Тамара Васильевна меняет профессию! (СИ)

ГЛАВА 25

Внезапно я слышу их — тяжёлые, размеренные шаги, приближающиеся к нашему убежищу.

— Алисия, — шепчу я, едва касаясь губами её уха. — Алисия, нам нужно уходить. Сейчас же!

Но она не отвечает. Я пытаюсь приподнять её, закинуть её безвольную руку себе на плечо, но Алисия теперь кажется тяжелее свинца. С каждой секундой шаги становятся громче, ближе, неотвратимее.

— Пожалуйста, — умоляю я, встряхивая её за плечи. — Очнись!

Шаги уже совсем близко.

Паника захлёстывает меня волной ледяного ужаса, примитивный инстинкт самосохранения берёт верх. Я бросаю последний взгляд на Алисию и делаю то, за что, знаю, буду ненавидеть себя до конца жизни — начинаю отползать назад, прочь из кустов.

Мои руки и колени скользят по влажной от росы траве, в нос бьёт запах сырой земли и страха — моего собственного, кислого, постыдного страха. Он обволакивает меня, словно липкий туман, шепчет мне: «Беги, беги, пока не поздно».

Я оглядываюсь через плечо на поляну с каменным алтарём. Он пуст. Ни девушки в ритуальной тунике, ни зловещей фигуры ректора. Только древний камень, безмолвный свидетель бесчисленных таинств, одиноко стоит в лунном свете. Где они? Растворились в воздухе?

Не успеваю я додумать эту мысль, как замечаю фигуру, движущуюся к нашему убежищу. Размашистая походка, широкие плечи, чуть наклонённая вперёд голова — я узнаю этот силуэт из тысячи. Комендант. Опять! Что он здесь делает?

Видимо он заметил вспышку энергии и поспешил сюда.

В оцепенении я наблюдаю, как он, не колеблясь, направляется прямо к кустам, где лежит беспомощная Алисия. Его фамильярный шар обнаружил её и упрямо кружит сверху, оставляя за собой призрачный след зеленоватого свечения.

Комендант бесцеремонно раздвинул ветви кустарника.

— Ну, ё-моё! Заманали уже, — его хриплый голос разрезает ночную тишину. — Выучись для начала! А потом уже обряды совершай, дурёха... Живая хоть?

Шар подлетает к неподвижному телу Алисии, кружит над ней, как светлячок, издаёт удовлетворительное жужжание.

Моё облегчение — она жива! — тут же сменяется новой волной ужаса. Он может заметить меня в любой момент! Один поворот головы, один случайный взгляд — и я поймана.

И я бегу. Бегу так, как никогда в жизни не бегала. Ноги сами несут меня сквозь подлесок, ветви хлещут по лицу, корни пытаются схватить за лодыжки, но я не останавливаюсь. Лёгкие горят, в боку колет, но страх гонит меня вперёд и вперёд.

«Прости, Алиска, — стучит в висках в такт шагам. — Прости, прости, прости».

Перед глазами снова встаёт видение. Площадь, полная людей. Зимнее небо, тяжёлое и низкое. «За кровь невинных!» — кричит толпа, и их лица искажены ненавистью и праведным гневом.

«Нельзя мне попадаться сейчас», — думаю я, перепрыгивая через поваленное дерево. Ветер свистит в ушах, лунный свет пробивается сквозь кроны деревьев отдельными лучами, освещая мой путь, словно сама ночь помогает мне в побеге.

Нельзя мне, Алиска, прости меня...

А за спиной, в темноте леса, остаётся каменный алтарь, хранящий свои тайны, комендант с фамильярным шаром и Алисия.

***

Пустая кровать

Холодный утренний свет просачивается сквозь неплотно задёрнутые шторы, рисуя на полу нашей комнаты длинные бледные полосы. Я открываю глаза медленно, будто что-то внутри сопротивляется возвращению в реальность. Тело ломит, словно я всю ночь таскала камни. Каждый мускул напоминает о моём позорном бегстве.

Воспоминания о прошлой ночи накатывают волной: дракон, дева, ритуал, кровь, моё бегство... Я резко сажусь на кровати, сердце колотится где-то в горле.

— Алисия… — мой голос звучит хрипло, надтреснуто.

Тишина в ответ. Её кровать напротив аккуратно застелена, подушка взбита, одеяло расправлено.

