Тайна вдовьей таверны

Глава 15.

Ожидание и в самом деле изматывало. Оно заставляло нас вздрагивать от каждого шороха, каждого крика птицы. Но в эту ночь и в самом деле никто к нам не пожаловал. Утром мы разбирали баррикады, готовились к открытию, делали вид, что ничего не произошло, чтобы никто не понял, что мы в курсе.

Усталость навалилась на плечи свинцовой плитой. После этой бессонной, кошмарной ночи, когда страх въелся в каждую клеточку, когда тишина давила на барабанные перепонки, притворяться, что всё в порядке, было почти невыносимо. Но нужно было. Нужно было улыбаться завсегдатаям, наливать им в кружки пенное, выслушивать их шутки и делать вид, что это обычный день в " Золотом Гусе”.

Лия, с тенями усталости, залеглими под глазами словно синяки, двигалась словно во сне. Каждое движение давалось с трудом, пальцы дрожали, и несколько раз она чуть не опрокинула кружки, едва удерживая их в руках. В её глазах плескался испуг, который она отчаянно пыталась скрыть за натянутой улыбкой. Я чувствовала её страх, как свой собственный. Я старалась разгрузить ее и брала на себя самые трудные заказы, отпускала саркастичные шутки в адрес самых назойливых посетителей, стараясь отвлечь их внимание от бледного, измученного лица Лии. Агнес, очень хотела разогнать всех посетителей, чтобы мы хоть немного отдохнули, но я запретила. Все должно было быть как обычно, никто ничего не должен был заподозрить.

Но за этой фальшивой маской приветливости, за этим натянутым профессионализмом таилась тревога, грызущая меня изнутри, словно голодный зверь. И надежда… она теплилась во мне, как едва заметный уголек под толстым слоем пепла. Я то и дело украдкой бросала взгляд на дорогу, тянущуюся вдаль, к самому горизонту. Сердце каждый раз замирало в груди, бешено колотясь при виде приближающегося всадника, готовое вырваться на свободу от радости… а потом болезненно сжималось, словно ледяной рукой, когда оказывалось, что это не Дамир.

– Он, наверное, не получил письмо, - прошептала Лия, почти беззвучно, вытирая со лба предательские капельки пота тыльной стороной ладони. В её голосе звучало такое отчаяние, такая безысходность, что у меня невольно сжалось сердце.

– Не говори так, Лия, - ответила я, стараясь придать своему голосу ту уверенность, которую сама отчаянно пыталась в себе найти. – Томас - надежный человек. Я видела, как он поклялся могилой своей матери, что доставит послание лично в руки Дамиру. Он наверняка уже передал письмо. Просто ему нужно время. Дорога неблизкая, и в этих краях всякое может случиться, ты же знаешь.

Но время, проклятое время, ползло, как раненая улитка. День медленно, мучительно, неумолимо клонился к закату, и длинные, зловещие тени крались по земле, словно предвестники надвигающейся беды. Страх, который мы так отчаянно пытались запереть в глубине души, начал расползаться, как ядовитый туман, отравляя все вокруг. С каждым часом приближалась ночь, а вместе с ней возвращалась опасность, неминуемая, беспощадная и неотвратимая.

– Надо снова забаррикадировать таверну, - сказала я, когда последний, веселый посетитель, с трудом удерживаясь на ногах, шатаясь, вывалился из дверей. В моем голосе, наверное, звучала обреченность, но я старалась не показывать этого. Нельзя было сломиться, нельзя было дать страху одержать верх.

– Может быть, они передумали? - робко спросила Лия, в ее голосе прозвучала слабая, отчаянная надежда. – Может, им надоело ждать, и они решили, что мы недостаточно важны, чтобы рисковать ради нас?

– Не думаю, Лия, - ответила я, качая головой. – Эти мерзавцы не из тех, кто отступают. Они, скорее всего, просто выжидают. Ждут, когда стемнеет, когда мы будем меньше всего этого ждать, когда потеряем бдительность.

