Стальная империя

Глава 9 В ГОСТИ К УЧЁНОМУ ЧЕЛОВЕКУ Зима 1211 г. Ляоян

Несчастный рыбак Сюнь, убийца Кардамая-шэньши (изверга, которому, вне всякого сомнения, жить не стоило), был приведён Игдоржем в дом Баурджина и приступил к исполнению обязанностей привратника. Уж конечно, Игдорж постарался, и теперь бывшего рыбака вряд ли узнали бы даже самые близкие родственники. Больно уж устрашающе выглядел сейчас Сюнь: наголо обритая голова, дикая бородища с усами – разбойник, как есть разбойник!

– Я буду приглядывать за ним, господин! – едва увидев несчастного, сузила глаза Лэй. Её закушенные на секунду губы и пристальный взгляд, похоже, не сулили новому слуге ничего хорошего.

– Какой страшный! – провожая Сюня глазами, шёпотом заметил Чен. – И зачем только господин его взял?

– Ну, нам же нужен привратник, – вспомнила Лэй. – Да-да, нужен, и господин неоднократно об этом говорил, особенно после того, как дом перевернули вверх дном, помнишь?

– Да помню. – Юноша махнул рукой. – Наш господин вроде бы опять собрался навестить соседа?

– Да, – Лэй усмехнулась. Ведь это именно она подсказала хозяину подходящий для соседа подарок – черенок розы редкого сорта «Розовый тигр», и старый Лао недавно приобрёл его на Восточном рынке. – Наш господин собрался в гости. Только точно не знаю когда. Может, сегодня вечером, а может, завтра.

Чен немного помолчал, а затем произнёс как бы так, походя, но явно со значением:

– Этот наш сосед, каллиграф Пу Линь, кажется, человек благородного звания?

– Да, – согласилась Лэй. – Он важный шэньши, кажется, пятого или даже четвёртого ранга. Вот только не знаю, какую должность он занимает. А что ты спрашиваешь?

– Да так…

Девчонка тут же ухватила юношу за руку – непостижимо быстро и крепко, так, что бедняга едва не вскрикнул от неожиданности и боли. И взглянула в глаза:

– Ой, не темни, Чен!

– Да я и не думал… Отпусти руку! Да пусти ты, больно же! Вот зараза…

– Ах, ты ещё и ругаться?! – нехорошо прищурилась Лэй.

– Ладно, ладно. – Чен по-настоящему испугался: он, пожалуй, лучше всех знал, что собой представляет эта неприметная скромница. – Видишь ли, я давно хотел тебя попросить, мне кажется, именно тебе и лучше будет сказать об этом господину….

– Почему это – мне? – Вздрогнув, девушка поспешно спрятала взгляд, отпустив руку Чена.

– Ну, просто, – мягко улыбнулся тот. – Просто мне показалось, что ты… ты в последнее время как бы стала к господину ближе, чем я. Пусть ненамного, но ближе.

– Я?! – В глазах девушки на миг вспыхнула самая настоящая ярость.

Казалось, ещё секунда, и её напарник полетит на пол со сломанной шеей или, по крайней мере, впечатается в стенку с такой силой, что потом долго придётся отдирать. Да-а, парнишка-то оказался наблюдательным, да всегда таким и был, другого бы господин Фэнь Ю и не направил со столь важным заданием – следить и доносить. Господин Фэнь Ю, кажется, не желал хозяину Бао Чжи ничего плохого, просто-напросто за каждым чужестранцем нужно было приглядывать. Вот они – Лэй с Ченом – и приглядывали, а господин Фэнь Ю раз в месяц отправлял отчёт в синбу – государственное ведомство наказаний, точнее, в отдел границ, занимающийся в том числе и контролем за иностранцами. Так что ничего необычного в этой слежке не было. Вот, конечно, с течением времени, скажем, годика через три-четыре, а то и больше, господину Бао Чжи, несомненно, разрешат принять подданство императора, и уж тогда отпадёт надобность во всякой слежке. Отпадёт… И что же, тогда она, Лэй, будет вынуждена расстаться, расстаться с любимым господином… О, это будет невыносимо! И нужно, обязательно нужно что-то придумать, что-то такое хитрое, чтобы…

– Эй, Лэй. – Чен поморгал глазами. – Ты меня слышишь?

– Да-да, – очнулась девушка. – Говори, говори, что ты замолк?

– Просто мне показалось, что ты сейчас медитируешь. Не иначе, готовишься нанести удар! – неудачно пошутил Чен. Лэй сразу скривилась. – Ну, ну, не дуйся. Я вот о чём… – Юноша немного помолчал и откашлялся. – Наш господин, конечно, вне всякого сомнения, человек хороший и благовоспитанный, несмотря на то что торговец…

– Ну, и что с того, что торговец?

– Да ничего. – Юноша пожал плечами. – У нас – ничего, а вот в Южной Сун, к примеру, до сих пор общаться с торговцами считается предосудительным.

