — качает головой он. Действительно, девочке четырнадцать лет, скоро пятнадцать будет, а она себя уже ведет как полноценная женщина, с полпинка пытается мужчину в чувство вины вогнать. Вроде и не делал ничего, а уже виноватый. Ой, лиса… то ли еще будет когда этот нежный бутончик распуститься и начнет своим ароматом всех самцов в округе привлекать. Смело можно сказать, что Лиза Нарышкина из ранних цветочков. Тех самых, что потом такие ягодки дают…

— Виктор Борисович! — хмурится Лиза: — вот с самого утра вы меня ругаете уже!

— Тебя не ругать — совсем от рук отобьешься. — замечает он: — что решила — пойдешь в поход? В прошлом году не ходила, я список видел.

— То прошлый год. — машет она рукой: — а то этот. В прошлом году вас с нами не было. Да и я еще маленькая была, ничего не знала. А теперь все знаю.

— Понятно. В этом году ты уже большая и все-все знаешь. — вздыхает он. Они заходят во двор школы и стоящие во дворе школьники — провожают их взглядами.

— Конечно! — сияет она и дистанция между ними как-то уж очень сокращается. Еще чуть-чуть и она его под руку возьмет. Ну уж нет, думает Виктор, мне эта работа нужна еще… хотя, с другой стороны, может и пес с ней, с этой школой? Перейти на полную ставку помощника тренера, на Комбинате платят в два раза больше, да и престиж опять-таки — тренер у команды, а не физрук в школе. Что же до Яны, то самое главное, что он теперь знает где она живет и какое-никакое знакомство с ней имеет. Всегда можно предложить факультативно в спортзал Комбината ходить или еще что — он придумает. Сейчас же главная задача у него — связями обрастать и ресурсы копить… а работа в школе ни тому ни другому не способствует, скорее наоборот.

— Я все-все знаю! — понижает голос Лиза Нарышкина, опасно прижимаясь к Виктору справа: — все, что нужно! Как все делается и почему…

— Ну если ты все знаешь… а скажи-ка мне, Нарышкина, сколько притоков у Енисея? — спрашивает Виктор у девочки, и она на секунду останавливается, открыв рот.

— А? — говорит она и моргает глазами.

— Более пятисот. — отвечает на свой собственный вопрос Виктор: — вот так вот. А говоришь, что все знаешь.

— Да не об этом! — вскипает Нарышкина, ее лицо покрывается красными пятнами, на глазах выступают слезы. Виктор смотрит на нее и вздыхает. Нужно и девчонку понять, думает он, она тут храбрости набралась поговорить с ним, да не просто поговорить, а именно пофлиртовать с двусмысленностями и прочими инструментами женского обаяния, а он ей про притоки Енисея. Вот сейчас моральную травму получит и станет как Лилька Бергштейн, которой только Волокитина и нравится. Может ее тоже в школе физрук отшил?

— И в этом тоже. — говорит он: — поверь мне Лиза, есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам. Так что лично я не осмеливаюсь сказать, что я знаю все… в любой сфере человеческих отношений. Да вообще в любой сфере. Так что не расстраивайся, Лиза, я и сам лечу по приборам, так сказать.

— Вы… извините! — Лиза прячет лицо в ладонях, а ее уши предательски пылают: — извините! Я не хотела вам мешать! Я же вам совсем не нравлюсь, да?

— Ох. — вздыхает он и тянет ее за руку: — давай-ка отойдем, Лиза. Боюсь мне придется расставить все по своим местам.

— Да я уже поняла все! — на глазах у девочки выступают слезы. В таком виде ее на урок никак нельзя пускать…

— И снова — не стоит думать, что ты все знаешь. Давай отойдем… — он тащит ее за собой. В школе широкие и светлые коридоры, никаких закутков, но Ашот Варгиевич еще не вышел на работу, а у него есть ключ от подвала. Так что он открывает замок, тянет на себя тяжелую дверь, щелкает переключателем, включая освещение и пропускает Лизу вперед.

— Садись. — говорит он, указывая на единственный обшарпанный стул, сам устраивается у стойки, сложив руки на груди. Лиза молча садится и опускает голову вниз, не осмеливаясь смотреть по сторонам.

— Ладно. — говорит он: — давай начистоту, Лиза. Ты очень красивая девушка прямо сейчас и я уверен что вырастешь еще большей красавицей.

