Сыны мести

Глава 15

Первыми вернулись звуки — я слышал потрескивание поленьев у очага, тихие голоса. Затем пришли запахи — смолистый дым еловых поленьев, горечь листьев полыни, аромат свежего хлеба. Я жадно втянул воздух ноздрями, распахнул глаза и откашлялся.

Рана ныла, но эта боль не имела ничего общего с тем кошмаром, который едва не угробил меня до ритуала. Я неуверенно пошевелил пальцами — руки работали, дотронулся до живота. Будет шрам, но и ладно. Голова оставалась немного мутной.

— Очнулся!

Я с опаской повернул голову на голос Конгерма. Птицеглаз первым оказался возле моей лежанки.

— Пить, — попросил я. — Пожалуйста.

Конгерм кивнул и ринулся куда–то прочь за водой. Я огляделся. Большой добротный дом с просторным общим залом. Явно рассчитан на большую семью. На полу свежая солома и луговые травы для аромата, очаг жарко растоплен, над огнём висел большой котёл с чем–то вкусным. Едва я принюхался, живот свело от голода.

Ормар сидел у очага, но поднялся, услышав мой кашель.

— Жив, хвала Когги, — выдохнул он, склонившись надо мной.

— Тогда уж Гродде, — прохрипел я. — Долго меня не было?

— Два дня. — Начертатель осмотрел мою рану и кивнул. — Теперь пойдёшь на поправку, но это будет не очень быстро. Старуха неплохо тебя заштопала, когда выпускала лишнюю кровь.

— А ходить я скоро смогу?

— Несколько дней точно придётся лежать, — ответил Птицеглаз и поднёс мне кружку воды. — Рана ещё слабая. Нельзя, чтобы разошлась.

Я кивнул и жадно присосался к кружке. Выхлебал сразу всю и тут же почувствовал себя лучше. Не зря же волшебный народ ильвов селился у воды. Ибо в воде жизнь.

— Есть хочу, — сказал я, вернув стакан Конгерму. — Что с Броки и Коли?

— Броки похоронили с почестями, — сказал Ормар и потёр глаз. — Коли ушёл вместе с Кровавым Топором на охоту.

— Как он?

Начертатель наградил меня мрачным взглядом.

— А как ты думаешь? — спросил он. — Парень из–за тебя лишился последней родни. Пройдёт много времени, прежде чем он образумится. Лучше не попадайся ему на глаза, пока ты слаб.

Ормар был прав. Сейчас я был для Коли ходячим напоминанием о жестокости и несправедливости. И хотя Верманд сам напросился на смерть, а Броки решил отдать мне долг таким образом, для Коли всё это наверняка выглядело иначе. Мне было жаль парня, но я и правда не понимал, как мог облегчить его боль.

— Где мы? — спросил я, кивнув на очаг.

— В доме старосты Асманда, — ответил начертатель. — Его семья согласилась за тобой приглядывать, пока я буду в отлучке.

— Ты уезжаешь?

— Да. Выхаживая тебя и нескольких местных, я растратил все запасы. Некоторые травы здесь не растут, поэтому мне нужно закупить их в Фисбю. Конгерм пойдёт со мной.

— Значит, я останусь здесь один. Почему ты оставляешь меня у старосты, а не у целительницы?

— Гарда совсем ослабла, — тихо сказал Птицеглаз. — Боюсь, её подкосил обряд обмена. Старуха не сможет за тобой ухаживать. Ей самой нужен присмотр. Вроде кто–то из деревенских согласился присмотреть за ней.

Я вспомнил, с каким недоверием глядели на нас местные жители. Им явно не нравился Кровавый Топор, но они мирились с присутствием его людей, поскольку это давало деревне защиту. Но перед начертателем они испытывали страх, а страх рождал ненависть. И тот ужасный обряд явно не сделал деревенских дружелюбнее.

Ормар, судя по всему, понял, о чём я думал. Наставник наклонился к моему уху.

— Асманду я заплатил серебром, но будь с ним осторожен.

— Что он может сделать?

