Черкес 5. Спасти кавказского пленника

Глава 19 Обманутые надежды Якуб-бея

Взять с собой русских и провезти их через земли черкесов можно было двумя путями. Первый — выдать их за моих рабов. Вполне нормальное местное явление. Со своими «крепостными», как застенчиво именовали кавказских пленников знакомые мне англичане, путешествовали многие знатные адыги. Например, везли их в подарок. Но таких не вооружали[1]. А терять в боевой мощи своего отряда мне не улыбалось.

Второй путь — выдать русских за своих слуг. Черкесы часто нанимали свободных на службу. Турки и армяне вообще без них не могли обойтись. Переводчики, охранники, носильщики и помогаи на все руки… В услужение шли даже уздени, попавшие в сложные жизненные обстоятельства. Слуга на коне и с оружием в руках никого не удивлял.

Ясно дело, я выбрал второй вариант. И ничуть не прогадал. Не успели мы покинуть хакучский рай, нарвались на засаду убыхов. Хорошо хоть на пешую. Или плохо. Потому что мы, не вступая в долгие разговоры, всех перебили. И разжились дополнительным оружием, но не лошадьми. А у новых бойцов моего отряда была одна кобыла на пятерых. У Сеньки.

Его короткий мушкетон с раструбом оказался страшным оружием. Точности никакой, но по площадям бил отменно. Нарубленными кусками свинца. Как только убыхи выскочили из-за кустов рододендрона, Сенька без долгих разговоров — скорее по приобретенной привычке — разрядил мушкетон в толпу. И сразу выпал из боя. Его кобыла — не тренированный на выстрелы «кабардинец». Она сразу понесла, и пришлось Сеньке ее приводить в чувство.

Уцелевшие убыхи попытались дать нам отпор. Наивные. Револьвер в умелых руках — в моих, стало быть — страшная сила. Хватило четырех выстрелов, чтобы покончить со схваткой. «Слуги» бросились собирать хабар, ругаясь по чем свет стоит на Сеньку, лишившему их обновок. Черкески убыхов теперь годились лишь на тряпки полы вытирать.

— Сенька! Мать честная, курица лесная! Тебе что втолковывал полночи? Я тебе приказывал стрелять⁈

Сенька справился со своей кобылой и подъехал с виноватым видом.

— В первый раз што ль? Енти тут не за орехами заявились.

— Ладно! На первый раз прощаю! Будем считать, что проявил разумную инициативу, сообразуясь с обстоятельствами и знанием местных традиций войны.

Сенька удивленно похлопал глазами, но спорить не стал.

— Цекери! Ты чего застыл? — окликнул я впавшего в ступор Пшекуи-ока.

— Как же так? — пацан чуть не плакал.

— Что «как же так»?

— Соседи! А мы их насмерть! За минуту!

— Цекери! Мы тут вообще-то на войне, а не у тещи на блинах… эээ… ну, не на празднике. Так понятнее?

Юному воину понятно не было. Поэтому все дорогу до долины реки Вайа пришлось ему втолковывать новую политику партии. Его потрясение сменилось на отрицание. Потом кое-что стало доходить.

— В общем, так, оруженосец! Или мы с тобой расстаемся в твоем ауле. Или ты принимаешь мои правила игры. И ее цель. Она — в том, чтобы попытаться уменьшить боль и страдания простых людей. Спасти тех, кому не нужна эта война. Вот и выбирай. Но мне нужна твоя помощь!

Цекери загорелся. Я разъяснил ему, как будем действовать. Исподволь станем расспрашивать людей об их настроениях, распределив роли. Один из нас расскажет про потери на войне и усталость от нее. Другой — о возможном решении. Если встретим непонимание, сразу сворачиваем агитацию.

В первом же ауле, где проживали земляки Цекери, нас ждало разочарование. Разговор пошел не так, как я планировал.

Недалеко от берега широкой реки, впадавшей в Черное море, в ложбине между холмами пряталась деревушка из шести домов. Вполне себе зажиточная, а не то нищее захолустье, что мне нарисовал Цекери, повествуя о долине Вайа. Милые беленые коттеджики с газончиком и фруктовыми деревьями. Вокруг поля, взбиравшиеся до вершин возвышенностей, и виноградники, создававшие приятный контраст угрюмой местности на побережье с голыми скалами и малярийными болотами. И вино! Да-да, здесь угощали белым вином. Мои спутники, да и я сам, с удовольствием пропустили по два-три стакана.