— Никогда мне не стать такой как Лиля! — мотает она головой: — никогда!

— Ну… люди все разные. Не обязательно быть на кого-то похожим. — отвечает он: — я вот тоже никогда не стану таким как Лиля, но не расстраиваюсь из-за этого.

— Что? — она поднимает голову.

— Я говорю, что ты прекрасна по-своему. И ты мне очень нравишься. Своим умом, силой воли, целеустремленностью, лидерскими качествами, тем как ты умеешь дружить. Я же вижу, как девчонки в классе к тебе тянутся. Ты не отталкиваешь их, а помогаешь вырасти. Например, ту же Яну Баринову. Ты же знаешь, как вас теперь зовут в классе?

— Ха. Конечно. Барыня и Боярыня.

— А ведь с самого начала она тебе не понравилась. Но ты все равно преодолела себя и приняла ее в ближний круг. Ты умеешь дружить, ты верная и лояльная, Лиза. Ты умная и целеустремленная, у тебя все в жизни получится, я уверен. Потому тебе и не стоит тратить драгоценное время своей юности на преследование призраков. У нас с тобой разница в возрасте и…

— У Гете была связь с шестнадцатилетней девушкой, когда ему было девяносто!

— И это решительно не тот пример, которому нужно следовать!

— А Джульетте вообще тринадцать было!

— Вот об этом я и говорю. — вздыхает Виктор и качает головой: — ты умная. Вот как с тобой спорить? Все знаешь. Всегда говорил, что старшеклассники — лучшие люди страны, потому что еще не позабыли классиков, не стали циниками и прагматиками и имеют свежий, не зашоренный взгляд на вещи, а самое главное — все еще идеалисты. Ладно, давай по гамбургскому счету. Ничего не выйдет.

— А? — она сжимается на стуле, прижимая руки к груди: — я вам все-таки не нравлюсь? Это понятно… после Лили-то…

— И дело не во внешности. Ты красавица. Это уже мои внутренние заморочки. Возраст… ну тоже, наверное, не при чем, вон в Саудовской Аравии и в восемь лет замуж выдают, а на Руси раньше в двенадцать — невеста. Однако времена меняются, хотя согласен что современная акселерация дает плоды. С точки зрения физиологической вы уже готовы к размножению, взрослые все — что мальчики, что девочки. Но с точки зрения социальной — вы еще дети. Как итог — вашу половую неприкосновенность защищает Уголовный Кодекс. А я еще не готов к тому чтобы садится в тюрьму по такой статье, да и тебе не понравится если меня посадят. — выдает он свой «самый задний» аргумент. Нарышкина может спорить с ним до морковкина заговенья, совершенно не понимая, что о таком не спорят. В будущем она научится уходить с гордо поднятой головой в случае отказа, вселяя чувство сожаления и сомнения в сердце оппонента, но пока она еще ребенок, вот и силится одержать верх в споре. Хотя о чем тут спорить? И как она вообще себе представляет победу в споре? Что он такой «да, ты права, Нарышкина, раздевайся»? Даже если бы она была взрослой — так дела не делаются. Нельзя девушке навязываться, и не потому, что выглядит со стороны дурно, а потому что только хуже сделаешь, а результата не добьешься. Потому-то девушка, даже зная, что парень не догадывается о ее чувствах — первая не должна сигналы подавать. Дать себя уговорить — вот что она должна сделать. А для этого и служит высокое искусство флирта… которым Нарышкина уже владеет, вот только применить не догадалась.

И все это она конечно же однажды поймет. Когда-нибудь. Но сейчас у него есть один очень простой способ — сослаться на закон. Да, не он этот закон придумал, но dura lex — sed lex. То есть закон суров, но он — дура. То бишь дурак. То бишь — существует в реальности и никак не может быть отменен по капризу конкретной Лизы Нарышкиной, которой бы со сверстниками по подъездам целоваться да на речку бегать, а не вот это все…

— То есть все, что нас разделяет — это закон? — медленно спрашивает Лиза, опустив голову.

— Этого более чем достаточно. — уверяет ее Виктор: — я законопослушный гражданин… — выговаривая эту фразу он прислушался к себе. Странно, даже смеяться не тянет, подумал он, впрочем, в этом времени так и есть — он законопослушный гражданин, ничего нелегального не делал… даже подрался всего раза два. И то — никто заявления не написал, значит и факта не было.

