Старуха

Глава 5

Партком МГУ на Старуху внимание обратил вовсе не из-за забавного прозвища, дело было совсем в другом. Причем «в другом», чему партийные руководители найти объяснения не могли. В двадцать шестом на физико-математический факультет поступило на обучение чуть меньше шестисот человек, из которых около двухсот на химическое отделение. Это было заметно меньше, чем в предыдущие годы – однако пятьсот рублей, требуемые в качестве годовой платы за обучение число соискателей научных знаний подкосило более чем изрядно. Однако те, у кого деньги были, являлись главным образом «представителями класса угнетателей» во первых, а во-вторых студенты «из бывших» вообще резко отрицательно относились к правящему режиму – и поэтому на две сотни первокурсников-химиков набралось всего лишь менее полусотни комсомольцев. Впрочем, это и ко всему университету относилось, численность комсомольцев среди студентов едва достигала двадцати процентов (а коммунистов, например, было еще около восьми процентов), так что с «политработой» в университете дела шли довольно неважно. То есть неважно шли пока в комитет комсомола химического отделения физико-математического факультета не избрали Старуху. А вот когда за работу в комитете принялась Старуха, ситуация стала меняться буквально на глазах. За неполных две недели численность комсомольцев в отделении (правда, только среди первокурсников) выросла втрое, да и на старших курсах число их заметно прибавилось…

На собрании, когда шло распределение обязанностей, Вера предложила как раз поручить ей агитационную работу среди «беспартийной молодежи»:

– Я эту работу уже знаю, у меня матерые уголовники в комсомол трусцой бежали записываться, а тут вообще люди культурные. А все прочие дела – мне все же время нужно, чтобы с работой ознакомиться, опять же понять кто у нас в комитете чем вообще занимается и зачем это нужно. Так что, думаю, мне именно эту работу и поручить необходимо.

– Ну давай, попробуй пока так… посмотрим, как ты с не уголовниками работать сможешь…

А в субботу после занятий Вера снова появилась в общежитии, причем с большой сумкой. Зашла в «свою» комнату – которая почти не изменилась, разве что народу в ней уже было побольше. Гораздо побольше: в воскресенье с утра студентов призывали на заготовку дров и народ как-то старался подготовиться.

– Здравствуйте, товарищи! Я, если кто не знает, Вера Синицкая, из комитета комсомола химического отделения. И, между прочим, ваша соседка по комнате, вот и Слава подтвердит.

– Подтверждаю, заходи, соседка. Что, не получилось у тебя с жильем?

– Получилось, но я не по этому вопросу. Слав, я тут пожрать кое-чего принесла, пока я говорить буду, ты подели еду с народом по-братски. А остальных я попрошу меня пять минут послушать…

– Вер, тут котлеты какие-то…

– Дальше покопайся, там еще и картошка жареная.

– А откуда мясо-то?

– Украла. Иду, гляжу – корова на дороге валяется…

– Дохлая?

– Кому нужна дохлая корова? Живая, конечно.

– А почему тогда валяется?

– Долго шла, устала, решила прилечь отдохнуть. И валяется эта корова – а вокруг никого. Так что я огляделась, корову тихонечко так в котомку положила и не спеша так, как будто ничего и не было, дальше пошла. Домой пришла, корову забила, из шкуры пальто кожаное сшила, кости волкам скормила – а мясо перемолола и котлет нажарила. Дальше рассказывать?

– А как ты корову в котомку… нет, дальше не надо. Спасибо за прокорм, а ты пришла-то зачем? Только чтобы угостить нас?

– Я же сказала: я член комитета комсомола. С физического факультета. Тут комсомольцы есть?

– Ну я комсомолец, – ответил Слава. Еще Василий, но его сейчас нет.

– Нет – и не надо. А коммунисты есть?

– Коммунистов точно нет, а что?

– Это хорошо, мне как раз некомсомольцы и некоммунисты нужны. Котлеты разобрали, картошки все себе положили? Садитесь в кружок и слушайте страшную сказку.

–А сказка твоя очень страшная? Я на предмет, может сначала все съесть чтобы во время твоего рассказа не подавиться?

– Очень страшная, страшнее даже чем я, когда в зеркало смотрюсь. Но сначала ответьте мне на такой вопрос: вы учиться-то хотите?

– А ты как думаешь? Стали бы мы в этом… то есть здесь мучиться, если бы не хотели…

– Я так и подумала. А вот теперь слушайте очень страшную сказку.

