Старуха

Глава 16

Вообще-то разговор с Куйбышевым получился слишком уж спонтанным и излишне эмоциональным, но никаких существенных последствий он не вызвал. И причиной отсутствия последствий было даже не глобальная нехватка хоть каких-то «лишних денег» в правительстве, а то, что ни сам Куйбышев, ни хоть кто-то в его окружении просто не представляли, какую пользу может дать то, что принесла Вера в своей сумке. Ну да, резина для консервных крышек – это хорошо конечно, но страна практически никаких консервов и не производит. И зачем тогда надрываться и готовить ее производство? И даже аспирин…

Про аспирин Валериан Владимирович все же поинтересовался у товарища Семашко – и ответом был полностью удовлетворен:

– Конечно, было бы неплохо выделывать аспирин в СССР самостоятельно. Но у нас все же есть определенные запасы, да и восемьдесят тысяч золотых рублей на закупку его у Германии – все же сумма достаточно небольшая. А предстоящие затраты на постройку аспиринового завода… мне кажется, что если мы используем эти деньги на борьбу с тифом, то сейчас это будет более целесообразно. Вот если ВСНХ изыщет где-то дополнительные финансы…

«Дополнительных финансов» у Куйбышева под рукой не нашлось и на проект благополучно… наложили соответствующую резолюцию – то есть его «отложили на неопределенное время», даже несмотря на то, что двух миллионов таблеток, закупаемых за год у немцев, хватало лишь на то, чтобы «ответственных товарищей» ими обеспечить, да и то не везде. И Вера еще сильнее разочаровалась в «умственных способностях» советского руководства, ведь в СССР для производства этого несчастного аспирина уже фактически имелась мощная «сырьевая база» в виде нескольких немаленьких коксовых производств, а за восемьдесят тысяч золотых рублей можно было за полгода выстроить завод, который выдавал бы в год по цене вдесятеро меньшей, чем закупался германский продукт, по полмиллиона таблеток в сутки. Но эти восемьдесят тысяч университету никто не дал…

Впрочем, был у Веры и другой путь решения некоторых проблем, и назывался он «использование возможностей НТК». Точнее, использование «административного ресурса» в виде товарища Тихонова. Сам Валентин Ильич, конечно, денег дать ей тоже не мог – но Вере даже и деньги были не особенно нужны, а вот «связи и знакомства» начальника Первого отдела могли оказаться крайне полезными. Ведь если есть эти самые «связи», то довольно многое можно было решить и без денег. То есть все же с деньгами, но потратить их можно было заметно меньше. А если денег нужно меньше – то у самой Веры все еще имелась довольно приличная заначка.

– Валентин Ильич, – начала свой разговор с ним Вера «издалека», – а можно хоть как-то у знать, куда делся электрический генератор со станции Бескудниково?

– Можно, узнавай, – усмехнулся товарищ Тихонов, – это, думаю, секрет небольшой. Насколько я знаю, он валяется где-то на складе станции – а вот насколько он рабочий, то об этом я сказать ничего не могу.

– Интересно, а почему он там валяется? В стране электричества не хватает…

– Я уже тоже об этом подумал, и пришел к выводу, что он там валяется потому, что его электричество просто никому не нужно. В конце прошлого века на железных дорогах использовали напряжение в пятьдесят пять вольт, и таких лампочек было довольно много – но теперь-то их вообще никто в мире не делает – а переделывать генератор выйдет дороже чем новый сделать.

– Так, а паровая машина от него…

– А паровой машины нет и куда она делать, никому неизвестно.

– Ладно, генератор можно подключить к той, которая станки крутит…

– Старуха, ты же вроде арифметику в школе учила, и даже с математикой у тебя, Дора Васильевна говорит, все хорошо. Станки крутит машина в двадцать восемь, что ли, сил – и генератор мощность имеет семьдесят два киловатта, для него стосильная машина нужна. Это я не сам посчитал, конечно, мне Дора Васильевна подсказала… я ведь тоже думал генератор этот в лаборатории Лианозовской как-то использовать…

– Понятно, у нас здесь возникли две мелкие проблемы. Первая – как забрать генератор со станции…

– Тоже мне – проблема. Я выпишу постановление об изъятии и заберу, причем начальство во станции мне еще и грузчиков бесплатно выделит: они де за сохранность его отвечают, а в генераторе одной меди столько, что каждый его спереть норовит.

