Стальная империя

Глава 15 ИГДОРЖ Осень 1211 – зима 1212 гг. Ляоян

Они жили теперь на северной окраине города, в округе Чёрной черепахи, в жутких трущобах, куда без особой нужды не осмеливались соваться даже воины городской стражи. Дом был и не дом, а хижина, фанза – глинобитная, с двускатной тростниковой крышей, с большими решетчатыми окнами по фасаду. Маленький дворик, сарай для дров, внутри фанзы – низенькие печки, сложенные из круглого камня, с вмазанными в них котлами. Печки ещё по осени лично сложил сам Баурджин, а котлы где-то раздобыл Чен. Одно небольшое помещение, по обеим сторонам – покрытые циновкой лежанки-каны, под которыми проходил тёплый дым. На одном кане спал Баурджин, на другом – Лэй, Чен же расстилал циновку прямо на полу у самого очага. Тесновато, конечно, но ничего, жить можно. Ещё хорошо, что хоть так удалось устроиться, всё благодаря прежним связям, грузчикам Тану и Вану, конопатчику Хэню Чжо, тележнику Луню. О, эти сильные парни имели большой вес в здешних трущобах, и мало кто осмеливался в открытую с ними связываться, даже «красные шесты», традиционно опиравшиеся на южную городскую четверть – район Красной птицы. А здесь, в Чёрной черепахе, были свои шайки. Памятуя о парнях-грузчиках, местные гопники и так-то старались на задевать новых жильцов, ну а когда, словно бы невзначай, попытались обидеть Лэй… ещё больше зауважали. Ещё бы – пара сломанных рёбер да вывихнутые руки-ноги чего-то да стоят. Тем более Лэй и била-то не во всю силу.

А вскоре по всем соседям пошли упорные слухи о том, что высокий молодой человек, поселившийся в старой фанзе со своими слугами, есть не кто иной, как знаменитый кайфынский налётчик Ху Чжан, пережидающий в Ляояне сложное для себя время. Кто распространил эту нелепицу, Баурджин не выяснял, в конце концов, налётчик так налётчик – кому от этого худо? Наоборот, удобно – всем ясно, зачем в фанзу постоянно приходят самые разномастные гости, большей частью сильные молодые парни или, иногда, неприметный мужчина средних лет, одетый в скромное платье чиновника низшего ранга – именно так в целях конспирации теперь разгуливал Игдорж.

Со временем беглецы осмотрелись, прижились и кое-что выяснили, к примеру про те же «красные шесты». Ну конечно же, щекастый господин Лян носил всё ту же маску преданнейшего своему начальнику секретаря, используя Фэнь Ю в качестве ширмы. Верный его сторонник, следователь Мао Хань, с блеском провёл расследование порученных ему сложнейших дел об убийстве Кардамая-шэньши и стражника Ху Муня, полностью посрамив своего конкурента Ба Дуня, сосланного ныне на самую низшую должность в канцелярию ведомства общественных амбаров. Как удалось установить храбрейшему и умнейшему шэньши Мао Ханю, оба убийства совершили одни и те же люди, а именно – рыбак Сюнь и его покровитель, известнейший преступник Лао. Оба они были убиты при захвате шайки. К сожалению, при захвате погиб и чужестранец господин Бао Чжи вместе с двумя слугами. О безвременной смерти торговца горевали даже в определённых кругах высшего общества – ведь многие люди надеялись, что господин Бао вот-вот станет уважаемым всеми шэньши, к тому ж и шло всё дело, но, увы, судьба распорядилась иначе.

Изуродованные до неузнаваемости трупы несчастных были погребены подобающим порядком стараниями самого господина градоначальника, как известно, принимавшего живейшее участие в судьбе несчастного чужестранца. Ещё два трупа – тоже неузнаваемых – были предъявлены суду следователем Мао Ханем. То, что это и в самом деле останки известнейших злодеев – Сюня и старого бандита Лао, – подтвердили надёжнейшие свидетели: сторож красильной мастерской в квартале Красной птицы и работники этой же мастерской Чжан и Муань. Все трое как раз находились по месту своей работы, когда там – в красильне – и удалось наконец поймать почти совсем уже оторвавшихся от преследования бандитов. Те – оба! – при задержании отчаянно сопротивлялись и – оба! – упали в чан с гашёной известью. Ну, пока их оттуда вытащили… Сами понимаете.

