Союзник

Глава XXV

Последний отрезок пути дался Эрику особенно тяжело. Обезболивающее хоть и принесло временное облегчение, но сил оно не прибавляло. Фостер стремительно слабел, и вскоре им пришлось остановиться, чтобы немного передохнуть.

Бледный, как полотно, наемник прижался щекой к холодной стене тоннеля и закрыл глаза. На лбу у него выступила испарина, голова кружилась, а к горлу то и дело подкатывала тошнота. Слабость растекалась по телу, подобно яду, который превращал кости в клочья ваты, а сознание — в сплошное черное пятно.

Дмитрий опустился подле Эрика и принялся терпеливо ждать, когда парень немного оклемается. Теперь уже они были в относительной безопасности. Здесь машины «процветающих» не могли их достать, а «костяные» никогда бы не посмели приблизиться. Действие «эпинефрина класса А» произвело феноменальный эффект, и, хотя Лесков пока еще мог лишь догадываться об этом, он понимал, что без этого препарата его и Эрика уже давным давно растерзали.

Взглянув на часы, Дмитрий на всякий случай вколол себе еще одну ампулу. До базы оставался внушительный кусок, поэтому мужчина не стал полагаться на удачу. Инъекция вызвала уже привычное учащенное сердцебиение, и в этот момент Дима поймал себя на мысли, что его раненая рука больше не болит. Удивленный своим открытием, он поспешно размотал лихтиновую ткань, однако чешуя на его коже никуда не исчезла.

«Если бы эта сыворотка еще и залечивала раны, получилось бы слишком сказочно», — с некоторым разочарованием подумал Дмитрий. Но, видимо, в качестве обезболивающего эта штука все-таки могла послужить. Во всяком случае, после инъекции боль на время отступала.

Дмитрий снова взглянул на часы. Прошло уже около пятнадцати минут, поэтому пора было будить Фостера и двигаться дальше. Наемник попытался было воспротивиться, однако Лесков буквально насильно поднял его на ноги и повел дальше.

— Ну и… Где эта… хваленая… русская… доброта? Даже… сдохнуть спокойно… не дадут… — еле слышно пробормотал Эрик.

— Успеете еще, — обнадежил его Дима, на что Фостер тихо усмехнулся.

— Намек на то… Что меня ваши… грохнут?

— Если вы хотя бы для разнообразия будете держать рот в закрытом положении, у вас появится хотя бы минимальный шанс избежать столь неприятной участи.

— Они… в любом случае… ненавидят… меня.

— А вы перестаньте провоцировать всех, кто попадается вам на пути. Я понимаю, что в ваши планы не входило воевать на стороне русских, но иногда обстоятельства играют против нас. Приходится подстраиваться. Относитесь ко всему философски, Эрик. Я вот тоже не планировал жить в катакомбах и носить вместо «Бриони» лихтин.

— Ты мог… быть… сейчас в Сиднее, — Фостер слабо усмехнулся. — А мне бы… мне бы не пришлось… тащиться сюда… чтобы тебя… убить… Так что… Это твоя вина… Ни себе… Ни людям.

— Единственная поговорка, которую вы применили по назначению, — заметил Дмитрий.

— Идемте, Эрик, мы почти у цели.

Фостер еле заметно кивнул, чувствуя, что силы, подаренные той недолгой передышкой, снова иссякли. Он толком не помнил, как Дмитрий ввел его в лифт, как позволил ему опуститься на пол, как затем его укладывали на носилки. Голос Барона доносился до него, как в тумане, а затем Эрик провалился в черную яму забытья.

— Сомневаюсь, что в этом госпитале найдется хотя бы один врач, который захочет ему помогать, — мрачно произнес один из солдат, держащих носилки. — Если бы не мое к вам отношение, Дмитрий Константинович, я бы не стал исполнять ваше распоряжение. В жизни бы не прикоснулся к этой американской гниде. Пусть подыхает, мразь!

Дмитрий ожидал подобной реакции. Эмоции солдат были буквально выгравированы на их лицах, когда двери лифта отворились, и они увидели в кабине Эрика. Уже все на Спасской знали, что случилось с Кириллом Матвеевичем, и в его смерти люди винили исключительно Фостера. Они называли его крысой, предателем, который «исчез» при виде «костяных» и тем самым подставил под удар своего командира.

Ермакова-старшего уважали, как его начальство, так и подчиненные. Для кого- то этот человек стал примером для подражания, для кого-то — хорошим другом и наставником, а для кого-то немного отцом, который всегда мог найти нужные слова поддержки. После падения Адмиралтейской Кирилл Матвеевич изо всех сил старался приободрить отчаявшихся солдат, вернуть им боевой дух, вдохнуть в них хотя бы тень ушедшей надежды. Этот человек жил, как герой, и погиб такой же героической смертью. Он никогда не прятался за спины солдат, последним оставлял поле боя и, казалось, никогда в жизни ничего не боялся. И почему-то именно такому человеку было суждено погибнуть от предательства чужака, которого Лесков с каким-то неадекватным упрямством продолжал защищать.

Двуликая тварь, которую Дмитрий так недальновидно пригласил в свои союзники, видимо, обладала недюжим актерским талантом и умела располагать к себе. Солдаты были уверены, что он что-то наплел Лескову о том, что у него не было другого выхода, что «костяные» бы его разорвали… Но выход был всегда. Если бы у Эрика хватило мужества принять удар на себя, Кирилл Матвеевич выиграл бы спасительные секунды и, быть может, сумел бы скрыться. Вот только Фостер этого не сделал, и даже его тяжелое состояние не могло смягчить сердца людей.