— Закон… — тянет Лиза: — уголовный кодекс РСФСР… я почитаю! — она вскидывает голову, ее глаза блестят нездоровым блеском: — я все узнаю! Но даже если так — всего четыре года! Нет, скоро мне уже пятнадцать будет, значит всего три года!

— … пу-пу-пу… — выдыхает Виктор: — ты чем слушала вообще?

— Вы же сами говорили, что я — умная! — встает с обшарпанного стула Лиза и смотрит на него с твердой уверенностью во взгляде: — и я все поняла. Вы правы, Виктор Борисович… или вернее… ты прав, Витя…

— Нарышкина!

— Я не буду больше вас так называть. — выпрямляется она: — но я все поняла. Я вам нравлюсь, вы сами сказали. Значит все что нам нужно — это подождать. Я почитаю законы и буду готова.

— Боги… — вздыхает Виктор. Ее не переупрямить, думает он, ну и ладно. Ну и черт с ним. Пусть будет три года. Как говорил Ходжа Насреддин — за это время либо шах умрет либо ишак. В конце концов ишак может научится говорить. В нашем случае — три года это колоссальный срок для ребенка. Во взрослом возрасте время летит как стрела, три года промелькнут — не заметишь. Но для Лизы Нарышкиной эти три года — целая вселенная, за это время она сама так изменится, что себя потом не узнает. И все эти детские клятвы… мало ли в чем кто клялся в четырнадцать. Сам Виктор в таком возрасте хотел космонавтом стать… в летное училище поступить. Когда настал срок — он даже пытаться не стал. Какой там космонавт, он поступил на юридический. Так что смело можно соглашаться с Лизой, чтобы не сломать ей чего в хрупкой психике, а там она и сама откажется от этой идеи. Три года — большой срок для четырнадцатилетней девушки.

— Хорошо. — говорит Виктор: — я рад что мы с тобой друг друга поняли, Лиза. Давай в школе все останется по-прежнему, чтобы внимания не привлекать. Вот, возьми платок, вытри слезы. Все хорошо?

— … наверное. — она аккуратно вытирает глаза его носовым платком: — да. Все хорошо. Раньше было хуже, но сегодня я наконец с вами поговорила и все выяснила. Я обязательно вырасту, Виктор Борисович, вот увидите!

— Конечно увижу, куда ж я денусь. — сказал Виктор, думая о том, что из школы нужно срочно увольняться. Хоть к черту на кулички, но увольняться. Куда-нибудь, где все участники процесса совершеннолетние. На лесоповал, например. Кругом одни суровые мужики и бензопила «Дружба», совершенно платоническое изделие.

Они выходят из склада Ашота Варгиевича и Виктор закрывает за собой дверь. Отправляет Лизу вперед, а то еще увидят, как они вместе из подвала поднимаются, опять сплетни пойдут. Вот никак у него не получается прекратить объектом для сплетен становиться.

Выждав некоторое время, он поднимается на первый этаж и идет по коридорам, размышляя о том, что произошло. В конце концов все должно было к этому и прийти, думает он, Лиза девушка целеустремленная и пока твердого «нет» не услышит — не откажется от своей затеи. И даже услышав это самое твердое «нет» — будет еще пытаться переубедить. Первая девичья влюбленность — штука страшная и как правило безнадежная. Девочки в таком возрасте обычно влюбляются в каких-нибудь артистов эстрады и кино, девочки СССР поголовно млели от Гойко Митича, который играл «Верную Руку», или Митхуна Чакраборти, «Танцора Диско», от Вячеслава Тихонова «Штрилица» или там от Михаила Боярского, который «Д’Артаньян». Чуть позже появится группа «Ласковый май» или «На-на», все эти мальчики-красавчики. Влюбляться в призрака, в образ на экране тяжело, но имеет под собой одно важное преимущество — ты не встретишься с объектом своего обожания в жизни. А значит и чувство постепенно угаснет. Место Гойко Митича в девичьем сердечке займет какой-нибудь Пашка из соседнего двора, который умеет играть на гитаре и смешить незатейливыми шуточками. Однако если таковой объект обожания — вот тут рядом…

Он качает головой. Нет, положительно увольняться нужно из школы, к чертовой бабушке. Надо будет с Валерием Сергеевичем поговорить о полной ставке. С глаз долой — из сердца вон. И не надо тут «мол старшеклассницы испугался». Да, испугался. Лиза Нарышкина — очень целеустремленная девушка. Настойчивая и терпеливая. Да еще и умная. Кого и бояться, как не таких вот… настойчивых и умных.