— Будет ждать любого повода избавиться от тебя. Сдохнет овца — скажут, что из–за нашего колдовства, и выгонят. Кто–то помрёт — обвинят тебя и колдовство. Пока я здесь, никто не посмеет тебя тронуть, потому что они страшатся меня. Но ты для них — лишь проклятый мальчишка. Никто, кроме Коли и Халлварда, здесь не знает, кто ты и откуда, и пусть это останется в тайне. — Ормар тяжело вздохнул. — Вряд ли местные решатся убить тебя, но изгонят при первой возможности. Постарайся не навлекать на себя их гнева. И особенно — гнева старосты.

Я усмехнулся.

— И как же я набедокурю, если даже ходить не могу?

— Ты будущий начертатель. Ты мой ученик — а значит, уже умеешь колдовать. Они это знают и считают тебя угрозой. Выкручивайся сам.

Опять эти игры. Я‑то надеялся, что Ормар немного растает после того, как я сразился за него. Но, видимо, даже того, что я чуть не помер, защищая наставника, оказалось недостаточно, чтобы заслужить небольшую поблажку. Из какого ж камня боги сделали нутро этого Ормара Эйрикссона?

Начертатель отодвинулся от меня и выпрямился, собираясь уходить.

— Я видел Гродду, — выпалил я, надеясь привлечь его интерес. — У меня есть вопросы.

Ормар задержал на мне взгляд. Мне показалось, что он даже удивился — лохматая бровь поползла наверх, глаз округлился. Но в следующий миг его лицо вновь приняло бесстрастное выражение.

— Мы с Конгермом выходим на рассвете, — объявил колдун. — Я ещё зайду к тебе вечером, потолкуем.

Когнерм взлохматил волосы и последовал было за Ормаром, но задержался на пороге и помахал кому–то рукой. Спустя пару мгновений в дверном проёме возник силуэт ребёнка — я не мог его рассмотреть, потому как свет бил в глаза.

— Познакомься пока со своей наседкой, — ухмыльнулся Птицеглаз.

— Да ну тебя! — выдохнул я и рухнул на лежак. Силы возвращались слишком медленно. Всего один разговор — и я уже смертельно устал.

— Здоров будь, Хинрик!

Не будь я измотанным болезнью, подпрыгнул бы от неожиданности. Но я лишь вздрогнул и тут же поморщился от боли. Как он умудрился так тихо подкрасться?

Моя наседка оказалась огненно–рыжим мальчишкой лет десяти.

— Я Эспен, — представился он и широко улыбнулся. — Мне поручили за тобой ухаживать.

— Не маловат для такого? — прокряхтел я, переворачиваясь, чтобы лучше его разглядеть.

Тощий, руки–ветки. Рваная рубаха. Круглое, как полная луна, веснушчатое лицо. Живые умные глаза. Мальчишка как мальчишка.

— А тебе не рановато пузо дырявить? — огрызнулся он и тут же снова улыбнулся. — Я сын старосты, самый младший. За тебя хорошо заплатили, а мой отец деньги любит.

— Это видно. — Я обвёл рукой воздух. — Дом у вас славный.

— Ага. И старый. Мы здесь живём с самого основания. Есть хочешь? Мне сказали, тебе можно давать похлёбку. Только надо перетереть всё мясо и коренья, чтоб у тебя с голодухи кишки не завернулись. Погоди, сейчас…

Эспен тараторил и бегал по залу так быстро, что у меня перед глазами всё замельтешило. Да, повезло мне с помощником. Уши свернутся раньше, чем солнце закатится. Хотя можно просто попробовать не разговаривать с ним — может поймёт намёк. Но это вряд ли.

Мальчишка тем временем успел попробовать варево, получить затрещину от высокой рыжеволосой девицы за то, что полез в котёл грязной ложкой. Не сбавляя скорости, он свернул башню из приготовленных мисок, за что получил ещё одну зуботычину и порцию ругани, ошпарился, сбегал за ступой, перелил в неё похлёбку и принялся толочь мою еду в кашицу, разбрызгивая капли во все стороны.