— Что будете делать, если русские придут? — спросил я хозяина.

— Что они тут позабыли⁈ — удивился местный житель. — Я один из немногих, кто может похвалиться достатком. Повезло мне с местом. В отличие от большинства!

— Река! — подсказал я. — Турки приплывают. А русские борются с контрабандой. И не хотят, чтобы чуму из Турции завезли.

— Чума — беда! — признался хозяин. — Много недавно натворила. Пол нашего племени от нее вымерло. А с русскими воевать нам тяжело. За лето столько народу погибло! Отправились соседям помочь в долину Пшады. И не вернулись!

— Вот я и говорю: русские придут, нужно или договариваться, или уходить. Например, к хакучам.

— Молодежь любит войну, — рассудительно сказал хозяин. — Ее не остановить. А тем, кому свой дом милее, сейчас трудно. Ездят тут всякие! Требуют присоединиться к клятве. С русскими не торговать. И сражаться с ними. Кто отказывается, могут дом сжечь. А кто нарушает, тех на суд волочат и штрафуют.

— Кто же вас так застращал?

— Был весной у нас англичанин. Якуб-бей. Все упрашивал: объединяйтесь! С кем⁈ У меня кто-то кобылу украл. На черта кому-то кобылы? Разве что, твоему слуге, — усмехнулся шапсуг. — То убыхи баловали, уверен. И как мне с ними объединяться?

— Разве англичанин мог тебе угрожать? — спросил я, а про себя чертыхнулся. Активность Белла меня огорчала.

— Якуб-бей? Нет, он хитрый. С ним народу разного толпа. И угрожают. Если, мол, не подчинишься общему решению, накажем.

— Испугался?

— Испугался! — честно признался хозяин. — Вон, Индир, пшихан Пшады. Он с русскими заигрывал. Так от него половина народу сбежала. А потом пришел «красный генерал» — и всю Пшаду разорил. Нет больше владетеля Индира. Остался голодный и злой волк. Собирает узденей с русскими воевать.

— А ты?

— А что я? Придут сюда — буду воевать. Тут мне есть что защищать!

Вот и поговорили. Как переубедить, что нужно спасаться?

Добрались до селения местного князя. С ним и поговорить не вышло. Был пьяным. Недавно жену потерял, а с ней и голову, когда узнал, что все сыновья погибли. Сидел в руинах генуэзской крепости на большом каменном троне внутри круглого помещения без крыши. Смотрел на нас пустыми мутными глазами. Что-то ему втолковывать было бесполезно.

Зато в доме Пшекуи-ока нас приняли как королей. Его мать с меня пылинки сдувала. Не знала, чем угодить. Еле отбрехался от подарков, согласившись лишь на несколько обновок для моих «бродяг»

Молодёжь сбежалась на меня поглазеть. Потом Цекери полночи где-то пропадал. Не иначе как хвалился подвигами. Вдохновлял на путь спасителя! Утром к нашему отряду присоединились трое. Смотрели на меня преданными глазами, ожидая отказа. Но я решил погодить их прогонять. Проверю пацанов в деле, а там будет видно.

До Тоапзе добрались за восемь часов. Миновали по дороге строившийся блокгауз из бревен и земляных траншей. Побережье готовилось к бою. Летом ожидали русских в гости. Первый визит уже состоялся. Небольшой десант, отправленный сжечь корабли турок-контрабандистов. Был отражен с большими потерями. Но и русским задали перцу. Если бы не корабли прикрытия, им бы пришлось несладко.

Тоапзинцы были настроены решительно. Как всегда, рулила экономика. Удобная дорога до Абадзехии определила судьбу порта, как нового главного узла торговли с Турцией. Невольничьи базары Стамбула жаждали нового товара. Чтобы их наполнить, вдоль реки алчные турки выстроили сотню убогих хижин. В каждой сидели пленницы в ожидании отправки. Их хозяева вприпрыжку бросались к караванам, спускавшимся с гор, чтобы первыми завладеть вожделенным «живым» товаром. Серебро и рулоны с материей переходили из рук в руки. Тоапзинцы были всем довольны. Они выбрали бой. Скорее не за честь, а за то золото, что осядет в их карманах, если порт отстоят. Говорить о спасении тут было не с кем.