– Ну давай, рассказывай.

– Значит так: жила-была девочка, и была эта девочка ну уж очень страшная. Такая страшная, что все ее называли старухой. И вот решила эта девочка стать владычицей мира, а для начала избралась в комитет комсомола. И там, в комитете, узрела она страшную руководящую директиву. А в директиве написано «безобразие, что в университете комсомольцев только двадцать процентов, повелеваем до конца учебного года довести численность комсомольцев до восьмидесяти процентов». А директива та была вообще волшебная, и когда страшная девочка спросила у страшной директивы, а куда девать некомсомольцев, директива ответила страшным голосом: «расстреляй их всем к хренам собачьим, или просто отчисли за что-нибудь». И тут же появился в конце директивы страшный список поводов для отчисления на восьми страницах…

– Это как?

– Это сказка, и она уже закончилась. Но в каждой сказке есть мораль, и она очень проста, только вот понять ее недалеким умам непросто – так что я мораль эту расшифрую. Какой-то специально комсомольской работы для студентов в университете нет, а не особая – зато главная – это учиться хорошо, но вы и так этим занимаетесь. Взносы с ваших стипендий по гривеннику в месяц вас уж точно не разорят, а большего я с вас и требовать не вправе. Попросить – могу, но народ чаще ко мне с просьбами о помощи приходит. И я помогаю – как вам сейчас. И тем, кто захочет от меня помощь получить, например, в университете учебу продолжить, я тоже помогу – но для начала все же попрошу и мне помочь – но у вас это час времени займет аж до Нового года. А чтобы надолго вас не задерживать, сообщаю: образец заявления о приеме в комсомол я вам оставлю, характеристику каждому заявителю напишу такую, что каждого хоть сейчас орденом награждать. Рекомендацию еще и Слава подпишет, и Ваня Малков. Вы его не знаете, но это неважно, важно что я его знаю. Все мои крестники будут в моей комсомольской группе, раз в месяц-два будем собрания комсомольские проводить… такие же как сегодня.

– С котлетками?

– И с жареной картошкой.

– Вер, а ты… ты мясо специально для нас купила? На какие деньги-то?

– Ну ты и глуп: ясно же, что взносы комсомольские украла. Шучу, меня, между прочим, Дальневосточный обком финансирует. Немного, но на пару раз вкусно поесть хватит, а дальше вы и сами денег заработать сможете чтобы хоть каждый день так кормиться. И я уже знаю, где и как это проделать…

– Расскажи и нам.

– Я знаю, как это проделать после того, как на факультете комсомольцев будет больше половины от общей численности студентов, а пока для вас это знание смысла не имеет. Поэтому нынешние котлетки считайте моей инвестицией в светлое и сытое будущее факультета. А самые неленивые сейчас со мной пойдут, у меня еще мешок яблок для вас припасен, но я, хотя страшная и страшно сильная, нести его поленилась, хотя тут и недалеко. Эй, вы хоть сумки-то какие захватите!

Среди первокурсников отделения подобные беседы Вера провела «в индивидуальном порядке» и без «пищевого подкрепления» – но результат проявился очень быстро. Так что к моменту, когда Старуху вызвали в партком, среди первокурсников-химиков комсомольцев стало почти на сотню больше, а всего на факультете их число приросло уже почти на три сотни человек. И каждому Вера давала действительно небольшое и очень несложное задание – а в результате, получив приглашение в комитет комсомола университета, она имела на руках очень интересные «досье» практически на всех студентов факультета…

На самом деле Вера для прокорма студентов в заначку не залезала – у нее получилось найти простой способ заработка. Для химика простой: фотографы, хотя в нынешние времена все и были «вынужденными» химиками, навыками обладали узкоспециализированными – и тот же бромид калия правильно изготовить у них практически ни у кого не получалось. А сырье для его изготовления было вполне доступно: калийную щелочь и бромную воду свободно продавали в двух магазинах «Химтреста», а аммиак (в виде нашатырного спирта) вообще почти в каждой аптеке имелся. А так как фотопластины фотографы были вынуждены самостоятельно делать в более чем кустарных условиях, брака у них получалось много – и противовуалевый препарат получил большую популярность. Ну а верная стратегия маркетинга – Вера лично и буквально «из-под полы» разносила химикат по фотографиям – не вызывала быстрого появление конкурентов. Цены у нее были «умеренными», сбыт – устойчивым… Правда Дора Васильевна периодически в состоянии, близком к панике вопрошала, а что будет, если нижний жилец унюхает «химические ароматы» – но тот вроде особых претензий не высказывал, да и воняло-то не очень сильно, к тому же Вера старалась «химичить» днем, в обед – когда соседа дома не было…

А еще ей приходилось прилично «химичить» в университете. Потому что учебная программа была очень, по ее мнению, странная: лекций почти не было, а в основном проводились «практические занятия» – то есть некий гибрид семинаров и лабораторок. И это давало студентам неплохие практические навыки работы в лабораториях – а вот настоящих знаний, по убеждениию Веры Андреевны, это студентам не прибавляло вообще никак.

