— Открывай-открывай! — подгонял Андрюха священника, оглядываясь. Чего он так медлит? Неужели ждёт кого-то?
Тот как назло уронил связку ключей, поднял, долго выбирал нужный пока не получил очередной тычок под ребра. Андрей уже сам хотел взяться, но не решался за спиной этого «шаолиня» оставлять. В итоге нехотя, но осилил он трудное дело и замок открыл.
— Положи ключи на пол, — скомандовал Андрюха, — и открывай двери. Пошёл!
Хорошая оплеуха (Бог простит) — и двери наконец открылись. Андрей толкнул священника, чтобы тот шёл первым, и, озираясь, вошёл за ним в темноту сарая.
«Ёб твою мать!» — сначала подумал он. «Ах ты же сволочь», — потом.
На земле валялся стул с высокой спинкой. К стулу была привязана девушка. Глаза у девушки были как воздушные шарики, щёки обвисли, нечёсаные волосы слиплись и свисали патлами. Но Андрюха и похуже девок видел, даже спал с ними, когда мог. Но у тех алкоголичек не было страха в глазах, была похоть, тупость, жажда ебли, но никак не страх. У этой полнушки в глазах был ужас и она хрипела, шея вздулась, лицо покраснело и глаза в одну точку метили, округляя зрачки.
«Это она подавала сигналы», — подумал Андрей и бросился её спасать.
— Не бойся, слышь. Не бойся, я ничего тебе не сделаю, только развяжу, хорошо? Подниму сначала, вместе с мебелью, тебе же больно, наверное.
Девочка мычала, неудивительно в рот затолкали тряпку и привязали кляп, чтобы не выпал.
— Сейчас, сейчас, — Андрей поискал узел на затылке, потянул, чтобы развязать, но не вышло с первого раза. Девочка задыхалась и вопила, как могла, сбивая его с толку.
— Сейчас, сейчас, — пленница вдруг завыла и он вовремя оглянулся. Крестоносец сорвал со стены серп (такая длинная, полукруглая и очень острая штука) и надвигался, размахивая им. Если бы не девчонка и её панический взгляд Андрюха бы уже валялся в луже крови с этой штукой в спине.
Священник ударил с размаху сверху-вниз, Андрей нырнул под удар, отбил руку и толкнул бородатого, так что тот отлетел — упал, роняя оружие, вскочил, развернулся и побежал. Прыгнул через порог и скрылся из вида.
— Сейчас-сейчас, — Андрюха поднял серп и побежал к толстушке, она отшатнулась, но сил кричать у девки больше не было. Андрей обрезал скотч, стараясь не поранить девушку, срезал тряпку и вынув кляп отбросил его в сторону. — Приходи в себя! Мне «святошу» догнать нужно! Вдруг у него ружье в доме! Пацанов позову.
— Не бросайте, меня дедушка! — завыла девочка, сиплым, охрипшим голосом. — Они вернутся!
— Не бойся! У моего кента телефон есть, слышь? Мы полицию наберём, пусть разбираются! Пошли со мной!
Он схватил её за руку и потащил прочь из темноты сарая. Во дворе — никого. Дверь в дом распахнута, а калитка поскрипывая качается.
Скорее всего, ушёл в лес, на электричку, — подумал Андрюха и потащил девочку за собой на улицу.
— Нормально всё? Ходить можешь? Не больно? Нужно вверх подняться по улице, там мои друзья. Всё будет хорошо, девочка.
Они выскочили за ворота и девочка застыла, выдернула руку и побежала в противоположную сторону.
— Ты чего? Девочка?
Она что-то кричала, но он уже не слышал. Андрюха медленно оборачивался.
По улице шла толпа. Много человек. Они спускались сверху, откуда пришёл он сам, и лица у них были недобрые. А впереди, подскакивая, ковылял чёрный от грязи, весь в пыли, прихрамывающий, но очень довольный мужичок с крестом на груди.
Да, это целителя тащили по кладбищу. Я не то что бы его лучший друг, но узнал по одежде в которой он был прошлый раз, а ещё и по походке. Требуха тоже узнал его и забился чуть ли не в припадке ярости, но с места не сдвинулся и звука не издал. Только смотрел вслед процессии, восседая у меня на плече. Смотрел вдаль, вытянув шею, и ощутимо так дрожал, будто поезд спешит по рельсам — такая дрожь. Нервничал малец, но выдержал почти до конца — не сдал нас, настоящий партизан. Моя школа. Говорю же, и не таких воспитывал.
Колонна странных личностей прошла мимо нашего убежища, так нас и не заметив, но последние двое задержались — о чём-то переговорили и один остался на кладбище. Длинный, приятный парень с лицом, которое кажется всем знакомым. Вот и мне чудилось, что я его знаю откуда-то.