— Вот! — Покончив с работой, Эспен с гордым видом протянул мне миску. — Изволь пожрать, малахольный.

— Ты где таких слов набрался?

— Ну так мы не на краю света живём, — оскорбился мальчишка. — А малахольным меня всегда отец кличет. Слабый я, говорит. Ни на что не гожусь. Но от него вообще доброго слова не услышишь.

Рановато староста записал сына в никчемыши. Парень местами был неуклюж, но умел красться и двигался быстро. Дай ему в руки оружие и приставь к тому же Кровавому Топору — и у деревни появится достойный защитник. Я в его возрасте таким пронырой не был.

— Не бери в голову, — попытался утешить я. — Отцы всегда суровы.

Эспен отмахнулся.

— А я и не беру. Ты когда встанешь?

— Не знаю. Несколько дней точно придётся поваляться.

Малец приуныл.

— Жаль.

— А что?

— У меня так–то кроме тебя ещё работа есть. — Эспен принялся загибать пальцы. — Овец пасти, травы собирать, загон чистить…

— А я — обуза, так?

— Ага.

— Ну так оставь меня здесь и иди работать, — предложил я. — Здесь тепло и хорошо.

— Ну да, конечно! Вдруг ты опять помирать соберёшься, а меня рядом не будет? — Эспен испуганно огляделся по сторонам и перешёл на громкий шёпот. — Твой колдун меня потом в лягушку превратит!

— Не превратит, — улыбнулся я. — Разве что принесёт в жертву кому–нибудь из богов.

— Вот и я о чём! Вас после того, что вы в овраге учудили, вся деревня боится. А мне рано помирать, я должен вырасти и стать воином. Да и сестре с отцом надо помогать…

Я едва не расхохотался. Видимо, Эспен принял мои слова за чистую монету, а я не стал его разубеждать. Меньше шансов, что пронырливый малец решит пошарить по моим карманам. Хотя брать у меня, прямо скажем, было особо и нечего. Но отказываться от возможности немного повеселиться я не собирался.

От разговора нас отвлекло оживление на улице. Сразу несколько голосов о чём–то спорили, кто–то низко захохотал — мне показалось, что это был Халлвард Кровавый Топор. Эспен тоже навострил уши.

— Глянешь, что там за шум? — попросил я.

— Ага.

Эспен подбежал к выходу и выглянул за порог.

— Охотники вернулись! — широко улыбаясь, возвестил он. — С хорооошей добычей. Сегодня будет мясо.

— Вот как.

— Ешь давай, пока не остыло, — поторопил Эспен и указал на хлопотавшую у очага девицу. — Миску отдай Аник. Она моя сестра, заправляет хозяйством. Ну а потом спи или что там ещё больным положено делать. Я пойду.

— Загон чистить?

— Туши сами себя не разделают, — с серьезным видом проговорил мой помощник и скрылся на улице.

Я кивнул и принялся за еду, размышляя о будущем. Вернулся Кровавый Топор — это хорошо. Халлвард, судя по всему, был готов меня защищать, случись беда. Но вот Коли… Будь я на его месте, но непременно попытался бы отомстить мне за братьев. Сердце у него доброе, но пылкое, и парень мог сгоряча наломать дров. Значит, мне нельзя этого допустить.

Охота и правда удалась на славу. Люди Халлварда порадовали деревенских двумя оленями, тремя зайцами и кабаном. Как я понял, Кровавый Топор заключил договор со старостой Асмандом: в обмен на кров и молчание мятежники защищают деревню и помогают по мелочи, а также отдают половину добычи с охоты. Халлвард поставил условие — первый пир после охоты всегда совместный. Поэтому после заката я лежал у благоухавшей сосновой смолой стены и глотал слюни, предвкушая большую трапезу.

Эспен пару раз заглядывал ко мне и тут же убегал работать, когда я говорил, что не нуждался в помощи. Молодцом был парень. Такие далеко пойдут.