Лэй снова поморщилась:

– Так где Сун, а где мы?

– Ой, не скажи, не скажи, – негромко протянул Чен. – Да, наше Цзинь – чжурчжэньское царство… но оно также и ханьское, ведь чжурчжэни быстро перенимают все наши обычаи – те же чиновники-шэньши, да весь уклад жизни. Вот и к торговцам вскорости будут относиться с тем же презрением, что относились в древности или, скажем, в Сун.

– Сунцы – наши враги!

– Да, но обычаи наши схожи… и потом – мы же один народ… я имею в виду ханьцев. Ещё великий Мен-цзы писал…

– Ну, хватит. – Девушка нетерпеливо дёрнула головой. – Говори конкретно и чётко, иначе я всё же ударю тебя, да так, что мало не покажется!

– Ну, так я и говорю! – опасливо отодвинулся Чен. – Говорю, что наш господин когда-нибудь – думаю, что очень скоро – будет держать экзамены на шэньши…

– Сдаст! – уверенно перебила Лэй. – Я в этом нисколечко не сомневаюсь.

– Я тоже, – кивнул юноша. – Позволь продолжу?

– Давай, только короче!

– Хорошо, короче. Надо посоветовать нашему господину не только изучать древние книги, каллиграфию, хроники и стихи, но и одеваться сообразно случаю. Ведь всякая одежда должна соответствовать ситуации. Думаешь, тому же господину Пу Линю приятно, когда к нему в дом заявляются в том, в чём ходят по улице? И с той же причёской, точнее – вообще без оной. Ну, согласись, Лэй, у нашего господина на голове не причёска, а неизвестно что! Какое-то сорочье гнездо! Я бы ему посоветовал каждое утро приглашать в дом цирюльника.

– Ага, цирюльника! – язвительно усмехнулась Лэй. – Привратник у нас уже есть, теперь ещё только цирюльника не хватало в доме… – Девушка вдруг пристально посмотрела на Чена. – А ты сам-то что, не умеешь делать причёски? Ой, не поверю!

– Умею, – довольно улыбнулся парень. – Только… согласится ли господин пользоваться моими услугами? Я ведь всего лишь слуга.

– Я тоже слуга, – нахмурилась Лэй. – Однако господин не брезгует следить за моими тренировками, хотя я и не имею права его учить. Вот, иди сейчас же к господину – он, наверное, уже проснулся – и скажи ему всё то, что только что говорил мне.

– А ты?

– А я спать пойду! Кто минувшей ночью стерёг харчевню, забыл? Сегодня – твоя очередь.

– Да помню. – Чен несколько сник.

Сказать по правде, не очень-то ему нравилось попеременно с Лэй и Линём-Игдоржем оставаться на ночь в харчевне – уж больно страшно было. И в самом-то деле – ночь, темнотища, на дворе свищет ветер, крупные капли дождя стучат в обтянутые промасленной бумагой окна, которые едва ли способны послужить преградой для грабителей. Да ещё ветви деревьев, качаясь, скрипят по крыше – а кажется, будто это когти дракона, вот он подобрался к самому дому, сейчас разломает крышу, ворвётся… Бррр, ужас!

– Может, стоит посоветовать господину отправлять сторожить харчевню привратника? – несмело предположил Чен. – У привратника-то рожа для того как раз подходящая – самая что ни на есть разбойничья!

– Вот ты об этом господину и намекни, – ухмыльнулась Лэй. – А я спать пошла.

Потянувшись, словно кошка, девушка скрылась в комнате слуг – по распоряжению господина, её собственной комнате, все остальные слуги спали в людской-прихожей.

Линь-Игдорж – вот тоже весьма странный тип! – с раннего утра отправился в харчевню вместе со стариком Лао, а новый привратник уже с удобством расположился во дворе, усевшись у самых ворот на берёзовую чурку. Стояла зима, и рассветало поздно. Солнце хоть и окрасило алым восточную сторону неба, а всё же ещё не показывалось, ленилось. А и в самом деле, чего, бы ему не полениться, коли зимние часы куда как длиннее летних?

А вообще-то, уже начинался день. Поднимались к небу дымы многочисленных очагов и печей, пахло свежим, только что испечённым на пару хлебом, по быстро голубеющему небу ползли шустрые синие тучки… не сказать, чтоб их было много много, но и не мало, так, серединка на половинку. И какой сегодня будет день – солнечный или дождливый, – ведали только боги и духи предков.

Из господской половины дома донёсся приглушённый звук колокольчика, услыхав который Чен встрепенулся и, изобразив на красивом лице маску исполнительности, приветливости и усердия, предстал пред очами только что проснувшегося хозяина.

– Как спали, уважаемый господин? Баурджин, в небрежно накинутом на плечи халате, уже вышел из опочивальни и, усевшись за письменный стол, рассеянно дотронулся до «четырёх вещей учёного» – чернильницы, наполненной уже разведённой тушью, брусочка сухой туши, тонкой кисточки и нарезанной аккуратной стопкой бумаги.