«Почему он остался?», — шепнул я, а парень медленно прогуливался между могилок, лениво читая надписи на надгробиях. Еще далеко от нас, но если свернёт левее и обернётся, то заметит старика притаившегося за могилой с крылатой кошкой на плече. Требухашка прошипел, будто ответил что-то и замолк. Парень остановился и прислушался. Мы замерли не дыша, его друзья ушли достаточно далеко чтобы их не было видно, но если хорошо крикнуть, то услышат и вернутся.
Парень чувствует что-то, он напряжён, но не показывает этого — я просто вижу по его плечам, походке, движениям как он напряжен. Не просто так его оставили одного — это ловушка. Он не спешит, не бегает вокруг прочесывая участки по квадратам — он просто ходит, насвистывая знакомую мелодию. В голове крутится эта песня, но с перепугу вспомнить не могу.
Хороший дракончик, не подводит. Инопланетная кошка ведёт себя тихо, как мышка.
Парень зевает и незаметно оказывается рядом. Стоит ему только обернуться, открыть оградку, войти внутрь и заглянуть за небольшой памятник — будет большой скандал, но он останавливается и лениво снимает белую футболку, обнажая белое, мускулистое тело. Чёрт, был бы я бабой, у меня бы привстал.
Требуха не выдерживает и шипит, как спускающее колесо. Я знаю почему такая реакция, зверь видит тоже что и я.
Большие черные крылья с толстыми красными прожилками расправляются, ранее спрятанные под одеждой. Они дрожат от предвкушения и разворачиваются как пионерские флаги на флагштоках, превращая парня в белого падшего ангела из плохого кино. Хочется сказать «ни хера себе», но я только дрожу, не в силах замереть, а крылатый вдруг наклоняется, расстегивает ремень и сбрасывает штаны почти до колен, демонстрируя мускулистый зад. Теперь он напевает, а не свистит. Я прислушиваюсь.
«Потому что есть Алёшка у тебя. По Алёшке ты вздыхаешь зря.»
Он широко расставляет ноги и мочится. Мощный звук струи слышно отлично, как и песню.
«Про Алёшку все твои мечты. Только о Сереге позабыла тыыы».
Он подпрыгивает и трусит, сбрасывая капли, натягивает штаны продолжая фальшивить и я вспоминаю откуда его знаю. Песня подсказала.
Бар «Тройка». Мы иногда заходили на пиво, когда появлялись деньги. «Руки вверх» там крутили кажется днем и ночью, как и Шатунова с Аллегровой. А этот пацан, он работал за стойкой — бармен. Один из многих, вот почему я не вспомнил сразу. Много их там было, тех, кто наливает пиво.
Закончив свои дела он расправляет крылья и с шумом хлопает ими пару раз. В сторону летит пыль, листья, мелкие камешки. Мы прячемся за своим укрытием, боясь чихнуть, а хлопание ускоряется и усиливается мощь. Требуха шипит и спрыгивает с плеча на землю, я прижимаю его рукой, мордой кладу вниз и зверь даже не делает кусь. Ветер усиливается и кусочки щебня летят в лицо, прыгают за воротник, залетают в рот — бармен взлетает как ракета с Байконура — шумно и пафосно, с кучей спецэффектов. На секунду он зависает прямо над нами и стоит крылатому только посмотреть вниз наше убежище будет раскрыто, но он смотрит вдаль, в сторону деревни — туда, куда ушли его люди. Грохот крыльев и оно улетает вдаль, шум постепенно удаляется и затихает. Мы с драконом остаёмся одни.
Мама предпочитала молчать и только иногда говорила Косте что делать, просила тяпку подать или молча исправляла за ним его же ошибки. Он работал старательно, как мог. Как работает на огороде городской человек не привыкший к физическому труду, он и огород видел только по телевизору, а огурчиков с грядки и не ел никогда, но мама ничего не говорила, не смеялась, даже не кривилась — просто подсказывала тихо или направляла руку. Наверное никогда он не чувствовал себя так хорошо, несмотря на физические неудобства. Ноги болели от вечных приседаний и неуклюжих прыжков между грядками, спина горела огнём и ещё солнце жарило сверху как безумное.
Мама заметила его страдания и молча сняла с забора широкополую панаму с красной звездой.
— Не раздевайся, сгоришь. Потом хуже будет. Иди домой, сынок, на сегодня с тебя хватит — молочка выпей, умойся и поспи немного.
— Я не устал, — выпрямился с хрустом Костя. — Поработаем ещё. Переходим вправо или влево? А то я уже запутался.
— Садись отдохнем, — мама подсунула ему под ноги пустое ведро и сама села на маленькую табуреточку рядом. Костя рухнул скрывая облегчение. — Давно ты не приезжал.