И снова начался этот утомительный, выматывающий душу процесс. Двери и окна были наглухо заперты, а затем завалены тяжелыми столами и стульями, превращая таверну в подобие крепости, в жалкое подобие защиты от надвигающейся угрозы. На кухне, в огромном чугуне, кипела вода, бурля и клокоча, готовая обрушиться на головы незваных гостей, обжигая и калеча. В моих руках был старый, зазубренный топор, тяжелый и неуклюжий, но внушающий хоть какую-то надежду на то, что я смогу защитить Лию. В глазах Лии плескался страх, огромный, всепоглощающий, но рядом с ним, как крошечная искра, как едва заметный огонек, горела решимость. Агнес кружила под потолком, словно встревоженная птица, ее прозрачный силуэт то появлялся, то исчезал в сгущающемся полумраке. Она всматривалась в дорогу, вслушивалась в каждый шорох, в каждый скрип, готовая предупредить нас о приближающейся опасности.

Тишина сгущалась, становясь почти осязаемой, давящей, гнетущей. Казалось, сама тьма подкрадывается к таверне, обволакивая ее своими липкими, холодными объятиями, выжидая удобного момента для нападения. Сидя спиной к спине, так мы и задремали, измученные бессонной ночью, страхом и ожиданием. Нас разбудил громкий стук в дверь.

Резкий, оглушительный стук в дверь, как выстрел, разорвал липкую пелену полусна. Тело взметнулось, словно подброшенное пружиной, сердце болезненно подскочило к горлу, застряв там комком. Воздух выбило из легких, дыхание сперло. Инстинкт, древний и безошибочный, взревел во мне: опасность! Не раздумывая, на автомате, я схватила топор, лежавший рядом, на полу. Тяжелое, шершавое дерево рукояти приятно отозвалось в ладони, придавая какую-то дикую уверенность. Я прислушалась, напрягая слух до предела, словно зверь, чующий приближение хищника.

Лия, рядом со мной, вздрогнула, как испуганная птица, и резко выпрямилась. Во взгляде, еще затуманенном сном, мгновенно проявился все тот же животный, первобытный страх, который преследовал ее последние дни. Глаза расширились, потемнели, в них отражалась бездна ужаса, готовая поглотить ее целиком.

Стук повторился, на этот раз более настойчиво, громко, грубо. Каждый удар, казалось, обрушивался на мои собственные кости, отзываясь болезненным эхом во всем теле. Это была не просто просьба, это было требование, приказ.

– Кто там? – хрипло спросила я, с трудом разлепляя пересохшие губы. Голос дрожал, выдавая мой страх, но я старалась придать ему хоть немного уверенности, хоть намек на твердость.

– Это Бернард, староста, - раздался знакомый, голос за дверью. Фальшивый, лицемерный до тошноты. В каждом слове сочилась патока притворства, за которой скрывалась гниль и злоба. – Открывайте, Маргарет. Нужно поговорить.

Бернард. У меня похолодело все внутри, словно кто-то плеснул на меня ведром ледяной воды. Я даже не думала насколько сильно будет страшно.

– Таверна закрыта, Бернард, - ответила я, стараясь говорить как можно спокойнее и размереннее. – Приходите завтра. У нас сегодня был тяжелый день, и мы хотим отдохнуть.

– Не глупи, Маргарет. Открывай, я сказал! – тон мужчины мгновенно изменился, стал угрожающим, жестким, как кремень. Маска благодушия слетела, обнажая звериный оскал. В голосе прорезались стальные нотки, властные и не терпящие возражений. Он начал колотить в дверь с удвоенной, утроенной силой, удары сотрясали всю таверну, дрожали стекла в окнах, звенела посуда на полках. – Я знаю, что вы там, обе. Не думайте, что сможете спрятаться от меня. Отдай девчонку и не пострадаешь, – обещает староста. На лице девушки отразился ужас, когда она посмотрела на меня.

– Я ее никому не отдам. Убирайтесь! – ответила я громко, и улыбнулась девушке. В ее глазах, как в зеркале, плескался ужас, такой же всепоглощающий, такой же парализующий, как и мой. Она дрожала всем телом, словно осенний лист на ветру. Я взяла ее за руку, сжала ее ладонь в своей, стараясь передать ей свою решимость, свою готовность бороться, свою надежду, пусть и слабую, на спасение.

