Черкес 5. Спасти кавказского пленника

Глава 12 Землянки наших предков

Тифлис в конце августа был ужасен. Жара. Всесокрушающая жара! Лишь ночью можно от нее отдохнуть. Погулять в садах, усыпанных плодами, чтобы прийти в себя от дневного зноя. Единственное спасение — сбежать в Манглис. Как уже сделал барон Розен с супругой.

Наметившееся в Пятигорске сближение с Дадиани, участие княжеской четы в нашей судьбе, мой орден Станислава, полученный из рук полковника, наконец, — все это сделало нас своими в большой семье Розенов. Роль Тамары как воспитанницы баронессы в свете ее замужества была под вопросом, но Елизавета Дмитриевна ни в какую не желала терять Бахадура. Нас с женой поселили в доме князя Дадиани.

Сведя близкое знакомство с бароном Розеном, посмотрев его за работой, я совершенно переменил свое мнение. Первое мое впечатление оказалось ложным. Наместник вовсе не был доживавшим свой век стариком. Он много и плодотворно трудился. А когда выдавалась свободная минутка, посещал вечера у князя Дадиани, на которые собиралась полковая молодежь. Он не стеснял нас своим присутствием. Напротив, с отеческой улыбкой поощрял офицеров к откровенности. Их мнение ему было интересно.

Мое проживание в княжеском доме не могло не вызвать пересудов в полку. Особенно волновался Золотарев. Вася кичился своей близостью к князю. Подозревал во мне конкурента. И недалек был тот час, когда он начнет интриговать. Александр Леонович решил ситуацию упредить:

— Коста! — в семье уже все обращались ко мне по имени. — Пока государь не уедет, тебе будет не до твоих шпионских игр. Нужно зарабатывать авторитет в кругу офицеров. Пожалуй, отправлю тебя в командировку. Ох уж эти царские смотры! Все нужно предусмотреть. Короче, съездишь в расположение одной роты и все там проверишь. Предупредишь командира, чтоб держал порох сухим! — князь добродушно рассмеялся. Его визит царя нисколько не пугал.

Я почему-то решил, что меня отправят в Вани и заранее обдумывал, как вести себя с братьями Тамары. Я не забыл, как встретил толпу рекрутов-оборванцев из Эриванского полка, которые брели на работу на винокуренный завод. Их начальство следовало уговорить хотя бы переодеть и нормально накормить солдат. И денег не мешало бы им выплатить.

Каково же было мое удивление, когда я получил командировочное предписание. Меня отправляли в Цалку. В Цалку! В то место, где я по сути вырос в прошлой жизни. Где была земля моих предков. Дом моего деда по отцу, Алексея. И множество других мелочей, из которых состоит память детства.

Оказалось, там была не то крепость, не то укрепление. И в ней гарнизон. Я немедля выехал в сопровождении двух казаков. Русские офицеры редко путешествовали по кавказским дорогам в одиночку.

— А с каких пор полк базируется в Манглисе? — спросил казака, который выглядел постарше.

— С 23-го, — ответил казак. — Ермолов дал тогда указание нашему тогдашнему командиру Муравьеву. Муравьев выбрал это место. Между разоренным монастырем и Кульгутинским постом. Ермолов похвалил за выбранное место, одобрил.

— А дорога до Цалки уже была?

— Скажете тоже! — усмехнулся казак. — Солдаты полка построили. В декабре 23-го начали, в феврале 24-го закончили.

— Откуда такая точность?

— Так мы ж все время по ней мотаемся! Отчего же не знать? — усмехнулся казак. — А потом солдаты сразу же начали строить до Тифлиса. В конце июня 24-го закончили и эту.

Эх, дороги! Неожиданно. Вот просто обескураживающая новость! Я никогда не задавался вопросом, откуда появилась дорога Цалка-Тбилиси. Была и была. Словно кто-то намеренно и осознанно уничтожил память о труде русских солдат в Грузии. Причем не в Грузии Гамсахурдиа (оккупанты и дороги — это же нонсенс!), но гораздо раньше. Еще в Советском Союзе!

