Сыны мести

Глава 16

— Что ты делаешь? — шепнул я, стараясь не дёргаться, и огляделся.

В доме никого не было: пир охотников продолжался, с улицы доносились смех, обрывки разговоров, даже музыка — кто–то насиловал пастушью дудку. Веселье в самом разгаре. Отбиться от Коли у меня вряд ли получится, а если закричу, он наверняка сразу меня и прирежет. Да и не факт, что на улице услышат крики и возню в доме.

— Из–за тебя я остался совсем один. Один на всём свете, — тихо прохрипел Коли и снова надавил лезвием мне на шею. — Ты зло, что бы о тебе ни говорил начертатель. Халлвард верит, что ты потомок правителей. Но я вижу человека, который приносит лишь беды и смерть.

— Погоди… Погоди, Коли.

Я расслабился и обмяк в его хватке. Коли хоть и был младшим из братьев, но оказался крепким. Хват, как у охотничьего пса.

— Что ты принесешь этой земле, кроме потерь? — Продолжал шептать Коли. — Броки пошёл на смерть за тебя, веря, что ты однажды свергнешь конунга Гутфрита. Но Гутфрит не убивал моих братьев. Их убил ты. Я отомщу за них. Я…

— Дай сказать, волк тебя дери! — вспылил я.

Коли дёрнулся и обхватил меня сзади ещё крепче. Будь я чуть поживее, скрутил бы обезумевшего парня в бараний рог. Но даже краткий сон не дал мне сил. Придётся выкручиваться разговорами.

— Последние слова священны, — ответил Коли. — Говори. Посмеешь чертить руны — убью сразу.

— Я и не думал колдовать. Коли, тебе больно. Я понимаю это.

— Да что ты понимаешь?

— Ну так–то я тоже сирота, — напомнил я. — У тебя хотя бы остался ещё один брат.

— Я ему не нужен.

— У меня тоже есть сестра, которой я не сдался. Нас ничего не связывает, но если она попадёт в беду, я отыщу её на краю света и постараюсь защитить.

— И к чему ты это говоришь сейчас?

— К тому, что я понимаю, как тебе хреново. И на твоём месте я сделал бы то же самое. Обвинил бы во всём себя и попытался убить. Но вернёт ли это Вермара и Броки?

— Не вернёт, но я успокоюсь.

— Хорошо. — Я нервно сглотнул, стараясь не порезаться о лезвие. — Вермар погиб, защищая тебя. Это была глупая смерть, но Гродда забрала его. Такова была её воля. А Броки стал моим должником. Я не заставлял его умирать ради меня, он сам так решил. Чтоб ты знал, я вообще был против того обряда. Неправильно это.

— Так что ж не помер?

— Не успел, — честно ответил я. — Пойми, Коли. Броки сделал то, что сделал, не только ради меня, но и ради тебя. Халлвард объявил тебя своим сыном, а он достойный человек. Броки своим поступком отдал мне долг, хотя я и не хотел принимать такую плату. Но если сейчас ты убьёшь меня, то, выходит, жертва Броки окажется напрасной. Думаешь, твой брат хотел этого?

Коли молчал, но я почувствовал, что лезвие стало меньше давить на мою шею. Значит, он сомневался.

— Ты говоришь так, чтобы спасти свою шкуру, — твёрдо заявил парень.

— Я говорю так, потому что это правда. У меня было видение. Мне явилась сама Гродда — она сказала, что я ещё не раз заплачу за тот обряд. И я видел, как она приняла Броки. Взяла его за руку — сама Гродда увела в прекрасное место.

— Царство смерти не прекрасно.

— Ошибаешься. Там зелёная трава, полноводная река и город такой красоты, каких я никогда не видывал. Башни и стены высотой с горы, вечное золотое солнце… Броки там будет хорошо.

— Врёшь! — воскликнул Коли и отшатнулся от меня. — Я не верю тебе! Ты заговариваешь мне зубы!

Я повалился на бок, глубоко вздохнул и перевернулся, глядя на отчаявшегося паренька.