Чем дальше мы продвигались на север, тем чаще звучало имя Якуб-бея. И Надир-бея. Я догадался, что так прозвали Лонгворта. Он уже должен был соединиться с Беллом. Они на пару развернули активную деятельность. Их слуги, греки, включая помеченного мною Георгия Луку, постоянно проезжали по побережью. Развозили письма-воззвания. А один странный тип из той же компании собирал по аулам захваченные у русских орудия. Он обещал подготовить для горцев собственную артиллерийскую часть. Меня все это откровенно напрягало. Пора было наведаться в шпионское гнездо англичан, спрятанное где-то в окрестностях Анапы. Или выжечь его каленым железом, или парализовать его деятельность. Дискредитировать. Мне казалось, что ничего сложного в этом не будет. Где обещанный английский флот⁈

Разговоры об англичанах, их кораблях и их короле вызывали у горцев странную реакцию. Все продолжали надеяться и верить. Говорили, что англичане — их последняя надежда после предательства султана. Что флот не может не прийти. Что постоянно прибывают корабли с порохом и свинцом. Я не спорил. Лишь время от времени бросал фразу:

— А вдруг — нет! Что тогда?

Легковерные горцы лишь пожимали в ответ плечами. Говорили про какие-то съезды-собрания старейшин, на которые съезжались все кому не лень. Про регулярно зачитываемые там письма от Сефер-бея и Дауд-бея. И Уркварта Черкесия не забыла. Превозносила как героя, который всех объединил.

Правда, объединение выходило какое-то странное. Поговорить сообща — это запросто. А вот коллективный отпор организовать — это проблема. Еще в Тифлисе я слышал любимую фразу генерала Вельяминова: «на моей стороне черкесский генерал-интендант». Он намекал на то, что снабжение крупных отрядов горцы организовать так и не смогли. Вот и продолжали воевать мелкими группами. В результате, за летнюю кампанию у русских появились два новых форта на побережье — Новотроицкий в долине Пшады и Михайловский на реке Вулан.

Проезжая в этих местах, нельзя было не заметить следы прошедших боев. Толстые стволы деревьев, изрешеченные пулями. Сожжённые аулы. Жители пострадавших селений внимательнее прислушивались к моим словам о возможности спасения. Быть может, кто и задумался. Если доживет до следующей осени, решится на переселение к хакучам. Кто знает, как все повернется?

Русская экспедиция задела горцев куда сильнее, чем новопостроенные укрепления. Разорение и гибель близких многих потрясли. А форты? На них смотрели презрительно. Местные гарнизоны сидели за земляными валами и постреливали из пушек. Отогнать у них лошадей или скот, захватить пленника — нормальная практика и способ дать молодежи выпустить пар.

Я сам убедился в бесполезности русских укреплений, проехав мимо них на расстоянии пушечного выстрела. Юные вайцы не удержались и промчались поближе. Дразнили пушкарей. Сидевшие в наблюдательных пунктах горцы приветствовали их одобрительными криками. Из крепости бахнуло орудие, расплескав грязь в местном болоте и разогнав лягушек. Чушь, а не форт, прости господи!

В окрестностях Геленджика завел об этом разговор с владельцем дома, согласившимся нас принять. Сидели в кунацкой, развесив оружие на стенах. Мои «слуги» ждали своей очереди отведать угощения.

— Скажи мне, уважаемый, есть ли какая угроза от русских крепостей?

Старый, 80-летний шапсуг, все продолжавший воевать, честно ответил:

— Урусы лишь закрыли те реки, на берегах которых разместили свои гарнизоны. Но разве мало рек по соседству? Турки как приставали к нашему берегу, так и пристают.

— А если чуму завезут?

— Каждый капитан клянется на Коране, что у него на борту все здоровы.

Да уж, нечего сказать! Лучший в мире санитарный кордон!