… Почти каждое лето я гостил у родственников в Цалке. Приезжал, никогда заранее не предупреждая. Так сложилось. Просто в какой-то день, обычно в конце июня — начале июля, просыпался, понимал, что сил переносить тбилисскую жару уже нет, говорил родителям, что поеду в Цалку. Родители соглашались. Собирали меня в дорогу. Ехал на автовокзал. Покупал билет. Садился в ПАЗик. И в путь. В Цалку тогда добирались двумя основными маршрутами. Первый пролегал через Манглис, уже переименованный в Манглиси. И эта дорога, по которой сейчас скакали, мне всегда нравилась больше и была короче. Второй — через Тетри-Цкаро. И это был, увы, основной автобусный маршрут. Дорога длиною чуть больше ста километров занимала полновесных четыре часа. Выдержать её в такую жару — то ещё испытание. Чуть легче становилось, когда въезжали в предгорья.

Знаковой для меня и, пожалуй, для всех была последняя остановка, чтобы оправиться, перекурить. Возле источника с вкуснейшей, холодной, родниковой водой. Бил он прямо из горы. Умывались, пили. Многие набирали с собой. Водители в этом месте никогда не торопили людей. Только убедившись, что все удовлетворены, предлагали ехать дальше. Предстоял сложный подъем по серпантину горы на высоту порядка 1500–1700 метров, на Цалкинское плато. Сразу за подъёмом — село Триалети. И уже после него километров восемь прямой, практически, как стрела дороги до Цалки. Получалось, что въезжали в село с южной стороны. По этой дороге ехали уже через село. Предпоследняя остановка автобуса находилась в метрах десяти от главной улицы Цалки. И ровно напротив дома моего деда, Алексея Позова.

Дом стоял на длинных столбах. Главная улица, начинавшаяся в метрах двухстах ниже, почти сразу же начинала резко уходить в гору. Дом деда находился ровно посередине улицы. Столбы были необходимы, чтобы справиться с крутым рельефом. И делили жилище на две горизонтальные части. Внизу — вся живность. Вверху — жилая часть, к которой вела крутая каменная лестница.

Дед мой почти всегда сидел на этой лестнице. Посередине. Я выскакивал из автобуса, перебегал дорогу, взбегал по лестнице, останавливался напротив деда, наклонялся к нему, улыбаясь. Мой старый дед вначале чуть пугался, настолько все было неожиданно, потом всматривался в меня. Потом, узнав, хлопал себя по коленке, начинал смеяться.

— Спиря! — восклицал при этом.

Я садился рядом. Мы начинали разговаривать.

…Я улыбался своим воспоминаниям. Сопровождающие меня казаки поглядывали с недоумением, но вопросов не задавали. Наверное, понимали, что не стоит лезть сейчас к человеку в душу. Что-то в ней происходит светлое и хорошее.

От разговоров с дедом мысли мои перескочили собственно к крепости. И только сейчас я, наконец, понял, почему часто в разговорах на моих цалкинских каникулах всплывало понятие «у казарм», «в районе казарм».

— Где гуляли? — спрашивала нас тётя.

— У казарм, — отвечали мои братья.

И я никогда не спрашивал: откуда такое название? Просто принял, как должное. А мог бы и полюбопытствовать.

«И, если это название сохранилось через годы, то получается, — размышлял я, — что и казармы, и сама крепость находятся сразу по въезду в Цалку со стороны Манглиса. Там, где в моём детстве находился автовокзал. Северо-западное направление».

Чуть менее сорока километров проскакали лихо. Вот уже и спуск к селу. Оно — как на ладони. В общем, его и нет пока. Но я оказался прав. Казармы и крепость находились ровно там, где я и предполагал.

Неудивительно, что от всех этих строений до моих дней дошло только название — «казармы». Более ничего дойти и не могло. Просто потому, что, как и повсеместно, цалкинская была крепостью лишь по названию. А в действительности представляла собой традиционный «глиняный горшок» с казармой, провиантским и складами и с каменным пороховым погребом. И с длинным рядом других складов от разных ведомств, непонятно по какой причине собранных в этом месте.

В сопровождении подпоручика Косова, командира полуроты, расквартированной в укреплении, заглянул внутрь.

Казарма была дурна. Настолько, что я сразу же подумал про себя, что более убогой мне еще не доводилось видеть.

И тоже, только лишь название — казарма! А в действительности — землянка!