— Это правда, клянусь именем Всеотца. — Я протянул ему руку. — Порежь мне ладонь, и я принесу клятву на крови. Я видел то, что видел. Броки счастлив и спокоен. И меньше всего он хотел бы, чтобы сейчас ты разрушил свою жизнь. Убьёшь меня — и Кровавому Топору придётся тебя судить. А наказание известно.

— Но…

— Ты хороший парень, Коли. Правда, хороший. Я был бы счастлив назвать тебя своим другом, потому что у тебя доброе сердце. И я не хочу, чтобы ты пострадал за свои ошибки. Халлварду я ничего не скажу о сегодняшнем. Только прошу, не иди на поводу у сердца сейчас. Оно кровоточит, но боль притупится.

— Заткнись! — Оборвал меня Коли. — Я думаю.

— Нечего здесь думать. Дай мне в морду, чтобы выплеснуть гнев. Но не делай того, чего потом не сможешь исправить.

Я видел, как опустились руки паренька. Коли бросил нож и сполз по стенке, обхватив белобрысую голову руками. Плечи его затряслись, и я понял, что он рыдал.

— Эй! — Я хотел подняться, но ноги меня ещё не держали. Пришлось ползти. — Боги видят, я буду помнить о твоих братьях. Я буду каждое утро благодарить Броки за его жертву. И однажды все мы встретимся у Гродды.

— Мне… Мне их так не хватает.

— Знаю. — Я дотронулся до исцарапанного горла, набрал на пальцы немного крови и украдкой начертил на рукаве парня руны Когг, Даг и Ви — простая вязь для успокоения души. Боль это не уймёт, но рассудок прояснит. — Ты сильнее, чем думаешь, Коли. Проживи жизнь так, чтобы Броки мог тобой гордиться.

Коли поднял на меня глаза — в полумраке дома, освещённом лишь пламенем очага, они казались тёмными.

— Я чуть было не сглупил.

— Но удержался.

— Ты меня уговорил, Хинрик.

Я пожал плечами.

— Потому что я не желаю тебе зла.

Коли спрятал клинок в ножны и поднялся, опершись рукой о стену.

— Я не стану убивать тебя, — тихо проговорил он. — Броки бы не одобрил, это правда. Но мы никогда не станем друзьями и я никогда не стану тебе доверять.

— Будь по–твоему.

— Я буду наблюдать за тобой, Хинрик, — пообещал парень. — Куда бы ни забросила тебя судьба, я буду следить за вестями о тебе. И однажды, если мы окажемся по разные стороны, я подниму на тебя оружие. Броки отдал свой долг, но я больше ничего тебе не должен. И какое бы колдовство ты ни применил, я всегда буду считать тебя злом.

Коли развернулся и направился к выходу. Я повалился на смятый лежак и прикоснулся к царапинам на шее. Кровь засохла.

— Ты вправе, — прошептал я ему вслед, моля богов, чтобы нам никогда не пришлось сражаться друг с другом.

Ормар и Птицеглаз ушли на рассвете следующего дня. Я благополучно проспал прощание, а Эспен не решился меня тревожить. Коли больше не заходил ко мне после нашего разговора, и я решил, что так было лучше: чем реже он меня видел, тем меньше тяжких воспоминаний.

Следующие дни прошли спокойно: Эспен разрывался между приглядыванием за мной и работой по хозяйству, Аник начала поручать мне мелкие домашние дела. Я скоблил посуду, начищал медную утварь, следил за очагом и готовкой, даже чинил одежду — благо женщины Свартстунна научили меня худо–бедно управляться с иглой. Старосты Асманда я старался избегать и лишний раз не показывался ему на глаза, когда он бывал в доме. Жилось терпимо. Кровавый Топор пробыл несколько дней в деревне, а затем снова сорвался на охоту, прихватив с собой и Коли. Надо сказать, обещание он сдержал и принял парня в семью. Да только Коли, казалось, не ценил своего везения.