Услыхав сию версию, Баурджин даже поцокал языком – молодцы, молодцы, вполне правдоподобно сочинили, ничего не скажешь. А потом напустился на слуг:

– Вот что, хорошие мои, надо бы нам всем как-нибудь измениться. Ведь, увы, мы ж с вами покойники! А встретится кто знакомый? Что тогда? Ладно, знакомый заикаться начнёт, так ведь ещё и зашевелится весь этот змеиный клубок – я имею в виду Ляна и всех его подручных.

Изменились, куда денешься? Баурджин вновь выкрасил волосы в радикально чёрный цвет, а бороду и усы сбрил, став похожим на истинного советского офицера, этакого молодого лощёного подполковника или майора. Чен и Лэй, наоборот, волосы со временем отпустили, превратившись в этаких лохматых лахудр, которых князь именовал теперь не иначе как «хиппи волосатые». Таким образом, несколько замаскировавшись и выждав, пока всё затихнет, Баурджин с новыми силами приступил к активной деятельности, явно направленной против государственного строя «Золотого» царства. Очень жаль, конечно, было потерять наработанные связи в высшем обществе – среди чиновников и поэтов, правда, уж больно уважительной являлась причина – собственная смерть. Пришлось нарабатывать связи в несколько ином направлении, используя подвернувшуюся под руку корчму с романтическим названием «Двое в ивах». На двери сего не очень большого питейно-закусочного заведения была грубо намалёвана сообразная названию картина – две целующихся в каких-то кустах тени. Не то чтобы князю сильно уж нравилась эта, не отличающаяся изысканным вкусом и доброй репутацией забегаловка, просто в ней очень любили сидеть стражники с Северных ворот. Заходили пропустить стаканчик-другой с утра, после смены. Вот и Баурджин стал захаживать. Так, поболтать да поиграть в шахматишки с хозяином, господином Нянь Хаем. Вот под это дело – шахматы – и сблизился кое с кем из воинов, да не из простых – с десятниками, один из которых, красивый молодой парень по имени Жунь, стал почти постоянным партнёром князя. Второй десятник, Ань Чао, играл уж больно хорошо, и сражаться с Баурджином ему было неинтересно, другое дело – Жунь. Неизвестно, кто из них играл хуже, десятник или же всё-таки князь, но обоим ничего, нравилось, тем более что Жуню, как и всем прочим стражникам, льстило знакомство с поэтом, пусть даже пока и непризнанным.

Чтобы как-то объяснить акцент, Баурджин назвался уроженцем Сюаньдэ – северного города, давно захваченного Чингисханом. Мол, от проклятых монголов и убежал, заодно хотел сдать в Ляояне экзамен, да вот провалился и теперь, в ожидании следующей попытки, пробавлялся написанием заказных од к различного рода частным праздникам и вечеринкам.

– Так вот и живу! – передвинув вперёд королевскую пешку, покачал головой Баурджин. – От строчки к строчке. Да если б ещё и платили вовремя!

– Ничего, – утешил десятник Жунь. – Я слыхал, тех, кто завалил экзамены, всё равно вписывают в особый резерв и в случае особой нужды всё же назначают чиновниками, правда на не очень значительные должности. Но ведь главное – с чего-то начать, верно?

Князь согласно кивнул:

– Верно, главное начать. Всё хотел спросить… Жунь, ты ведь не ханец?

– Нет. И не чжурчжэнь. Я кидань, если тебе что-нибудь это говорит.

– Кидань? Ну как же… Великое государство Ляо!

– Прошу тебя, тише, парень!!! – Десятник испуганно оглянулся. – У нас в казарме, знаешь ли, не поощряются подобные разговоры.

– Так то – в казарме, – лениво отмахнулся нойон. – Твой ход, Жунь… Кстати, у вас в отряде много киданей?

Жунь хмыкнул:

– Да почти все, можно сказать. Видишь ли, ханьцы не очень-то любят служить в армии, предпочитают становиться шэньши, а чжурчжэни несут службу в коннице либо в императорской гвардии. Кому же остаётся охранять крепости да кормить вшей в дальних гарнизонах? Нам, киданям.

– Не знавал ли ты, случайно, тысячника Елюя Люге?

– Елюй Люге? – Стражник нахмурил брови. – Нет, лично я его не знал. Но кое-что слышал.

