Собиратель воды

Глава 7. Место встречи

Тот, кто проснулся в зыбучих песках,

Уже не уснёт как прежде.

Тот, кто увидел мираж, превратившийся в правду,

Не сможет отличить истину от лжи.

Тот, кто напился из колодца змеи,

Будет жаждать и после смерти.

Стихи южных отшельников

Рассвет приходил медленно, как уставший путник. Первые лучи солнца с трудом пробивались сквозь пыльную дымку на горизонте. Небо на востоке постепенно светлело — из чёрного становилось сизым, затем бледно-розовым, и наконец золотистым. Ещё один день в великой пустыне.

Назир сидел на вершине небольшого бархана, наблюдая за пробуждением лагеря. Караван «Детей пустыни» — так они называли себя — раскинулся в естественной впадине между песчаными холмами. Защищённый от ветра и чужих глаз, он казался издалека просто скоплением бурых пятен на песке. Но Назир теперь знал: даже в кажущемся беспорядке шатров была своя логика, свой выверенный веками порядок.

Прошло почти полгода с тех пор, как он починил водный компас и обрёл своё место среди племени. Полгода поисков, странствий, надежд и разочарований. Они нашли множество источников — некоторые скрытые в расщелинах скал, другие погребённые под слоем песка, третьи — выдающие себя лишь тонкой струйкой, сочащейся из-под земли. Компас работал безупречно, указывая на воду там, где её не видели поколения кочевников.

Но той самой воды — постоянной, обильной, способной поддержать не временный лагерь, но настоящее поселение — они так и не нашли.

Караван за эти недели преодолел огромное расстояние — дальше на восток, чем большинство племени заходило за всю жизнь. Они пересекли Красные дюны, миновали Стеклянную равнину, обогнули Одичавшие холмы. И теперь находились на границе Соляных земель — места, где соль проступала из-под песка белыми разводами, а иногда образовывала целые гряды, ломкие и хрупкие, как старые кости.

Назир потёр глаза, ощущая в них песок. Бесконечное движение, монотонное покачивание верблюда, ежедневная сборка и разборка лагеря — всё это давно утратило романтический флёр приключения. Осталась лишь рутина, кропотливая, изматывающая работа, борьба за каждый день, за каждую каплю воды. И всё же он не жалел о своём пути. Здесь, в пустыне, он нашёл то, чего ему не хватало в храмовых лабораториях — ощущение, что его работа имеет прямой, осязаемый смысл, что она спасает жизни.

Внизу, в лагере, люди уже начали свой ежедневный ритуал. Дети разбирали шатры под присмотром стариков. Женщины готовили скудный завтрак. Мужчины снаряжали верблюдов, проверяли запасы воды, чинили сбрую. Всё это происходило почти без слов — каждый знал свою работу, своё место в этом сложном, отлаженном механизме. Как компоненты хорошо работающей машины.

Назир заметил, как сильно изменилось племя за эти месяцы. Раньше оно было подобно стае хищников — гибкой, неформальной, без чёткой структуры. Каждый делал то, что считал нужным, полагаясь больше на интуицию, чем на расчёт. Теперь же, под влиянием его инженерных подходов, они стали более организованными, методичными. Водные хранилища были усовершенствованы для минимизации испарения. Маршруты просчитывались с учётом рельефа и направления ветров. Даже шатры теперь ставились по новой схеме, позволяющей лучше использовать ограниченное пространство и тень.

«Инженер изменил пустыню, или пустыня изменила инженера?» — этот вопрос Самира задала ему однажды вечером у костра. Назир до сих пор не был уверен в ответе.

Он спустился с бархана, песок скользил под ногами, как живой. Тело уже привыкло к движению по этой зыбкой поверхности — ещё одно из множества изменений, которые претерпел сам Назир. Его кожа потемнела и загрубела. Волосы выгорели на солнце. Руки покрылись мозолями, которых не было даже в его инженерской практике. Он научился спать на твёрдом. Экономить воду. Понимать голос ветра.

Но что-то внутри него оставалось прежним — что-то, что продолжало задавать вопросы, искать закономерности, пытаться решать проблемы с помощью логики и наблюдений. Инженер в нём не умер, а просто адаптировался к новой среде.