Но Старухе такой подход обеспечил быстро растущий авторитет – просто потому, что народ сейчас в массе своей к знаниям действительно стремился. А так как студентам вполне разрешалось самостоятельно заниматься в пустеющих вечерами аудиториях, она предложила «самостоятельно читать себе недостающие лекции». То есть, как решило большинство первокурсников, кто-то будет отдельно глубоко изучать какую-то тему, а потом делиться почерпнутым из книг знанием с товарищами – но очень скоро все свелось к тому, что вечерами лекции всему потоку читала только Старуха. При необходимости прямо в аудитории «иллюстрируя» излагаемые материалы демонстрацией отдельных химических опытов.

Последнее тоже не воспрещалось, студентам-химикам разрешалось «в свободное время» и в лабораториях поработать – правда, под присмотром штатных лаборантов. Но Елена Васильевна – та самая лаборантка, которая «зачисляла» Веру в университет – уже через несколько занятий позволила девочке работать там полностью самостоятельно, поскольку лично убедилась, что та «все хорошо знает и умеет». Даже ключ ей от большой лаборатории (в нарушение всех правил) сделала.

Студенты – даже «домашние» – на лекции ходили с удовольствием. В том числе и потому, что на перемене можно было и неплохо подкрепиться, причем на самом деле «за копейки». Магазинчик, где Вера когда-то закупилась разными вкусностями, был небольшим, покупатели туда заходили только из соседних домов – поэтому и оборот (а, следовательно, и доход продавца) был весьма скромным. И девочка предложила владельцу небольшой, но устойчивый дополнительный заработок. Так что каждый вечер Евдоким Герасимович (тот самый торговец) притаскивал в университет несколько больших котлов с едой, которые затаскивать в аудиторию ему помогали студенты: все же на почти сотню голодных ртов еды требовалось немало. Хотя еда была простой и незатейливой, но всем она очень нравилась – ну а то, что здоровенную миску можно было получить всего за гривенник…

Вера с большим удивлением узнала, что картошка почему-то особым спросом у народа не пользовалась, хотя было ее на рынке очень много, да и стоила она копейки. Точнее, полтинник за пуд, а топленое говяжье сало – меньше рубля за килограмм. Так что по утрам и в обеденный перерыв несколько заранее выбранных парней быстренько бежали в магазинчик, чистили там ведер пять картошки – а все остальное делала жена Евдокима Герасимовича. То есть просто ставила эту картошку вариться, а по готовности толкла ее, добавляя то самое говяжье сало и – в каждый ведерный котел отдельно – по дюжине яиц, ну а вечером готовый продукт уже ждал жадных до знаний (и вкусной еды) студентов. Чтобы торговцу разрешили снабжать студентов едой, Вера как раз «административный ресурс» члена комитета комсомола и использовала на полную катушку. А спустя всего лишь неделю посте начала этой практики Вера с некоторым удивлением обнаружила, что собираемых ею со студентов «коммунальных взносов» стало гораздо больше, а число слушателей уже заметно превысило количество первокурсников на факультете. Ну а когда к ней подошли уже несколько аспирантов, лаборантов и преподавателей я просьбами принять их в коммуну…

Фокус, с помощью которого Вера обошла некоторые советские законы, был прост и незатейлив: официально лавочник просто продавал студенческой коммуне картошку и сало с яйцами, по обычной цене продавал. А уж что делала с закупленными товарами коммуна – его вообще не интересовало. Правда, супруга его тоже была членом коммуны «Сытый студент», а уж как эти студенты (и примкнувшие к ним товарищи) распределяют внутри себя «членские взносы», налоговую инспекцию вообще не могло интересовать. То есть интересовало, но университетские комсомольцы (с привлечением парторганизации города) налоговикам быстро объяснили, что студенческие копейки им считать не стоит. И это было очень важно: налоги на любую частную точку общепита были такими, что цена паршивой каши какой-нибудь могла поспорить с фуагра в парижском ресторане – и в коммуне удавалось цены удерживать на исключительно низком уровне. А очень немногим товарищам, возмутившимся тем фактом, что «какой-то нэпман на рабочем классе наживается», другие товарищи мягко указывали на некоторую неуместность подобных высказываний. Вплоть до высылки в отдаленные районы указывали: тут уж Вера вовсю пользовалась своим старым преподавательским опытом, вкладывая в головы партийных руководителей «ценные знания» о высказываниях того же Владимира Ильича по этому поводу…