– Шах! – прервал думы десятника князь.

А ведь пригодилось, пригодилось это случайное – или не совсем случайное – знакомство, пригодилось, и очень скоро.

Всё началось с театра. Вернее, со спектакля одной бродячей труппы. Был не сезон, да и погода не баловала, и представление давалось на грубо сколоченном помосте, на маленькой площади, неподалёку от трущоб.

Шла какая-то классическая вещь – мелодрама, соединённая с комедией и элементами ужаса, – о том, как некий господин, уличив слуг в воровстве, принимается их строго наказывать, заодно читая нравоучения.

– О, разве я не говорил тебе, мой неучтивый слуга, что красть грешно? Или не тому учил великий мудрец Кун-цзы? Ведь слуга должен почитать своего господина, как сын своего отца. А что делаешь ты, о, недостойный? Вместо почтения ты нагло обворовываешь меня! И за это будешь наказан! Правильно я говорю, почтеннейшая публика?

В толпе – надо сказать, довольно редкой ввиду непогоды – раздались одобрительные крики и рукоплескания:

– Дай, дай ему, шэньши! Проучи ворюгу!

– Слыхал? – Господин – его играл краснорожий толстяк – наклонился к слуге. – Уж я попотчую тебя плетью!

– Так, так, плетью!

– Или нет, лучше – розгами. Вымоченными в солёной воде розгами! Эй, где же вы, мои верные слуги?

И тут же на помост вскочили два дюжих молодца с разрисованными физиономиями, схватили нерадивого слугу, вернее, актёра, который его играл, кинули на помост, содрав короткую бедняцкую куртку. Свистнули в воздухе розги.

А ведь этого парня порют по-настоящему, проходя мимо, заметил про себя Баурджин. На что только не пойдут ради заработка эти несчастные комедианты.

Актёр снова закричал. Князь скривился – видно, это и привлекало публику – и замедлил шаг, узнав в кричащем комедианте юного водоноса Дэна Веснушку. Ну правильно, где ему ещё быть, как не в театральной труппе? На спине – кровавые следы от розог, на левом плече – татуировка, жёлтая роза. Да, это именно Дэн Веснушка! Ишь как кричит. Всё ж таки жаль парня…

Вообще-то было бы куда лучше просто пройти мимо. Баурджин так и сделал бы, если бы неожиданно не ощутил укол совести. Такой маленький, слабый…

Встав за углом, дождался окончания спектакля. Слава богу, сия бездарная пьеса не продлилась и десяти минут – а больше и нельзя, актёр замёрзнет. Лениво покидав мелочь, разошлись зрители, и балаганщики – включая шмыгавшего носом Веснушку – принялись разбирать помост. Баурджин, как ни всматривался, не смог заметить того мерзкого старика из «красных шестов», что когда-то перевербовал Чена. Вероятно, старика давно уже не было в труппе…

Хмурилось покрытое серыми тучами низкое зимнее небо. Ветер швырял в лицо мелкую дождевую взвесь. Балаганщики, завернувшись в дерюги, медленно побрели вдоль по улице, и князь зашагал следом. Шли недолго – свернули в какую-то подворотню, перешли узкий вонючий ручей и оказались в полуразрушенной фанзе с давно протекающей крышей. Баурджин остановился у входа.

– Восемь цяней, – громко объявил выручку толстый актёр. – Всего восемь. Извини, дружище Дэн, но твоя бедная спина сегодня больше не собрала. Старая лиса Мэнь Чжо не зря бросил нас, словно носом чуял.

– Говорю тебе, Тянь, Мэнь Чжо – преступник, – громко воскликнул Веснушка. – Он был дурной человек, и очень хорошо, что теперь его с нами нет. Ну, так будем ужинать или вы все сытые?

– Ну, скажешь тоже, – засмеялся кто-то из парней. – Клянусь всеми богами, надоела такая жизнь! Наступит весна – подамся в грузчики или запродамся какому-нибудь сельскому господину, по крайней мере – всегда буду сыт!

– О, дражайший Цао! – Толстяк трагически воздел руки к небу. – Прошу тебя, откажись от этой идеи, иначе «Золотая» империя лишится великого актёра.

– Я – великий актёр? – возмущённо воскликнул Цао. – Жалкий фигляр – вот как надо говорить. А наши нынешние пьесы, если их можно назвать пьесами, полное дерьмо!