Он вздыхает. А ведь сегодня у них первая совместная тренировка будет, он попросил Лилю привести к ним Юлю Синицыну, Черную Птицу «Красных Соколов». Пораньше сегодня освободится и сразу на Комбинат, чтобы девчата не передрались… они там все горячие. Уговорить Синицыну с ними вместе сыграть на товарищеском матче против «Крыльев Советов» — та еще задача, но он уверен, что справится. Если ее раньше девчата не раздраконят, та же Маслова и Салчакова, двое неизменных заводил всех конфликтов в команде и за ее пределами. А если он хочет из школы уволится и на полную ставку выйти в Комбинат — то нужно себя хорошо на этом матче показать. Так что… хорошо хоть одной проблемой меньше. Решил он ее наконец, не будет теперь Нарышкина свои намеки густым слоем на каждое свое слово намазывать, и то хлеб. Жалко что пришлось по живому резануть, но так лучше. Три года это все равно что навсегда и Лиза наверняка это понимает. Немного походит и смирится со статус кво, начнет жить нормальной жизнью… прекратит испытывать ненужные иллюзии и тщетные надежды…

— Ну⁈ — спрашивает Инна Коломиец, прижимая Лизу к стене: — ты и правда сказала⁈ Правда⁈ Ну ты поехавшая, Нарышкина! А он что⁈

— Она и правда сказала? — не отстает Яна Баринова: — Лизка! Скажи, чего было-то⁈ Я сейчас умру от любопытства!

— Ты совсем с ума сошла, Боярыня! — заявляет Оксана Терехова: — ты чего⁈ В школе к нему приставать!

— Вот вы курицы. — говорит Лиза и упирает руки в бока: — а знаете что произошло? Он меня за руку взял и потащил в подвал! У него оказывается ключ от подвала есть, от склада завхоза!

— Что? Вот прямо взял и потащил⁈

— Ага! — с гордостью говорит Лиза: — так страстно! Он такой сильный! Если бы он меня в подвале к стене прижал и такой… мол жить без тебя, Нарышкина не могу… давай поженимся…

— Ой, не придумывай, Лиза! У него есть кого прижимать… целый набор есть. На любой вкус — и высокие и пониже и брюнетки, и блондинки и даже Ирия Гай. — машет рукой Оксана Терехова: — чего ты выдумываешь!

— Я выдумываю⁈ Да все так и было! Он меня за руку и в подвал. И даже дверь за нами запер! А потом… потом… — Лиза опускает голову и краснеет: — потом как прижмет к стене! На самом деле!

— Чего⁈

— Врешь, Боярыня!

— Лиза!

— Да мамой клянусь! Вот прямо прижал и говорит — я тебя люблю, Нарышкина, но закон есть дура. То есть суров. Вот если бы не закон, говорит, я бы тебя прямо тут, на этом драном брезенте…

— Брешешь!

— Да клянусь!

— А ты чего⁉

— А я такая — нет, говорю, Виктор Борисович, не для вас мама ягодку растила… подождете три годика, вот тогда и приходите! — задирает нос Лиза. Девочки смотрят на нее со смешанными чувствами. На лице у Яны написано восхищение и любопытство, Инна моргает глазами будто не понимая что именно ей следует испытывать, а мордашка Оксаны выражает крайний скепсис.

— Серьезно? — выдыхает Яна: — вот ты смелая! Ты же одна с ним была! Один на один! В подвале! А если бы он… ну если бы он решил не ждать три года, а прямо там? Он же с тобой все что захочет сможет сделать!

— Точно. Изнасиловать и убить. Или сперва убить, а потом изнасиловать. — кивает Оксана Терехова: — а что⁈ Чего вы на меня уставились? Я сразу поняла, что он извращенец!

— Угу. Чтобы Попович кого изнасиловал — сперва его нужно изнасиловать. — говорит Инна: — он по-моему будет спрашивать «удобно ли тебе лежать? Не жмут ли веревки? Все ли хорошо, Нарышкина?» — передразнивает она учителя.

— В любом случае мы теперь с ним пара. — заявляет Нарышкина: — официально.

— А три года?

— Тю. Сколько этих трех лет…