Черкес 5. Спасти кавказского пленника

Глава 17 Долг офицера

«А про расческу и ножницы мы не подумали!» — мелькнула у меня мысль и тут же пропала. Сознание затопила горячая волна радости.

— Так вот о каком сюрпризе ты меня предупредил, Тембулат! — воскликнул Торнау и стиснул меня в объятьях. — Боже, Коста, как я рад вас видеть!

Я аккуратно отстранился:

— Господа офицеры! — обратился я к Карамурзину и Каймурзе. — Поприветствуем, как должно, поручика Торнау!

Мы втроем выпрямились по стойке смирно. Вскинули сложенные пальцы к папахам, отдавая честь настоящему герою.

— Здравия желаем, Ваше Благородие!

Торнау рассмеялся:

— Друзья! Оставим официальщину до моего облачения в мундир! Я спасен! Неужели я спасен⁈

— Рано почивать на лаврах! Нужно спешить! — тут же отозвался Карамурзин.

Торнау покачнулся. Я поспешил подхватить его под локоть.

— Слабость в ногах и в теле, — честно признался поручик. — Помогите мне, Коста, забраться на лошадь.

Я подсадил его в седло. Пристроился рядом, чтобы подстраховать. Он был явно болен. И очень возбужден. Всю дорогу до первой остановки он что-то рассказывал, то и дело перескакивая с одного эпизода своего плена на другой. Или начинал меня благодарить, удивляясь, как так вышло: в прошлом году он ехал меня страховать, а в итоге, я примчался ему на выручку.

— Как прошла ваша миссия с англичанином? Успешно? Вы уже офицер! Наверное, и награды есть. А я тут прозябал, всеми силами стараясь не уронить честь русского мундира. Зачтут ли мне в выслугу эти месяцы плена? Впрочем, о чем я? Какое это имеет значение? Я дважды бежал. Не вышло. Оба раза меня предавали. Тамбиев будет зол…

Примерно такой сумбур лился из него потоком до тех пор, пока Тембулат не попросил помолчать. Он опасался неожиданных встреч. Мы не настолько далеко отъехали от аула Джансеида, чтобы позволить себе неосторожность.

— Пока не покинем земли абадзехов, будем проявлять бдительность. Дневку устроим в одном укромном месте, как только солнце разгонит утренний туман. Пока лучше отложить разговоры.

Режим тишины сохранить не вышло. На Торнау напал кашель. И в седле он держался нетвердо. Когда рассвело, нам стало очевидно, что нужно что-то делать. Карамурзин то и дело оглядывался на своего спасенного друга, не зная, что предпринять.

— Есть один способ, — выступил я с предложением. — нужна проточная ледяная вода приличного объема и хороший костер.

— Водопад подойдет?

— Смотря какой… Если вода по камням стекает…

— Нет, отвесно падает. И дым от костра спрячет. Туда и правил. Скрытное место. Горячего поедим. Обогреемся. И Торнау подлечим. Главное, дымом себя не выдадим. Водопад скроет.

— Отличный вариант!

Я поворотился к поручику.

— Как вы, Федор Федорович? Еще держитесь?

Торнау улыбнулся.

— Вы не поверите! У меня такой прилив сил! Будто крылья выросли!

Я посмотрел на него с подозрением. Знаю я эти приливы. Потом наступит отходняк. И получим на руки беспомощный овощ.

Карамурзин все понимал. Но сохранял спокойствие. Отдал команду своим ногайцам. Одна парочка свернула в лес. Застучали топорики. На подъезде к водопаду, который безошибочно определялся по звуку падающей воды, отставшие нас догнали. К их вьючной лошади были приторочены три двухметровых бревна, от одной сухотины. Уже очищенные от сучков и даже обработанные с одной стороны. В них были прорублены нечто вроде канавок.

Водопад впечатлял. Я на подобные уже насмотрелся, разъезжая по Черкесии. В долине Пшады их насчитывалось десятки. Тот, к которому мы попали, был небольшой высоты — не более семи метров. Он обрушивался на широкую каменную ступеньку метровым отвесным потоком и стекал с нее в лагуну в теснине. Это тихая заводь напоминала зеленое стекло.

Карамурзин сложил хитрым образом три бревна[1]. Поджег их. Сухое дерево весело затрещало. Дым уносило вверх. Его скрывала водная пелена.