– Согласен – дерьмо, – схватился за голову Тянь.

Сквозь трещину в стене Баурджину было хорошо видно, как из глаз толстяка брызнули самые настоящие слёзы.

– Думаете, мне не стыдно всё это играть? Лупить почём зря бедного Дэна? О, прости, друг мой…

Тянь подошёл к Веснушке и обнял.

– Да ладно, – сконфузился тот. – Да ладно. Я уж того… перетерплю как-нибудь. Были бы деньги. Это ничего, что сегодня у нас всего восемь цяней, зато пять дней назад помните как заработали?

– Надо было отложить!

– Так тогда был праздник.

– Зато наелись от пуза! А праздники ещё будут.

– Ох, друзья мои! – Толстяк наконец перестал всхлипывать. – Прискорбно, что собирающаяся на наши представления толпа обожает только боль, кровь и слёзы. Да, «Троецарствие» здесь явно не будет уместным – трущобы. А в более престижных районах нам просто не дадут выступать – нечем заплатить квартальному.

– Слушайте, мы наконец будем сегодня ужинать? – снова возмутился Веснушка. – Ты, Тянь, разводи костёр, вы, парни, ищите воду и купите что-нибудь пожрать, а я пойду посмотрю ещё дров… кажется, видел по пути старый плетень… Ну, не сжигать же помост, в конце-то концов?

Они вышли все трое – парни, Веснушка. Спрятавшийся Баурджин выждал момент, нагнал:

– Эй, Веснушка!

Бывший водонос Дэн обернулся и, сделав испуганные глаза, пустился наутёк. И князь нипочём его бы не догнал – с такой скоростью нёсся мальчишка, если бы не помощь стражников под руководством десятника Жуня.

– Он что-то украл у тебя, дружище? Хорошо, что мы со вчерашнего дня патрулируем этот квартал.

Жунь обернулся к воинам:

– Держите воришку, парни, а мы с моим другом пока отойдём, обсудим общих знакомых.

– Общих знакомых? Ах, ну да, конечно.

– Есть новости, друг. – Взяв князя под руку, десятник отвёл его в сторону. – Хотел посоветоваться, ты ведь знаешь многих. У нас набирают желающих отправиться в военную экспедицию в Ляоси.

– Ну правильно, против монголов.

– Нет, друг. В Ляоси нет никаких монголов. Там только крепость с гарнизоном Елюя Люге. Думаю, не против него ли набирают войско? Ни один кидань не вступит в него!

Баурджин посмотрел прямо в глаза воину:

– А может быть, как раз киданям и стоит туда вступить? А дальше… поступать как велит совесть и древняя честь Ляо!

– Это ты верно сказал… – задумчиво протянул десятник. – Древняя честь Ляо… Что с воришкой? Забрать и наказать?

– Оставь его мне, Жунь. Я сам разберусь.

– Ну, как знаешь…

Десятник шутливо отсалютовал приятелю, и воины отправились дальше. Лишь колыхались над шлемами копья и алебарды.

– Ну? – Баурджин крепко держал Веснушку за шиворот. – Надеюсь, ты никуда больше не собрался бежать?

– О, господи-ин… – жалобно заканючил мальчишка. – Я всегда был почтителен с мертвецами… никогда их не обижал, не говорил ничего дурного… О, прошу вас, не забирайте меня с собой, господин…

– Угу, – удовлетворённо кивнул князь. – Значит, узнал. От кого слыхал, что я умер?

– Да от разных… – Бывший водонос опасливо косился на Баурджина. – Слухи ходили. Господин…

Не выдержав, нойон сильно тряхнул парня за грудки:

– Да ты издеваешься или и в самом деле не видишь, что я жив, а, Веснушка?

– Но, господин…

– Я смотрю, ты всё в труппе?

– А куда денешься? У меня ж ни родных, никого… Пару раз заглядывал в «Улитку», там уже новый хозяин. В «Синей рыбке» бывал… Линь – ну тот, угрюмый, ваш слуга, предупредил, чтоб я не появлялся на старом месте. Сказал, можно нарваться на людей Мао Ханя или на «красные шесты».

– Что, впрочем, почти одно и то же, – невесело усмехнулся нойон. – Он прав. И долго ты здесь подставляешь спину?

– Вы видели?! Нет, эту пьесу мы играем не так давно. Я её и сочинил, вернее, подсказал тему Тяню.