– Мы знаем, чего ты хочешь, Бернард, - крикнула я в дверь, стараясь заглушить дрожь в голосе. – Мы знаем о Рауле и твоей банде. Мы видели его в лесу, своими глазами. Убирайся отсюда, пока мы не вызвали стражу или не сообщили о тебе барону. Или ты думаешь, мы настолько глупы, что поверим в твою ложь?

После моих слов наступила короткая, зловещая тишина. Такая тишина, которая бывает перед бурей, когда все замирает в предчувствии неминуемого бедствия. Тишина, наполненная нарастающим напряжением и угрозой. А затем… ад разверзся.

В другую дверь, в окна, со всех сторон разом, начали стучать, тарабанить, колотить, ломиться. Удары сыпались градом, оглушая, дезориентируя, казалось, стены вот-вот рухнут под натиском разъяренной толпы. За дверями раздавались хриплые крики, ругательства, угрозы. Я поняла, что нас окружили. И их не двое, как мы надеялись, обманывая себя слабой надеждой. Не меньше пяти, а может, и больше. Они хотели нас запугать, сломить, лишить воли к сопротивлению.

– Лия, держись рядом, – крикнула я, чувствуя, как леденящий ужас сковывает мои конечности, парализует волю. Но страх не должен был парализовать нас. Нельзя было поддаваться панике. Нужно было действовать, быстро, решительно, пока еще была такая возможность. Нужно было выжить. Я подняла топор выше, крепче сжимая его в руках, готовая защищать себя и Лию до последнего вздоха, до последней капли крови. – Агнес, ты видишь их? Где они? Сколько их? Скажи нам, Агнес, умоляю.

Ночь только начиналась. Но она обещала быть самой страшной, самой длинной, самой кошмарной в моей жизни.

В ответ прозвучал ее испуганный, дрожащий голос, словно издалека.

– Маргарет… их слишком много. Я… я не могу сосчитать. Они повсюду. Вокруг таверны, как волки, окружающие добычу. Они злые… очень злые, – В ее голосе слышался неподдельный ужас, от которого по коже побежали мурашки. – Будь осторожна, Маргарет… они… они хотят причинить вам зло.

Я закусила губу до крови, стараясь унять дрожь в руках.

– Лия! Кипяток! Быстро! Нужно подняться наверх и вылить его на них из окон второго этажа. Это даст нам время, чтобы придумать что-нибудь еще.

Лия, словно очнувшись от оцепенения, кивнула и бросилась к печи, где в большом котле всегда кипела вода. Я слышала, как она гремит посудой, торопливо переливая кипяток в ведра. Каждая секунда тянулась, как вечность, каждый удар в дверь отдавался болезненным эхом в моей голове.

Через минуту Лия вернулась. Но не одна.

За ней, прижимая ее к себе, словно живой щит, стоял… Джон.

Агнес ахнула, словно ее ударили ножом.

– Джон?! Но… это невозможно! Он же…, – она замолчала, не в силах договорить. В ее голосе звучало такое удивление и ужас, что мне стало страшно.

В руке Джона, плотно обхватывающей шею Лии, блеснул длинный, острый нож. Лезвие прижалось к ее горлу, оставляя тонкую красную полоску на нежной коже.

– Маргарет, - голос Джона был холоден и тверд, как лед. – Брось топор. Сейчас же. Иначе девчонка умрет.

Я замерла, словно громом пораженная. Джон…муж Маргарет, которого все считали погибшим. Но как?

В голове метались мысли, словно стая испуганных птиц. Что делать? Как поступить? Спасти Лию или попытаться сражаться? Но шансы на победу против такого количества врагов, да еще и с заложником, были ничтожно малы.

Я сглотнула ком в горле, стараясь говорить как можно спокойнее.

– Джон… пожалуйста… не надо. Мы можем договориться.

Он усмехнулся, и эта усмешка была страшнее любого крика.

– Конечно договоримся, – кивнул мужчина. – Делай что тебе говорят. Бросай топор. Или она умрет прямо сейчас, – он сильнее прижал нож к горлу Лии, и на ее коже выступила тонкая струйка крови.

Я посмотрела на девушку. В ее глазах плескался ужас, но в то же время я увидела в них мольбу. – Сделай, как он говорит, Маргарет, - прошептала она едва слышно.