— Скоро будет хороший жар. Начинай свое лечение.

— Федор Федорович! Раздевайтесь догола, ныряйте с головой в поток. Потом завернем вас в бурки и усадим у огня. Хорошенько прогреетесь, пропотеете. Попьете горячего бульона из гомыля. Поспите — и будете как огурчик!

— Вы с ума сошли⁈ Я и так простужен. И ледяная вода…

— Шоковая терапия!

— Интересное сочетание слов. Вы уверены в результате?

— Уверен! Меня так один раз вылечили.

Объяснить, где надо мной столь изощренно издевались, я бы не смог. Не признаваться же в визите на Соловки, начавшейся простуде, купании в ледяной воде и с последующим потением у костра в телогрейке…

Торнау мужественно вытерпел экзекуцию. Сидел у огня, подставляя жару то один бок, то другой. Счастливо улыбался. Как Фалилей в первый свой день, свободный от рабства — неуверенно, застенчиво и искренне.

Пока поручика не сморило, пораспрашивал его про побеги. Мне никак не давала покоя мысль о том, что я мог попытаться его освободить еще в мае. Когда встретил на границе Абадзехии и Убыхии, на южном склоне Кавказских гор.

— Бог с вами, Коста! Перейти в мае через Кавказский хребет? Даже в нижней его части? Я проделал подобное в 34-м вместе с надежными проводниками. Невероятно сложный поход. А в одиночку⁈ Исключено! Вы видели кого-то другого. Я каждый раз пытался выбраться из лесов на равнины. Путь был один — на север. И каждый раз что-то шло не так. Меня догоняли. Находили в укрытии. Меня подводили спутники или те, кто попался на пути, но не соблазнился обещанной мною наградой. Многие боятся кабардинцев.

— Некого более бояться! Аслан-бей мертв.

— А Тамбиев?

Я промолчал. Карамурзин внимательно смотрел мне прямо в лицо. Когда Торнау наконец заснул, последовал ожидаемый вопрос.

— Ты долго не возвращался. Мы уже начали волноваться. Вынуждены были отправиться в аул Джансеида без тебя. Что тебя задержало?

— Неоплаченный счет.

— Ты погнался за Тамбиевым?

Я кивнул. Демонстрируя показное спокойствие, протянул ладони к огню. Сложенные впритык бревна тлели, согревая все вокруг. Чтобы защититься от брызг водопада, а тепло не уходило напрасно, за спящим на подстилке Торнау растянули бурку. Как стенку шалаша.

— Ты вернулся, — констатировал очевидное Карамурзин. — И утверждаешь, что бояться некого. Тамбиев мертв?

Я снова кивнул.

— Это был честный поединок, а не выстрел в спину!

— Неожиданно. Или ожидаемо! — Тембулат задумался. — Решил, что уже не личинка?

— Ты сам меня учил, что прежде, чем вертеть всеми направо-налево, нужно заслужить это право.

— Оставил свой знак?

— Да!

— Снова ожидаемо! Ты крайне предсказуем, урум.

— Зато эффективен!

— Что ты имеешь в виду?

— Можем не бояться погони. Сам видишь, с Торнау не понесемся подобно горной реке.

— Еу! Ты решил не только эту проблему. Джансеид будет тебе благодарен. Ему не придется платить обещанный штраф. И мне можно не бояться мести или призыва на суд. В горах новости разносятся быстро. Очень скоро все поймут, кто выкрал офицера.

— А мой знак не поможет?

— Чем?

— По крайней мере, никто не станет тебя винить в убийстве Тамбиева.

— С этим не поспоришь. У меня перед тобой образовался долг. Я подумаю, как его закрыть.

— Научи меня решать вопросы так, как делаешь ты! Незаметно дергать за ниточки и заставлять людей выполнять то, чего ты хочешь.

— Увы, мой друг, увы. Для этого нужно повариться в этом котле слишком долго. Просто запомни одно: жестокость и убийства — не всегда верный путь к успеху.

— Все равно все сводится к смерти! Какая разница, кто нажал спусковой крючок? Или чья рука держала кинжал? Я не уверен, что ты не исключал смертельный исход, когда сказал «толково» и оставил меня у аула, из которого выехал Тамбиев.