– Ты? – Князь удивился. – Ну надо же. Что же не секут розгами кого-нибудь другого?

– А больше некого, господин Ба…

– Тсс! Не произноси зря моё имя.

– Понял. Так вот, больше действительно некого. Тянь слишком упитан, а остальные – здоровяки, да и слишком взрослые – никто из них не вызывает сочувствия, один презрительный смех. Вот и приходится мне отдуваться. Ничего, скоро праздник, а затем и весна. Заработаем! Приходите на спектакль, господин!

Баурджин покачал головой:

– Нет уж, увольте! Слишком уж ваши пьесы грустны.

– Уж какие есть. Кстати, у меня на спине во время представления вовсе не кровь, а краска. Правда, потом её долго смывать. – Веснушка зябко повёл плечами. – Ну, я пошёл. Рад, что вы живы, господин.

– Постой! – Что-то быстро сообразив, Баурджин в три прыжка догнал парня. – А почему вы выступаете только здесь? В глубине квартала зрителей куда больше. Тут, знаешь, народ весьма специфический, не любит зря показываться в таких местах, где можно нарваться на городскую стражу. Но, в общем, они добрые люди и, полагаю, всей душой хотят приобщиться к искусству! Только не к той гнусной пьесе, что вы сегодня играли!

– О, господин, у нас есть и другие!

– Вот их и играйте, – с уверенностью распорядился князь. – Я, кстати, знаю почти наизусть одну классическую вещь, очень смешную. Вот только, к сожалению, не помню автора. Там один ловкий человек приезжает в глухую провинцию под видом посланного для проверки чиновника.

– А! – моргнул Веснушка. – Так и я что-то подобное помню. Но надо хорошенько подготовить сюжет, расписать роли. Вам надо поговорить с Тянем!

– Сам с ним говори, а мне некогда, – засмеялся князь. – А я пока пойду, присмотрю вам площадку для выступлений.

– А…

– Платить никому не надо! Я же сказал, что договорюсь.

– И…

– Встретимся завтра в корчме «Двое в ивах», знаешь, где такая?

– Да, знаю… О, господин, как я рад, что…

– И запомни, парень, – про то, что я жив, никому не слова!

– Кремень, в смысле – чтоб я сдох! – тут же поклялся Веснушка.

Возвращаясь к себе, Баурджин испытывал двойственные чувства.

С одной стороны, он, конечно, грубо нарушил все правила и поставил под угрозу свою конспирацию, но с другой… с другой стороны – совесть больше не колола, не мучила. Мучило другое – Елюй Люге! Похоже, надежде династии Ляо грозила нешуточная опасность.

Знаменитая куртизанка и почти что официальная любовница градоначальника, госпожа Тань Цзытао, естественно, жила на широкую ногу, насколько это было позволено женщинам подобного рода. Просторный двухэтажный особняк с загнутыми карнизами и невысокой оградой, сложенной из красного кирпича, располагался в округе Белого тигра, неподалёку от дома «коммунальщика» Лу Синя-шэньши. Баурджину это поначалу показалось удобным – можно было спокойно дожидаться куртизанку на улице, любуясь видневшимся из-за ограды садом – якобы шёл мимо, к своему другу Лу Синю… Чисто случайная встреча… Ага, случайная – только покойники по улицам не разгуливают, ну, как-то не принято это. Да, князь совсем забыл, что для всех своих друзей – кроме особо посвящённых людей Игдоржа Собаки – он, увы, умер, точнее, погиб от рук жутких разбойников из знаменитой шайки «красные шесты». Вот в соответствии с этим теперь и приходилось действовать, да ещё и опасаться совсем не нужной встречи с проживающими неподалёку друзьями – поэтом Юань Чэ или тем же Лу Синем-шэньши. В той одёжке – короткая крестьянская куртка и полотняные штаны, – которую нойон обычно носил в последнее время, его, конечно, вряд ли бы кто опознал, но сейчас он просто вынужден был одеться поприличнее – всё же сей квартал считался довольно-таки престижным. Мощёные улицы, красивые особняки под зелёными чиновничьими крышами, прекраснейший вид на расположенный неподалёку императорский дворец. Да-а, отнюдь не дёшево стоила земля в таком месте, отнюдь не дёшево!

