Тренировочный день 2

Глава 15

Глава 15

— Доброе утро, ребята! В эфире «Пионерская зорька»! — звонким голосом Елизаветы Нарышкиной прозвучало радио за стенкой. Виктор открыл глаза и тут же зажмурился. Яркие лучи утреннего солнца легко проникали за синие шторы и освещали комнату так, что у него сразу голова заболела. Первым его намерением было перевернуться на другой бок и закрыть глаза покрепче, чтобы доспать как следует и досмотреть до конца чудесный сон, однако что-то внутри екнуло. Школа! Он же проспал работу! Если солнце уже так высоко…

Он поднял голову и тут же пожалел об этом. Навалилась тошнота и головная боль. Точно, подумал он, мы же вчера заливали горе от поражения команды «Металлурга» от «сырников». Или «творожников». От команды местного молокозавода, а значит — от молочниц? Неважно. От «Красных Соколов». Отмечали хорошо, со всем старанием присущем настоящим болельщикам, который при любом раскладе после игры осели бы в пивнушке — или праздновать победу или заливать горечь поражения. Но в школу ему сегодня не нужно, потому как выходной день. Все его мальчишки и девчонки по домам сидят, ну или там на местную речушку бегают купаться, лето все же. Нормального городского пляжа в городе нет, но диких пляжей и мест чтобы ребятня покупалась на речушке Колокамке — полно. Да и не было бы таких мест, ребятня все равно нашла бы.

Он со стоном опустил голову на подушку. Покосился на часы. Одиннадцать часов. Обычно в это время он уже половину рабочего дня в школе оттрубил бы, а тут — только глаза продирает. Алкоголь — яд. Неет, он тут с высокой миссией, может быть именно он, Виктор Полищук для того в прошлое и закинут, чтобы будущее изменить, потому как «и восстали машины из пепла ядерной войны» и все такое. А он должен Джона Коннора тут родить. Вот только — от кого? От Альбины, не к ночи будет помянута, Николаевны? Не, на такое он пойти не сможет даже ради выживания всего человечества, пусть вымирает к черту.

Виктор собрался с силами и сел, опустив босые ноги на пол. Потер голову. Подумал, что вот если бы у него была жена, то сейчас она бы прибежала, вытирая руки о передник и тут же принесла ему соленых огурчиков (рассол слит и отдельно в рюмочку налит), горячего говяжьего бульончика, крепкого такого, на косточках и ядрено солью сдобренного. А то может и краюху черного хлеба, ржаного, пахнущего печью, с кусочками сала, нарезанного прозрачными ломтиками, а к краюхе хлеба с салом — рюмочку водочки из морозилки. Чтобы аж запотевшая рюмочка была, а водочка — тягучая как кисель от низкой температуры… и конечно же — поставила все это перед ним, а сама — села напротив и глазки бы потупила, косу на плече перебирая. Тургеневская такая девушка. И сказала бы «что же вы Виктор Борисович себя не бережете, пить нужно в меру. Извольте вот огуречного рассола выпить, дуже для здоровья пользительно.» — и вздохнёт. А сама такая румяная, да ладная, крепкая такая девушка, деревенская, кровь с молоком. Вот он бы рассольчику выпил, бульончиком запил, да вытерся бы рукавом, а после — полез бы супружницу свою тискать за телеса ее упругие, а та — хихикать и упираться, но не сильно, ясно дело. Эх…

Виктор вздыхает. Где ж такую найти? Современные девушки не такие. Вот если бы они с Альбиной женаты были — его бы еще вчера пилить начали. Двадцать четыре на семь, без перерыва на выходные и праздничные дни.

Он встает, удивленно осознает что спал в спортивных штанах и футболке, вставляет ноги в тапочки модели «ни шагу назад» и плетется в коридор.

— Тра-та-та-та-та! — мимо проносится конопатое чудо на ходу расстреливая его из пулемета. Виктор хватается за голову. Конопатое чудо исчезает за поворотом, хлопает входная дверь.

— Катька! — вслед чуду несется крик из кухни: — а кто книги читать будет? Опять на речку свинтила, горе ты мое луковое⁈

— Виктор Борисович. — раскланивается с ним сосед-пенсионер с козлиной бородкой, окидывая его внимательным взглядом: — вижу, что приобщение к коммуне местных болельщиков и обряд инициации как в туземном племени аборигенов с Папуа Новой Гвинеи — прошел как надо. Никак победу отмечали?