— Удивлюсь, если он вообще переживет эту ночь, — произнес второй солдат, с презрением взглянув на раненого. — Вы, извините, Дмитрий Константинович, но вы совершили страшную ошибку, притащив его сюда.

— Мне стоило остаться с ним наверху? — прохладным тоном поинтересовался Дмитрий. Они шли по направлению к госпиталю, и Лесков понял, что лучше сопровождать Эрика до самой палаты.

— Зачем вы вообще пошли наверх во второй раз? Эта тварь убила Ермакова!

— Ермакова убили «костяные».

— По вине этого выродка! Если бы он не «исчез», Кирилл Матвеевич был бы жив. Эта американская сука сбежала, оставив его на растерзание! Я видел запись собственными глазами!

— Значит, посмотрите еще раз, — ответил Лесков, отчеканивая каждое слово. — Если вы и во второй раз ничего не поймете, то я вам объясню.

— Нет уж, объясните сейчас! Нам очень интересно, почему вы оправдываете этого ублюдка! — снова вступил в диалог первый солдат.

— Потому что, когда пала Адмиралтейская, я так же оправдывал вас, «спасских». Что-то вы не бросились к нам на помощь, когда нас рвали «костяные». Кажется, ваше руководство сочло подобное геройство бессмысленным, ведь у вас, как и у Фостера, не было необходимого оружия…

Глядя, как вытягиваются лица солдат, Дмитрий криво усмехнулся и добавил:

— Прошу прощения, что вызвал у вас столь неприятные воспоминания. Подумал, что на примерах получится нагляднее.

По пути до госпиталя больше никто не проронил ни единого слова. Солдаты молча переваривали услышанное, чувствуя себя немного неловко, в то время как Дмитрий старался игнорировать взгляды встречающихся им по дороге людей. При виде Эрика в глазах горожан вспыхивали ненависть и отвращение, а затем они переводили непонимающий взгляд на него, Лескова. И от этого мужчине становилось не по себе. Он столько времени потратил на то, чтобы хоть немного понравиться этим людям, как ситуация с Фостером снова разом перечеркнула все его усилия.

Люди действительно не понимали, как воспринимать поведение Дмитрия. Мало того, что он оказался полукровкой, «шепчущим», так еще и его стремление выгородить Эрика доходило до жестокого абсурда. Казалось, Дмитрий попросту плюет на чувства своего народа, особенно сейчас, отправившись на поверхность за виновником гибели Кирилла Матвеевича. И это все при том, что сын убитого, Алексей, едва ли не громче всех заступался за Лескова, когда его хотели изгнать.

Добравшись до госпиталя, Дмитрий распорядился, чтобы Эрика разместили на том же этаже, что и остальных сегодняшних раненых, то бишь выделили ему отдельную палату. Санитары скривились, но все-таки выполнили указание. В конце концов, Лесков входил в совет Спасской, а это означало, что его приказы все еще имели какой-то вес.

Но уже через несколько минут в палату к Фостеру вошел главврач госпиталя и металлическим тоном приказал «убрать эту дрянь из его больницы». Санитары с усмешкой переглянулись, заметив, как меняется лицо Дмитрия. Из-за своего принципиального характера Борис Степанович был широко известен не только на территории Спасской. Недоброжелатели называли его упрямым и конфликтным, но профессионализм этого человека заметно перевешивал все его недостатки, поэтому с ним приходилось считаться. Борис Степанович не боялся оспаривать даже решения совета, если они казались ему нелепыми. В его госпитале царили свои порядки, изменять которые имел право только он сам.

— А как же хваленая клятва Гиппократа? — нарочито спокойно поинтересовался Лесков, тем не менее на всякий случай преграждая санитарам путь.

— Клятва Гиппократа распространяется на людей, — прогремел Борис Степанович.

— А это — нелюдь, и нечего марать об него наши простыни.

— Нелюдь — потому что полукровка? — мягко спросил Дмитрий.

— Потому что мразь!

— Позвольте вам напомнить, Борис Степанович, что я вхожу в совет этой станции, и если вас что-то не устраивает, подайте свою жалобу в письменном виде — мы рассмотрим ее на общем собрании. А пока извольте выполнять то, что от вас требуется. Или хотя бы не мешайте это делать другим.

— Да что ты говоришь, парень? — Борис Степанович скрестил руки на груди, всем своим видом давая понять, что проще разбить кулаком скалу, нежели переубедить этого врача. Чем-то он и впрямь походил на скалу: рослый, плечистый, крепкий. Такой человек скорее должен был колотить грушу в боксерских перчатках, но никак не проводить сложнейшие хирургические операции.

Он навис над Дмитрием, мрачно глядя на него с высоты своего роста.

— Позволь-ка тебе напомнить…, - мужчина нарочно выделил интонацией слово «тебе». — Хотя ты, может, этого не знаешь, но я тебя просвещу: здесь влияние совета заканчивается. Занимайтесь войной, политикой, да чем хотите, главное, не лезьте в это здание! На этой территории решаю я. Не хотите считаться с моим мнением, лечитесь где-нибудь в другом месте. А ты, салага, лучше держи язык за зубами. Вот когда тебе исполнится полтинник, тогда и будешь разговаривать со мной на равных, а пока беги к Волкову и прихвати с собой эту падаль. В последний раз повторяю: в моей больнице этот находиться не будет!