— Не исключал, — спокойно признался Тембулат и огладил ладонью свою бороду. — И в тебе не был уверен. Но, как видишь, не прогадал. Ты правильно поступаешь. Сперва хочешь заставить, чтобы тебя боялись. Следом придет уважение. К твоим словам будут прислушиваться. И тогда… У тебя появится возможность направлять ход событий, а не следовать за ним!

— Уважения мало! Как предсказать, кто как себя поведет?

— Опыт. Все придет с опытом. Главное — не забывать про свою цель.

— В чем твоя цель, князь?

— Моя? Мне нужно спасти свой народ!

Карамурзин поднялся и поправил бревна, чтобы ровно горели.

— Давай спать! Нам нужны силы. История еще не закончилась.

«Он прав. История не то что не закончилась… Она вечна! Но какая роль в ней уготована мне?» — думал я, засыпая.

… Место встречи угадать было трудно. Только Карамурзину могло прийти в голову назначить точку сбора с абадзехами в сожженном ауле. Вернее, рядом с ним. В урочище, где раньше жил один старик. Безобидный и одинокий. Он не хотел войны. Не хотел иметь детей, чтобы их хоронить молодыми. Он просто хотел жить. Так, как живут монахи, удаляясь от мира.

Об этом мне поведал Торнау. Пряча лицо в башлыке, он тихо сказал:

— Меня привезли сюда, когда Засс прорвался со своим отрядом в ущелья Курджипса. Здесь живут те, кого называют верхними абадзехами. Самые дикие. Самые непримиримые. Здесь прячут рабов и скрываются беглые кабардинцы[2]. Но старик, который здесь жил, был другим. Отшельник. Очень светлый божий человек. Он не принимал тот уклад разбойной жизни, которым живет большинство адыгов.

— А женщины? Разве женщины могут спокойно смотреть, как умирают их дети? — печально спросил я.

— Не все. Многие из них хотят просто жить. Не сбежать в Турцию в гаремы, куда их продадут как скотину на базаре. А остаться в родном краю и строить свой дом, свою семью… Была одна девушка. Дочь Тамбиева. Она полюбила меня и хотела, чтобы я стал ее мужем. Аульская молодежь насмехалась над ней. Юноши ревновали ко мне. Кричали ей в лицо, что она глупа. У нас ничего не могло сложиться. Но она искренне мне сопереживала. Приносила мне еду. И дала мне напильник, чтобы я смог сбежать…

— Как ее звали?

— Аслан-коз.

— И что вы?

— Я был честен с ней. Нам не суждено было быть вместе. Она — дикарка, я — человек высокой культуры. К чему невыполнимые обещания?

Абадзехи, которых нанял Карамурзин, окружили наш маленький отряд, плотным кольцом. Они вели нас через леса, оберегая от зверя и людей. Люди были опаснее диких котов, живших в чащобах. Мы сталкивались с группами, от которых исходила угроза. Не один раз они пытались нас задержать. Каждый такой случай вынуждал меня хвататься за оружие.

Очередная встреча с отрядом, направлявшимся к Кубани, стала для меня полной неожиданностью. Из группы суровых всадников вырвался юноша. Он подлетел ко мне на знакомом коне.

— Зелим-бей! — кричал он на весь лес, пугая птиц. — Я нашел тебя!

— Цекери? Что ты здесь делаешь?

— Я искал тебя!

— Ты оправился от своих ран, — констатировал я.

Это был он. Мальчишка Пшекуи-ок, которого я спас в конце весны.

— Где твоя борода? Что за шрам на твоей шее⁈ — парень никак не мог успокоиться, привлекая к нам ненужное внимание.

— Не ори! — грозно осек его я. — Что ты здесь забыл?

— Я еду мстить за отца! — гордо ответил мне родственник моего кунака.

Он приблизился ко мне вплотную. Я от всей души врезал ему по шее. Юный воин из племени Вайа слетел с коня от моего удара.

— За что⁈ — вскричал юноша, размазывая по лицу слезы.

— Для чего я спас твою жизнь⁈ Чтобы ты сдох непонятно зачем на правом берегу⁈

— Я не понимаю! — жалобно ответил мне Цекери, поднимаясь и глядя на меня взглядом побитой собаки. — Я мечтал о нашей встрече! Хотел вернуть тебе коня.