— Как думаешь, уважаемый, зачем тогда русские ставят свои крепости? Не для того же, чтоб нас потешить?

Старик задумался.

— Много раз толковали о том. С теми, кто постарше и помудрее, кто все видит иначе, чем вы, у кого бороду не покрасило в цвет снега.

— И что же придумали мудрейшие?

Старик затянулся своей маленькой трубкой, отделанной серебром.

— Место столбят!

— Как собаки что ли? Метку на столбе ворот?

— Именно! Всему миру показывают, что это наша земля. Тому же английскому королю. Встретится он с русским царем и спросит: почему говоришь, что Черкесия твоя? А тот в ответ: смотри на карту. Видишь мои крепости на берегу?

Не трудно представить себе императора расстегивающим ширинку и орошающим кавказскую землицу. Тем паче, он тут недавно был — почти в шаговой доступности от места моего пребывания. Пусть он себя небожителем считает, но до ветра, уверен, ходил. А как иначе? Вот и пометил свою территорию…

Так, стопэ! С такими мыслями недалеко и до государственно-преступного злонамерения. Казасси по тебе плачет, урум!

— Получается, не уйдут отсюда русские?

— Если крепости в море не скинем, не уйдут!

— Отчего же не скинуть их народу адыге?

— Согласия между нами нет! Коли не взяли бы князей в укорот, может что и вышло бы. А у нас теперь свобода! Хочешь — воюй. Хочешь — вино пей! Виданное ли дело, простые крестьяне и уорки добились равной виры за убийство. Теперь если простого убьют, плати 200 быков, как за князя!

— Прошу извинить мое скудоумие, но я не понимаю. Какая связь с общей борьбой?

— Кто были лучшими воинами среди черкесов? Княжеские уздени! С детства их войне учили. Лучшие лошади. Винтовки. Кольчуги. Дамасские мечи! Где теперь все дворяне?

— И где же?

— На Кубань ушли. Обиделись. Все их общества — и Абат, и Бастэ, и другие. Они скорее с русскими договорятся, чем с простыми крестьянами.

— А всадники? — спросил я не без задней мысли. Про суд, о котором говорил Карамурзин, я не забыл. И про свою месть темиргоевцам.

— Отчего интересуешься? — подозрительно осведомился старик.

Я показал ему тайный знак. Он удивленно покачал головой.

— Вот оно что… Если хочешь кого из своих найти, приезжай на съезд старейшин. Туда много разного народа припрется. Все сядут квадратом. Те, кто в первом ряду будут, тебе и нужны. Никогда дворяне не пустят вперед голытьбу, сколько бы богатства та не накопила!

— А вы, мудрейший? В каком ряду будете вы⁈

Старик не успел ответить. Во дворе раздался шум. Кто-то спорил с моими ребятами. Дверь в кунацкую распахнулась. На пороге стоял Георгий Лука.

Грек здорово изменился за прошедшие полгода. Мой «подарок», шрам на его щеке, побелел. Сам он приосанился. Поднабрался гонору. На боку висела сабля в медных ножнах. На другом — двуствольный английский пистолет. Явно одолжил у Белла.

При виде меня он отшатнулся. Взял себя в руки. Вежливо со всеми поздоровался. Слуги старика сняли с него оружие. Повесили на стенку.

— Мертвец восстал из ада? — с ужасом в глазах выдавил из себя Лука.

— Где Белл? — спросил его строго.

— В селении старейшины Шамуза. В дне пути отсюда.

— Завтра меня к нему отвезешь! — распорядился я и встал, чтобы освободить место новым гостям. Вышел к своим людям.

— Смотрите в оба за людьми прибывшего грека! — дал указание.

Лука, как важная персона, путешествовал с небольшим конвоем. Но против моих бойцов он не тянул. Нас было втрое больше, хотя и не у всех были лошади. Мне еще предстояло решить эту проблему.

Устроились спать. Оба держали под подушкой заряженные револьвер и пистолет. Но все обошлось. Утром двинулись к аулу, где проживал Якуб-бей.

Всю дорогу я, не переставая, троллил грека.