— Отчего же в этой больнице находились те, кто бежал с Адмиралтейской? — по- прежнему спокойно поинтересовался Лесков. То, что этот человек позволил себе разговаривать с ним в таком тоне, чертовски взбесило Дмитрия, но виду он решил не подавать. Таких людей, как Борис Степанович, отсутствие реакции раздражает гораздо больше, чем встречные эмоции.

Заметив легкое замешательство собеседника, Лесков продолжил:

— Может, я вас неверно понимаю, но… Судя по вашей логике, все жители должны были остаться на атакованной «костяными» станции и спасать друг друга. Так сказать, героически принять удар на себя. И плевать, что полягут все — главное, чтобы другие не осудили.

— Да что ты несешь! Ваши солдаты ценой своей жизни защищали женщин, детей и стариков. Они старались увести хоть кого-нибудь!

— Верно. Но только не обреченных. Когда нет оружия, невозможно вырвать у ящера его жертву. Можно только умереть рядом. Впрочем, если вы не верите мне, вы всегда можете на досуге прогуляться на поверхность и познакомиться с этими существами лично.

— Ермаков не был обречен! Американец прикрылся им, как щитом. Должны были напасть на него, а он исчез, трус проклятый!

— Этот, как вы выразились, трус увел за собой несколько сотен «костяных», приманивая их на собственную кровь. И, если вы так хорошо осведомлены о происходящем, то должны знать, что он был против сопровождающего. Скажу даже больше: я тоже считаю, что Ермаков поехал с ним напрасно. Быть может, если бы он послушался Фостера, то был бы сейчас жив.

Какое-то время Борис Степанович молчал. Он не знал всех подробностей случившегося, поэтому слова Дмитрия все же произвели на него эффект. Взгляд мужчины переместился на Эрика. В этот момент американец показался ему совсем мальчишкой, сопляком, который влез в игру сильным мира сего и стал их марионеткой. Затем врач заметил зеленые полосы чешуи на запястьях парня, словно он пытался покончить собой, вскрыв себе вены. Хотя, если верить Лескову, таким образом он пытался приманить к себе «костяных». К себе, а не к Кириллу Матвеевичу.

— Черт с вами, — наконец произнес Борис Степанович, и, махнув рукой, направился прочь из палаты. Санитары проводили его взглядом с нескрываемой досадой, после чего удалились следом.

Оставшись наедине со спящим, Дмитрий опустился на стул и устало потер глаза. В этот момент он почувствовал, как усталость обрушивается на него, словно высоченный небоскреб. Мужчина даже не знал, чего ему сейчас больше хочется: пить, есть, спать или помыться. Но вместо этого Лесков остался «прикованным» к человеку, который большую часть их знакомства пытался его подставить или убить.

«Нужно найти Артема, чтобы осмотрел его», — подумал Дмитрий. Если бы не ранение Альберта, все было бы куда проще, а пока что на данный момент «четырехглазый» оставался единственным врачом, к которому Дмитрий рискнул бы обратиться. Вопрос заключался в том, как это сделать, при этом не оставляя Фостера одного. Может, где-нибудь и существовали кайрамы, способные клонировать себя, но Лесков, увы, к таким не относился. А это означало, что едва он выйдет за пределы этой комнаты, к Эрику могут нагрянуть «посетители». И вряд ли они принесут с собой апельсины.

Судя по настроению местных жителей, оставаться на поверхности для Эрика было ненамного опаснее, чем здесь. В теории, если поговорить с ними, люди воспримут ситуацию адекватнее. Однако снежный ком, вызванный гибелью Ермакова, уже разросся до таких масштабов, что мог раздавить Фостера раньше, нежели Дмитрий успеет что-то исправить.

— Проклятье! — вырвалось у Лескова. Он тряхнул головой, пытаясь отогнать от себя сонливость, а затем принялся мерить шагами комнату. Нужно было что-то придумать, и желательно как можно скорее.

В какой-то момент Дмитрий едва не вздрогнул от неожиданности, когда в дверь пару раз настойчиво постучали, а затем она моментально приоткрылась. В проеме показалась голова Георгия Лосенко, не такая веселая, как обычно, но все же было видно, что Лось рад их встрече.

— Я беспокоился, — пробасил он. — Реально стреманул за тебя, когда ты ломанулся наверх один. Тем более из-за америкоса… Это, забыл… Войти можно-то?

— Да заходи ты уже, — раздался встревоженный женский голос, в котором Дмитрий сразу узнал Оксану. Голова Лося исчезла из проема, и спустя миг эти двое уже вошли в комнату. Лесков посмотрел на них так, словно это были два ангела, посланные к нему самим Господом Богом.

— Оксан, найди мне Артема, — произнес он, шагнув девушке навстречу. — Позови его, пожалуйста, сюда. Скорее.

— Если для наемника, то Борис Степанович настрого запретил…

— Для меня, — не желая тратить время на попытки переубедить Оксану, Лесков решил солгать. Он положил руку на бок, делая вид, что ему больно, и в глазах девушки немедленно отразился страх.

— Сейчас, — воскликнула она, заметно побледнев.

Оксана уже хотела было броситься к двери, но Георгий опередил ее. Мужчина вылетел из комнаты и стремительно помчался по коридору, попутно спрашивая каждого встречного, не видел ли тот рыжего очкастого врача по имени Артем.