— Вот ты где! — окликнула его Майсара, когда он спустился к подножию бархана. Её косички с металлическими украшениями тихо звенели при каждом движении. — Самира уже спрашивала о тебе. Сегодня трудный переход, нужен свежий компасный замер.

— Иду, — кивнул Назир. Майсара была самым близким ему человеком в племени. Не просто другом — проводником между двумя мирами, без которого он никогда не смог бы по-настоящему найти своё место здесь.

— Не нравится мне эта местность, — добавила она, оглядываясь по сторонам. — Слишком… тихо. Как будто пустыня задержала дыхание.

Назир тоже ощущал это — странную, настороженную тишину, нависшую над соляной равниной. Словно воздух стал плотнее, тяжелее. Даже привычный гул песка, который стал для него почти неотъемлемой частью существования, приглушился, сменившись тонким, едва уловимым свистом.

Самира ждала у своего шатра — высокая, прямая фигура, всё ещё излучающая силу несмотря на месяцы тяжелейших переходов. Рядом стоял Аш-Шариф, хмурый и настороженный, как всегда.

— На востоке что-то есть, — без предисловий сказала Самира, когда Назир подошёл. — Дым. И что-то блестящее — возможно, стекло или металл. Нужно уточнить направление.

Назир достал компас — теперь он всегда носил его в специальной кожаной сумке на поясе. Маленький инструмент стал символом его положения в племени — не вождь, не воин, но тот, кто указывает путь. Проводник. Искатель воды.

Стрелка компаса чуть подрагивала, указывая куда-то на северо-восток. В том же направлении, где над горизонтом поднималась тонкая струйка дыма, едва заметная на фоне светлеющего неба.

— Кто это может быть? — спросил Назир. — Другие кочевники?

Самира и Аш-Шариф обменялись взглядами.

— Вряд ли, — ответил Аш-Шариф. — Местные племена не заходят так далеко на север. Здесь нет хороших пастбищ, нет торговых путей.

— Возможно, потерявшийся караван, — предположила Самира. — Или изгнанники из какого-нибудь оазиса. В любом случае, нам нужно проверить. Вода указывает в ту сторону.

— И они находятся у источника, — продолжил её мысль Назир.

— Или они и есть источник, — мрачно добавил Аш-Шариф, поглаживая рукоять кинжала. — Караван можно ограбить. Воду можно забрать.

Назир бросил на него острый взгляд. За месяцы путешествий их отношения с правой рукой Самиры оставались натянутыми. Нельзя сказать, что они враждовали — скорее, существовали в состоянии вооружённого нейтралитета. Аш-Шариф признавал ценность Назира для племени, но по-прежнему считал его чужаком, «городским», не понимающим истинные законы пустыни.

— Мы не станем нападать без причины, — твёрдо сказала Самира. — Разведка сначала. Майсара, возьми двух быстрых всадников и проверь, что там. Только осмотрись, не приближайся слишком. Племя будет двигаться обычным темпом.

Майсара кивнула и поспешила к своему верблюду. Через несколько минут она и ещё двое всадников уже отделились от каравана и устремились вперёд, быстро превращаясь в маленькие точки на фоне бескрайней пустыни.

Караван двинулся своим обычным темпом — медленно, размеренно, сохраняя силы людей и животных. Каждый шаг был выверен опытом поколений. В движении племени не было ни спешки, ни паники — только неторопливая, целеустремлённая решимость.

Назир ехал рядом с Самирой и Аш-Шарифом в голове колонны. Солнце поднималось всё выше, безжалостно обжигая всё, к чему прикасалось. Воздух дрожал от жары, искажая очертания далёких барханов. Соляные проплешины на песке сверкали, как осколки разбитого зеркала.

Время тянулось, вязкое, как смола. Гул песка под ногами верблюдов сливался с шорохом шагов, с тихим звоном металлических украшений, с дыханием сотен людей и животных в монотонную, убаюкивающую симфонию. Назир поймал себя на том, что начинает дремать в седле, и резко выпрямился.

Майсара вернулась ближе к полудню. Её лицо, обычно открытое и живое, было напряжённым.

— Люди, — сказала она, подъехав к Самире. — Много людей. Странные. У них лагерь с прямыми рядами палаток. Повозки из металла. Флаги на шестах.

— Флаги? С какими символами? — быстро спросила Самира.

Майсара покачала головой.

— Не смогла рассмотреть. Но они не похожи ни на кого, кого я видела раньше. Слишком… упорядоченные. Как маленькая армия.