Но все же больше Вера занималась учебой, и то, что Лена ей ключ от лаборатории дала, оказалось более чем кстати…

Всем людям – в том числе и двенадцатилетним девочкам – свойственно расти. А девочки (как, впрочем, и мальчики) при этом еще и взрослеют. И взросление девочек приводит на определенном этапе к очень определенным последствиям.

Вера, когда почувствовала знакомую (но уже прилично подзабытую) тяжесть в животе, поначалу даже расстроилась, сообразив, что нынешние аптеки ее в этом плане порадовать не могут. То есть могут, но не совсем порадовать: нынешние цены на различные «перевязочные средства» кроме уныния могли вызвать разве что ужас и возмущение.

Впрочем, первую – и все же слабую – «атаку» она перенесла без существенного ущерба, а когда «борьба с природой» завершилась хоть и временной, но победой, Вера внезапно вспомнила одно слово. Вначале было слово, и слово это был «полиакрилат калия» – вот только откуда это слово возникло у Веры в голове, она так и не поняла. Однако это было уже не важно – и Вера, отменив несколько вечерних лекций, заперлась на пару дней в лаборатории. Точнее, на пару ночей и одно воскресенье. И утром в понедельник пришедшая на работу Лена увидела спящую у вытяжки Веру, а возле нее на столе – химический стакан с каким-то белым порошком и были разбросаны большие клочья ваты. Еще в лаборатории попахивало какой-то странной «химией», но уточнить, почему девочка произвела такой бардак, Лене не удалось: в лабораторию вошел Николай Дмитриевич – сразу после того, как разбуженная Леной Вера продрала глаза.

– Так… Вера Андреевна, если я не ошибаюсь? Слышал я, что Лена вам без разрешения ключ от лаборатории выдала – но слышал и о лекциях, какие вы студентам по вечерам давали, и почему на нарушение решил глаза закрыть. Но, вероятно, зря… вы что тут натворили? Сейчас через десять минут занятия начинаются, а у вас в лаборатории как будто Мамай прошел. И как вы это объясните?

– Я сейчас за пять минут порядок наведу, ничего с занятиями не случится. А объяснить – просто: я тут одну очень полезную вещь схимичила.

– И какую же?

– Называется вещь «полиакрилат калия».

– И чем же этот полиакрилат так полезен? Я, конечно, помню, что у вас какие-то идеи по поводу акриловой кислоты были…

– А теперь часть из них воплотилась. Смотрите, видите кусок ваты на столе?

– Мусор этот?

– Пусть будет мусор. Но с этим мусором я вам покажу презабавнейший фокус. Вот, набираю стакан воды… набрала. Вот этот стакан не спеша выливаю на эту ватку… вылила. А теперь попробуйте из ватки выжать воду.

– То есть?

– То есть возьмите ватку в руку и крепко ее сожмите.

– Хм… очень интересно. А вода-то куда делась?

– Да никуда она не делась, вся в этой ватке и осталась. То есть не совсем в ватке: я в эту ватку запихала примерно один грамм полиакрилата – и этот грамм способен впитать уже поллитра воды.

– Это как?

– Это очень просто. Этот полиакрилат по структуре… как бы объяснить-то понагляднее… он как рыба фугу японская, которую каждый самурай должен хотя бы раз в жизни попробовать. Но не суть, суть в том, что рыба умеет раздуваться в шар, потому что у нее скелет не как у селедки, а раздвижной… может, в зоологическом музее скелет есть? Ладно, по другому попробую. Полиакрилат – это такая пространственная структура, у которой внутренняя поверхность молекулярной цепи очень гидрофильная, и она притягивает воду, при этом не химически, а чисто физически – и ее удерживает внутри потолстевшей молекулярной цепочки. Удерживает настолько крепко, что руками – и даже чем-то более тяжелым и сильным – воду изнутри молекул выжать невозможно. А от испарения вода прикрыта как раз полимером, который сам по себе воду пропускает довольно плохо, поэтому испаряется захваченная полимером вода исключительно медленно. То есть если вода попадет в полиакрилат, то она там и останется…

– Зачем?