— Оставь его себе! — повелительно сказал я.

— С таким подходом тебе, Зелим-бей, нужно к хакучам, — подъехавший к нам Карамурзин попытался погасить ненужную ссору, не разобравшись в ситуации.

— Я слышал про этих ребят, — ответил я, показав ему знаком, что все в порядке. — Причем тут разбойничья республика?

— Они наши соседи, — встрял в наш разговор Цекери. — Зелим-бей! Не гони меня! Я поеду с тобой, куда ты скажешь!

Понятно. Юный падаван нашел своего героя. После нашего побега с враждебного берега он создал себе кумира.

— Хакучи живут в своих горах, наплевав на общую борьбу — объяснил мне Тембулат. — Принимают к себе любых отверженных. И даже беглых рабов. С ними никто не хочет связываться.

— Они, как и твое племя, живут между Туапсе и Сочей? — уточнил я.

— Да! — ответил Цекери. — Только не у моря, а в горах.

— И не хотят воевать с русскими? — уточнил я.

— Ни с кем не хотят. Грабят иной раз убыхов или шапсугов. Или турок-торговцев. Раньше они промышляли пиратством.

— Наверное, их интересовали женщины? — догадался я.

— Не знаю. Мне слишком мало лет, чтобы о таком думать, — выдал неожиданное Цекери.

— Можно с ними познакомиться?

— Я проведу тебя к ним! Меня они не тронут.

— А как же набег?

— К черту набег! Я стану твоей тенью! Не гони меня, Зелим-бей!

— Сподвижники нужны! — важно «научил» меня Карамурзин.

— Я узнал тебя, великий абрек! — снова восхитился юноша. — Только такой воин, как ты, Зелим-бей, мог стать другом такого человека!

Что поделать с этой липучкой? Я уже понял, что мне от него не отвертеться. Чертов юношеский максимализм!

— Пускай едет с нами! — снисходительно бросил Тембулат. По-моему, его эта ситуация забавляла.

— Оставайся, — согласился я, покоряясь.

… Нас ждал последний переход. Решили заночевать в лесу перед спуском на равнину. Карамурзин посчитал, что опасности нет.

Я с Торнау устроился у отдельного костра. С трудом отогнал Цекери. Хотел поговорить с поручиком. Был один вопрос, который не давал мне покоя.

— Федор Федорович! — обратился я к нему, когда убедился, что рядом нет лишних ушей. — Объясни мне. Нас сейчас окружают и друзья, и враги. Быть может, завтра те, кого мы считаем союзниками, обнажат против нас оружие. Как быть в этой ситуации?

Поручик удивленно на меня посмотрел.

— Откуда такие мысли? Ответ прост как яйцо!

— Что значит «прост»? А если вам доведется столкнуться с Карамурзиным, который решит снова сражаться с русскими?

— Я убью его, — спокойно ответил Торнау.

— Тембулата⁈ Человека, пожертвовавшего всем, чтобы вас спасти⁈

— Да! — твердо ответил Федор Федорович.

— Я не понимаю…

— Что тут непонятного? Вы присягу давали?

Я кивнул.

— Так отчего сомнения? Поступайте, как офицер! Я побывал в Ачипсоу в гостях у Маршания. Ел его хлеб и пил мед. Мы шутили. Стали хорошими товарищами. И что ж? Я вернулся в Тифлис, написал отчеты. В том числе, о путях, ведущих к Ачипсоу. Когда меня захватили в плен, мне предлагали сменить религию. Говорили, что так я спасу свою жизнь. Обрету свободу, ибо мусульманину нельзя держать в плену единоверца. Говорили: «Женись на дочке Тамбиева и будь с нами. Сражайся, как мы». Еще просили писать царю, чтобы выкупил меня из плена…

— Он пытался. Этим занимался полковник, приехавший из Петербурга. Флигель-адъютант царя Султан Хан-Гирей.

— А я был против. Только твердостью и честью можно воздействовать на черкесов. Они приняли мою позицию. Пытались меня сломить. Но убедившись в бесполезности своих попыток, зауважали.

— И держали в цепях!