— Осели у воды? — вмешался Назир.

— Да. Там должен быть неплохой источник — я видела отражения, похожие на воду. И зелень — немного, но есть.

Самира задумалась, покусывая губу — редкий жест неуверенности у обычно решительной предводительницы.

— Сколько их?

— Трудно сказать точно. Может быть, две или три сотни. Примерно как нас.

Аш-Шариф выругался под нос.

— Если они осели у хорошего источника, нужно готовиться к бою. Другого пути нет.

— Есть, — возразила Самира. — Древний путь. Встреча старейшин на нейтральной земле. Переговоры.

— С этими чужаками? — фыркнул Аш-Шариф. — Кто знает, понимают ли они вообще правила? Может, они не чтут обычаи пустыни, не уважают право нейтральной земли. Наших посланников могут схватить или убить.

Самира рассмеялась — сухой, негромкий смех, который, однако, эффектно оборвал мрачные предположения Аш-Шарифа.

— О, конечно, — она закатила глаза. — И, возможно, они ещё не знают, что солнце горячее, а пить надо, чтобы жить? — Её голос сочился иронией. — Аш-Шариф, любой, кто выжил в пустыне больше месяца, знает базовые правила. Не потому, что их научили, а потому что в противном случае их кости давно белели бы на песке.

Она повернулась к Майсаре, словно решение уже принято.

— Мы отправим посланников с белым флагом. Если они разумные люди, а они, должно быть, такие, раз смогли разбить организованный лагерь, то согласятся на переговоры.

— А если всё-таки нет? — упрямо продолжил Аш-Шариф.

Самира бросила на него взгляд, в котором читалось снисходительное терпение, какое выказывают матери своим излишне тревожным детям.

— Если эти чужаки достаточно глупы, чтобы нарушить священное право посланников, — её голос стал жёстче, — то они недостаточно умны, чтобы защитить источник от нас. В таком случае, — она многозначительно посмотрела на стиснутую рукоять ножа Аш-Шарифа, — ты получишь свой бой.

Назир заметил, как губы сурового воина дрогнули в подобии улыбки. Майсара подавила смешок. Даже в напряжённой ситуации Самира умела разрядить обстановку, превратив страх в решимость, сомнение в план действий.

— Как близко мы можем подойти, не вызывая подозрений? — спросила Самира, переходя к делу.

— До соляной гряды, — ответила Майсара. — Оттуда можно отправить гонцов с предложением о встрече.

Самира кивнула.

— Хорошо. Мы разобьём лагерь там. Отправим посланников. Подготовимся к переговорам… и к неприятностям, если Аш-Шариф окажется прав.

Караван продолжил движение, теперь с большей осторожностью. По мере приближения к намеченной точке остановки напряжение нарастало. Люди разговаривали тише, часто оглядывались. На лицах читалась настороженность, смешанная с любопытством.

К закату они достигли соляной гряды — длинного, низкого хребта, состоящего из твёрдой, спрессованной соли, белеющей в лучах заходящего солнца. Идеальное естественное укрытие и наблюдательный пункт.

Лагерь разбили быстро и тихо. Никаких костров, минимум разговоров. Верблюдов держали на привязи, чтобы предотвратить случайный шум. Дети, обычно шумные и непоседливые, притихли, улавливая настроение взрослых.

Самира собрала совет старейшин в своём шатре. Назир, теперь уже принятый как полноправный член племени, тоже присутствовал. Десять человек сидели вокруг тусклой масляной лампы, которая отбрасывала причудливые тени на стены шатра.

— Майсара и Хазим отправятся с рассветом, — сказала Самира. — Белые флаги, никакого оружия. Предложат встречу старейшин на нейтральной земле, у одинокой скалы в двух милях отсюда.

— Слишком рискованно, — проворчал старый Кадим, чья борода давно побелела от песка и времени. — Даже у нас в племени есть поговорка: "Только глупец посылает голубя в гнездо ястреба".

— Пустыня быстро учит основным правилам, — ответила Самира с той же уверенностью, что продемонстрировала ранее. — Кто не умеет договариваться, быстро остаётся без союзников и без торговли. А кто нарушает право посланников, становится врагом всех племён. Странно, что мне приходится напоминать это тебе, Кадим.

Старик фыркнул, но спорить не стал.