Под вечер вернулся сам староста Асманд. Толстопузый и неповоротливый, он с хмурым видом прошагал по деревянному настилу, расселся у очага и принялся отчитывать дочь.

— Почему солому не перестелила?

— Не успела, — отозвалась Аник. — Работы много. Эспена ты отправил помогать с мясом, и я здесь была одна на весь дом!

— Лентяйка. Твоя мать всё успевала.

Я ощутил порыв заступиться за девушку, но вспомнил предупреждение Ормара. Не гневить старосту, каким бы подлецом тот ни оказался. Я открыл было рот, но успел проглотить слова.

— У матери была Хильда, — огрызнулась Аник. — А у меня уже нет ни матери, ни сестры. Эспен слишком мал, ему не поручить тяжёлую работу. Купи нам служанку наконец!

Я невольно ею залюбовался: высокая и гибкая, как ивовая ветвь, с роскошной копной таких же рыжих, как у Эспена, волос. Ей явно было не впервой получать выговоры от отца, но держалась она смело. Глаз не потупила, смотрела с вызовом и яростью. Словно крылатая дева из небесной армии богини Эльскет.

Асманд явно перегибал: весь день я за ней наблюдал — Аник ни разу даже не присела. Наверняка валилась с ног от усталости, но не хотела показывать слабость перед суровым отцом.

— Не учи меня хозяйству, пигалица! — рявкнул староста и замахнулся.

Этого я уже стерпеть не смог.

— Может и правда наймёшь или купишь работника на то серебро, что дал за меня начертатель? — предложил я, вылезая из тьмы своего угла.

Асманд замер, прислушался, а затем опустил руку. Аник взглянула на меня из–за спины отца и сокрушённо покачала головой. Дескать, зря я влез. Но было поздно.

— Очнулся, значит. — Староста двинулся на меня. — Животик не болит? Ещё раз встрянешь в разговор — оторву язык.

— Ты со всеми гостями так ласков? — безмятежно улыбнулся я, подавляя гнев. — Даже с теми, кто платит серебром? Или мне сказать начертателю, что твоё дружелюбие стоит дороже?

При упоминанииоб Ормаре Асманд остановился и принялся сверлить меня недобрым взглядом. Девица вернулась к работе.

— Мы будем к тебе добры, — наконец сказал староста. — До тех пор, пока ты не дашь повода в тебе усомниться. Мой… Эспен не справляется со своей работой из–за тебя.

— Тогда, быть может, ты и правда наймёшь помощника?

Обожаю такой ход мыслей. Асманд алчно откусил кусок, который теперь не может прожевать, но винит в этом всех вокруг. Как эта деревня ещё держалась–то с таким старостой? В том же Эрхелле подобного самодура наверняка давно бы подняли на вилы.

Асманд не ответил мне, лишь напоследок метнул злобный взгляд и направился к выходу. Едва он ушёл, Аник метнулась ко мне и вылила на меня ковш ледяной воды.

— Совсем сдурел? — крикнула она. — Не смей перечить моему отцу! В следующий раз окачу кипятком — ничего наколдовать не успеешь.

Я проморгался и фыркнул.

— Дурная баба, это была моя единственная рубаха! И теперь спать на мокром лежаке.

— Высохнешь. Вечер длинный. — Она наклонилась ко мне так, что наши носы едва не соприкоснулись. — Никогда. Не. Перечь. Старосте.

— Он был неправ.

— Знаю. Но он главный в этом доме. Не хватало их вечных ссор с Эспеном, так ещё и ты нарываешься!

— А что с Эспеном?

— У него спроси. — Аник вдохнула и выдохнула, пытаясь унять ярость. — В нашем доме суровые порядки. Если хочешь мне добра, не вмешивайся. Так будет лучше всего. Колдун ты или нет, мне всё равно, я тебя не боюсь. Не влезай.

— Я еще не колдун.

— Тем более не лезь.

Я с недоверием покосился на девицу.

— А помогать–то тебе можно? Я пока не могу ходить, но руки–то у меня работают. Если что нужно порезать, отскрести…

Аник опасливо обернулась на дверь и, убедившись, что лишних ушей не было, кивнула.