– Выписывайте и забирайте. А вторая проблемы – где взять паровую машину для него.

– Старуха, а зачем тебе вообще этот генератор нужен?

– Затем, что электричество не только для света нужно. Семьдесят два киловатта… с ним одним мы для себя сможем в сутки изготовить полтонны соды каустической и тонны полторы соляной кислоты.

– А дальше? Продавать будем соду и кислоту?

– Нет. Полтонны щелочи – это килограммов сто аспирина. То есть не сразу, и не одна щелочь потребуется. Щелочь нужна будет чтобы из угольной смолы вытащить фенол…

– Вера, я же всех этих слов твоих не понимаю. Но главное я понял: тебе генератор и электричество нужно для твоей химии. Ты просто скажи, куда генератор ставить когда я его на неделе со станции заберу, а с машиной… обещать не стану, но некоторые мысли у меня возникли, я кое с кем поговорю…

На самом-то деле щелочь в университете была вполне доступна, просто количество ее было все же довольно ограничено: один электролизер в университете был поставлен еще до революции, и на нем можно было сделать до пары килограммоы каустической соды в день – но его раньше запускали в работу редко и только по ночам, все же с электричеством в городе было не очень хорошо. В химическом институте при университете был поставлен электролизер помощнее, тем более что с пуском Каширской ГРЭС с электричеством стало полегче – но Вере каустика для выпуска аспирина не хватало. То есть не хватало для того, чтобы уже изготовленную (в стекле в основном) линию запустить на полную мощность – но девушка решила, что «пусть пока хоть так поработает», а вот когда будет своя специальная электростанция, работающая непосредственно на электролизер…

Однако ее мечты очень быстро разбила «суровая действительность»: генератор Тихонов со станции притащил, но оказалось, что медь из него уже полностью сперли, так что пришлось Вере смириться с тем, что «пока ничего хорошего здесь не светит». Тем не менее она все же зашла на кафедру физики и поинтересовалась у профессора Млодзеевского:

– Анатолий Болеславович, вы же по физике готовите специалистов по электрическим машинам?

– Ну как вам сказать-то… университет вообще-то готовит не инженеров, а ученых, наши выпускники могут электрическую машину рассчитать…

– Мне это и надо. У нас в Лианозово завелся старый генератор электрический, с которого пейзане всю медь своровали. Но все остальное там, по словам специалистов, правда не электрических, в состоянии совершенно исправном, так что если бы ваши студенты в порядке производственной практики его бы пересчитали и починили: генератор-то небольшой, в девичестве был на семьдесят киловатт с небольшим.

– Вера, боюсь, что это немного не по профилю… хотя если найдутся желающие вам в этом помочь, мы, конечно, препятствовать им в такой работе не станем.

– Желающих я назначу, вы мне только скажите, кто из студентов ваших потолковее и получше в электричестве разбирается. А я вам в отместку скажу, что если в чистую электролизную медь добавить полпроцента церия, то сопротивление меди на пять процентов уменьшается.

– Вы, вероятно, все же ошиблись, любые примеси сопротивление металла увеличивают и это всем известно.

– Насчет металлов я, конечно, спорить не стану, но тут получается не сплав, а интерметаллид – а вот у них свойства чаще всего от свойств просто металлов отличаются кардинально. Вы ведь и сами наверняка знаете, что, скажем, температура плавления многих интерметаллидлов получается гораздо выше, чем из любого из составляющих его металлов, а в данном случае повышается проводимость, и было бы глупо это тайное знание не использовать.

– Хм… церий, говорите? Название-то я слышал, а вот где и из чего его добывают…

– Проще всего из монацита. То есть редкие земли почти все из него добывать проще всего, хотя в данном случае слово «проще» имеет лишь сравнительную характеристику: они в монаците почти все присутствуют, а разделить их – та еще задачка. Но у профессора Каблукова в аспирантках ходит Александра Новоселова, которая по части получения чистых металлов любого доктора наук за пояс заткнет, так что задачка решаемая.

– С металлом для проводов…

– Для обмоток только: этот церий провод минимум вдвое дороже сделает.

– Ну да, ну да… если сопротивление упадет на пять процентов, то… теплопотери пропорциональны сопротивлению, а ток… можно увеличить квадратично чтобы ту же температуру в обмотках держать… получается, что мощность генератора можно увеличить больше чем на десять процентов… интересно, надо рассказать об этом на кафедре электрофизики. Я знаю, кто вам с генератором поможет! Идемте к ним… то есть у вас есть еще минут пятнадцать? Я думаю, что лучше будет если вы лично им об этом расскажете.