— А компас? — спросил другой старейшина, обращаясь к Назиру. — Что он показывает?

Назир достал инструмент и положил на низкий столик в центре круга. Все взгляды обратились к маленькой стрелке, которая уверенно указывала в направлении незнакомого лагеря.

— Источник там, — подтвердил он. — И судя по силе сигнала, довольно крупный. Возможно, подземная река или озеро.

Воцарилось молчание. Каждый понимал, что это значит. Если источник действительно большой, постоянный — это именно то, что они искали всё это время. Место, где племя могло бы остановиться, прекратить бесконечное скитание по пустыне. Начать новую жизнь.

— Мы не можем просто уйти, — наконец произнёс Аш-Шариф. — Не теперь, когда мы так близко.

Впервые за долгое время Назир был полностью согласен с ним.

— Нет, не можем, — кивнула Самира. — Поэтому будем действовать осторожно. Мирно, если возможно. Решительно, если придётся.

На том и порешили. Отправить посланников, предложить встречу, выяснить, кто эти люди и каковы их намерения. А дальше — будь что будет.

Рассвет следующего дня был холодным и туманным — редкое явление в пустыне. Белесая дымка стелилась по земле, скрывая соляную гряду и превращая всё вокруг в размытые силуэты. Идеальные условия для отправки посланников — туман обеспечивал дополнительное прикрытие.

Майсара и Хазим уехали до того, как солнце полностью поднялось над горизонтом. Два силуэта на верблюдах, каждый с длинным шестом, на котором развевался белый флаг. Вскоре они растворились в тумане, и лагерь погрузился в напряжённое ожидание.

Назир провёл утро с Самирой, обсуждая возможные сценарии встречи. Она расспрашивала его о различных обычаях переговоров, о формальностях, которые могли бы помочь установить контакт с неизвестными соседями. Назир рассказывал всё, что знал, хотя и понимал, что его опыт инженера храма вряд ли сильно пригодится в такой ситуации.

Майсара и Хазим вернулись около полудня, когда туман уже растаял под жаркими лучами солнца. Их лица были напряжены, но без признаков страха или тревоги.

— Они согласились на встречу, — доложила Майсара. — Сегодня на закате, у Одинокой скалы. По трое с каждой стороны, без оружия.

— Что ты узнала о них? — спросила Самира.

— Они называют себя "Детьми свободы", — ответил Хазим. — У них странная символика — ломаная линия, похожая на молнию. Очень… организованные. Выстроились, когда нас увидели, как стража у городских ворот.

— И одеты все одинаково, — добавила Майсара. — Не как кочевники. Их одежды слишком… новые. Чистые. И у них нет верблюдов — только повозки, странные конструкции из металла, тащимые исхудавшими лошадьми.

— Они не знали наш язык? — нахмурился Аш-Шариф.

— Знали, но говорили странно, — Майсара поморщилась. — Слишком… правильно. Как в старых книгах. И смотрели так, будто никогда не видели людей пустыни.

— Видишь, — Самира с триумфом посмотрела на Аш-Шарифа. — Они приняли посланников, согласились на переговоры. Похоже, они знают правила, даже если не знают пустыни.

Аш-Шариф проворчал что-то неразборчивое, но спорить не стал. Его мрачный взгляд говорил, что он всё ещё настроен скептически, но готов подчиниться решению Самиры.

— Что ж, — наконец произнесла она. — Мы получим свою встречу. Я, Аш-Шариф и Назир пойдём от нашего племени.

— Я? — удивился Назир. — Почему не кто-то из старейшин?

— Потому что судя по описанию, эти люди не похожи на обычных кочевников, — ответила Самира. — Возможно, в разговоре всплывут темы, для которых твой опыт окажется полезным. Ты видел больше нас, знаешь многое, чего не знаем мы.

Это было логично, хотя Назир подозревал, что есть и другая причина — Самира хотела продемонстрировать незнакомцам, что с ними не только "дикари", но и образованный человек. Своего рода демонстрация силы их племени.

Остаток дня прошёл в подготовке к встрече. Самира настояла на соблюдении древних ритуалов — они облачились в традиционные одежды для переговоров, украшенные символами мира. Назиру выдали похожий наряд, слегка измененный, чтобы подчеркнуть его особый статус — не совсем чужой, но и не полностью свой.