– Спалось ничего себе. – Князь усмехнулся. – Где все?

– Линь с Лао – в харчевне, Лэй – спит, новый привратник – забыл, как его имя, – во дворе у ворот… Ой, нет – кажется, он рубит дрова.

Бодро доложив, Чен изогнулся в подобострастном полупоклоне, ожидая дальнейших приказаний хозяина.

– Походишь сегодня по лавкам, Чен. – Нойон задумчиво постучал ногтем по светильнику. – Зайдёшь к торговцам мясом, к рыбникам, к зеленщику. Закажешь там всё, вот список. – Баурджин протянул слуге небольшой клочок бумаги. – Да, чуть не забыл, нам бы и дрова уже нужны. Хотя нет, дрова нам и так привезут. Как сделаешь всё, ступай помогать в харчевню. Ну, что стоишь?

Чен замялся.

– Ну, говори, говори, – нетерпеливо взмахнул рукой нойон. – Вижу ведь, что-то хочешь сказать!

– Хочу, господин. – Слуга поклонился. – Осмелюсь дать вам совет по поводу вашего внешнего вида…

– Вот как?! – удивился Баурджин. – Насчёт внешнего вида? Ну, говори! Внимательно слушаю.

– Господин, у вас слишком мало парадной одежды, – набравшись храбрости, заявил Чен. – А ту, что имеется, вы, извините, носите совсем не так, как надо.

– А как надо? – озадаченно переспросил князь. – Покажи!

– Тогда, господин, разрешите, я вытащу из сундуков всю вашу одежду?

Баурджин пожал плечами:

– Давай. Только быстрее.

– О, не беспокойтесь, – весело засмеялся слуга. – Ваша утренняя лапша ещё не успеет свариться, как я уже! Оп-па!

Быстро откинув крышки сундуков, юноша ловко развесил на них всю господскую одежду, коей – тут он был полностью прав – не так уж и много имелось. Три халата, столько же узких штанов, одно длинное шёлковое одеяние, надеваемое через голову, – его Баурджин не очень любил, слишком уж муторно было натягивать.

– Так вот, господин, – разложив вещи, обернулся Чен. Видно было, что вся эта процедура доставляет ему истинное наслаждение. – Одежды у вас вполне хватит… Для торговца, но не для учёнейшего шэньши, коим вы очень скоро станете. Следует кое-что прикупить. Но то, что есть, нужно носить по правилам – все надетые вещи должны строго соответствовать друг другу и находиться в гармонии не только с временем года, но и с периодом суток. Скажем, что у нас сейчас? Зима. Цвет зимы – чёрный, потому на исподнее надеваете вот этот халат с чёрными отворотами, они как раз видны будут из-под накидки, которую вы почему-то любите надевать через голову просто так, безо всякого халата, а это неправильно. Кстати, о накидке. Она у вас изумрудно-зелёного шёлка с узорами цвета бирюзы – всё это цвета весны.

– И что же? – заинтересованно произнёс Баурджин. – Значит, эту накидку зимою носить нельзя?

– Ну, вообще-то, хорошо бы прикупить другую, зимнюю, скажем, чёрную с серебром или с золотой нитью… – Чен почесал затылок. – Хотя пока можно поносить и эту, тем более что она достаточно тёплая. Только обязательно – с чёрным шёлковым поясом. Да, и обязательно надевайте чёрные сапоги с загнутыми носами, а то, я вижу, вы их не очень-то любите носить, господин.

– Продолжай, продолжай, интересно, – подбодрил его князь. – Значит, зимою – побольше чёрного. А в другие времена года?

– Про весну мы уже говорили, – улыбнулся Чен. – Цвет лета – красный, конца лета – жёлтый, но с ним нужно осторожно – это цвет императора. И уж тем более осторожнее с украшениями, да и с некоторой одеждой тоже – как станете шэньши, каждая вещь должна обязательно соответствовать вашему рангу.

– Ну. – Баурджин потянулся. – Уж это я помню.

– Теперь о причёске! – важно продолжал Чен.

– О причёске?

– О ней. – Слуга улыбнулся. – Разрешите вас немного покритиковать, господин?

Князь хохотнул:

– О как! Ну, давай критикуй, что с тобой делать?

– Осмелюсь сказать, господин, что ваша борода – совсем не надлежащей длины, а я ведь заметил – вы её лелеете, как, впрочем, и усы. Ухаживаете, расчёсываете, подстригаете. Пусть, пусть ваша бородка будет узкой, но пусть она также будет хотя бы чуть-чуть длинней – как того требуют приличия.

– Ну, немного отпустить бородку – это как раз нетрудно, – согласился нойон. – А что непосредственно о причёске скажешь?