— Он приведет, — растерянно произнесла Оксана, после чего снова приблизилась к Дмитрию. — Что ты стоишь? Сядь, ради Бога! Мне нужно осмотреть твою рану. Давай помогу снять…

Она уже потянулась к пуговицам на куртке Димы, как тот мягко перехватил ее РУку.

— Это необязательно. Раны уже закрылись, — ответил он, после чего убрал ладонь с якобы пострадавшего бока и продемонстрировал ничем не поврежденную ткань.

— Лжец. Надо было поверить первому впечатлению, что Артем тебе понадобился для него, — Оксана чуть нахмурилась, бросив взгляд на Фостера, однако по- настоящему разозлиться не смогла. Она была слишком рада видеть Дмитрия живым, чтобы сейчас закатывать ему сцену.

Чуть помолчав, девушка тихо добавила:

— Мне жаль, что все так получилось… Кирилл Матвеевич был замечательным человеком. Наверное, из начальства он единственный воспринимал меня не как беспомощную девчонку, а как солдата. Хвалил меня на занятиях. А Константин…

Заметив, что Дмитрий опустил глаза, она прервалась. На какой-то миг в комнате воцарилась тяжелая гнетущая тишина, а затем девушка не выдержала и первой обняла его.

— Тебя никто не винит, — тихо прошептала она, погладив Лескова по волосам.

— Мне от этого не легче, — отозвался он, обнимая девушку в ответ.

Воспоминания о случившемся обрушились на Дмитрия с новой силой. Он как будто наяву услышал крики своих товарищей, увидел их истерзанные тела. Кирилл, Тимур и Константин были его друзьями. Пускай не такими близкими, как Иван или Рома, но он по-своему дорожил ими. И сейчас мысль о том, что этих людей не стало, показалась невыносимой.

Оксана понимала его состояние, поэтому предпочитала молчать. На смену словам пришли слезы, и девушка ощутила, как одна из них скатилась по ее щеке. Она уткнулась лицом в его шею, невольно наслаждаясь теплом любимого человека.

«Господи, спасибо, что вернул его живым», — подумала Оксана, но в этот момент Лесков отстранился. Он почувствовал, как ее губы коснулись его шеи, возможно, случайно, но от этого прикосновения Диме стало не по себе. Отступив на несколько шагов, мужчина предпочел сделать вид, что не заметил слез на лице девушки, чтобы своими утешениями ненароком снова не подать ей надежду.

К счастью, неловкая пауза не затянулась. Спустя минуту в комнату стремительно ворвался Лось, таща за собой худенького рыжеволосого врача.

— Фортануло, что перехватил его сразу после операции! — выпалил с порога он, кивнув в сторону Артема. — Держись, Димон, лепило поможет!

Однако «лепило» оказался более внимательным и первым делом заметил, что никакой раны на боку у Лескова нет. Для умирающего, коим его описал Лось, Дима выглядел подозрительно хорошо.

— Что за цирк? — не выдержал очкарик, строго глядя на Лескова снизу вверх. — Ты ведь не ранен!

— Как не ранен? — эхом подхватил ошарашенный Георгий.

Спустя еще минуту споров и объяснений, Артем наконец нехотя приблизился к Эрику, собираясь осмотреть его рану.

— Не знаю, — задумчиво произнес он. — Я никогда не имел дело с «иными». Из-за чешуи я в любом случае не смогу его оперировать. Если только срезать ее…

— Не нужно срезать! — поспешно произнес Дмитрий.

— Ну тогда ему нужно как можно меньше двигаться, чтобы не тревожить рану. И ждать… У него сильная потеря крови. Откуда эта мода — вырывать из себя осколки самостоятельно? Если в фильмах это выглядит круто, то в реальной жизни это откровенный дебилизм. Даже в древности воины обламывали угодившие в них стрелы, а не выдирали их из себя…

Затем в комнате снова воцарилось молчание. С помощью какого-то прибора, по форме напоминающего внушительных размеров лупу, Артем проверил Эрика на наличие внутреннего кровотечения, после чего внимательно осмотрел края раны.

— Его жизни ведь ничего не угрожает? — на всякий случай уточнил Лесков. Затянувшаяся тишина сейчас нервировала его даже больше, чем споры.

— Если только местные жители, — отозвался врач. — Которые, наверняка, невзлюбят и меня, узнав, что я вам помогаю.

Артем криво усмехнулся и продолжил:

— Впрочем, я уже не в первый раз оказываюсь в таком положении из-за тебя… Дайте ему отдохнуть. Если хочешь, в будущем можешь попробовать себя в качестве донора. Если, конечно, группа крови совпадет. С Вайнштейном у тебя не совпадает, я уже проверил. А человеческую я решил пока что не трогать. Почему-то мне кажется, что кровь полукровки лучше не мешать с кровью обычного человека.

— Тебе правильно кажется, — ответил Дмитрий. — Альберт говорил, что подобное смешение ослабит регенерацию «иного», и чешуя может сойти.

Затем он посмотрел на Фостера и нехотя добавил:

— Если нужно, я стану его донором…. Теперь скажи, как там остальные?

— Вайнштейн спит, — устало ответил Артем, поправляя очки. — Его состояние не сильно лучше, чем у этого, но оно стабильно. Тоже потерял много крови, так что пускай восстанавливается. Бехтерева я прооперировал, вытащил пули из его ноги и плеча. Может повесить их себе на шею.