Когда солнце начало клониться к горизонту, трое выдвинулись к месту встречи. Одинокая скала на самом деле была небольшим останцем — каменным столбом высотой около пяти человеческих ростов, одиноко стоящим посреди соляной равнины. Издалека она напоминала застывшего в дозоре воина, охраняющего пустыню.

Они прибыли первыми. Самира выбрала место с восточной стороны скалы, где последние лучи заходящего солнца ещё освещали землю. Расстелили небольшой ковёр, установили традиционные символы мирных переговоров — маленькую медную чашу с водой и солью. Аш-Шариф, хоть и был безоружен согласно договору, держался настороженно, его глаза постоянно сканировали горизонт.

Они появились точно в условленное время — три фигуры, идущие со стороны заходящего солнца, их силуэты чёрными призраками выделялись на фоне оранжевого неба. Двое мужчин и женщина, одетые в одинаковые тёмные одежды с нашивками в виде ломаной линии — символа, похожего на молнию или, возможно, на стилизованное изображение текущей воды.

Они не знали, как называются те люди. Но у них был порядок. У них были палатки в правильных рядах. И у них не было верблюдов — только повозки, странные конструкции из железа, тащимые исхудавшими лошадьми. И всё у них было прямоугольным. Даже лица.

В центре шёл высокий мужчина — с прямой осанкой и чётким, словно вырезанным из камня лицом. Его короткая чёрная борода обрамляла решительный подбородок, а глаза — тёмные, внимательные — казались глубокими колодцами, в которых можно было утонуть. Он двигался с тем особым достоинством, которое присуще лишь истинным лидерам — без показной важности, но с абсолютной уверенностью в своём праве вести других.

Справа от него шла женщина — худая, жилистая, с коротко остриженными седеющими волосами. Её лицо, испещрённое морщинами, напоминало карту давно высохшего озера. Слева — молодой мужчина с таким же символом на груди, но с дополнительной нашивкой на рукаве, обозначающей, вероятно, какой-то особый ранг.

— Городские, — тихо сказал Аш-Шариф, и в его голосе смешались презрение и настороженность.

Назир кивнул. Сомнений не было — эти люди пришли из города. Их гладкая кожа, не иссечённая песчаными бурями, их прямые спины, не привыкшие спать на твёрдом, их уверенная походка по песку, выдающая людей, которые ещё не научились по-настоящему жить в пустыне. Всё говорило о том, что они недавно покинули каменные стены.

Две группы остановились на расстоянии нескольких шагов друг от друга. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь слабым свистом ветра, который начал усиливаться с приближением ночи.

— Приветствую вас на этой нейтральной земле, — первой заговорила Самира, используя формальный язык переговоров, сохранившийся с древних времён. — Я Самира, дочь Акрама, предводительница племени Детей пустыни. Со мной Аш-Шариф, мой советник, и Назир, наш искатель воды.

Высокий мужчина едва заметно вздрогнул при упоминании имени Назира, его взгляд остро впился в лицо инженера. Это длилось лишь мгновение, но Назир заметил. И что-то всколыхнулось в его памяти — смутное воспоминание о рассказах, слышанных в лагере, о восстании в Кафр-Зуламе, о беженцах, ушедших в пустыню…

— Приветствую, Самира, дочь Акрама, — ответил незнакомец. Его голос был глубоким, звучным, с той особой уверенностью, которая заставляет прислушиваться даже скептиков. — Я Мансур, лидер общины Детей свободы. Со мной Лейла, наш главный смотритель, и Тарим, капитан нашей стражи.

Формальное приветствие завершилось, и Самира жестом пригласила гостей на ковёр. По древнему обычаю чаша с водой и солью была передана гостям первыми — символический жест, показывающий готовность делиться самым ценным. Мансур принял чашу, но прежде чем смочить губы, внимательно осмотрел её, словно оценивая качество металла. Этот маленький жест — практический, инженерный — был едва уловим, но не ускользнул от внимания Назира.

— Это, трогательно — ваша чаша с солью и водой, — произнёс Мансур с вежливой улыбкой, делая глоток и передавая чашу своим спутникам.

Аш-Шариф напрягся, но Самира легко коснулась его колена, призывая к спокойствию. Лейла, принимая чашу, чуть заметно поморщилась, словно её смутил комментарий Мансура. Тарим же, третий из гостей, принял ритуал с плохо скрываемым скептицизмом, лишь формально прикоснувшись губами к воде.