– У вас светлые волосы, господин. – Чен поджал губы. – Издалека видать чужестранца. Да и несоответствие. Волосы должны быть чёрные, у вас они – светлые, значит, их нужно просто покрасить.

– А ведь и верно! – хлопнув себя по лбу, негромко произнёс Баурджин. – Всего-то и делов – покрасить! И как же я раньше не догадался? Ну, спасибо, Чен!

– Кроме того, обязательно носите чёрную шапочку, как вы всегда и делаете, – продолжил довольный слуга. – А вот отправляясь в гости, неплохо бы сделать шиньон.

– Что?! – Князь хлопнул глазами. – Шиньон? Как у Бриджит Бардо, что ли? Ну, в смысле, как у женщин?

– Нет, господин, – быстро возразил юноша. – Женские шиньоны гораздо шире мужских. Ну, вы ведь видели…

– Да видел, видел. – Баурджин махнул рукой. – И господин Цзяо Ли, и Лу Синь, да даже сосед мой, Пу Линь, – в шиньонах ходят. Не очень-то удобная причёска, хочу заметить.

– На юге, у сунцев, она дозволена только благородным господам. А здесь, у нас, пока почти любой может позволить… Ой, извините, господин, я, кажется, сказал дерзость…

– Ничего, ничего… – отмахнулся нойон. – Ты-то сам умеешь делать… вот эти самые шиньоны и прочее?

– С радостью сделаю для вас всё!

– Вот и славно. – Кивнув, Баурджин потянул носом. – Опа! Кажется, наша лапша выкипела!

– Ой!

Чен со всех ног бросился к очагу.

Лапша, конечно, подгорела, но тем было вкуснее, Баурджин с детства любил подгоревшее. Позавтракав, он оделся так, как советовал Чен, и, сопровождаемый последним, отправился в харчевню, где и пробыл до девяти часов, что примерно соответствовало 15–17 часам по московскому времени. Этот час, продолжительностью равный двум европейским, назывался часом обезьяны. В это время обычно все чиновники – впрочем, и не только они – заканчивали свои дела и начинали приёмы гостей и визиты.

Вот и Баурджин решил поступить так же, тем более что каллиграф, господин Пу Линь, ждал его сегодня в десятом часу – так уж они уговорились, кстати, ничуть не нарушая традиций.

Забрав с собой Чена, князь вернулся домой и, похвалив привратника Сюня за нарубленные и аккуратно сложенные в сарае дрова, уселся в прихожей, со скептической улыбкой посматривая, как юный слуга умело разводит в тёплой воде чёрную краску.

– Контрабандный товар? – не удержавшись, пошутил Баурджин. – Произведено в Одессе на Малой Арнаутской улице. Нервных просим не смотреть!

– Что вы такое говорите, господин? – живо обернулся Чен.

Нойон пожал плечами:

– Так, цитирую одну классическую вещь.

– О, господин! – с уважением качнул головою слуга. – Я вижу, вам не понаслышке знакомы приёмы литературных аллюзий и соответствий. Вот бы и мне когда-нибудь научиться рассуждать так же, как вы! К каждому действию, даже самому простому, обычному, – подобрать соответствующую цитату из классических книг. И с такой же лёгкостью, как только что проделали вы! Осмелюсь спросить, что это была за книга? Ой, нет, нет, не отвечайте. Попробую угадать, хорошо? Ммм… – Слуга ненадолго задумался, смешно наморщив лоб. – Кто же это? Сыма Цянь? Нет, тогда бы было явно что-нибудь историческое… «Трактат о литературе» Цао Пи? Тоже нет… Ха! Ну как же! Как же я мог не узнать! Это ведь «Му Тянь-цзы чжуань» – «Хроника жизни Сына Неба Му»! Исторический роман, да? Я, к сожалению, не могу его цитировать. А вот вы… О, господин, вам надо поскорей стать шэньши, клянусь, вы знаете всё, чтобы спокойно сдать экзамен!

– Ладно, ладно, – засмеялся князь. – Сдам когда-нибудь. Сейчас же давай крась да укладывай волосы. И побыстрее, невежливо будет заставлять ждать моего друга и соседа Пу Линя!

Чен тут же изогнулся в поклоне:

– О, не беспокойтесь, мой господин! Вы никуда не опоздаете. Осмелюсь кое-что сказать?

Нойон махнул рукой:

– Осмелься!

– Когда пойдёте в гости к господину каллиграфу, захватите с собой несколько ваших рисунков. Думаю, господину Пу Линю доставит большое наслаждение их прокомментировать и что-то подсказать.

– Взять рисунки? – Баурджин почесал затылок. – А ведь неплохая идея, Чен!