Неужели комендант забрал её в лазарет? Или, ещё хуже, она попала в руки Ректора? Что, если моё малодушное бегство подвергло её ещё большей опасности?

Часы на стене показывают без четверти девять. Через пятнадцать минут начинается первая пара. Хочу ли я вообще идти? После всего, что произошло? Но оставаться в комнате, пялясь на пустую кровать Алисии, ещё хуже.

Я наспех одеваюсь, пальцы не слушаются, застёгивая пуговицы форменной блузки. Под глазами залегли тёмные круги. В зеркале отражается бледное лицо с потерянным взглядом.

Боль под лопаткой просто адская, невыносимая, как будто что-то пытается прорвать кожу изнутри. Я трогаю — похоже, у меня растёт горб…

По коридорам общежития я иду, стараясь держаться у стен. Студенты спешат на занятия, обсуждают домашние задания, смеются над чьими-то шутками. Обычное утро. Будто прошлой ночи не существовало.

Желудок скручивает от голода. Столовая академии встречает меня гулом голосов и запахами свежей выпечки, жареного бекона и крепкого кофе. Я замираю на пороге.

Забегу на минутку, быстро-быстро, чтобы не повторить того позорного приступа чревоугодия.

Я механически двигаюсь к раздаточной линии. Взгляд цепляется за первое, что попадается — какой-то пирог с начинкой неопределённого цвета. Ладно, сойдёт. Не глядя наливаю в стакан то ли сок, то ли компот — какую-то жидкость насыщенного бордового оттенка.

Пару сырных крекеров бросаю в карман, для Семушки.

Схватив свой завтрак, я практически бегом направляюсь к выходу, лавируя между столами с ловкостью, которой позавидовал бы наш преподаватель физической подготовки. Пирог оказывается с капустой — я узнаю это, когда почти давлюсь куском, запихнутым в рот на бегу. Напиток горчит и обжигает горло — не компот, а какой-то травяной настой.

Без следа.

Нет её.

Эта мысль впивается в моё сознание острыми когтями и не отпускает, пока я сижу за последней партой аудитории профессора Тидрукса. Его голос доносится словно сквозь толщу воды — что-то о взаимодействии первичных и вторичных магических полей, о резонансе заклинаний и многослойной структуре рунных формул. В другой день я бы жадно впитывала каждое слово, а сейчас не могу сосредоточиться даже на простейших схемах, которые он чертит на доске.

Что же случилось дальше, после моего позорного бегства?

Перед глазами снова и снова прокручивается картина: тёмный лес, каменный алтарь, Алисия, лежащая без движения, и комендант, склонившийся над ней. Его фамильярный шар подтвердил, что она жива. Но что потом? Отнёс ли он её в лазарет? Или... может быть, передал ректору?

От этой мысли по спине пробегает холодок. Я вспоминаю глаза Равенкрафта во время ритуала — нечеловечески яркие, пылающие внутренним огнём. Что, если Алисия теперь в его власти? И…

— Мисс Фаэрис! — голос профессора Тидрукса врывается в мои мысли, заставляя вздрогнуть. — Если моя лекция настолько утомительна, что вы предпочитаете смотреть в окно, возможно, вам стоит изучать теоретическую магию самостоятельно?

Тридцать пар глаз устремляются на меня. Я чувствую, как краска заливает лицо.

— Простите, профессор, — мой голос звучит жалко.

И тут дверь бесцеремонно открывается — так, что ударяется о стену — и на пороге оказывается секретарь ректора.

Цербер!

Так мы называем её между собой — за жёсткий нрав и поразительную способность всегда оказываться там, где студенты затевают что-то запрещённое.

Её настоящее имя — магистр Хельга Штайн, но за глаза — только Цербер. Эта небольшая, но цепкая женщина имела способность внушать страх и трепет всем, и даже преподавателям.

Она подошла к профессору Тидруксу, наклонилась к его уху.

Они шепчутся, и я вижу, как напрягаются плечи профессора, как он кивает, а потом — о, нет! — оба устремляют свои взгляды на меня.

В груди всё обрывается. Они знают. Конечно, они знают. О ритуале, о нашем подглядывании, о моём бегстве. А может, и о том, что случилось с Алисией?

Или думают, что я во всём виновата…

Дыхание перехватывает, пальцы впиваются в край парты так сильно, что белеют костяшки.