«Получается — все хлебнули! И предки мои, и солдаты. Все жили в те годы в равных условиях».

Я огляделся. Вырытая в земле яма. Потолки и стены покрыты плетнём. Сверху все забросано камышом. Просто домик Наф-Нафа какой-то. Или Ниф-Нифа? Нуф… Да какая разница! Кажется, дунь легонько и весь рассыплется. Свет проникал через крошечные окна. Насчитал их восемь. Нары, заполнившие почти все пространство. Еле развернешься. В углу — печь из дикого камня. Потушена.

«С чего не топят⁈ — удивлялся я — Тут же от сырости все ревматизмы можно схватить. А, с другой стороны, представляю, если еще и дым заполнит это пространство. И так воздух такой тяжелый, что еле дышишь. С дымом вообще получился бы адский замес».

Находиться в «казарме» сил уже не было. Выбрался наружу.

Косов, понимая, какое впечатление произвела на меня экскурсия, ткнул в сторону будущего автовокзала.

— Вон, своими силами строим каменную!

Я посмотрел. Действительно, уже стоял каменный остов будущих казарм.

«Все-таки, наверняка, их достроили. И уже от этого каменного строения название 'казармы» дошло до моего детства!"

Направились во флигель подпоручика. Не землянка — уже достижение! Убогая хижина, кое-как обмазанная известью.

Присели.

— А почему печь не топят в казармах? Там же сыро очень.

— А чем же мне её топить? — усмехнулся Косов.

— Дровами, полагаю.

— Так дорого мне дрова обходятся! А денег на них выделяют… — офицер вздохнул. — А где своими силами заготовить? Кругом одни альпийские луга. Солдат не за хворостом отправляю, а за черемшой. Не желаете ли?

— Что же, совсем не топите⁈ — проигнорировал я старую армейскую традицию «подкормить» проверяющего.

— Ну, почему же? Бывают праздники и на нашей улице! Редко, правда.

— А, если дожди?

— А, ну тут пиши — пропало! Сразу вся казарма заполняется водой и грязью. До нар доходит.

— И, насколько я понимаю, о квартирах у местных жителей нечего думать?

— Вы правильно понимаете, Константин Спиридонович, — грустно усмехнулся Косов. — Вы не представляете, какая это дыра! Насколько нище местное население. Особенно греки, переселившиеся в Грузию из Турции.

«Отчего же не представляю? — теперь грустно усмехнулся я про себя. — Хорошо представляю! Мне рассказывали!»

— Я бы желал посмотреть.

— Вы хотите остановиться на ночь в норах у местных⁈ — вытаращился на меня подпоручик.

— Просто произведу рекогносцировку. Никогда не знаешь, как тебе пригодится знание местности.

— А! Вам в полковой школе домашнее задание дали, — сделал свой вывод обер-офицер. — Я тоже там отучился[1].

Я не стал его разубеждать. Свистнул своим конвойцам и поехал к до боли знакомой деревне.

Поехал вверх по будущей главной улице. К будущему дому деда. Не ожидая ничего там увидеть, удивился, когда обнаружил ровно на том месте, где потом встанут столбы и поднимется каменная лестница, ту самую пресловутую, как сказал Косов, нору. Устроенную почти так же, как и солдатские казармы. Полуврытая в косогор землянка. Та часть, что снаружи, накрыта, практически, чем попало. С лесом, а, значит, с дровами здесь туго. Судя по звукам, доносившимся из-под земли, жили вместе с живностью в одном пространстве. Разве что стояла между «жилой» частью и «животной» какая-нибудь хлипкая и формальная перегородка. А, может, её и вовсе не было. И нельзя было отличить, где кончается человеческое жильё и начинается «скотный двор». Даже крымские сакли, которые мне довелось увидеть и которые поначалу показались мне невероятно убогими, невозможными для нормальной жизни, теперь, при виде землянок моих предков, представлялись почти дворцами.

«Может быть, ничего не поменялось. В том смысле, что это мои родственники, которые дом поставили здесь же, на месте этой халупы. Дед родится только через 55 лет. Значит, сейчас здесь, скорее всего, прапрадед. А может, и прапрапрадед. Охренеть!»