И в самом деле, рисунков – каллиграфически выписанных иероглифов, вставленных в красивые рамки, – в доме нойона уже накопилось немало. На обратной стороне их князь мелким почерком записывал по-русски все полученные от верных людей сведения, касавшиеся состояния цзиньского общества, устройства и вооружения армии, ширины и высоты городских стен и прочего, что Баурджин боялся забыть. Сии важные шпионские сведения он предусмотрительно прятал на самом виду – в рамках на стене, хотя у местных не было принято украшать картинами или каллиграфией стены. Всё это бережно хранилось в виде бумажных либо шёлковых свитков и вытаскивалось лишь по мере надобности: похвастать перед гостями либо полюбоваться самому – в тот момент, когда приходило соответствующее настроение. Зная об этом, Баурджин всё же вешал картинки на стену – ну, он же не был ханьцем!

Итак, что же выбрать? Может, вот это? Иероглиф «Тянь» – «небо», похожий на широко расставившего ноги человечка в широкополой шляпе. Или вот – иероглиф «Да» – «Великий», похожий на точно такого же человечка, что и «Тянь», только без шляпы. А пожалуй, стоит захватить все – не так уж их и много. Молодчина Чен, подсказал – ну конечно же, господину каллиграфу будет очень приятно выступить в качестве высшего судии, комментируя первые робкие попытки своего соседа-приятеля. Да, ещё не забыть подарок – черенок розы сорта «Розовый тигр». Интересно, что там такое нарыл в своих архивах уважаемый господин Пу Линь-шэньши? Интересно, нашёл хоть что-нибудь про Елюя Люге? Должен, должен найти, не может такого быть, чтобы не нашёл, – ханьцы народ аккуратный.

Уже хорошо знавшие Баурджина слуги господина Пу Линя, встретив гостя поклонами и приветливыми улыбками, проводили его в дом, прямо в трапезную, где в дверях стоял, улыбаясь, хозяин. Молодой, но не слишком, красивый, но не до смазливости, обаятельный, но без той навязчивости, что, увы, так характерна для многих.

– О, любезнейший господин Бао Чжи! – поздоровавшись, радостно воскликнул Пу Линь. – Я поражён до глубины души и растроган! У вас такой вид, друг мой, будто вы собрались на приём к самому императору.

– Да вот, постепенно изучаю этикет, – несколько сконфузился князь, вовсе не ожидавший подобного эффекта. – Насколько это позволительно варвару.

– О, не прибедняйтесь, дражайший господин Бао. – Каллиграф радушным жестом пригласил гостя к столу. – Прошу, садитесь, отведайте яств. Говорят, вы вскоре сдаёте экзамены? Верный выбор! У нас, конечно, к торговцам относятся вполне уважительно – ведь любой труд почётен, – но, увы, чем дальше, тем хуже. Влияние древней традиции, знаете ли: четыре сословия – четыре народа, первое и самое уважаемое из которых – сословие повелителей, учёных-шэньши. Второе – крестьяне, чьё занятие нужно и почётно – увы, во многом лишь на бумаге. Третье сословие – ремесленники, ну и четвёртое – торговцы. Увы, древние тексты отказывают в благородстве тем, кто занимается коммерцией, ибо коммерческая выгода и благородство суть понятия несовместимые, не в упрёк вам будет сказано, дражайший господин Бао! Сдавайте экзамены, становитесь шэньши – и мы с радостью окончательно примем вас в наш просвещённый круг.

– Не знаю, не знаю, – усаживаясь в резное кресло, задумчиво пробормотал Баурджин. – Получу ли я допуск?

На последнем слове хозяин спрятал усмешку.

– Вам ли об этом беспокоиться, господин Бао? С вашими-то связями и богатством.

– Да, но законы, знаете ли…

– У нас, в Цзинь, они далеко не так строги, как на юге. Прошу, кушайте, друг мой! Вот, попробуйте – жаренные на пару со специями медвежьи лапы – изумительный вкус, скажу я вам! Их лучше есть, слегка остудив. И заедать лапшой или рисом. А вот ещё мясо – свинина, говядина… А там, на блюде, – оладьи из свежей рыбы, мой повар готовит их замечательно! Ешьте, ешьте… Потом, за бокалом вина, решим все вопросы.

Баурджин и не отказывался, наедался, как говорится, от пуза, да как было не полакомиться подобными вкусностями да не похвалить хозяина дома. Пару раз – нойон это хорошо видел – качнулась тяжёлая парчовая штора, прикрывающая вход в кабинет или спальню. Пару раз князь поймал на себе чей-то любопытный взгляд. Женский – видно было, как промелькнула за шторой юркая фигурка девушки. Наложница. Да, пожалуй, ну, а кто же ещё-то, ведь каллиграф как-то раз говорил, что не женат… Стоп! Нет. Он говорил, что ищет себе невесту из хорошей семьи – такие девушки обычно становятся старшими жёнами, но в одной семье не редкость наличие и младших жён, и наложниц. Скорее всего, и те, и другие у каллиграфа уже были – ведь, по ханьской традиции, жениться нужно в двадцать лет, а господин Пу Линь давно уже вышел из столь юного возраста.