— Кому другому бы отказала, но я и правда не справляюсь, — прошептала она. — Помощь пригодится. Только не говори отцу, иначе он меня выпорет.

— Не поздновато ли тебя пороть? — Я оценивающе взглянул на её фигуру. Она была моей ровесницей, а это уже вполне себе зрелость по нашим меркам. Наверняка не было отбоя от женихов.

— Пока я не вышла замуж, принадлежу отцу и должна ему подчиняться, — с плохо скрываемой злостью ответила Аник. — Он не отдаёт меня, потому что хочет получить большой свадебный дар. А мой… возлюбленный пока не может столько заплатить. Нужно ждать несколько лет.

Я растерянно кивнул. Да уж, ну и семейка. Спасибо, Ормар. Старый хитрец наверняка неспроста оставил меня именно в этом доме. Очередной урок? Новая проверка?

— Я буду тебе помогать, — пообещал я. — Всё равно лежать скучно.

Аник улыбнулась.

— Спасибо. Но молчок, да?

— Договорились.

Когда заскрипела дверь, девица испуганно отпрянула, но тут расслабилась, узнав в вошедшем Ормара. До чего ж её довёл староста, если жуткого колдуна она боялась меньше, чем собственного отца.

— Сходи во двор, милая, — велел начертатель. — Там уже вовсю пируют, и ты порадуйся. Мне нужно поговорить с Хинриком.

Аник всё поняла и спешно ретировалась — лишь юбка взметнулась.

Ормар уселся напротив меня и протянул мне кружку.

— Эль. Хуже, чем в Эрхелле, но тут не до выбора. Что ты видел во время обряда, Хинрик?

Я с благодарностью принял кружку и сделал несколько мелких глотков. Да, местному пивовару было к чему стремиться, но сейчас я был рад и этому. Того и гляди, пристрастишься к пойлу, Хинрик, если так дальше пойдёт.

Отпив ещё немного, я подробно пересказал Ормару видение. Начертатель слушал, не сводя с моего лица пристального взгляда, но глядел он снова куда–то скозь меня.

— Значит, несколько раз возьмёт плату, — задумчиво подытожил он. — Обычно расплачиваются единожды. Но твоё полотно ещё ткут. Возможно, твоя судьба будет столь значительной, что Гродда потребовала слишком большую жертву за сохранение жизни. Так бывает, но очень редко.

— А что говорят руны, Ормар?

— Ничего.

— Так не бывает.

— Ничего хорошего, — вздохнул начертатель. — Я не должен вмешиваться. Старой Гарде уже аукнулся этот обряд, да и меня он здорово ослабил. Я больше не смогу влиять на твою судьбу, Хинрик, иначе боги лишат меня дара. А начертатель без дара быстро становится покойником.

— Значит, я теперь сам по себе.

— Мы всегда сами по себе, Хинрик. Особенно начертатели. Если хочешь моего совета — не привязывайся к людям, не доверяй им и не люби их. Не потому, что однажды они могут тебя предать. Но потому, что тебя ведут боги, а не люди. Ты должен выполнять волю богов, а не потакать слабостям сердца. Пойдёшь на поводу у чувств — потеряешь всё.

Видимо, я слишком долго пробыл на Свартстунне, чтобы принять эту истину. Всё внутри меня сопротивлялось словам Ормара. Как же Гутлог и воспитавшие меня жрицы? Как же Айна? А Сванхильд — сестра, которую я совсем не знаю. Все эти люди были мне дороги, потому что вложили в меня часть души. Неужели я теперь должен был обо всём этом забыть? Так я думал, но мыслей не озвучил. Знал, что навлеку неодобрение начертателя. Видимо, это часть моего пути, моё задание — сперва понять, чем и кем я дорожу.

— Броки перед обрядом рассказал кое о чём. — Я попытался сменить тему. — Он рассказал, что их семья из мятежников, которые не приняли конунга Гутфрита правителем и ушли в леса.