Погода стояла жаркая — не припомню, чтобы так пекло по весне. На небе ни облака, земля высохла — да так, что хозяйкам приходилось поливать некоторые посадки из вёдер. Жара стояла с самого отбытия Ормара, и я днями мечтал о купании в студёной реке.

Утром, когда с завтраком и уборкой было покончено, я попросил Аник помочь мне.

— Хочу попробовать расходиться. Подстрахуешь?

Рыжеволосая девица взглянула на меня с сомнением.

— Уверен? Как по мне, так ещё рано.

— Нормально, — успокоил её я. — Ничего со мной не случится, я не стеклянный. Но ты на всякий случай придержи.

За то время, что я сидел в доме без дела, успел выстругать себе неплохой посох из крепкой ветки ясеня. Полностью деревянный, без камней и металла, он сохранил изящную кривизну дерева, но я как следует зашкурил его поверхность и даже начал вырезать руны. Ормар говорил, что для долговечности посох нужно пропитывать льняным маслом, но такой роскоши у меня под рукой не было.

— Ну давай попробуем. — Аник откинула косу за плечи и чуть присела возле меня. В одну руку взяла посох и удерживала его вертикально, пока я кряхтел и пытался перенести вес на ноги. Другой рукой девица аккуратно придерживала меня под локоть.

— Ох! — Рана вспыхнула болью, но, к счастью, не разошлась. Я судорожно вздохнул и продолжил медленный подъём. — Думал… будет проще.

— А я говорила.

— Держи давай! — Я покачнулся, но Аник вовремя потянула меня на себя, удержав на ногах.

Обеими руками я схватился за посох и перенёс вес на дерево. Ясень скрипнул, чуть скользнув по настилу, но мы удержались. Я выпрямился с победной улыбкой.

— Ну вот! Уже что–то.

Аник с опаской отпустила меня и шагнула назад.

— Ну как?

— Нормально, — заверил её я. — Больно именно подниматься. Стоять легко.

— Хорошо. Попробуешь пройтись?

— Давай.

Осторожно, словно шагая по босиком по битому стеклу, я поднял ногу и выставил вперёд и переместил вес на неё, помогая себе посохом. Один шаг, второй… Получалось. Ноги у меня всегда были сильными, да и мышцы ещё не успели высохнуть. Живот протестовал, рана не давала о себе забыть, но если двигаться осторожно, беды не будет.

—Мои поздравления, теперь Эспен сможет брать тебя с собой на луг, — улыбнулась Аник. — И хорошо, мне нужно перестелить солому на полу. Отец любит, чтобы я добавляла луговых трав для благоухания. Возьми мешок.

Она протянула мне сумку из домотканого полотна.

— Какие именно брать травы?

Девица удивлённо вскинула бровь.

— А ты в них смыслишь?

— Немного.

— Ну да, ученик колдуна как–никак, — робко улыбнулась она. — Прости, ты просто совсем на колдуна не похож, и я вечно забываю, что ты не так прост. Возьми донник, васильков, мяту, если найдёшь. Возле реки растут фиалки — их тоже можно. Мать их очень любила, я часто ставлю фиалки на домашний алтарь в память о ней.

Что ж, мёртвых следовало почитать.

— Понял, сделаю. — Я повесил сумку на плечо и медленно направился к выходу из дома.

— Хинрик!

Я обернулся.

— Если Эспен захочет искупаться, присмотри за ним. Река спокойная, но холодная.

— Хорошо.

Только найти бы для начала этого сорванца. Так уж вышло, что присматривать за мной поручили ему, но на деле большую часть времени я проводил с Аник. Чем, конечно же, вызывал раздражение старосты.

Эспена я нашёл во дворе. Малец выгнал кур и гусей, бросил им немного зерна и, забравшись почти на самую крышу сарая, наблюдал за сражением птиц. Заметив меня, он тут же спустился и подбежал.

— Ходишь!

— Ага, — я улыбнулся и показал мешок. — Для нас есть задание.

— На ближнем берегу все ободрали, — предупредил малец. — Перейдём реку.