— Что ж ты голову повесил? Аль не рад меня видеть? Возмужал-то как! Орел! Всех черкешенок обаял?

Лука хмуро отворачивал лицо. На мои подколки не реагировал. Пыхтел сквозь зубы. Но сдерживался. Меня он откровенно боялся, принимая за полного отморозка. События на кочерме не стерлись из его памяти. И перцу добавили ходившие обо мне слухи. Так я понял его первый вопрос.

… В отличие от Луки, Белл был рад меня видеть. Он принял меня в небольшой хижине, которую ему построил Шамуз в пределах своей усадьбы. Европейский стол и стулья, низкий диван с матрасом, накрытый фетровой накидкой, масса письменных принадлежностей и пробирающий до костей холод — более чем спартанская обстановка.

Шотландец сильно переменился. Его побрили налысо. Переодели в черкеску, но оставили высокие сапоги. По случаю холодов он нацепил поверх нее венгерскую «гусарку» с каракулевым воротником. На горца он в таком виде не тянул совершенно.

Белл сменил не только свой наряд. Он будто отдал Луке вместе со своими саблей и пистолетом весь свой гонор. Выглядел каким-то осунувшимся, беспокойным и жалким. Его рассказ объяснил мне причины происшедшей с ним чудесной метаморфозы.

— Меня предали, Коста. Просто использовали, как палочку-выручалочку, хотя еще и не убрали в шкаф. Обещанный флот не пришел и не придет! Я получил верные сведения из Константинополя.

— Я вас предупреждал!

— Я помню. Но что мне было делать? Мне не оставили выбора зимой. Или банкротство, или делай, что прикажут. Я и делал. А проклятые политики все переиначили! — взвизгнул он. — Написал и уже отправил в посольство письмо, чтобы мне разрешили покинуть Черкесию. Я с ужасом представляю реакцию местных, когда они поймут, что англичане не явятся на помощь!

Все понятно. Великий и ужасный Белл загнан в угол. И трясется за свою никчемную жизнь. Скукожился, бедняга. И так красой не блистал, а ныне… Приставь ему к голове ослиные уши, выйдет вылитый мастер Йода. Я буду звать его отныне Йода-бей!

— Русские назначили за вас огромную награду! — прибавил я огонька.

— Я знаю, — вздохнул Джордж Станислав. — Одна надежда на охрану! Меня хорошо берегут. Предателям нелегко будет добраться до меня.

— Берегут или сторожат?

— Прекратите, Коста! Я и так весь на нервах! — в его голосе отчаяние смешивалось со страхом и яростью. — Что мы все про меня да про меня… Что с вами? Куда вы пропали? Про вас ходят странные слухи. Не то вы убили, не то вас. Общества из Темергой нас сторонятся. И вас называют тому причиной.

— Меня⁈ Или Спенсера⁈ Полюбуйтесь!

Я скинул черкеску, бешмет и рубаху. Белл неверяще уставился на мой бок.

— Это то, что я думаю? Вас пытали⁈ Черкесы⁈

— Те самые из Темиргой.

Охнул вошедший в домик Лука. Уставился на мои шрамы.

За ним следом вошли двое. Молодой англичанин и видавший виды европеец с сильно загорелым лицом. Я, чтобы не мерзнуть, снова оделся.

Белл приосанился:

— Разрешите, господа, представить вам нашу пропажу. Тот самый Варвакис, спутник мистера Эдмонда. Человек-легенда, прозванный Зелим-беем!

— Джемс Александр Лонгворт, — гордо отрекомендовался молодой. — Корреспондент «Морнинг Кроникл». В данных обстоятельствах, правая рука мистера Белла. Мечтал о знакомстве!

— Паоло Венерели! — представился второй, среднего роста и коренастый господин. — Искатель приключений.

Он выглядел серьезным типом, видавшим виды и прошедшим огонь и воду. На лице и на запястье правой руки небольшие старые шрамы, не считая того, что был у виска. Пятно, похожее на ожог. Кто-то выстрелил ему у уха?

Мы вцепились в друг друга взглядами, будто два пса перед схваткой. Его мутные, слегка раскосые глаза восточного славянина были подернуты сеткой полопавшихся капилляров. «Бухает по-черному» — вспомнил я более тактичную оценку из письма Стюарта. А также свой вывод, что этот человек — очень опасен.