Когда гость насытился, слуги по незаметному знаку хозяина принесли превосходное подогретое вино в большом серебряном кувшине. Вино пили опять же по южнокитайской традиции, отдельно от собственно ужина. Как заметил бы в иных случаях Баурджин: закуска градус крадёт. Но, конечно же, вслух князь ничего подобного не сказал – это было бы невежливо, а сразу же приступил к делу:

– Я принёс кое-что для вас, господин Пу Линь. Мой слуга ждёт во дворе, велите позвать.

Каллиграф небрежно кивнул челяди.

Вошёл Чен, приодетый красавчик, и, вежливо поклонясь, вытащил из перекинутой через плечо сумки несколько бамбуковых рамок с работами Баурджина. Протянув их хозяину, взглянул вопросительно – мол, вытаскивать ли сразу и розу?

– Подожди в гостевой, – отмахнулся от него нойон. – Нужен будешь – позову.

– Что это вы принесли, дражайший сосед? – Пу Линь не скрывал любопытства.

– Так… – скромно потупил глаза гость. – Кое-что на ваш суд… Осмелюсь попросить совета.

– А ну-ка, ну-ка… – Увидев иероглифы, каллиграф жадно потёр руки. – Давайте, давайте, показывайте, что там у вас… О!!!

Он разложил все работы гостя на столе. Потом перенёс на узкий диван, перенёс лично, не доверяя слугам. Вообще слуги были в этот момент изгнаны с глаз долой.

С минуту, а то и больше Пу Линь стоял молча, заложив руки за спину. Стоял. Смотрел. Молчал. Баурджин уже начал нервничать.

– Вы – не тот, за кого себя выдаёте! – резко обернувшись, наконец произнёс каллиграф.

Князь вздрогнул – ну и дела! Однако. И что же теперь делать? И почему Пу Линь так сказал? Откуда он…

– И не смейте мне говорить, что вы – простой торговец, нет, не смейте! Уверяю вас, друг мой, это хорошо видно, ведь каллиграфия – лицо всей души человека. Да, да, именно так! Иероглифы пишут не пальцами, не руками и даже не всем телом – душою! И характер человека – ваш характер, друг мой, – теперь передо мной как на ладони. Смотрите сами, как вы написали «Тянь» – «небо». Вы начали снизу, это видно – и не отрывали кисть от бумаги, сначала – взмах вверх и – резко – вниз… Так пишут люди одарённые и имеющие немалый чин. Вероятно, у себя на родине вы занимали очень важный пост? Это следует из всего вами написанного.

– Люди меня уважали, – негромко произнёс Баурджин, мысленно ругая себя за то, что послушался Чена. И что теперь делать? А как-то выкручиваться, чего же ещё!

– Ах, да, – сам хозяин невольно пришёл на помощь гостю. – Вы же иностранец, Бао. А в иных странах, я знаю, иногда хороший торговец имеет куда больше влияния и власти, чем какой-нибудь захудалый князь. Так что ничего удивительного. Но если бы вы были ханьцем… – Пу Линь шутливо погрозил пальцем. – Судя по вашим работам, вы б имели чин не менее чем третьего, а то и второго ранга! Ну, смотрите сами! Вот эта линия… А вон та, в иероглифе «Да»? Это же сразу видно понимающему человеку! Смотрите, у вас в характере: несомненное благородство – оно просто кричит с каждой линии! – недюжинный ум, даже хитрость, не поймите превратно. И властность, несомненная властность. Вы – властелин, повелевавший множеством людей, ведь так?

Баурджин широко улыбнулся:

– Ну да, ну да… Повелевал, что уж. Погонщиками ослов и верблюдов, караванщиками, приказчиками и прочими. Иногда до тысячи человек доходило.

– Ну, вот видите, – развёл руками Пу Линь. – Вот, смотрите ещё. Вот этот знак вы писали, будучи чем-то глубоко озабоченным, а тот – находясь в одиночестве и некотором подпитии… Пьете один? Э-э-э, нехорошо, друг мой! Даже если и тоскуете по родине… Ха! А вот здесь вы уже многонько хлебнули вина… Очень похоже на знаменитого каллиграфа Чжана Сюя, обожавшего вино и ни дня не проведшего трезвым. Он так и подписывал свои восхитительные работы – «Пьяный сумасброд»… А знаете что, дружище Бао?! – Каллиграф понизил голос. – Я вам сейчас его покажу! У меня есть две работы… – Пу Линь подошёл к стоявшему у дальней стены сундуку, наклонился. – О, я отдал за него немалые деньги. Серебро, друг мой, серебро… Ага! Закройте глаза… Ну, на миг только… Всё, можете открывать!

Нельзя сказать, что Баурджин искренне восхитился рисунками, – как можно восхищаться тем, что не до конца понимаешь? – но явственно почувствовал исходившую от иероглифов магию и какую-то дивную притягательную силу.

– Вижу, вы оценили, – заглянув гостю в глаза, довольно промолвил каллиграф. – Ну что, тяпнем ещё винца?