Пряча головы под капюшонами, мы пересекли узкий мост и прочесали весь дальний луг в поисках васильков. Этих почему–то оказалось меньше всего. Пока Эспен выискивал среди трав низкие стебли мяты и жёлтые цветки донника, я прошёлся вдоль берега в поисках фиалок. Пару раз едва не свалился в воду, но успел набрать достаточно. Хотелось верить, что Аник оценит мой героизм. В пузе дырка, а я, дурной, поскакал за поминальными цветочками.

Пока я боролся со скользким берегом и злосчастными фиалками, Эспен успел набить полный мешок трав и отдыхал, любуясь рекой.

— Фиалки. — Эспен взглянул на небольшой букет, что мне удалось собрать. — Аник попросила?

— Да. Почтить мать.

Мальчишка бережно принял у меня из рук букет, достал из–за пазухи ленту и перевязал стебли, а затем уложил цветы в сумку поверх остальных трав.

— Я матушку никогда не видел, — тихо сказал он, глядя на крыши деревенских домов. — Она умерла, рожая меня.

— Жаль. Наверняка достойная была женщина.

— Так говорят. Отец её очень любил. И до сих пор любит — десять зим прошло, а он не взял новую жену, хотя давно бы надо привести новую хозяйку в дом. Ну, все женщины местные об этом толкуют. А отец не хочет. И меня ненавидит за то, что убил её.

— Женщины часто погибают при родах, — возразил я. — Дети совсем ни при чём. И ты уж тем более не виноват.

— Ага, ему это скажи, — мрачно буркнул Эспен. — Отец потому и приставил меня к тебе, что считает нас обоих проклятыми. Погань к погани — так он сказал. А я что? Десять зим из кожи вон лезу, чтоб ему угодить. Но что ни сделаю — всё без толку. Как будто я специально матушку убил!

Эспен опустился на траву и обхватил руками колени, покачиваясь из стороны в сторону. Он не плакал, но лучше бы разревелся — слишком потерянным и одиноким он казался.

Я тяжко вздохнул, бросил мешок на землю и, морщась от боли в ране, молча сел рядом. Вид отсюда простирался и правда красивый. Соломенные крыши у подножия гор, сверкающие волны реки, всюду зелень, а воздух был пронизан свежестью и весной.

— Он ведь однажды хотел меня убить, — шепнул Эспен. — Аник говорит, когда матушка померла, отец хотел бросить меня в костёр. Обезумел от горя. Не подходил к колыбели, даже смотреть в мою сторону не хотел. Вилви, соседка, тогда свою дочь кормила — и мне молока давала. Только благодаря ей я и выжил. Думал, вырасту, помогать стану — и он оттает. А нет. До сих пор лишний раз в мою сторону и не посмотрит.

— Посмотрит, — пообещал я. — Сыновьями не разбрасываются.

Эспен всхлипнул и потёр кулаками глаза, боясь заплакать.

— Так старший у него есть. Эйрик. Стал подмастерьем кузнеца, через пару зим своё дело начнёт. Нас–то всего четверо детей. Самая старшая, Хильда, давно уж замуж пошла, своих детей ждёт. Эйрик ушёл учиться… — Малец хлюпнул носом. — В доме остались только мы с Аник. Её–то отец любит, хотя и бьёт. Но любит, правда. Всякий раз, как в Фисбю едет, привозит ей какую–нибудь красоту. Ленту там или бусину из стекла. А мне ничего не достаётся.

Я глядел на печального мальчишку и не знал, что говорить. Утешать было бессмысленно: ну наобещаю я ему сейчас светлого будущего, он поверит. Потом вернётся Ормар, мы покинем Яггхюд, и здесь всё останется по–прежнему. Эспен снова останется наедине со своей бедой, да только теперь ещё и будет попусту надеяться. Я видел, что малец мучился, но не понимал, чем ему помочь. Колдовать… Не знал я вязи, что могла бы возродить любовь отца к сыну. Ни одна вязь не могла заставить человека любить. Вызвать страсть, заставить желать тела, томиться от тоски — пожалуйста. Но любовь рунам неподвластна.