В начале ноября Валентин Ильич отловил Веру в лаборатории нового корпуса химического отделения и, приведя в свой кабинет, усадил в «кресло для почетных гостей». Вообще-то его так называли некоторые товарищи, ранее в это кресло усаживаемые: обычно это было предвестием довольно неприятной для данного товарища беседы – но Вера его воспринимала как просто очень удобное кресло. То, что ей пришлось оторваться от работы (совершенно в рамках учебного плана), вызвало у нее некоторое раздражение, но к этому она отнеслась все же довольно философски: «режим есть режим». А последующий разговор ее все же слегка смутил:

– Ну ты, Старуха, и даешь!

– Даю, в этом сомнений нет. А что конкретно? Мне самой интересно стало…

– Начальство от предложенной тобой пропускной системы просто в восторг пришло. Так что готовь карман поглубже: тебе и премию выделили, и заказ с предварительным финансированием определили. Только насчет заказа не совсем для меня ясно вышло: было сказано, что ты должна подписать вот эту бумагу сначала, а если не подпишешь, то заказа не будет.

– Что за бумага?

– Я начальству показал пропуск, который ты изготовила. И суть такая… то есть я им сказал, что для лаборатории ты их в лаборатории и сделала, а чтобы много таких наделать, нужно новую установку изготовить…

– И не одну, три новых установки.

– Я в детали не вникал, а сказал, что потребуется новое оборудование, которое только в самой же лаборатории и изготовить можно большей частью – и в бумаге написано, если вкратце, что денег дадут если это оборудование будет в течение полугода изготовлено, запущено и ты лично гарантируешь, что изготовишь до… там написано, что до тридцатого марта, но если получится раньше, то еще и премию отдельную дадут… не тебе, лаборатории, ну так вот, сто тысяч пропусков сможешь произвести. Если подпишешь гарантию, то сразу же тебе в лабораторию переведут сто тысяч рублей. Причем – потом мне пива долгоиграющего своего поставишь бутылку – можешь их считать не червонными, а золотыми рублями… до шестидесяти тысяч золотыми – и закупать за границей что тебе для этого потребуется. Я, конечно, проверю, чтобы ты лишнего там не закупала…

– Повесь бумажку на гвоздик в сортире, не буду я ее подписывать.

– Вер, что не так-то?

– Я ведь говорила, что на установку потребуется минимум полмиллиона, а может быть и миллион. Пропуск у нас сколько весит? Двенадцать граммов, значит чтобы их по сто тысяч в сутки выпускать, нужно будет одного полиэтилена делать, с учетом потерь в пластавтомате, полторы тонны – а про обложку я вообще еще не говорю…

– Ты это, Старуха, успокойся. Не сто тысяч в сутки, а всего сто тысяч до тридцатого марта. Получается, что всего по десять килограммов этого твоего полиэтилена в день, если выходные тоже считать.

– Ну… тогда… давай так договоримся: я эту бумажку подпишу, а ты побежишь к начальству и скажешь, что мне нужно не сто, а сто семьдесят тысяч, из которых сто двадцать как раз золотых.

– Сказать-то я могу…

– Не дадут, так перебьемся – но попробовать все же стоит. Где твоя бумажка?

– Ты бы хоть прочитала ее…

– Ну ты же прочитал, вряд ли подсовываешь мне смой собственный смертный приговор – а с остальным мы в университете справимся. Все, беги за деньгами!

«Пропуск», который «придумала» Вера, в общем-то никаким особых хайтеком не был: пластиковая рамка, в которую помещалась картонка с наклеенной фотографией и данными рабочего. Хитрость была лишь в том, что хранился пропуск исключительно на проходной, и каждый рабочий при входе на закрытую территорию наживал кнопку, этот пропуск выталкивающий из ячейки. Рабочий знал лишь номер своей ячейки – но вот пройти по чужому пропуску, просто ткнув на случайную кнопку, было при такой системе невозможно: вахтер внимательно сравнивал фотографию с лицом входящего. Должен был внимательно сравнивать – но за тем, чтобы вахтер не сачковал, тоже внимательно следил дежурный начальник проходной. Простая вроде бы система, в «прошлой жизни» Веры Андреевны внедренная практически на всех режимных предприятиях – но по нынешним временам это было чем-то абсолютно новым, а простора реализации такой пропускной системы и привела руководство НТК в буйный восторг.