Заметив тревогу в глазах Дмитрия, врач усмехнулся:

— Не беспокойся. Я хоть и не выношу его, но вредить ему не собираюсь. Тем более, что у него просто замечательная дочь. Даже не верится, что он ее воспитывал… Ермакова оперировал Борис Степанович, но, насколько мне известно, все прошло хорошо. Волошиным занимался Иосиф Абрамович, там тоже вроде все в порядке. Большая кровопотеря, но это поправимо.

Артем собирался было уже уходить, когда Дима окликнул его, чтобы сказать спасибо. Врач молча улыбнулся, почувствовав, что, несмотря на прежнюю неприязнь, эта благодарность была ему приятна. В детстве он мечтал о том, чтобы быть в компании Олега и его друзей, но те лишь презрительно отворачивались или зубоскалили. А сейчас жизнь почему-то захотела сделать так, чтобы он, Артем, сегодня оперировал того, кто не раз колотил его в интернате. И сегодня его поблагодарил тот, из-за кого Артем получил ножевое ранение.

Когда врач скрылся за дверью, в комнате вновь повисло молчание. Фостер по- прежнему не приходил в себя, а Дмитрий задавался вопросом, как уберечь его от «народных мстителей».

— Тебе нужно отдохнуть, — произнесла Оксана, приблизившись к нему и ласково коснувшись его плеча. — Прими душ и ложись в постель. Мы позаботимся от твоих друзьях.

— А кто позаботится о моих бывших врагах? — Лесков кивнул в сторону Фостера.

— Я не могу его оставить, зная, сколько у него на данный момент «поклонников».

— Хочешь, я побуду с ним? Если сюда кто-то заявится, они не посмеют ничего сделать при мне. К тому же, скорее всего это будет кто-то из моих друзей, и я смогу их уговорить не совершать глупостей.

— Я не буду подставлять тебя под удар, да и гарантий, что тебя кто-то послушает, у меня нет.

— Ты не подставляешь. Я ничем не рискую. Но на счет гарантий ты прав. Процент того, что меня могут оттолкнуть в сторону, к сожалению, существуют.

Тогда Лесков перевел взгляд на Лосенко — этого человека так просто не оттолкнешь. Георгий «поправил» немало лиц, защищая честь Лескова в различных спорах. Многие его побаивались, но что если сюда заявятся группой, и тогда Георгий может серьезно пострадать. Нет, спать или уйти хотя бы на время, чтобы принять душ

— это не вариант. Но можно хотя бы зайти в соседнюю палату и навестить Ивана. Или опять вколоть себе эпинефрин, чтобы никто не смел появиться на этаже в течение получаса?

— Дим, я тоже могу попасти твоего драгоценного рептилоида! — внезапно предложил Георгий. — Не вопрос. Мне, конечно, в падлу стеречь этого урода, но если тебе надо…

Чуть поколебавшись, Дмитрий все же кивнул.

— Я буду рядом, в соседней палате, — тихо произнес он. — Хочу навестить Ивана. Двери я не буду закрывать, так что услышу.

— Да не стремай ты, Димон, разберемся! Че мне, в первый раз что ли витрину в честь тебя полируют!

С этими словами Лосенко ухмыльнулся.

— Да и чего ты шугаешься? — добавил он. — «Костяных» вон как нехер делать гонял, а своих стремаешь.

— Я вколол себе четыре ампулы «эпинефрина». Не хотелось бы сейчас колоть пятую.

— Так дело все же в этой сыворотке? — Оксана недоверчиво посмотрела на Дмитрия. — Кто бы мог подумать…

Лесков вопросительно взглянул на нее, и тогда продолжил уже Лось:

— Все базарят про твою вылазку. Камеры засняли перемещение «костяных», и мы, когда увидели, реальный нежданчик словили! Короче, не знаю, как объяснить. Ну типа… Прикинь, ты идешь, а вокруг тебя круг на полтора километра. Все динозавры, которые были ближе — все ломанулись кто куда! Зассали по полной! А мы же с беспилотника смотрели. Знаешь, реально эпичненько!

— Значит, поэтому мы с Фостером так и не встретили ни одного, — задумчиво произнес Дмитрий.

Оксана кивнула.

— Получается, теперь у нас есть надежда, — тихо добавила она, и ее губы тронула неуверенная улыбка. Неужели хоть что-то у них получилось? Неужели они больше не будут беззащитными жертвами и смогут выходить на поверхность?

— Нужно забрать оставшееся в Адмиралтействе стекло, — ответил Лесков, заметно встрепенувшись. Роботов можно и обойти, благо, их осталось не так много. Мне бы только пару ученых, которые понимают в строении телепорта.

— На Балтийской есть один, — Оксана чуть нахмурилась, пытаясь вспомнить фамилию этого человека. — Морозов как-то упоминал о нем. Говорил, что он собирал первый телепорт на территории России, то бишь возглавлял группу… Но это пожилой человек. Ему лет семьдесят где-то.

— Как его зовут? — Дмитрий не сводил пристального взгляда с девушки.

— Роберт… Нет… Рэймонд… Господи, какое-то не русское имя было.

— Ростислав? — предложил свой вариант Георгий.

— Говорю же, не русское. Какое-то европейское… Причем довольно популярное. Ра… Ри… Ро… Проклятье!