Я закрыла глаза, собираясь с силами. Это был самый трудный момент в моей жизни. Отдать топор – значит подписать себе и Лии смертный приговор. Но не отдать – значит обречь Лию на верную смерть прямо сейчас.

С трудом разжав пальцы, я бросила топор на пол. Глухой удар дерева о дерево прозвучал в оглушающей тишине, как похоронный колокол.

– Хорошо, - сказал Джон, глядя на меня с нескрываемым презрением. – А теперь открой двери. И впусти в таверну всех… моих друзей, – он сделал ударение на последнем слове, словно издеваясь.

Я стояла, не двигаясь, словно парализованная.

– Я сказал – открой двери, - взревел Джон, сильнее прижимая нож к горлу Лии. Кровь потекла сильнее.

Я подчинилась. Медленно, словно во сне, я подошла к двери и открыла ее.

В таверну хлынула толпа разъяренных мужчин, с оружием в руках, с горящими злобой глазами. Они ворвались внутрь, как стая голодных волков, готовых растерзать свою добычу. Ад, казалось, ворвался вместе с ними в мой дом и в мою жизнь.

Грубые руки вцепились в нас, словно клешни, обжигая кожу. Веревки врезались в запястья, стягивая их до онемения, до пульсирующей, невыносимой боли. Нас выволокли из таверны, словно мешки с мусором, словно ненужный хлам, который пора выбросить на помойку. Я спотыкалась, падала, но меня тут же поднимали, пинками заставляя идти дальше.

Нас отвели к старому сараю, что был поодаль. Нас тащили словно скот на убой. Крики, ругательства, пьяный хохот разбойников оглушали, словно удары молота по наковальне. Этот шум давил на психику, лишая последних сил, последних искр надежды, которые еще теплились во мне. В голове звенело, в глазах плыло, а в груди поднималась волна отчаяния, готовая захлестнуть меня с головой.

По дороге я слышала обрывки разговора между Бернардом и Джоном. Их голоса звучали приглушенно, словно они боялись, что я услышу, но я улавливала каждое слово, каждое их мерзкое откровение. Они врезались в мою память, как раскаленные гвозди, жгли своим ядом, отравляли душу.

– Не понимаю, зачем поджигать таверну, - ворчал Джон, его голос был пропитан жадностью и злостью. – Это же прибыльное место. Пригодится еще. Мне и Беатрис.

Беатрис? Дочь Бернарда? Что он имел в виду? Почему он говорил о ней и таверне, как о чем-то само собой разумеющемся?

– Когда стану вдовцом, - закончил Джон, и в его голосе прозвучала такая зловещая, похотливая ухмылка, что меня замутило. Как я и предполагала он планировал избавится от меня с момента как женился.

Бернард недовольно скривился.

– Мы оставим таверну, не скули, – ответил он недовольно. Но как по мне так надо было их сжигать в таверне. Это выглядело бы правдоподобно, а так кто поверит, что они ночью поперлись в сарай, да еще и вдвоем.

Я не выдержала. Надо что-то делать, что-то предпринять такое, чтобы отвлечь их планов по нашему убийству, нужно тянуть время. В душе еще теплилавь надежда, что Дамир получил наше послание и вот-вот появится. Хотя, даже если и появится, то справится ли он с таким количеством разбойников. Думаю нет, но я все же решила тянуть время в надежде что, что-то получится.

– Зачем? Зачем ты на мне женился? Зачем был весь этот спектакль? – закричала я, захлебываясь слезами, пытаясь вырваться из рук своих мучителей. Бесполезно. Их хватка была мертвой. – Зачем ты притворялся, что любишь меня? Зачем лгал? Зачем обманул?

Джон остановился, развернулся ко мне, и на его лице застыла презрительная, отвратительная усмешка. В его глазах не было ничего, кроме равнодушия и злорадства.

– Любовь? Не смеши меня, Маргарет, - прошипел он, словно я была грязью под его ногами. – Ты была просто хорошей партией. За горничную почившей баронессы давали неплохое приданное. Вот я и соблазнился. Думал, быстро от тебя избавлюсь. Отравлю тихим ядом, стану вдовцом и женюсь на Беатрис.