Видимая простота, ведь чтобы ее просто внедрить, нужно было все же и рамки таких пропусков изготовить, и прозрачные «обложки» – и как рас с ними у Веры оказалось не все так просто. То есть с сырьем особых проблем вроде не было, ксилола в каменноугольной смоле хватало – а все остальное было «делом техники» (и знаний о том, какие катализаторы использовать нужно). Но чтобы сделать пару килограммов полиэтилентерефталата, Вере пришлось «мобилизовать» человек тридцать студентов даже несмотря на то, что этилен производился уже чуть ли не в промышленных масштабах. Правда Вера, подписывая «гарантию», была уверена, что уж изготовить пару центнеров «продукта» будет несложно и «в стекле» – но все же некоторый мандраж у нее оставался.

До тех пор оставался, пока она не поговорила с Николаем Дмитриевичем. Великий химик, выслушав девушку, попросил поподробнее рассказать о «химии продукта», покачал задумчиво головой, а затем постарался ее все же успокоить:

– Вера, я, откровенно говоря, с некоторым трудом понимаю, как вы все это проделали, и почти не понимаю зачем вы этим занялись. То есть это, безусловно, исключительно интересно… просто чаще все работы по органической химии раньше проводились исключительно в попытках познать суть химических превращений, а вы… мне кажется, что вы чуть ли не первая рассматриваете органическую химию как совершенно прикладную науку. То есть любой химический продукт вы рассматриваете с точки зрения применимости его для чего-то полезного не только в исследовательском плане, но и в обычной жизни – и, скажу откровенно, мне ваш подход нравится. И, безусловно, нравится и то, что остальные студенты, вас в подобных работах помогающие, гораздо глубже проникают в тайны собственно химии. И я вот подумал: ведь если эти студенты будут не повторять уже сотни раз проделанные эксперименты химиков прошлого, а займутся синтезом того, что от вас требует, насколько я понимаю, руководство страны, то им это будет гораздо полезнее именно в плане обучения. Вы сказали, что этот материал вам помогали три десятка студентов приготовить. Распишите процесс, все стадии процесса, как отдельные лабораторные работы – и этим займется, причем в учебное время, уже весь поток. Если ваш стеклянный реактор будет работать как вы предполагаете, то и замечательно, а если вы что-то недоучли, то у вас всегда будет подстраховка, так что я не вижу тут повода особо переживать.

– И я не вижу, но все равно переживаю.

– Давайте так договоримся: вы будете делать то, что от вас хочет… как я понял, НТК, а я возьму не себя ту часть работы, которая состоит из переживаний. Работу нужно распределять среди сотрудников… соратников, и каждый должен заниматься тем, что он умеет делать лучше других. Поверьте, я куда как лучше вас попереживаю!

Вера могла столько времени посвящать исключительно химии потому что с «общественной работой» ей очень сильно помог разобраться Валерий Ильич. Хотя было ему уже около тридцати, он предложил ей перейти сначала на «ты», аргументировав это очень просто:

– Если ты Старуха, то тогда я кто рядом с тобой? К тому же ты мне с наукой помогаешь изрядно, а учитель всяко стоит выше своего ученика… да и принято у нас к товарищам на «ты» обращаться. Ты-то не против?

А затем, выслушал Верины аргументы по вопросу о «чистке факультета от элементов», спросил:

– Я одного не пойму: почему ты предлагаешь все эти элементы сразу выгнать? Ведь не обязательно они так уж поголовно контрреволюционные…

– Не обязательно, но так вам, то есть НТК, работать будет проще.

– Не понял, поясни.

– Поясняю. Есть определенная вероятность, что граждане с родственниками за границей могут нанести стране ущерб. Но могут и не нанести. Однако проверять всех их – это работа слишком уж непростая, а если проверять только тех, кто, несмотря на наличие таких родственников, все же поделает прильнуть к лону науки… Во-первых, часть выберет науки, с обороноспособностью страны непрямую не связанные. А те, кто все же будет в эти области ломиться – этих вы сможете проверить гораздо тщательнее. И тех, против отчисления которых преподаватели наши возражать будут – а их, поверь, у нас не так уж и много.