— Ладно, я узнаю, — ответил Лесков. Наверное, услышанное стало единственной приятной новостью за этот день. У них наконец появилась хоть какая-то надежда исполнить задуманное, и Дмитрий решил не откладывать это в долгий ящик. Сегодня же он отыщет этого загадочного старика с именем на букву Р, и, быть может, уже завтра они снова двинутся на поверхность. А пока мужчина хотел лишь на несколько минут навестить своих друзей.

В первую очередь Лесков запер палату с Фостером не на сенсорный, а на кодовый замок, чтобы даже главврач не мог так просто попасть в комнату, воспользовавшись своим пропуском. Снаружи он поставил Георгия, а Оксана, в свою очередь, все-таки настояла на том, чтобы Лесков хотя бы принял душ и переоделся. Благо, она могла предоставить ему доступ в душевую сотрудников госпиталя, и для этого Диме не пришлось бы даже уходить с этажа. И это предложение было чертовски заманчивым.

Но вот Лесков снова в тревоге посмотрел на Георгия. Рослый и плечистый, Лосенко напоминал титана, который стерег какое-то неведомое сокровище. Тогда, то и дело оборачиваясь на него, Дима все же решился скрыться в ванной комнате. Как и в прошлый раз, Оксана принесла ему чистую одежду, но уже задерживаться подле него не стала.

Когда Дима вновь появился в коридоре, с влажными волосами и наспех переодетый, он с облегчением обнаружил, что Георгий по-прежнему стоит подле запертой палаты Фостера. Заметив друга, Лось подмигнул ему и показал большой палец вверх.

— Спасибо, — одними губами произнес Лесков и быстрым шагом направился в палату Бехтерева.

Иван спал, а подле него сидела Вика, ласково поглаживая кончики его пальцев. Лицо девочки все еще выглядело заплаканным, но она уже гораздо спокойнее воспринимала происходящее. Главное, что ее отец жив, и полученные раны не угрожают ему.

При виде Лескова Вика слабо улыбнулась и шепотом произнесла:

— Доктор попросил его не будить.

— Не буду, — ответил Дмитрий, приближаясь к девочке. — Прости, что не смог уберечь его.

— В следующий раз я сама пойду с вами, — решительно ответила она. — Я научилась отбивать от стенки теннисный мяч. Если потренироваться на пулях…

Заявление ребенка заставило Дмитрия немного опешить. Он взглянул на сосредоточенное лицо девочки и мысленно поразился ее уверенности.

— Ты вообще чего-нибудь боишься? — мягко произнес он, коснувшись ее хрупкого плечика.

— Я боюсь за своего папу, — Вика подняла на Диму глаза, и Лесков увидел, что в них стоят слезы. В этот момент он не мог мысленно не пожалеть этого храброго ребенка. Сколько раз она прощалась со своим отцом, когда он уходил на поверхность? Сколько плакала, терзаясь страхом больше никогда не увидеть его?

— Я стала достаточно сильной, чтобы помогать вам, — продолжила Вика. — Папа говорит, что ему поможет, если я буду хорошо учиться, но это неправда. Отличные оценки не защитят его от пуль, а я могу! Я должна пойти с вами в следующий раз. Обещайте, что возьмете меня!

— В следующий раз мы пойдем без Ивана, — ответил Дима, удивленный тем, что не может не испытывать уважения к этой маленькой девочке.

— Папа сказал, что вам нужно снять какое-то стекло. Но руками получается долго. Покажите мне, как это делается, и я сниму его за две минуты!

— Вика, я не буду подвергать тебя опасности.

— Вы не подвергаете! Я сама хочу помочь вам! Пожалуйста!

Тогда Лесков решил немного слукавить:

— Ты помнишь, что случилось с Адмиралтейской?

Девочка молча кивнула.

— И теперь подумай, разве я могу забирать на поверхность сразу всех полукровок, оставляя Спасскую без защиты?

— Я не хочу защищать Спасскую! — прошептала девочка. — Я хочу защищать своего папу! Ему нужна моя помощь.

— Если я пообещаю тебе больше не брать Ивана на поверхность, ты успокоишься?

— Нет. Потому что вы — тоже мой друг. И доктор Альберт, и дядя Рома, и Катя! Мне нельзя сидеть тут. Я самая сильная среди вас. Я могу раздавить «костяного»!

В ответ Дмитрий лишь чуть улыбнулся. Чтобы хоть немного утешить девочку, он пообещал подумать над ее предложением, после чего покинул палату. Затем Лесков заглянул в следующую. Здесь находился Алексей. Как и Иван, он спал после операции, и Дмитрий не стал его тревожить.

В следующей комнате находился Альберт. Заметив посетителя, он слабо улыбнулся, после чего произнес:

— Все-таки был на поверхности, да?

— Извини, что не спросил у тебя разрешения, — Лесков улыбнулся в ответ, приблизившись к врачу. Они перебросились несколькими словами о том, как Дмитрий доставил на базу Фостера, и о том, как его организм реагировал на «эпинефрин». На бледном лице Альберта отразилось легкое удивление.

— Не было даже носового кровотечения? — спросил он.

Дмитрий отрицательно покачал головой, однако Вайнштейн не спешил радоваться.

— Все равно мы не знаем все побочные эффекты. Они могут проявиться позже. Четыре ампулы? Дим, это слишком много! Нельзя так бездумно колоться черт знает чем и надеяться на чудо.

— Я брал пример с тебя.