Проходя мимо дома Мэй Цзы – Баурджин именно так и продолжал её именовать, – князь не преминул заглянуть во двор и приметил двух слуг, тщательно подметавших садовые дорожки. Ещё один слуга – по-видимому, привратник или сторож – важно прохаживался у самых ворот.

– Эй, служивый, – останавливаясь, окликнул его Баурджин.

– Да, господин? – Бросив на неизвестного крикуна пристальный взгляд, привратник, похоже, счёл его достойным краткого разговора.

– Передай своей хозяйке, что…

– Прошу меня простить, господин, но моя госпожа никого и никогда не принимает, – поклонившись, твёрдо заявил слуга. – И вас тоже не примет, можете не надеяться!

– Но я – её старый друг.

– Тем более вы должны были знать, что не стоит приходить в этот дом.

– Ах, да…

Князь задумчиво кивнул: ну да, уж конечно, господин Цзяо Ли, несмотря на всю свою тупость – а, может, и благодаря ей, – принял все меры для ограждения своей любовницы, и Баурджин его прекрасно понимал. Да уж, за такой женщиной нужен глаз да глаз, Мэй Цзы ведь не домашняя кошечка, а дикая, смертельно опасная пантера. Вот именно так – пантера. О, подобная женщина вряд ли будет послушно выполнять все указания своего любовника, которого вовсе не любит, а лишь цинично использует. Наверняка она не сидит дома всё время, а выходит в свет, или, верней, в полусвет, одна, без покровителя, очень может быть, что инкогнито, в маске…

А со слугами здесь разговаривать бесполезно, наверняка все они – на содержании у Цзяо Ли. Потому и называться собственным именем не стоит.

Черт! Что же делать-то? Как подкараулить Мэй Цзы? И не просто подкараулить, а ещё и вдумчиво с ней побеседовать.

Наверняка есть какое-то заведение, где она бывает, не та Мэй Цзы женщина, чтобы спокойно сидеть взаперти. Эх, прежние бы связи! Выпил бы вина с Юань Чэ да вызнал бы всё, что надо. Увы, сие пока невозможно, ведь он, Баурджин, – покойник, как и его слуги. А что, если… А кого? Лэй или Чена нельзя, поэт может их вспомнить, узнать, да и сами они не артисты… Артист… Тянь? Нет, ему пока сложно доверять, да и не следует использовать для такого дела нового человека… Дэн Веснушка! Вот кто точно подойдёт! Он артист, да ещё какой! Если уж он столь вдохновенно исполняет роль мальчика для битья, то уж тем более легко сыграет и юного провинциального поэта, явившегося за советом к своему кумиру. Юань Чэ это будет приятно, а под это дело можно выспросить что угодно. Только надо не забыть научить бывшего водоноса, какими словами в приличном обществе говорят о женщинах! И сочинить для него стихи, пусть даже самые плохонькие, глупые. Что-нибудь типа «любовь-морковь».

Дэна Веснушку он обнаружил всё в той же фанзе, естественно, не одного, а с приятелями-артистами. Князь с удовлетворением отметил и залатанную крышу, и чисто подметённый двор с аккуратно сложенной поленницей под небольшим навесом. Обустраиваются люди, чувствуя постоянный заработок. И – не без его, Баурджина, помощи.

Нойон не стал ждать, когда парнишка выйдет во двор, а просто громко, по-мальчишески свистнул. Из дверей выглянул толстяк Тянь, и князь поспешно убрался за дерево, а потом свистнул ещё – и на этот раз удачно.

– Эй, Веснушка! Есть к тебе дело.

Парень оглянулся вокруг и, увидав Баурджина, захлопал глазами:

– Господин?

– У меня к тебе дело. Можешь сейчас уйти?

– Легко. Только предупрежу своих.

Чен и Лэй были искренне рады видеть бывшего водоноса, да и тот, похоже, совсем успокоился и теперь заливисто смеялся над своими прежними страхами. Ну в самом деле, не могут же внезапно ожить сразу три покойника? Хотя, конечно, бывали случаи в старину… Но эти-то на оживших мертвецов, какими их представлял Дэн, вовсе не были похожи! Сверкали глазами, орали какие-то глупости, хохотали…

– А ну, цыц! – прикрикнул на ребят Баурджин. – Ишь устроили тут хорошо организованный бардак. Чен, ты должен знать здесь хорошего портного!