Когда все расселись, Самира первой нарушила установившуюся тишину:

— Наш искатель воды привёл нас на восток, следуя за сигналом большого источника. Теперь мы видим, что источник уже занят вашей общиной.

Мансур перевёл взгляд на Назира, изучая его с нескрываемым интересом.

— Искатель воды? — его глаза скользнули к поясу Назира, где висел компас. — Интересно. Вы сказали "искатель", словно это… волшебный дар.

В его голосе звучала лёгкая насмешка — не злая, но снисходительная, как у учителя, забавляющегося наивным суеверием ученика.

— Это не дар, — спокойно ответил Назир. — Это компас, настроенный на поиск водных источников. Инструмент, требующий знаний и навыков для использования.

— Разумеется, — кивнул Мансур, и его улыбка стала шире. — Гидросенсорный компас с кристаллическим резонатором, если не ошибаюсь. Старая технология, но эффективная при правильной калибровке. Мы нашли этот источник благодаря нашим картам и рациональным расчётам. Древние записи указывали на подземный водный резервуар в этом районе. Довольно крупный. Достаточный для поддержания небольшого поселения на постоянной основе.

Именно то, что они искали всё это время. Назир почувствовал, как внутри него всё напряглось от этих слов. Постоянный источник. Конец бесконечным скитаниям.

— Похоже, вы хорошо разбираетесь в таких вещах, — заметил Назир.

— Я инженер, — просто ответил Мансур. — Как и ты, я полагаю? — Он сделал паузу, словно оценивая что-то в Назире. — Хотя, судя по тому, как они называют тебя, ты предпочёл романтизировать свою функцию. Понимаю. В некоторых… контекстах это может быть полезно.

Назир почувствовал себя неловко, будто он ребенок, которого застукали за воровством печенья на городском базаре.

— Мы пришли с миром, — вмешалась Самира, возвращая разговор к изначальной теме. — И хотели бы знать, возможно ли… сосуществование наших общин у этого источника. Или, по крайней мере, право пользоваться им для пополнения запасов.

Мансур посмотрел на свою спутницу, Лейлу, и та едва заметно покачала головой.

— Мы ценим ваш мирный подход, — медленно произнёс он. — Но должен сказать прямо: источник едва справляется с нуждами нашей общины. — Мансур на мгновение замер, его взгляд скользнул в сторону, словно он подбирал слова. Этот момент неуверенности не ускользнул от внимания Назира. — Мы работаем над системой, которая позволит эффективнее использовать воду, но это требует времени. И места.

— Возможно, мы могли бы предложить что-то взамен? — голос Самиры был ровным, деловым. — Наши люди знают пустыню как никто другой. Умеют находить редкие растения, лекарственные травы. Мы можем помочь с охраной периметра от других племён. С торговыми связями.

Тарим, молодой капитан стражи, издал короткий, скептический звук — нечто среднее между фырканьем и смешком. Мансур бросил на него предостерегающий взгляд, но Самира уже заметила эту реакцию.

— Вы сомневаетесь в нашей полезности? — спросила она, обращаясь прямо к Тариму, и в её голосе появились стальные нотки.

— Эмоции — плохой инструмент принятия решений. Особенно в пустыне, — мягко вмешался Мансур вместо Тарима. — Просто у нас… иные методы. Мы не полагаемся на традиции или интуицию. Мы используем науку, расчёты, эксперименты. Мы строим общество, основанное на разуме, а не на древних обычаях.

Эти слова прозвучали почти как вызов — не агрессивный, но явный. Самира слегка прищурилась, и Назир почувствовал, как напряжение между двумя лидерами сгустилось, словно воздух перед грозой.

— Я вижу, — медленно произнесла она. — Значит, вы бывшие городские. Из Кафр-Зулама?

Назир впервые слышал это слово. Но увидел, что Лейла вздрогнула — очевидно, удивлённая тем, что Самира что-то знает о них. На её лице промелькнуло какое-то сложное выражение — смесь тревоги и скрытой печали. Мансур остался невозмутим.

— Да, большинство из нас, — ответил он. — Мы покинули Кафр-Зулам, когда стало ясно… — он сделал паузу, на мгновение отведя взгляд, — …что город обречён под властью жрецов и их лжи. Мы решили начать заново. Построить нечто лучшее, свободное от суеверий и тирании храма.