Услышав это, Альберт снова улыбнулся. Затем он закрыл глаза, чувствуя, как усталость в который раз дает о себе знать, и Лесков больше не стал его тревожить.

— Отдыхай, — сказал он и покинул палату.

А в следующей Дмитрий обнаружил спящего Стаса, причем был он здесь не один. Подле него находилась Катя. Она сидела на стуле рядом с его кроватью и ласково поглаживала его по волосам. Услышав, что дверь приоткрылась, девушка с волнением посмотрела на посетителя, полагая, что это кто-то из медперсонала. Но к своему удивлению она увидела Дмитрия.

Лесков обратился к ней первым, желая развеять это напряженное молчание. Он поинтересовался состоянием Стаса, хотя после разговора с Артемом был прекрасно осведомлен о самочувствии всех участников своей группы.

Катя убрала руку от головы Стаса и озвучила заключение врача. То, что Дмитрий пришел сюда навестить Волошина, стало для девушки полной неожиданностью. Она прекрасно знала, как «тепло» эти двое относятся друг к другу, поэтому в первый миг предположила, что Лесков пришел сюда, чтобы увидеться с ней. И от этого девушке сделалось неловко — ее парень лежит здесь, раненый, а второй, из ее прошлого, пришел с ней пообщаться?

Однако пока что они говорили только о Стасе, и Катя почувствовала себя чуть лучше. Ей было стыдно признаться себе, что до прихода Димы, даже находясь рядом со своим раненным парнем, она продолжала думать о нем. Новость о том, что Лесков отправился на поверхность один, потрясла ее настолько, что Катя не находила себе места, пока не узнала, что он вернулся.

Ухаживая за Стасом, девушка чувствовала себя кем-то вроде предателя и от этого все больше себя ненавидела. Она столько времени пыталась заставить себя поверить в то, что Лесков — это ее прошлое, глупая детская влюбленность, что в итоге думала о нем постоянно. Тогда Катя принималась напоминать себе о том, сколько всего сделал для нее Стас, и от этого становилось еще хуже. Она была благодарна ему, у них было много хороших моментов вместе, но все-таки с ее стороны это было скорее дружбой, нежели любовью.

Сейчас, глядя на Дмитрия, Катя старалась вести себя как можно более сдержанно и спокойно. Она не позволила себе даже обнять его, сославшись на слово «друг», поэтому встреча проходила без лишних эмоций. К счастью, Лесков тоже вел себя довольно сдержанно.

— Я говорила с Иваном, когда его только доставили в госпиталь, — произнесла девушка, стараясь лишний раз не смотреть на Дмитрия. — Он сказал, что выжил благодаря тому, что его прикрыл собой Руслан. И потому, что он постоянно находился рядом с тобой. Так же, как Лёша и Стас.

Катя не стала дословно цитировать Ивана, когда на ее слова об их смелости, он с досадой ответил: «ага, очень смелые, мы такие смелые, что жались к Димке, как бабы, вместо того, чтобы прикрывать ученых». Она знала, что Бехтерев всегда относился к себе наиболее критично, поэтому не восприняла его мрачную самоиронию всерьез. Все трое были смелыми, и они не должны были винить себя в том, что во время нападения «костяных» оказались рядом с Лесковым.

— Спасибо, что уберег их, — добавила Катя и наконец решилась посмотреть на Дмитрия. В этот момент Лесков ощутил всю глубину ее отчаяния, и ему невольно захотелось обнять ее, как когда-то, когда им еще не нужно было играть в посторонних.

Где-то в глубине души он все еще продолжал любить ее. И поэтому щадил. Он не хотел делать ничего такого, чтобы после девушка терзала себя очередным чувством вины.

«Главное, его», — подумал Дима, мысленно перефразировав слова девушки. Сейчас, глядя на нее, он невольно сравнил Катю с Эрикой: они отличались друг от друга, как небо и земля. Воронцова напоминала бушующее море, в то время как Белова представлялась не иначе, чем тихой гаванью. Катя была понятной, ей хотелось довериться, так сказать, положить голову ей на колени и при этом не бояться закрыть глаза. С Эрикой же всё было по-другому. Она притягивала Дмитрия, как какая-то сложная математическая загадка. Ее поведение было хаотичным и непредсказуемым — то она казалась невыносимой стервой, то превращалась в слабую и ранимую девочку. И, целуя ее, Лесков испытывал скорее страсть, чем нежность. С Катей же было наоборот.

— Ты благодаришь? Меня? — мягко спросил он. — Из-за моей идеи собрать телепорт они чуть не погибли.

— Стас знал, на что шел. Он вызвался сам.

— Смело. Не знаю, кто из вас вдохновлялся примером другого.

Губы Лескова тронула тень улыбки.

— О чем ты? — Катя удивленно вскинула брови.

— Мне известно, что ты постоянно заступаешься за меня, и, даже тогда, когда меня и моих мнимых «сообщников» хотели прогнать на поверхность, ты не испугалась.

— Как ты узнал? Я никому не говорила об этом. Если только сам Стас не сказал тебе…

— У меня есть свои источники. А, может, я попросту угадал. Мы ведь знакомы с тобой не первый день.

Белова невольно улыбнулась:

— Друзья не бросают друг друга в беде.

— Да… Друзья, — это слово почему-то неприятно укололо Дмитрия, но он решил не заострять на этом внимание.

Они оба замолчали, поспешно стараясь разыскать еще какие-то слова, но внезапно дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Воронцова.