Быть может, в этом и заключался урок Ормара — показать, насколько болезненной может быть любовь к ближнему. Дать мне увидеть, как она ранит. И убедить меня, что лучше держаться от страстей подальше.

— Я своей матери тоже не знаю. — Положив посох рядом, я сорвал травинку и сунул в зубы. — Только по рассказам. Так что в этом мы похожи.

— Тоже умерла в родах?

— Вроде того. Говорю же — это частая беда среди жён. И я тоже последний в семье. Только братьев и сестёр у меня поменьше. Всего одна, старшая.

— А где она сейчас?

— На Свартстунне, — уклончиво ответил я. — Учится.

Любопытство взяло верх. Эспен отвлёкся от мрачных мыслей и уставился на меня с нескрываемым интересом.

— Станет жрицей? Настоящей?

Я пожал плечами.

— Если захочет и если богам будет угодно.

— А она красивая, твоя сестрица?

— Разве это важно?

— Аник красивая, — со знанием дела заявил мальчишка. — Это всем молодым мужам в деревне важно. Хотя жрицам, наверное, всё равно… Они же только богов любят.

Я вспомнил миловидное, но обезображенное шрамом лицо Сванхильд.

— Моя сестра не такая, как твоя. Но лучше не будем о ней.

— Почему?

— Мы не близки и росли в разных местах. Я ничего не смогу тебе о ней рассказать. Ладно, — я выплюнул травинку, поставил посох и тронул Эспена за плечо. — Помоги.

Мальчишка тут же вскочил и помог мне подняться на ноги. Вдоль берега пробежала стайка деревенских детей. Заметив Эспена, одна из девчушек помахала ему рукой.

— Пойдём купаться! Нам разрешили!

Глаза моего сопровождающего загорелись.

— Хинрик, пожалуйста! Давай окунёмся, — взмолился он. — Такая жара на дворе.

Я взглянул на небо: солнце только клонилось к закату, время ещё было. Я и сам был не прочь искупаться, но вода здесь была холодная: река спускалась с гор.

— Только быстро, — согласился я. — Если цветы завянут, Аник нас ухватом отходит.

Эспен улыбнулся во всю ширину рта, обнажив кривые молочные зубы.

— Ты настоящий друг!

Он ускакал вперёд, присоединившись к другим детям, а я медленно ковылял к пологой части берега, таща на плече сумку. Хорошо хоть, что травы почти ничего не весили. Сам я решил не купаться — пока разденусь, пока поплаваю, потом одеваться и сохнуть… Солнце уже сядет и фиалки точно завянут. Поэтому я шёл к воде с намерением дать Эспену немного побултыхаться и загнать его домой. Издалека я увидел, что малец уже добежал до песчаной полоски маленького пляжа, сорвал рубаху и полез в воду.

Я слышал плеск, радостные визги и смех детей. На берегу сидела подслеповатая старуха, которую, видимо, отправили приглядывать за сорванцами. Но женщина была явно больше увлечена вязанием и покрикивала на мелюзгу лишь изредка.

Громкий визг пронёсся над рекой. Не радостный — полный страха. Я вздрогнул и, чувствуя неладное, постарался ускорить шаг. Проклятая рана! Кое–как я доковылял до кромки берега и попытался рассмотреть происходящее. В воде что–то отчаянно билось, словно щука, пытающая уйти с крючка рыбака — брызги во все стороны, ничего не разобрать. Половина детей с испуганными криками выбежала на берег. Старуха отложила вязание и приподнялась, щурясь от бликов воды. Бесполезная баба.

Ко мне подбежала ровесница Эспена в яркой цветастой косынке, схватила меня за руку и потянула к воде.

— Помоги!

— Что там?

Я бросил посох и скинул сумку, готовясь нырять.

— Эспен! — выпучив глаза, завизжала девчонка. — Он ушёл под воду!