— Вы поляк? — спросил я, не отводя взгляда.

Паоло (почему итальянцем представлялся?) хмуро кивнул.

— Так заметно?

— Есть идея! — пропустил я вопрос. — Выпьем за знакомство?

— Только этого не хватало! — ахнул Белл.

— Пся крев! — вызверился на него Паоло с видом «заметьте, не я это предложил!». — Сколько раз вам повторять. Saoul comme un Polonais. Пьян как поляк, — перевел мне Венерели. — Это не обвинение, а похвала. Так Наполеон отозвался о наших солдатах, ставя их в пример французам. Мистер Белл! Вы будете спорить с Императором?

С Бонапартом Белл спорить не решился. Впрочем, и сами шотландцы были не из общества поголовной трезвости. Выставили на стол местные ликеры, посчитав неприличным притрагиваться к русской водке.

— Искать удобств в отношении напитков тут не приходится, — объяснил мне по-русски Паоло и тут же перешел на грузинский. — Или вам по душе кахетинское?

— Мне по душе санторинское или фанагорийское!

— Эх, снова придется пить с поляками!

—?

— Много поляков бежит от русских. Дезертиры. Паоло кое-кого нанял, — объяснил мне Лонгворт, влюбленно глядя на быстро хмелевшего Венерели.

Мы прикончили первую бутылку. Открыли вторую. Приободрившийся Белл рассказал:

— Меня не перерастают веселить их нравы. Наш хозяин, Шамуз, решает вопрос с винными поставками просто. Отправляет слугу к соседу! Отказ — невозможен.

— Они все — жалкие попрошайки! — презрительно бросил Паоло. — Вечно клянчат подарки. Сам великий вождь Мансур прислал Джеймсу жалкую кобылу. Давай, предложил, обменяем на твоего серого коня. Боевого коня — на кобылу!

— Это был намек, на то, что я не участвую, в отличие от вас двоих, в боевых действиях, — грустно и обреченно признался Белл.

— Кстати, насчет боевых действий. Это ваша, Паоло, работа — сбор и подготовка артиллерии? — поинтересовался я, получив в ответ хмурый кивок. — Мне бы свой отряд экипировать. Нужны деньги, Белл!

— О, Зелим-бей, мы крайне поиздержались. Мы не берем серебра за порох и свинец. А свои вещи и припасы раздали местным.

— Попрошайкам! — упрямо повторил Паоло.

— Какой же выход? Что за странное отношение? Как я найду источники финансирования? Я не располагаю свободными средствами. Я вообще никакими средствами не располагаю! Где моя плата за риск⁈

— Не волнуйтесь, Зелим-бей! Выход есть — испуганно откликнулся Белл. — Турки-торговцы с радостью поделятся с вами необходимым в обмен на векселя, которые они предъявят в Константинополе.

— Все так просто⁈ — поразился я.

Меня до крайности возбудила и развеселила возможность за счет англичан экипировать свой отряд. Это будет великолепно! Но каков стал Белл! Человека просто не узнать!

Мы продолжили пьянку. Белл что-то лепетал про свою столь важную политическую миссию, которую никто не ценит. Жаловался на бесконечные проволочки и дискуссии со старейшинами. От их многоречивости, приправленной цветастыми оборотами, его уже тошнило.

Лонгворт хвалился своими подвигами. Как он отправлялся на вылазки с горцами. Как стоял под ядрами русских. Такой глуповатый юнец, не наигравшийся в войнушку.

Паоло пил много и молча. Под конец, когда бутылка показала дно, резко вскочил. Нагнулся ко мне и схватился за отвороты черкески.

— Я узнал тебя, сволочь! Ты русский шпион!

[1] В социальной структуре общества адыгов крепостные присутствовали, как и свободные крестьяне. С ними нельзя было обращаться как с вещью. Поэтому упоминаемые в «Дневниках» Дж.С. Белла «крепостные», которых привозили в подарок или продавали/отдавали в уплату штрафа, — никто иные, как рабы. Очень не хотелось шотландцу получить на родине упреки за помощь рабовладельцам.