– Ну, это вообще-то верно… но ты списки-то смотрела?

– Смотрела. И скажу так: увидела я в них чуть ли не половину троцкистов, действительных или потенциальных.

– А…

– Нам что, велели национальные чувства отдельных товарищей беречь или о сохранении гостайны беспокоиться? Лично я предпочитаю беспокоиться о гостайне, а на тех, кто начнет верещать о национальных чувствах, обратила бы особо пристальное внимание. Есть мнение, что верещание это будет из-за границы финансироваться.

– Ну ты и…

– Старуха. Которая много пожила, многое увидела и поняла. И очень много узнала про то, как научные тайны воровать: сама этим непрерывно занимаюсь. Но я-то ворую их на пользу Советскому Союзу… Знаешь же: есть разведчики, которые иностранные тайны для нас разведывают, а есть шпионы, которые только против нас и замышляют.

– Ладно, уговорила, ты тогда дальше разведывай, а я шпионами займусь. Мне теперь штат уже выделили, еще трех человек дали – вот они пусть факультет и почистят.

Поначалу к деятельности представителя НТК на факультете преподаватели отнеслись более чем настороженно, но уже через месяц настороженность эта пропала. Более того, все чаще «профессура» стала обращаться к товарищу Тихонову с просьбами «отдельно проверить» некоторых студентов. Просто потому, что все увидели очень положительный результат работы первого отдела: «безобразия», учиняемые студентами, полностью прекратились, а то, что любые попытки хоть как-то дискредитировать преподавательский состав пресекались исключительно жестко, вызвали глубокое уважение. Потому что все прекрасно помнили, что на факультете творилось еще пару лет назад: те же рабфаковцы могли профессора и из аудитории выгнать просто потому что в ней им «позаниматься» захотелось, а «партназначенцы» при любом в их сторону замечании – даже если профессора просили их все же больше времени уделять учебе – немедленно писали на преподавателей жалобы в городские парторганизации, и разбирательства с партийными начальниками – даже если они и не приводили к увольнению, нервы людям портили изрядно. А теперь если студент писал жалобу на преподавателя в партком, его просто пинком из университета изгоняли, причем неважно, обоснованной была эта жалоба или нет.

Правило товарищ Тихонов установил простое: не нравится тебе, что делает преподаватель – иди к товарищу Тихонову и жаловаться. Поскольку жаловаться следует исключительно «по инстанции» – а на физмате именно он представлял собой «высшую инстанцию». Впрочем, студенты быстро заметили, что Валентин Ильич к жалобам относится вполне себе серьезно, разбирает из по сути и – если преподаватель был неправ – то они проводил «воспитательную работу»и среди этого преподавателя. А если неправ был студент, то студент этот, по крайней мере, получал подробнейшее разъяснение в чем именно он был неправ – и, чаще всего, иных репрессивных мер к студенту не применялось. А если жалоба касалась не преподавателей, а других студентов…

В особенности такими «жалобами» отличались именно «партназначенцы», которые на факультет большей частью брали уже «сверх штата» и которые знали, что если к третьему курсу поток будет студентами укомплектован, то именно они (просто из-за низкого уровня знаний) будут отчислены. Вот и стремились «расчистить поляну» – но оказалось, что теперь у таких студентов возникли действительно серьезные проблемы. Потому что Валерий Ильич таких жалобщиков отчислял исключительно по одному-единственному основания: «за антисоветскую деятельность». Что чаще всего приводило к тому, что и родственники таких «товарищей» серьезно получали «по партийной линии»: все материалы по такому отчислению Тихонов немедленно отправлял в том числе и в горком партии. И не только в горком…

Так что Вера смогла спокойно заниматься «чистой химией» – ну, с некоторыми сугубо «побочными» занятиями, и ее почти никто не трогал. До определенного момента никто не трогал, даже, походе, Валериан Владимирович о существовании «очень молоденькой Старухи» забыл. Но, как оказалось, забыли о ней далеко не все: двадцать четвертого декабря ее снова нашел товарищ Тихонов и, отведя в сторонку, тихо сообщил:

– Старуха, в понедельник в восемь утра тебя ждет начальник НТК. И явка тут строго обязательна, уклониться можно только в случае смерти… да и то в этом я не очень уверен, – решил пошутить он чтобы слегка «разрядить обстановку». Я за тобой в семь заеду…