Ормар кивнул.

— Я подозревал. Больно вольнодумные песни он пел, этот Броки. Теперь понятно.

— Он рассказал мне о Сокрытой руне, — продолжил я. — Она действительно существует?

Колдун усмехнулся.

— Какой же она была б Сокрытой, знай мы точный ответ на этот вопрос? Такое поверье есть. Правда, я не рассчитывал, что ты спросишь меня о ней так рано. Планировал рассказать тебе сам.

— Расскажи сейчас, — взмолился я. Почему–то рассказ Броки не выходил у меня из головы. — Мне это важно, но не понимаю, зачем.

— Наше письмо состоит из трёх рядов по восемь рун, всего два десятка и ещё четыре, — начал колдун. — Старые предания говорят, что руны придумали боги и даровали людям как инструмент для письма и колдовства. Скальды поют, что в стародавние времена все жили на одной большой земле — и боги, и люди, и гнавы, и даже любители тишины ильвы. Были ещё и великаны — гигантские порождения богов. А затем земля раскололась.

— Потому что великаны её разбили, — добавил я. — Гутлог мне рассказывала.

— Верно. Великаны воевали с богами. Боги призвали на помощь первые народы, ильвов и гнавов. Боги побеждали. И великаны, понимая, что их ждала жестокая кара, раскололи землю на несколько частей и превратили их в разные миры. Один из миров стал великаньим, другой — ильвовым, третий забрали себе гнавы, утомленные битвами. Ещё один забрала Гродда и увела туда всех мертвецов.

Я кивнул.

— А оставшиеся два боги разделили между собой и людьми.

— Сокрытая руна была утрачена в момент, когда земля раскололась и образовались миры, — сказал Ормар и зевнул. Выглядел он и правда ужасно измученным. — По преданиям, именно эта руна может соединять миры.

— А разве боги не ведают о ней? — удивился я. — Разве не хотят вновь соединить владения?

— Откуда же мне знать? — Пожал плечами начертатель. — Я просто колдун, и я просто знаю двадцать четыре руны. Быть может, боги не видят её — великаны обладают собственным колдовством, весьма страшным и сильным. Они могли заколдовать её и укрыть от взора богов. Великаньи мороки почти невозможно выявить.

— А может это всё — красивая легенда, — вздохнул я.

— Может и так. Нельзя утверждать ни то, ни другое. — Ормар поднялся и забрал у меня кружку. — Не забивай этим голову, Хинрик. Прежде чем думать о Сокрытой руне, нужно научиться вязать известные. Пока лежишь, вырежь те, что я разрешил. И побольше спи. А я пойду, нам с Конгермом нужно хорошенько выспаться. Хотя, сдаётся мне, Птицеглазу отдых вообще не требуется.

Мы попрощались, я кое–как дополз до очага и просушил рубаху. Горячая девка эта Аник. В следующий раз и правда может кипятком окатить. Хотя мне её страсть нравилась — живая она была, шла от сердца. Аник воплощала в себе всё то, от чего мне теперь, по мнению наставника, следовало избавиться.

Эль, видимо, здорово ударил по моему измученному раной и обрядом телу, потому как я быстро провалился в сон. Голова клонилась к груди, и пришлось отползти обратно к лежаку, чтобы не повалиться в огонь. Мне снились какие–то яркие образы — ошмётки воспоминаний последних минувших дней. Память вырывала лица — Айны, Гутлог, Вигдис, тёмные камни Свартстунна, острую секиру здоровяка Халлварда, злые глаза Вермара, его падение в морскую пучину, холод приставленного к моему горлу клинка…

Сталь была холодной, как воды ручья, в который я угодил под Развилкой. Лезвие резануло меня — совсем мелкая царапина, но я почувствовал, как на шее выступило несколько капель крови.

— Будь ты проклят! — тихо зашипел Коли и снова надавил лезвием мне на шею. — Будь ты проклят всеми богами и умри.

Я дёрнулся и попытался проснуться, но понял, что не спал.

Коли приставил нож к моему горлу наяву.