«Началось», — подумал он со страхом и ответил:
— Так вышло.
— Знаю, сыночек, знаю. Жизнь иногда не даёт выбора куда повернуть. Ты всегда молчаливый был и послушный, весь в папу. Вот и он послушал не того, и повернул не туда. У меня обиды нет, только на себя, что не смогла помочь «сынке».
— Ээ, — махнул рукой немногословный как всегда Костян.
— Что, сына? Спросить чего хочешь?
— Ну, — начал он.
— Брат часто дома бывает, — угадала мама, — тебе ни в укор, у него лучше сложилось. Жена есть, деточек двое. Ты племяшей своих когда видел последний раз?
Костян пожал плечами. На самом деле он их ни разу и не видел и с женой брата не был знаком. Юрка вообще разве женат? Мама поняла и только вздохнула.
— Жаль, что вы не виделись столько лет. Я скоро уйду, а вам ещё жить, молодая кровь. Помирились бы и я наконец-то спокойно спать начала и ушла бы спокойно. Оставить после себя двух сыновей врагами — разве так должна мать уходить? Костя, что скажешь?
Он опять пожал плечами и сказал, что не против, и типа жалеет. Выдохся и замолчал. В глазах от солнышка крутились зайчики, не схватить бы тепловой удар.
— Пойдём, — мама поднялась резко, но он не решился повторить, чтобы не улететь туда откуда можно не вернуться. Поднялся аккуратно и медленно, как инвалид с коляски, ведро перевернул и за ручку схватил.
Мама тоже собиралась:
— Пойдем, стол накрою пообедаем. Сейчас самое тяжелое время — обеденное, даже я не выдерживаю в такую жару работать, а ты тем более упадёшь. Покушаем, отдохнём, и поспишь в тенёчке. Жаль только, что твои друзья разбежались. Сначала лысый поднялся, тот что старый и ушёл вниз по улице, а через часок здоровый поднялся и тоже гулять ушёл. Наверное где-то с Игнатом спелись и сидят с ним, квасят. Пьющие?
— Не, — выдавил Костян, — Мы трое бывших алкашей. Вместе держимся.
Мама заставила Костяна взять в доме чистую одежду и идти умываться из таза, а сама ушла на кухню. Костян с легким неудовольствием разделся до желтых стиранных-перестиранных трусов и приступил к обливаниям посреди двора, пока друзья не вернулись.
И то, что поначалу бросало в дрожь и раздражало, вдруг переросло в самый настоящий кайф: водичка на солнце согрелась и дискомфорта не создавала, зато как было хорошо когда она текла от шеи по бокам к заднице и стекала по ногам в траву. Костян фыркал и ухкал от удовольствия не замечая никого вокруг. Он даже не заметил, как во дворе появились люди и один из них долго смотрел на него, а потом подошел и за плечо крепко ухватил, развернул и прижал мокрое тело к себе:
— Здравствуй, брат!
— Чё, Требуха, делать будем?
Мы уже вылезли из своего укрытия и стояли посреди дорожки, стараясь смотреть во всех плоскостях. Я смотрел, а дракон сидел на плече, расправлял крылья, скалил зубы и шипел. Сейчас было совсем не до страха, и я не думал, что он может откусить мне ухо. Я размышлял, куда погнала толпа и куда повела бедного целителя.
То, что его кинули на переговорах, было уже понятно. Вопрос в том, что делать мне. В деревню я идти не могу — дракона они активно ищут, и чтобы притащить его в ловушку, нужно быть идиотом. А я не идиот. Я — физрук.
— Чё, Требуха, делать будем?
Дракон крикнул и прыгнул с плеча. Расправил крылья: одно широко, другое скривил, замахал здоровым и упал, даже не спланировал — мордой вниз. Если бы я не поймал его почти у земли, то остался бы дракон без пары зубов.
— Выглядишь разочарованным. Ничего, я и не таких тренировал. Сейчас немного не время для тренировок, понимаешь?
Дракон сидел на руке и обиженно молчал.
— Куда ты, дура? — прошипел Андрей и сжал кулаки. Хотя… С другой стороны, может, она и права. Девка точно знает, чего стоит эта толпа и что они могут сделать. Не зря так драпанула. Ему вдруг стало страшно.
— Молись, урод! — выкрикнул пострадавший священник, и Андрюхе стало страшно. — Молись, сука!
«Где же я кинул серп? — крутилось в голове у лысого. — Трудно ли это серпом человека зарезать? А двоих? А троих? А когда сопротивляются!»
— Без языка будешь! Читать молитву тринадцать раз по тринадцать за то, что руку на священника поднял!
Андрей всхлипнул и отступил. Отец Павел сжал кулаки и вытянул руки, улыбаясь.