– Да запросто! – обрадованно отозвался князь. – Со всем нашим удовольствием.

Выпив с полкувшина, приятели – наверное, их уже можно было называть именно так, ведь оба доверили друг другу самое сокровенное, иероглифы своих душ, – раскраснелись и уже стали подумывать, не съездить ли в весёлый квартал Цветов и ив, дабы насладиться любовью девиц особого рода.

– К тётушке И предлагаете поехать, любезнейший Пу?

– Можно и к ней. – Пу Линь усмехнулся как-то философски. – Только лучше не в бордель, а к куртизанкам. Да – так лучше. Только намного, намного дороже.

– К куртизанкам, к проституткам… – лениво махнул рукой нойон. – Какая разница?

– Огромная, друг мой! Вот и видно, что вы – чужестранец, – расхохотался Пу Линь. – А то бы знали… Ну-ка выпьем! Как вино?

– Чудесно, друг мой!

– Ну, ещё бы! Так вот, о куртизанках… Куртизанки – это… не знаю даже, как и сказать… Это аристократки духа, высокообразованные, красивые, умные, часто – очень обеспеченные женщины, многие из них – практически официальные любовницы самых важных господ! Крутить любовь с куртизанкой престижно и захватывающе! Что же касается проституток, то, увы, это несчастные девушки, попавшие в бордель по разным причинам, чаще всего – из-за непроходимой бедности. Они не имеют права выбирать, когда и с кем спать, как куртизанки, даже не имеют права выходить из борделя, только наш общий знакомый, господин Лу Синь-шэньши иногда привлекает их для разного рода городских работ, как правило, очень грязных, типа очистки улиц или опорожнения выгребных ям.

– Да уж, что и говорить. – Баурджин вдруг вспомнил Си Янь и вздохнул. – Незавидная судьба… Впрочем, не будем о грустном, дружище! Ведь у меня, уважаемый Пу Линь, для вас припасён подарок. Я ведь обещал, помните?

– Так и я вам кое-что обещал, – улыбнулся каллиграф. – И обещанное выполнил.

– Вот и славно! Велите кликнуть моего слугу. Впрочем, я сам… Чен! Чен!

– Звали, хозяин?

– Что-то ты слишком быстро припёрся, бродяга! – недовольно скривился князь. – Небось подслушивал у дверей?

– Что вы, господин, как можно?

– Ладно, давай вытаскивай.

Поклонившись обоим господам, слуга с осторожностью достал из сумы завёрнутый в тонкую бумагу черенок розы.

Взяв цветок, нойон развернул…

– О, не может быть! – всплеснул руками Пу Линь. – Ведь это же… это же…

– «Розовый тигр», друг мой. – Баурджин довольно ухмыльнулся.

– Я так долго его искал!!!

Князь чувствовал, что угодил своим подарком.

– Ах, какая прелесть! – С осторожностью передав черенок слуге, каллиграф подошёл к висевшему на стене резному шкафчику и, достав оттуда сложенные совершенно по-книжному – гармошкой – листы бумаги, с улыбкой вручил их гостю. – Я выписал кое-что о вашем друге. Помните, вы просили?

– Прошу принять уверения в совершеннейшем к вам почтении, уважаемый господин Пу Линь! – Расшаркавшись, Баурджин вежливо попрощался с хозяином дома.

Да уж и пришла пора прощаться – на дворе давно уже было темно. Ночь, туманная и дождливая ночь опустилась на город, накрывая улицы и площади, дома и дворцы темнотой, влагой и… нет, пожалуй, не холодом, а промозглой сыростью.

Придя домой, князь вполуха выслушал приветствия и вечерние пожелания недавно вернувшихся из харчевни слуг и нетерпеливо скрылся в кабинете, где расторопный Чен уже успел зажечь светильники.

Усевшись за стол, Баурджин разложил перед собой записи Пу Линя, наслаждаясь истинной красотой тщательно выписанных иероглифов. Ага, вот оно… Елюй Люге… Тысячник… В двенадцатый год правления прежнего императора, а именно в пятый день второй луны года Тигра сдал военный экзамен с третьей попытки…

Военный экзамен. Почему не гражданский или литературный, они куда престижнее? Захотел стать офицером и испытать все тяготы жизни в отдалённом гарнизоне, столь красочно описываемые литераторами в старинных романах? Хм… Странное желание. Впрочем, странное – для ханьца, а Елюй Люге не ханец, а кидань. Значит, точно – хотел стать офицером, человеком военным, и шёл к этому весьма целенаправленно – «с третьей попытки». Ладно, посмотрим, что тут ещё?