Он продолжил, довольно улыбаясь.

– Но тут объявились мои старые знакомые. Вспомнили про должок. Пришлось инсценировать свою смерть. Забавно получилось, не правда ли? А тут ты, как подарок судьбы, отремонтировала и восстановила таверну. Просто золото, а не женщина, – и мужчина довольно хохотнул. – Спасибо тебе за это, наивная дурочка. Ты даже не представляешь, как облегчила мне жизнь.

– Это по твоему приказу Беатрис пыталась меня убить? – я лихорадочно вглядывалась в лица убийц. Кажется они забавлялись слушая наш разговор.

– Нет, – в разговор вмешался Бернард. – Эта дура малолетняя решила отомстить.

– А кого тогда похоронили? – по спине поползли мурашки страха. Неужели он кого-то убил, чтобы выдать за себя?

– Да кто ж его знает, – пожал плечами Джон. – Какого-то путника волки задрали, – мужчине было безразлично на безымянную жертву.

– Зачем ты призвал Агнес? - спросила я, а сама в голове лихорадочно придумывала, о чем еще спросить мужчину. Отчего-то я была уверена, что нам нужно выиграть время.

Джон пожал плечами, словно речь шла о чем-то совершенно неважном. – Агнес… это моя мать. Да-да, не удивляйся. Она всегда была странной. Я всегда знал, что она где-то здесь, в этой проклятой таверне. Я думал, у нее спрятаны документы, подтверждающие, что я не безродный бастард, а настоящий аристократ. Я мечтал о титуле. И я был прав. Я нашел их в тайнике, который она так тщательно скрывала. А заодно и обнаружил тайный ход в таверну. Очень удобно, не правда ли? Им-то я и воспользовался, чтобы проникнуть внутрь незамеченным. Все сложилось идеально, – и на губах мужчины расплылась довольная улыбка.

Бернард, которому явно надоел этот разговор, рявкнул, как разъяренный бык.

– Хватит болтать! Девка пытается тянуть время, все это выспрашивая. Пора с ними кончать. Хватит церемоний. Что ты с ними возишься?

Джон кивнул, словно очнувшись от своих воспоминаний.

– Пора. Игра закончена. Ты прав, Бернард.

Нас втолкнули в сарай, которым я даже и не пользовалась. Внутри было темно и сыро, пахло плесенью, гнилым сеном и крысиным пометом. Воздух был тяжелым и удушливым, словно предвещал скорую смерть. Нас грубо впихнули внутрь, словно скот, предназначенный на убой. Связали еще крепче, до хруста костей, и прислонили спинами к холодной, влажной стене. Я чувствовала, как дрожит Лия, прижавшаяся ко мне в поисках утешения.

Дверь захлопнулась с оглушительным стуком, и щелкнул замок, отрезая нас от внешнего мира, лишая последних надежд. Мы остались одни, в полной темноте и безнадежности.

Снаружи раздались шаги, приглушенные голоса, хохот, и вдруг… запах. Запах дыма. Едкий, удушливый, проникающий в легкие и опаляющий горло.

– Они поджигают сарай, - прошептала Лия, дрожа всем телом. В ее голосе звучал такой неподдельный ужас, что меня охватила леденящая паника.

Я почувствовала, как в горле пересохло, как сердце бешено колотится в груди. Дым проникал сквозь щели в стенах, клубился в воздухе, едкий и удушливый. Дышать становилось все труднее. Легкие горели, в глазах щипало, голова начинала кружиться.

– Мы должны выбраться, - сказала я, стараясь говорить как можно тверже, хотя голос дрожал от страха, хотя я чувствовала, как отчаяние захлестывает меня с головой. – Мы не можем здесь умереть. Мы должны бороться.

Но веревки были слишком тугими, дверь заперта на крепкий замок, а стены уже охвачены пламенем. Надежда таяла с каждой секундой, как воск от догорающей свечи.

И ночь, самая страшная ночь в моей жизни, приближалась к своему трагическому, неминуемому завершению. Я чувствовала, как огонь приближается, чувствовала, как жар опаляет кожу. Я чувствовала запах собственной смерти.