– А затем. Коэффициент инспирации у пшеницы составляет пятьсот…

– Коэффициент чего?

– Это сколько единиц воды растение должно испарить чтобы получилась единица зерна. Так вот, чтобы собрать в степи десять центнеров пшеницы, пшеница должна испарить уже пятьсот тонн воды! А метровый слой почвы может весной накопить хорошо если сотню тонн на гектар. Понятно, потом еще и дождики льют – но весной-то после таяния снега с этого гектара тонн двести воды просто стекают! А если в земличку осенью добавить этот самый полиакрилат, примерно по полкило на квадратный метр, то этот квадратный метр легко впитает уже четверть тонны воды, что в пересчете на гектар составит… в общем, хватит пшенице на выращивание пятидесяти центнеров с гектара. А если учесть, что поликакрилат даже из влажного воздуха воду вытягивает… Но вот корни растений воду вытягивают куда как сильнее человеческого кулака, и даже сильнее, чем ее удерживает макромолекула полиакрилата – так что пойманная им вода вся пойдет на рост столь нужного стране зерна.

– Интересно… а во что такое поле обойдется?

– Одной заправки поля хватит примерно на пять лет работы, потом корни растений из него калий вытащат и акриловую кислоту разложат на воду и воздух. А если полиакрилат производить на большом заводе, то цена окажется вполне приемлемой, я думаю, заправка им поля за год окупится за счет прироста урожая.

– Да… – химик еще раз попытался выжать воду из куска ваты, – вы, похоже, открыли… придумали очень интересное вещество, даже, пожалуй, новый класс веществ. А такое на приличную научную работу тянет, даже на диссертацию минимум кандидатскую… У вас процесс получения расписан? Дайте-ка мне глянуть.

– Не дам. Потому что еще не расписан. Мне, думаю, где-то неделю на описание понадобится или больше. Так что придется вам подождать.

– Теперь я понял, почему парторг вас называет вредной старухой! – развеселился профессор. – То есть понял почему вредной, а вот насчет старухи все же не совсем понятно.

– Николай Дмитриевич, Николай Дмитриевич! Ну что же непонятного-то! На меня просто внимательно посмотреть нужно – и сразу становится ясно, что я на всем факультете самая старая.

– Ну да, как это я сразу-то не сообразил? – откровенно заржал уже профессор Зелинский. – ладно… порядок навели – и можете быть свободны. Только вы, вредная старуха, а вы, Лена, мне сейчас поможете семинар вести. Проводите старушку с глаз моих долой, мне к приходу студентов в себя придти все же надо…

Выйдя в коридор, Лена обеспокоенно спросила:

– Вера, а ты часом не заболела? Я имею в виду головой… не спятила? Я понимаю: что-то новое придумала, для полей полезное – но сейчас-то зима на дворе, в поля эту штуку никто не понесет! Можно же было не спеша, днем… а сейчас на тебя смотреть страшно.

– Лен, откровенно говоря, плевать мне на поля. То есть не то чтобы совсем плевать, но про них я Николаю Дмитриевичу все же наплела слегка.

– Что, в поля не подходит? А зачем тогда врала? Ведь когда обман откроется…

– Это не я сонная, а ты после воскресенья немножко тупая. У меня без полей есть где много влаги впитывать и наружу ее не выпускать. И у тебя, кстати, тоже: я же не просто так полимер в ватные пластины закатывала.

– Ой, а действительно… Ну ты и гений! А потом как ее чистить, как сушить?

– Никак. Выкидывать. Я же Зелинскому честно сказала: у полимера цена такая получится, что им поля засыпать – и то выгодно будет.

– Слушай, а ты мне такие же сделать сможешь?

– Только ты мне поможешь. Полимера я сделала грамм пятьдесят, на полсотни подкладок хватит – но в вату крошки запихивать довольно утомительно. Но это пока, а потом что-то малосерийного производства в лаборатории наладим. Хотя… Тут еще подумать нужно, кое-что просчитать внимательно. А сейчас скажи мне вот что: у нас в лаборатории титановые белила сухие есть?

– Нет, зачем они нам? Разве что в хозотделе спросить… А сколько тебе нужно?

– Пока еще не знаю… Зелинскому про белила не говори!