Ого! Десятого дня пятого месяца года Крысы – победа на конкурсе чтецов! Однако интеллигентнейший человек наш бравый вояка! Победить на конкурсе чтецов по силам далеко не каждому, ведь читать приходится древние канонические тексты, наизусть цитировать страниц по двадцать, причём ничуть не отступая от оригинала. Тут одной памяти мало, нужно ещё и хорошее образование, очень хорошее. И где его мог получить простой киданьский юноша? Не чжурчжэнь, даже не ханец. Неужели учился в какой-нибудь престижной школе? Впрочем, что гадать? Вот, на следующей странице как раз имеется этот иероглиф – «школа». Ага, значит, учился… Учился в Кайфыне – Южная столица, большой и просвещённый город. Студент, хм… Нет, лучше сказать – кандидат. Кандидат на соискание степени шэньши. Чего ж подался в военные, ведь карьера гражданского чиновника куда престижней? Был бы чжурчжэнь, тогда понятно. Так, а почему нет сведений о рождении?

Баурджин быстро перелистнул страницы – ага, вот оно. Воспитывался в доме сяньгуна… чёрт, непонятный знак… наверное, название провинции или уезда… в доме сяньгуна Ли Дачжао. Сяньгун – титул примерно равный европейскому герцогу. Интересно, почему – «воспитывался»? И где сведения о родителях? Не посчитали нужным вписать в досье или, может быть, Пу Линь поленился их выписать? А может, Елюй Люге – сирота? Вот ещё один странный знак, как раз напротив титула… Ага! Это новый абзац, кажется. А вот – знак гнева. Поня-атно! Значит, этот самый сяньгун Ли Дачжао в месяц холодных рос (примерно октябрь, ведь ханьские месяцы – лунные)… года… Собаки, что ли? Нет, Обезьяны. Впрочем, не это важно, куда важнее другое – по каким-то неизвестным причинам покровитель рассердился на Елюя, тогда ещё совсем юношу, и… то ли прогнал его, то ли Елюй Люге сам ушёл. А куда ушёл? А в студенты, точней – в кандидаты. Учиться пошёл, вот как… Хорошее дело. А на какие, извините, шиши? Школа-то, похоже, одна из престижнейших. Изучал литературу, историю. И это только для того, чтобы стать военным? Или имелся совсем иной интерес к историческим хроникам? Какой? Вопросы…

Встав, князь нервно прошёлся по комнате, всем своим естеством, всей душой чувствуя, что находится на пороге какой-то нешуточной тайны, махровым цветом прораставшей сквозь разрозненные записи Пу Линя-шэньши. Нет, если просто читать записи, то складывалась картина вполне обычной карьеры. Но вот если присмотреться, подумать – слишком уж много несуразностей, несоответствий. И кто же всё ж таки оплачивал учёбу и жизнь Елюя в Кайфыне? Литературная школа – дело серьёзное, тут не поволынишь, занятия – с раннего утра до поздней ночи, подрабатывать, как советским студентам, некогда. А на что тогда жить? Неужели нет ответа? Может, невнимательно читал?

Баурджин ещё раз пересмотрел листки – ах, одно удовольствие было рассматривать столь мастерски выписанные иероглифы, приносившие чисто эстетическое наслаждение. Что ни говори, а господин Пу Линь в своём деле был Мастером с большой буквы.

Так, вот, что это? Странный какой-то знак… и как раз под знаком «школа» и «Кайфын»… А ведь, пожалуй, это имя! Ну точно, имя… только вот как прочитать? По-разному можно было произнести, по-разному. По-тангутски – Лайк Чжантай. У чжурчжэней… Чёрт его знает, как у чжурчжэней? А тут ведь нужен кайфынский диалект. У кого бы спросить? У Чена если только. Больше тут не у кого. Старик Лао – неграмотен, Лэй – тем более, а уж про Сюня и говорить нечего.

– Чен!

Отъехала в сторону дверь, и в кабинет просунулась подобострастно улыбающаяся рожица:

– Звали, господин?

– Да, звал… Впрочем, нет. Погоди пока. Потом позову.

– Весь в вашем распоряжении, господин!

Чен убрался обратно в людскую, а спохватившийся Баурджин, взяв из нефритового стаканчика кисть, обмакнул её в тушь и размашисто перерисовал имя. После чего, дождавшись, когда тушь чуть подсохнет, снова кликнул слугу.

– Да, господин?

– Взгляни-ка, парень. Как бы ты это прочёл?

– Лай Чжифунь. У нас бы именно так прочли.

Баурджин усмехнулся:

– А как бы прочли это где-нибудь южнее? Ну, скажем, в Южной столице? Не знаешь? Ты же изучал классические тексты!

– Изучал, – хмуро кивнул парнишка. – Гм… Не уверен, но, наверное, на юге бы прочитали это как Лянь Цзяофэнь. Нет, не Лянь. Тань! Да-да, Тань. Тань Цзытао.

– Тань Цзытао… – отпуская слугу, задумчиво повторил князь. – Интересно, кто ты такой, господин Тань? И с какого перепугу вызвался помогать бедному студенту?

А за забытыми каллиграфическими упражнениями Баурджин назавтра послал Лао.