— «Твоя не хочет садись, хочет пропал; моя твоя любит, будет твоя крепко держи железом», — передразнил кого-то Торнау.

— Наверняка, еще и голодом морили…

— Горцы и сами голодают. Мальчишки из аула бегали ко мне, чтобы подобрать крошки, которые после меня остались. Их отцы, их путь войны… Он ведет черкесов к гибели.

— Но честь…

— Честь — да. Они это понимают. Был такой случай. Один абадзех кричал мне в лицо бранные слова. Я пристыдил его. И он понял, что неправ. Принес мне украденную овцу, чтобы загладить свою вину, хотя его семья голодала.

— И вы…?

— Я принял его извинения. И ел баранту, — Торнау улыбнулся, будто сам не веря своим словам. — Но они, эти дети гор, не понимают главного. Они этого лишены.

— Чего же?

— Чувства долга! Только долг офицера помог мне выжить и не сломаться!

… Странный вышел у нас разговор. Не все в речах Торнау было мне по сердцу. Я не мог себе представить, что способен выстрелить в Курчок-али. Или воткнуть кинжал в сердце Юсефу или Джанхоту. И если я задержусь в Черкесии — а я задержусь! — таких людей будет все больше и больше.

Я не смогу остановить войну на Кавказе. Я это уже хорошо понимал. И черкесы не готовы к смирению. И император настолько уверен в своей правоте — в своем праве! — что я, даже будучи снова допущен к его телу, не смогу его переубедить. Видит Бог, я сделал попытку! Без толку. Только в книжках лихих авторов попаданец, вроде меня, может прогнуть этот мир. Все записано!

Если не можешь спасти мир, спаси человеческую жизнь! Хотя бы одну! Меня потряс в свое время фильм «Список Шиндлера». В моих обстоятельствах его идея вдохновляла. Встать на путь праведника, создать список Косты — чем не цель⁈ Вот вывод, к которому я пришел, снова обагрив руки кровью и поучаствовав в освобождении Торнау.

Я думал об этом, глядя на не спеша удалявшуюся группу с Карамурзиным во главе. Ногайцы и поручик подъезжали к Воскресенскому укреплению. На земляной вал высыпали солдаты. Они громкими криками приветствовали спасенного офицера. Стоявшие рядом со мной абадзехи взволнованно переговаривались. Узнали Торнау и теперь недоумевали, как так вышло, что они помогли спасти русского. Вместо того, чтобы его прирезать, как они привыкли! Или превратить в раба!

— Цекери, едем! — сказал я, поворачивая коня и окликая своего оруженосца.

Он с радостью последовал за мной. Быть может, первый из тех, кто не сложит бессмысленно голову на другом, русском берегу.

Я все думал о прощальных словах Торнау.

— Встретишь Джансеида, не убивай! Он — мой[3]!

Выходит, Торнау не спал, когда я рассказал Карамурзину про смерть Тамбиева?

И почему так сложно устроен этот мир, в котором я очутился. Чтобы кого-то спасти, нужно кого-то убить.

[1] Такой способ разведения костра называется нодья или «финская свеча». Хороший жар, дыма почти нет. Бревна не горят, а тлеют.

[2] Когда А. П. Ермолов решил уничтожить вольную Кабарду, имевшую мирные договора с РИ со времен Ивана Грозного, война и чума разрушили уклад самого влиятельного на Северном Кавказе общества и народа. Кабардинским князьям и дворянам была навязана система отношений, применявшаяся во внутренних губерниях РИ. Перемещения были возможны лишь с разрешения назначенного пристава. Большинство уцелевших феодалов бежали в Черкесию и стали «непримиримыми» или «беглыми». Главными поджигателями Кавказской войны на северном склоне Кавказского хребта. С точки зрения военной стратегии, разгром Кабарды себя оправдал. Восточная Черкесия под руководством Шамиля не смогла объединиться с Западной. У будущих эмиссаров Шамиля в краю адыгов не вышло скоординировать военные действия со своим лидером. Единого фронта сопротивления царизму у горцев Северного Кавказа не вышло.

[3] Примерно через пять лет после освобождения Торнау, произведенный в капитаны, встретил Джансеида на поле боя. Они обменялись поклонами. После чего Торнау приказал зарядить пушку картечью, которая ударила в толпу горцев. Его пленитель погиб.