Додумать не успел. К землянке, тяжело дыша, бежал какой-то малец.

— Дядя Алексей! Дядя Алексей!

— Что, что случилось? — из землянки выскочил мой возможный предок.

Сердце забилось.

— Там турки корову увели! — мальчик указывал на гору в километре от этого места.

Алексей запричитал. Бросился бежать.

— За мной! — приказал я казакам.

Казаки не удивились. Просто пришпорили коней.

— Куда побежали турки? — спросил пацана.

— За гору!

— Ждите! — поравнявшись, приказал Алексею.

…Нагнали турок примерно через полчаса. Двое на лошадях. Раз мальчик кричал, что турки, то, вернее всего, это — турки-месхетинцы. Даже не думали убегать.

«То есть, они так уверены, что русские их не тронут⁈ — удивился я. — Совсем обнаглели! Ну, что ж… Значит, нужно так предупредить, чтобы раз и навсегда отбило охоту!»

Я подъехал к ним. Ни слова не говоря, схватил одного за шкирку, сбросил с коня. Второй, было, открыл рот, но казаки тут же окружили его.

— Выпороть прикажете? — спросил старший.

— Нет.

Я по-прежнему не переносил телесных наказаний. И мне нужен был сейчас жестокий и несмываемый знак.

Я наклонился над первым. Выхватил кинжал.

— Ты что удумал, урус? — заверещал он.

— Я не урус, ты, сын шакала! Я черкес. Меня зовут Зелим-бей! А это — мой знак! — я полоснул его по лицу. — Его все знают.

Тут пришлось уже повысить голос. Турок выл. Бормотал что-то про пристава.

— Передай всем своим, чтобы ноги вашей здесь больше не было. Иначе я всем такие знаки оставлю! Ты понял?

Турок, придерживая щеку рукой, часто закивал.

— Пошли вон!

Турки вскоре исчезли из поля зрения. Радовались, что коней не отняли и горевали, что накрылась халява греков щипать.

Обратно поехали медленно, ведя на поводу корову. Казаки поглядывали на меня с уважением. Навстречу нам уже спешил подпоручик с парой солдат. Или начал беспокоиться нашим долгим отсутствием, или кто-то доложил об инциденте.

— Что ж вы, Константин Спиридонович! А если бы что случилось? — Косов был взволнован.

— Извините, подпоручик. И не волнуйтесь. Ничего дурного не произошло бы. Я уверен. Я бы ни за что вас не подвел под монастырь.

Косов кивнул, успокаиваясь.

— Как вас зовут?

— Сергей Дмитриевич.

— Сергей Дмитриевич, а почему турки тут так беспредельничают?

— Татары-то?

«Все понятно. Для русских этого времени что азербайджанец, что турок-месхетинец… Татарин — одним словом!»

— Да.

— А с чего им не баловать⁈ Местные греки тут без году неделя. Забитые. Всего боятся. Да вы и сами видите.

— Да, вижу. Ну, может, они бы так себя не вели, если бы знали, что вы защитите местных?

— Константин Спиридонович! Да как же мне их защитить⁈ Я со своей горсткой склады с трудом охраняю. Не приведи Господь, что случится! А потом, когда я найду время за ними тут гоняться? Эвона, какие просторы. А они со всех сторон лезут. Забегут, выкрадут и уйдут. Я и доскакать не успею.

Я покачал головой. Прав был Косов. Тут не попишешь. Огляделся. И про просторы прав. Всегда меня восхищали в детстве. А вон там через сто с небольшим лет построят плотину, и появится Цалкинское водохранилище, крупнейшее в Грузии. А среди строителей будут еще пленные немцы. Папа с восторгом рассказывал, что даже будучи пленными, они соблюдали свой ordnung так, что жили чище и лучше нас.

— И почему их переселили сюда? — вопрос, пришедший в голову, задал вслух.

— Так быстро нужно было принимать решение, — отвечал Косов. — Их же нужно было спасать от резни. А здесь и от границы недалеко. И места свободного полно. Цалка же не единственное их село. Знаете об этом?

— Да знаю. Тут их должно быть порядка семи, наверное?

— Ну, да. А потом все-таки и мы здесь стоим. Понимаю, что помощи особой от нас нет. Самим бы выжить. И все-таки: какая-никакая, а власть, сила.