— Альберт сказал, что ты здесь, — обратилась она к Дмитрию, игнорируя наличие здесь Кати. Голос Эрики прозвучал абсолютно ровно, и Лескова снова удивило ее поведение. Он не мог понять, рада ли она его видеть, или снова злится.

— И в твоей крови четыре ампулы «эпинефрина», — продолжила девушка, приближаясь к Дмитрию. — Я бы хотела как можно скорее взять у тебя анализы. Альберт опасается побочных эффектов, и я, кстати, тоже.

— На данный момент твоя сыворотка спасла мне жизнь, — заметил Лесков.

— Я подумаю, как ты сможешь отблагодарить меня, — внезапно губы Эрики тронула улыбка, и она, протянув руку, ласково погладила Дмитрия по щеке. Лесков с трудом удержался, чтобы не посмотреть на Катю. Это прикосновение почему-то показалось ему своего рода демонстрацией, где Воронцова ясно дала понять своей сопернице, что та может отдыхать.

В этот момент из коридора раздалась яростная брань Георгия, и Лесков, не проронив ни слова, бросился прочь из палаты. Оказывается, к Фостеру уже пожаловали первые посетители — трое солдат, с которыми Дмитрий когда-то практиковался в стрельбе из винтовки.

Тем временем Эрика посмотрела на Белову. Взгляд был настолько пронизывающим, что неприятное ощущение, вызванное у Кати при виде прикосновения к Дмитрию, усилилось еще больше. Тем временем Воронцова неспешно приблизилась к постели, на которой лежал Стас, и с двусмысленной интонацией произнесла:

— Бедный парень…

После чего покинула кабинет.

Тем временем в коридоре ругань продолжалась. Солдаты угрожали добраться до Фостера, и их крики перебудили Ивана, Альберта и Алексея. Последний, услышав причину скандала, даже заставил себя подняться с постели. Приблизившись к шкафу, он взял с полки кобуру и извлек пистолет. Затем снял оружие с предохранителя и вышел за дверь.

— Где он? — тихо спросил он, тем самым заставив Дмитрия прерваться на полуслове. Лесков заметил в его руке пистолет и все же нарочито спокойно ответил:

— В этой комнате.

С этими словами он жестом показал на дверь, которую заслонял собой.

Губы Алексея искривились в усталой усмешке:

— Отойди, пожалуйста.

— Сначала отдай мне оружие, — по-прежнему ровно отвечал Дмитрий. Он не сдвинулся с места даже тогда, когда Алексей навел на него пистолет и кивком головы велел ему отойти.

— Дим, я все равно убью эту тварь. Но мне бы не хотелось при этом лишиться друга. Уйди с дороги.

— Твоего отца убили «костяные». Мне жаль, но так вышло…

— Уйди с дороги! — Алексей сорвался на крик.

— А ты стреляй, и путь освободится.

— Вы что, с ума посходили? — не выдержала Эрика. — Ваши друзья мертвы, а вы решили перестрелять еще и друг друга?

— Не вмешивайтесь! — прервал ее Алексей. — Вас это не касается! Дима, я в последний раз тебя прошу, уйди по-хорошему. Ты знаешь, что там было! Ты не можешь его выгораживать! Из-за него погиб мой отец.

— Твой отец погиб из-за нас, — ответил Лесков. — Он пожертвовал собой, чтобы я, ты, Альберт, Иван и Стас вернулись домой. Будет честнее, если ты перестреляешь нас. А Фостер был против того, чтобы ехать с кем-то. Вспомни!

— Конечно, против. Потому что хотел сбежать и бросить нас на растерзание. Мой отец не верил ему, как и я не верю. А ты… Господи, как можно быть таким умным и таким идиотом одновременно. Неужели ты не понимаешь, он предаст тебя так же, как и моего отца!

— Если ты не убьешь меня прежде. Потому что я не отойду.

Рука Алексея начала дрожать, и он медленно опустил пистолет.

— Я все равно доберусь до него, — тихо добавил он.

На этом инцидент был исчерпан, однако угрозы Алексея и других солдат все еще звенели в воздухе. Участники и свидетели случившегося начали постепенно расходиться, и когда в коридоре остались лишь Иван и Дмитрий, Лесков позволил себе устало прижаться спиной к двери.

— Как же мне все это надоело, — произнес он, взглянув на раненого друга. — А ты какого черта тут делаешь? Вернись в постель.

— Пришел посмотреть на клушу, которая защищает свое драгоценное яйцо, — ответил Иван, на что Лесков невольно усмехнулся. — Что ты будешь с ним делать?

— Пока перевезу в правительственное здание, будет жить в моей комнате.

— И тебе не стремно ночевать с ним?

— А куда он пойдет, если убьет меня? Обратно к «костяным»?

— Ну ладно, а потом…

— Я не знаю, что будет потом. Сначала нужно найти Лунатика.

Иван посмотрел на друга, невольно отмечая в его глазах какую-то обреченную решимость. Так выглядит человек, который ставит в казино свои последние деньги, не надеясь уже выиграть, но и не смея думать о проигрыше. В детстве это состояние было для них нормальным — они могли сцепиться в драке с парнями, которые были их старше, могли на спор перебежать дорогу прямо перед поездом, могли забраться на крышу высотки и балансировать на самом краю. Но то, что происходило с ними сейчас, было опаснее. Гораздо опаснее.

Конец шестой части.