– Дядюшка Фань отлично перешивает краденое. И главное, быстро.

– Замечательно! На тебе деньги. – Князь отсчитал парню связки монет, недавно подброшенных Игдоржем, который сумел сохранить значительную часть средств. – Пойдёшь на рынок, купишь ткани, не дорогой, но и не слишком дешёвой, такой, чтоб была по карману интеллигентному юноше из провинции. В таком же роде и закажешь костюм – штаны, обувь, халаты, в общем, всё как полагается.

– Понял вас, господин. – Чен кивнул на гостя. – Размеры – его?

– Его.

Ещё раз кивнув, слуга испарился, словно и не было.

– И как он так может? – Покачав головой, Баурджин строго взглянул на Лэй. – Ты, что ли, учишь?

– Не, не я. – Девчонка прыснула. – Он сам учится. Я тоже схожу на рынок, господин? Надо купить продукты.

– Давай, – милостиво разрешил князь. И, дождавшись, пока девушка выйдет, повернулся к Веснушке: – А с тобой, друг мой, мы сейчас займёмся поэзией.

– Поэзией? – с неожиданным восторгом вдруг воскликнул мальчишка. – Откуда вы знаете, господин, что я сочиняю стихи?!

Стихи у Веснушки оказались славными. Про дождь за окном, про синие горы, про луч солнца и розы, «растущие для двух влюблённых сердец». Хорошие стихи, вовсе даже не глупые и вполне приятные. Выслушав, Баурджин улыбнулся – подобные вирши просто не могут не понравиться Юань Чэ.

– Юань Чэ?! – услыхав имя поэта, подпрыгнул Веснушка. – Я должен встретиться с самим Юань Чэ!!!

– Ты его знаешь? – удивился нойон.

– Да-да, конечно, как его можно не знать? Я собирал его стихи, ещё будучи водоносом. Ммм… Вот солнца луч качнулся над лазурным небом, и стало вдруг на сердце веселей. И дом, и сад, и те места, где не был, везде…

– Ладно, ладно, – перебил Баурджин. – Вечер поэзии устроим как-нибудь позже. О! Кажется, кто-то идёт… Неужели Чен? Что-то быстро.

И в самом деле, тщательно вытерев во дворе ноги, в фанзу вошёл Чен со свёртком под мышкой.

– Обменял купленную ткань на уже готовое платье, – кратко доложил он. – Вы ж сами сказали – чтобы быстрее. А у дядюшки Фаня заказов сегодня много.

– Угу, много, – князь хмыкнул. – То-то я смотрю, местные гопники с утра уже пьяные ходят. Небось грабанули ночью каких-нибудь купцов. Ну ладно, это их дела. Значит, ты взял готовый костюм. А подойдёт ли?

– Да я прикинул, – широко улыбнулся слуга. – Мы ж с ним почти одного роста.

– Прикинул он… Давай, Веснушка, переодевайся.

Юный артист быстро скинул свою потрёпанную одёжку.

– Всё хочу спросить, – задумчиво протянул князь. – Откуда у тебя эта татуировка?

– Роза? – Веснушка оглянулся с некоей гордостью. – Она у меня с детства. С самого раннего. Говорят, такие не делают кому попало!

– Да уж, – тут же подтвердил Чен, как будто его кто-то спрашивал. – Ну-ка, повернись-ка… Смотрите, господин, – очень тонкая и тщательная работа. И краска до сих пор не выцвела. Недёшево такая красота стоит, а, Веснушка?!

– Уж конечно, думаю, что недёшево, – согласно кивнул артист.

Баурджин качнул головой:

– Что же, выходит, ты внебрачный сын какого-нибудь шэньши?

– Ха, шэньши! – натянув штаны, довольно засмеялся Веснушка. – А может, какого-нибудь князя или… самого императора?!

– Ну давай, давай, одевайся, принц в изгнании, – усмехнулся нойон. – От Юань Чэ тебе нужно будет узнать вот что…

Закончив подробные инструкции, Баурджин ещё раз объяснил парню, как добраться до заведения тётушки И, а также каким образом там себя следует вести, после чего, отечески благословив Дэна, отправился на встречу с Игдоржем Собакой.

Напарник ждал князя в неприметной закусочной неподалёку от Северных ворот, полной самого разного народа: какие-то угрюмые парни, по виду – носильщики или грузчики, распространявшие запах навоза крестьяне, мелкие торговцы, зашедшие укрыться от начавшегося дождя, и прочие.