— Да, — соглашался я, но не мог не сказать. — Вы уж постарайтесь, ежели выйдет какая беда!

— Знаете, Константин Спиридонович, они очень напуганы. Никому не доверяют. Даже нам.

— Вы же понимаете, что они столько…

— Так я же не в обиду говорю. — улыбнулся Косов. — Конечно, понимаю. Почему так недоверчивы. Почему всего боятся. Я подумал, что они еще и не утверждаются на этой земле прочно тоже из-за боязни.

— Что придётся опять быстро собираться и быстро убегать? Искать новое пристанище?

— Да. Отчасти поэтому ­– землянки. Хотя, может я и не прав.

Я вспомнил уже советские годы. Когда верили. Встали на ноги. Преобразили село. Отстроились. Крепкие каменные дома. Много живности. Выдохнули. Только начали дышать полной грудью. И тут — снова та же, преследующая веками, напасть. Срочно собирать пожитки, бежать. Всегда с грустью вспоминал историю одного из своих двоюродных братьев. Только отстроил большой двухэтажный каменный дом. И дня пожить не успел. Все пришлось бросить, уехать в Грецию. Я вздохнул.

— Вы правы, Сергей Дмитриевич. Думаю, так оно и есть на самом деле. Слишком многое испытали. Страх и недоверие — их постоянные спутники. Тут ничего не поделаешь. Веками в рабстве. Привыкли уже ничего особо не заводить, а все хоть чуточку дорогое и ценное прятать. Тут только время вылечит.

— Да! Да! И грузины, и армяне так же живут. Ничего не продают. Боятся военных реквизиций, так их персы и турки запугали, — Косов обрадовался, найдя во мне единомышленника. — И я также считаю, что со временем это пройдет. И уверен в этом.

Помолчали. Косов улыбнулся. Решился.

— Мне, признаться, показалось поначалу, что вы, Константин Спиридонович, в обиде на нас.

—?

— Нет. Не на мой гарнизон. На Россию, русских. Из-за того положения, в котором оказались ваши соплеменники. Вы же — грек?

— Да, грек. — кивнул, — Сергей Дмитриевич, я, конечно, не могу говорить от имени всего моего народа. Но, поверьте, и я, и мои соплеменники всегда будем помнить, что выжили благодаря России и русскому солдату. И всегда будем благодарны. А это, — я указал на убогую землянку — мы переживём. И обязательно встанем на ноги. Да, мои соплеменники сейчас всего боятся. Недоверчивы. Но будьте уверены, вы можете быть спокойны. Они никогда не помянут вас недобрым словом. И всегда придут на помощь, если возникнет нужда.

— Спасибо! И вы поверьте, не из вежливости благодарю. Это так приятно слышать!

Косов протянул мне руку. Я пожал её.

Подъехали к землянке моих возможных предков. Алексей не верил своим глазам.

— Женщина! — крикнул он в сторону землянки.

Вышла его жена. Взмахивала руками. Радовалась, плача. И если Алексея только с натяжкой можно было принять за турка из-за одежды, то его жена выглядела, как самая настоящая турчанка. И это было для меня не вновь. Помнил по сохранившимся фотографиям. Моя бабушка, жившая уже в XX веке, выглядела так же. Только поколение наших родителей сбросило с себя эту одежду.

Я спешился. Передал корову Алексею и его жене. Они, не переставая, благодарили. Спрашивали имя, которому будут все время молиться.

— Константин. А вас как зовут?

— Меня — Алексей, ты уже знаешь. Жена — Александра. Позовы мы!

Я, конечно, многое и многих повидал за эти полтора года. И все-таки столкнуться со своими…Такое в голове с трудом умещалось. Я был готов заплакать. Чтобы они этого не увидели, обнял их. Долго не отпускал, пока не успокоился. Вокруг уже собралась довольно приличная толпа из местных. Смотрели, шептались, переговаривались. Я всем поклонился. По-турецки пожелал здоровья и чтобы Господь всех хранил. Хор голосов в ответ пожелал мне того же.

Я сунул руку в карман. Выгреб все серебро, что нашлось. И высыпал в руку пращура, несмотря на его попытки уклониться. Тут же запрыгнул на коня. Надо было срочно уезжать. Еще несколько мгновений, и я бы не выдержал.