— Доброе утро, Леопольд Велемирович. Если оно конечно доброе, в чем я лично сомневаюсь. — Виктор цитирует Винни Пуха из советского мультфильма: — наши проиграли вчера. До последнего шли ноздря в ноздрю, но Синицына из «сырников» нашим мячи вколачивала словно молотом. Да и Кондаршева тоже не отставала…

— О, я вижу, что вы уже и говорить стали совсем как эти папуасы. — сосед трясет своей козлиной бородкой: — имейте в виду, Виктор Борисович, стать одним из аборигенов Негритянки можно довольно быстро. Но обратного пути оттуда нет. Негритянка засасывает своих людей как бездонное торфяное болото в романе Артура Конан Дойля про крупный экземпляр Canis lupus familiaris, плацентарное млекопитающее отряда хищных, семейства псовых. Таки вам, голубчик нужно срочно поднимать общий уровень интеллектуального развития и беседовать с представителями интеллигенции, а не папуасов, которые за местные команды болеют. Я еще вчера заметил что общий уровень развития у молодых людей, которые вас привели домой — едва ли на уровне приходского училища в дореволюционной России.

— Да вроде нормальные они… извините. — Виктор протиснулся мимо соседа в умывальную. Сегодня тут было пусто, ну да не удивительно, время одиннадцать часов. Он умылся холодной водой, чувствуя, как его понемногу отпускает. Решительно открыл кран и сунул голову прямо под струю. Холодная вода сжала череп тысячью иголок и пульсирующая головная боль стала отступать. Вынув голову из-под крана, он стал вытираться белым, вафельным полотенцем.

— Ого! — раздался чей-то голос, и он отнял полотенце от лица и огляделся. В дверях умывальной стояла Светлана из малярной бригады. Она скрестила руки на груди, оперлась спиной на дверной косяк и смотрела на него насмешливым взглядом.

— Погулял вчера с Негритянскими? — она кривит губу, сдерживая улыбку.

— И тебе тоже доброго утра. — вздыхает он: — хотя я уже сказал что сомневаюсь в его доброте и прочих душевных качествах. У вас тоже выходной? Вы же посменно работаете…

— Да, выходная смена выпала на субботу и воскресенье. — кивает девушка: — но ты разговор не переводи, Полищук. Скажи-ка мне, что за девушка тебя в прошлый раз до дома провожала? Что у вас с ней и как давно? И готовить ли нам с Маринкой платья на твою свадьбу? И еще — ты как с ней целуешься вообще? Табуретку подставляешь или подпрыгиваешь?

— Девушка? А, ты про Айгулю. Да мы с ней вместе в спортзале занимаемся. В атлетическом зале спорткомплекса Комбината. — отвечает Виктор, продолжая вытирать свои мокрые волосы: — она, кстати, в команде Комбината играет, номер четырнадцать. На подборке и пасующая.

— Спортсменка значит. — кивает Светлана: — вот почему такая дылда. Но красивая, одобряю. У вас дети будут высокие. И красивые. Если, конечно, в нее пойдут. А если в тебя — то будут маленькие и некрасивые карлики. Голова болит?

— Угу. — Виктор старается не кивнуть в ответ, если кивать, то голова станет болеть еще больше.

— Ясно. Лилька кстати — тоже спортсменка. Помнишь, на танцах в центре отплясывала? Но она маленькая.

— А я знаю уже. Видел ее на площадке. Лилия Бергштейн, она за либеро играет, там рост не так критичен. — отвечает Виктор: — а вы с Мариной чего сегодня решили делать? В выходные смены?

— Дел полно. Стираться, убираться, а после обеда пойдем на ГТС, Маринка переговоры с домашними заказала. А потом… не знаю. По парку прогуляться, наверное. Вечером на танцы. Пойдешь с нами? Маринка со своим упырем рассталась, теперь свободная женщина Востока. Сможешь к ней подкатить…

— Я бы лучше к тебе подкатил. — отвечает Виктор: — вот скажи мне Света, ты же деревенская девушка? Знаешь, что мужчине с похмелья нужно?

— Ой, нет, Полищук, даже не уговаривай… — машет рукой девушка: — ты с такими подкатами вон к Лильке иди, ей такое нравится, когда парень наглый.

— Да что я такого сказал? — разводит руками Виктор: — рассол нужен же. И бульончик говяжий.

— Хм. Ну тогда ладно. А то мне Марат из бригады все ужи прожужжал как у него «шишка дымится» с похмелья. Уж извините, но ваши «шишки» гасить я не собираюсь.