– Здесь подают неплохую рыбу, нойон, – вместо приветствия негромко сказал Игдорж. – Рад тебя видеть.

Рад… Баурджину вдруг почему-то показалось, что на самом деле не очень-то он и рад. Почему? Действительно – не рад или просто почудилось? Да нет, едва ли – князь привык доверять своим чувствам. А может, напарник просто устал?

– Выйдем, пройдёмся, поговорим, – предложил нойон.

– Пройдёмся, – поспешно – слишком поспешно – согласился Игдорж.

Расплатившись, они покинули закусочную и двинулись по тянувшейся вдоль городской стены аллейке, усаженной раскидистыми платанами с аккуратно подстриженными ветками. Баурджин давно заметил, что китайцы – ханьцы – в отличие, скажем, от русских или тех же монголов, не очень-то любят дикую природу: по их мнению, она далеко не совершенна и, несомненно, требует всяческих улучшений. Поэтому ветки у деревьев и кустов нужно обязательно подстригать, траву – скашивать, да и следить, чтобы цветы, даже полевые, росли не абы как, а по чётко определённому плану.

– Красивый город! – Князь оглянулся, любуясь полускрытым пеленой дождя разноцветьем крыш.

– Да, красивый… – согласился напарник. И почему-то вздохнул.

Устал? Да нет, похоже…

– Говорят, ты нашёл себе женщину, дружище?

– Да. – Игдорж не стал спорить. – Она очень красива и умна. Вдова одного чиновника.

– Значит, вполне обеспечена.

– Я бы сказал – богата. Но не это главное.

Эти слова Игдорж произнёс с вызовом, глаза его хищно блеснули, а правая рука скользнула под полу халата. Князь тут же понял – зачем. Впрочем, он давно уже всё понял…

– Не стоит так торопиться, Игдорж. Да и я ведь не поросёнок, не дам себя спокойно зарезать. Нет, нет, не дёргайся – выслушай.

Напарник молча скривился, но кинжал всё же не вытащил… хотя что ему помешало бы сделать это в любую секунду?

Только слова князя.

– Ты встретил женщину, Игдорж, – тихо сказал Баурджин. – И я за тебя рад. Нет, не усмехайся, действительно рад. Тебе уже немало лет и надоело жить как перекати-поле. Ни дома, ни семьи, ни друзей, по большому счёту. Заботы кочевника тебя привлекают мало… Не надо, не спорь, я это давно заметил. Город. Вот этот город, в котором у тебя вдруг появилось всё – семья, дом, друзья. Да-да, я думаю, все те парни – грузчики, носильщики, конопатчики бочек, – они давно уже превратились в твоих друзей. Ты ведь встречаешься с ними часто и отнюдь не только ради дела. Просто посидеть, пообщаться, выпить. Ты стал среди них своим, Игдорж. И этот город, прежде чужой и незнакомый, теперь воспринимается тобою как свой! Да он и есть твой. Внезапно обретённая родина. И ты теперь очень не хочешь, Игдорж, чтобы его улицы топтали копыта монгольских коней!

– Что ж. – Напарник снова скривился. – Ты очень умён, князь.

Баурджин улыбнулся:

– Я знаю. И знаешь, почему я тебе всё это рассказываю?

– Интересно…

– Потому что я тоже этого не хочу!

– Что?! – Игдоржу показалось, что он ослышался.

– Да, да, – подтвердил нойон. – Повторю ещё раз: я не хочу, чтобы Ляоян был разрушен монголами! Этот прекрасный город вовсе не достоин этого. Он должен стать столицей! Прекраснейшей столицей Стальной империи Ляо!

– Елюй Люге… – тихо протянул поражённый словами князя напарник. – Он станет императором… Однако не самый плохой выбор.

– Для Ляояна – единственный. – Баурджин прищурил глаза, любуясь величественной панорамой города.

– Но непобедимые тумены Джэбэ скоро будут здесь!

– И пусть будут! – рассмеялся князь. – Нам и Елюю Люге это только на руку! Скажу больше, мятеж киданей невозможен без поддержки великого хана.

Игдорж усмехнулся в усы:

– Ну, это понятно. И всё же…

– Я знаю, как сохранить город! – уверенно заявил Баурджин.