Возвращались с Косовым обратно.

— Вы с ними, прямо, как с родными! — не удержался подпоручик.

— Так они мне же и есть родные, Сергей Дмитриевич! — улыбнулся я.

— Слушайте! — вдруг ожил Косов. — А, ведь, может так статься, что тут и родственники какие-то ваши могут быть? Дальние. Чем черт не шутит?

— Нет. Не может. Я с островов.

— Да? — Косову было жаль расставаться с такой красивой идеей. — Ну, да.

— Но все равно, они — мне родственники!

Косов кивнул, принимая такую версию.

— Вы сейчас обратно?

— Да.

— Каков же будет ваш отчет? — хмуро спросил меня подпоручик.

— Расскажу правду полковнику. Постараюсь вам помочь, чем смогу, — честно признался я обер-офицеру.

Он хмыкнул.

— Вы думаете, он не в курсе? Моим солдатам не платят даже те жалкие гроши, которые им причитаются. Как вам дорога, по которой вы приехали? — задал он неожиданный для меня вопрос.

— Удобная.

— Не знаю, с чем вы сравниваете. Я о другом. Эта дорога построена руками русских солдат. Лет десять назад.

— Да, знаю.

— И сейчас мы занимаемся ее ремонтом. Солдаты за свой труд должны получать зарабочие деньги. По пять копеек серебром за день работы. Но не получают. Трудятся бесплатно, причем повсеместно. Весь Кавказский корпус заражен духом своекорыстия. А наш полк князь Дадиани и вовсе обратил себе в аренду. Солдатами сено косят и на сторону его продают. Сеют рожь и пшеницу, используя дармовую силу. А все почему?

— Почему?

— Потому что теща князя, баронесса Розен, так все устроила, что подряды на поставки продовольствия в полк идут через компанию князя.

— Неужели никто больше на аукцион не заявился, чтобы побороться за подряд?

Косов посмотрел на меня как на несмышленыша:

— Кто же станет конкурировать с супругой наместника⁈ В порошок сотрет!

— Я знаком лично с бароном. Он честнейший человек!

— Не слыхали выражение: ночная кукушка всех перекукует? — цинично ответил мне подпоручик. — Но я вам другое скажу. Ладно бы зарабатывали с подряда. Так ведь нам не продукты, а дрянь присылают. Муку такую, что верблюды есть отказываются.

'Ай да, баронесса! — подумал я. — Вся такая надменная из себя. И, ай да, Тамара! Все верно разглядела и поняла. Взаправду, баронесса князя подмяла и дела вертит, не хуже ушлой замоскворецкой купчихи!"

— Я князя через вас о другом хотел известить, — неожиданно сказал обер-офицер. — Приезжал к нам пару недель назад один чиновник. Непростая личность. Со связями. Надворный советник Базилик. Этот ароматный господин козырял знакомствами и поручениями больших людей. Сенаторов. Имя барона Гана называл. Он, вроде, как из Петербурга послан насчет новой организации гражданского управления.

— Причем тут гражданское управление? — удивился я. — Мы армия!

— А притом, что этот шпак вынюхивал про наши дела. Расспрашивал, как и когда используют солдат на сторонних работах по приказу князя. Неспроста был этот визит. Уверен, под нашего полковника копают! А за своих мы всегда стояли и будем стоять горой!

Что ж, логика понятна. Полковник подворовывает у своих солдат. Мы сего не одобряем. Но не гражданским нас учить, как вести дела!

Вот только в эту картину замкнутого армейского мирка плохо вписывается Ее Сиятельство, Елизавета Дмитриевна. Как бы она своей жадностью не погубила и зятя, и мужа. Нужно что-то делать. Уверен, визит царя и эти розыски не случайно совпали по времени. Да и моя грузинка всегда остается права. А Тамара была уверена, что накликает баронесса беду на свою семью! Оставит всех у разбитого корыта! «Ох-хохонюшки-хо-хо! Беда!»

[1] Для подготовки офицеров на окраинах империи в полках были заведены школы. Обучение там оставляло желать лучшего, но следует признать, что многие толковые офицеры вышли из стен таких школ.