— Жалко. — грустит Виктор: — придется самому гасить пожар страсти.

— У тебя вокруг полно девиц сомнительного поведения. — указывает Светлана, снова складывая руки на груди: — коллега твоя, шалашовка городского масштаба. Спортсменка какая-то. И в тот раз какая-то мелкая в плаще с тобой шарилась ночью.

— Вот что значит маленький город. — поражается Виктор: — все про всех все знают. Вот как тут адюльтеры заводить?

— Совсем ты наглый стал, Полищук. — качает головой Светлана: — уже у меня спрашиваешь, как тебе с девицами мутить. Лучше скажи, как там Лилька Бергштейн отыгралась?

— Да нормально. Нет, — он прекращает вытирать волосы и вещает полотенце на шею: — хорошо. Вот просто очень хорошо. Слушай, она такая быстрая! Как молния!

— Мы с ней подруги со школьной скамьи. — говорит Светлана: — представляешь? Вот как судьба повернулась. Она с Кёника и я тоже.

— Кёника? — не понимает Виктор.

— Калининграда. — поясняет Светлана: — все тамошние его Кёником зовут, ну Кёнигсберг же. Вместе с ней в школе учились. Потом ее на регионе заметили, и она как-то тут оказалась, а я в Колокамском политехе учусь на заочке, паралелльно подработку нашла в малярной бригаде.

— Так ты у нас будущий инженер? — кивает Виктор: — круто. Удивлен что не в медицинском или не на гуманитарном каком-нибудь.

— В меде заочки нет. Там только очно. Людей же лечить потом. — поясняет девушка: — а как людей лечить, если только по учебникам все видел? Неет, медиков постоянно в морг таскают, они трупы режут и все такое, а я терпеть такое не могу. Брррр… — она зябко передергивает плечами.

— Но на политехнический… тебе там не сложно? — спрашивает Виктор, разглядывая свое изображение в зеркале. Видок весьма помятый, круги под глазами, морда лица опухшая и несвежая.

— Да нормально. Ладно, подвинься, гуляка… — Светлана отлипает от косяка и двигает его чуть в сторону. В умывальнике всего три раковины, но одна из них постоянно протекает неисправным краном и потому вода там перекрыта. Остается две, но одна из них стреляет струей воды не только из крана вниз, но и из вентиля — вверх и в сторону. Так что фактически остается одна раковина и по утрам возле нее бывает столпотворение.

— Надо бы кран починить. — рассеяно говорит Виктор, глядя как Светлана умывается.

— А ты умеешь? — она отряхивает воду с рук и вытирается полотенцем. Ее глаза довольно блестят, как два округлых черных камня. Как ониксы, думает он.

— Попрошу у Наколотова инструменты. — говорит Виктор: — у него газовый ключ должен быть, разводной. И все остальное. Мне главное резинку на прокладку найти нужно, вот ее где достать? — он вспоминает школьного завхоза и залежи противогазов там. Войны все равно не будет, по крайней мере химической тревоги так точно… нужно будет попросить один списанный, вырезать там клапан… ну или впрямую попросить материал для резиновой прокладки. Быть не может чтобы у Ашота Варгиевича ничего не завалялось. Тем более что нужно ему его пистолет Марголина вернуть, а то лежит у него в холодильнике, завернутый в старую рубаху, неспокойно с ним. А ну как пропадет? Нет в армии косяка страшнее чем оружие пролюбить.

Он переводит взгляд на Светлану, которая закончила умываться. Гибкая, сильная спина в одной футболке, футболка белая, с олимпийскими кольцами на спине и надписью «Олимпиада 80». Когда девушка двигается, становится ясно что бюстгальтера под футболкой нет. То ли принципиально, то ли просто дома не носит… но вообще глядя на нее Виктор понимает почему Батор в нее влюбился. Красивая, сильная, уверенная в себе…

— Слышь, Полищук. — говорит Светлана, закидывая полотенце на плечо: — я вечером все равно с Лилькой встречаюсь. Хочешь — познакомлю?

— Да неудобно как-то… — говорит Виктор.

— Это ты так говоришь, потому что с Айгуль замутил уже? Признавайся — было чего? — прищуривается Светлана: — никто еще не отказывался с Лилей познакомиться. Она девчонка — огонь. Просто я с ней не очень в хороших отношениях, но познакомить могу.

— Да не было у меня ничего с Айгуль. Просто как-то неудобно… тем более что ты с ней не сильно ладишь, сама же говоришь. — оправдывается Виктор, не желая признавать, что за один короткий день как-то незаметно стал болельщиком команды «Колокамский Металлург».

— Ой, врешь мне Полищук… ну да ладно. Вечером в парке буду. Я и Маринка, а там и Лиля подтянется. Отпугивать от нас больше никого не нужно, скорее наоборот, Марине надо голову свою освежить и с новыми людьми пообщаться. А когда с Лилей гуляешь — мужики откуда-то сами лезут. Так что если делать нечего будет — приходи. Все, бывай, Полищук. Не каждый день тебе такие предложения делают. Выпей рассольчика и приведи себя в порядок, выходной же.

— Я, пожалуй, лучше с Леопольдом Велемировичем в шахматы поиграю, во дворе посижу. — отвечает Виктор: — старые косточки на солнце погрею, да парой слов с интеллигентным человеком перекинусь. А то знаю я вас, молодежь, сперва в парке погулять, а потом под разлагающие звуки западной эстрады непристойностям будете придаваться, роняя моральный облик советской молодежи.

— Не смеши меня Витька. — Светлана уходит, а Виктор — зависает над коробкой с зубным порошком, залипая на то, как мокрая зубная щетка облеплена белыми крупицами… словно маленькими человечками… а какой в этом смысл и есть ли он вообще? Зачем все это?

— Витька! — кто-хо хлопает его по плечу, выводя из состояния похмельной рефлексии: — ты чего тормозишь тут?

— А? — он приходит в себя: — Батор!

— Там это, девушка высокая и симпатичная тебя спрашивает. Я б ей вдул. — доверительно сообщает ему Батор, снижая голос до громкого шепота: — но высокая! Впрочем, в постели все равны, это если ты с ней раком вздумаешь, то точно табуретка понадобится. Как с такой? Всю Камасутру придется пересматривать… но лицо симпатичное. А груди я не увидел. Вся в рост ушла. Чего у тебя с ней, Витька? Ты Светке изменяешь уже? Вот как дам сейчас!

— Да за что? — удивляется Виктор.

— За все. — ворчит Батор: — почему одним — все, а другим — ничего, я тебя спрашиваю? Почему у тебя вокруг всегда какие-то красотки? Как мухи на… на тебя, вот! А у меня, между прочим, душа есть! А все смотрят на тело, вот если ты физрук, то тебе все можно да?

— Батор, если ты драться хочешь, то давай попозже, я с похмелья болею. — говорит Виктор: — и о чем ты вообще?

— Я? О вселенской несправедливости. Я теперь на тебя даже не злюсь, Витька. Ты же… ну физрук. Все эти плечи и руки, и мускулы, и головной мозг с грецкий орех, вот. Ты же даже не понимаешь, вот смотришь своими маленькими, поросячьими глазками, а перед тобой проносится все великолепие Вселенной, а ты — просто пыришься в бездну своими стеклянными, пустыми зенками и ни о чем не думаешь. — горячится Батор, размахивая руками: — ты даже не понимаешь, как тебе повезло. И Светка у тебя и Маринка и этак из школы фифа в белом и малолетка какая-то в плаще бежевом. А теперь еще и спортсменка. Ты же в девушках как свинья в апельсинах разбираешься, Витька. Тебе что в корыто наложили, то ты жрешь. А я вот — гурман, понимаешь? Сомелье! Я девушек по запаху различить могу!

— Фу, Батор. Вот ей-богу, фу. — морщится Виктор: — давай не будем про запахи, а то меня сейчас стошнит, у меня и так комок в глотке после вчерашнего.

— Тут он! — в двери умывальной показывается Светлана, которая делает приглашающий жест рукой: — вон! Забирайте его, обманщика и подлого лжеца.

— Чего это я — обманщик? — обижается Виктор.

— Витя! — в дверях появляется Айгуля Салчакова, она одета в «гражданку», то есть в обычное платье, а не в спортивную форму. Платье ей удивительно идет.

— Витя, ты чего, забыл? — говорит она: — мы же с тобой собирались вместе в комплекс пойти. Валерий Сергеевич с тобой поговорить хотел.

— Точно! — хватается он за голову: — а я думаю, что у меня за беспокой с утра? Точно, Валерий Сергеевич говорил, чтобы я подошел. Но сегодня же выходной?

— Собирайся! — командует Айгуля: — у тебя пять минут, боец, время пошло. Жду тебя внизу. — и она исчезает. Светлана качает головой и артикулирует ртом слово «обманщик».

— Да не было у меня с ней ничего!