В этот момент маленький ребёнок — девочка лет шести из племени Самиры — подошла ближе к месту переговоров, с любопытством выглядывая из-за соседней скалы. Она не решалась подойти совсем близко, но явно заинтересовалась странными гостями.

Назир заметил, как Мансур полностью проигнорировал ребёнка, словно его не существовало. Лейла же на мгновение встретилась взглядом с девочкой и чуть улыбнулась, прежде чем вновь сосредоточиться на разговоре.

— Удивительно, как в кочевых обществах дети с малых лет вовлечены в политику, — произнёс Тарим с плохо скрываемым пренебрежением. — Хотя, возможно, это компенсирует нехватку школ.

— Мы слышали о вашем восстании, — быстро сказала Самира, игнорируя комментарий Тарима. — О разрушении храма. О смерти жрецов.

Теперь Назир внимательно следил за лицом Мансура. Бывший городской инженер не выказал ни тени раскаяния. Его глаза оставались ясными, взгляд — твёрдым. Но на долю секунды его пальцы напряглись, сжимаясь в едва заметном движении — словно отголосок какого-то внутреннего конфликта.

— Изменения никогда не даются легко, — ровно ответил он. — Мы сделали то, что должны были сделать, чтобы освободить людей от тирании лжи.

Аш-Шариф неодобрительно покачал головой. Даже среди кочевников, считающихся "дикарями" в городах, существовало уважение к храмам и священным местам.

— А что случилось с оставшимися жителями? — спросил Назир, заговорив впервые с начала встречи. — С теми, кто не пошёл за вами?

Мансур перевёл взгляд на него, и Назир почувствовал странное ощущение — словно его оценивают, взвешивают, проверяют.

— Они сделали свой выбор, — ответил Мансур после паузы. — Некоторые покинули город позже, другие остались. Наше дело было не принуждать, а показать правду. Дать возможность. Каждый человек сам решает свою судьбу.

— "Каждый сам себе бог", — тихо произнёс Назир, вспоминая фразу, услышанную от караванщиков. Кажется он начинал понимать, о чём идёт речь.

Глаза Мансура сверкнули.

— Именно так, — в его голосе промелькнуло удовлетворение. — Мы не признаём власти богов, которых никто не видел. Не подчиняемся жрецам, которые веками контролировали воду и знания. Каждый человек свободен. Каждый равен. Каждый имеет право на свою долю воды и знаний.

Мансур сделал паузу, внимательно глядя на Назира, словно ожидая его реакции. Затем он чуть наклонился вперёд.

— Знаешь, Назир, мне кажется, у тебя поразительный талант, — сказал он, его взгляд скользнул к компасу на поясе инженера. — Найти воду в этой безжизненной пустыне — достижение.

Он слегка улыбнулся.

— Вопрос лишь в том, кто будет распоряжаться этой способностью. Один человек? Или все?

Мансур сделал паузу, чуть склоняя голову.

— Иногда я думаю: возможно, именно в этом и заключается наше различие. Мы хотим делиться. А вы — всё оставляете себе.

— Благородные идеи, — вежливо кивнула Самира, перехватывая нить разговора. — Но вернёмся к нашему вопросу. Означает ли ваше желание делиться, что вы готовы делиться источником с нами?

Лицо Мансура на мгновение помрачнело, но только на мгновение. Самире его подловила, но он не устоял. Он снова обменялся взглядом с Лейлой. На этот раз их безмолвная коммуникация длилась дольше, словно они вели сложный спор без слов. Лейла, казалось, пыталась что-то возразить, но в итоге уступила, опуская взгляд.

— Полное совместное использование источника сейчас невозможно, — наконец ответил он. — Но мы можем предложить компромисс. Ваши люди могут пополнять запасы воды — в разумных пределах — раз в неделю.

Он вновь обратил взгляд на Назира.

— А если среди вас есть мастера с полезными навыками — инженеры, — он выделил это слово, — механики, кузнецы — мы были бы заинтересованы в их помощи при создании нашей системы водоснабжения.

— Я заметил этот ваш инструмент, — добавил он, кивнув в сторону компаса. — Такие устройства должны служить всем людям, а не принадлежать одному племени. В наших руках технология поиска воды могла бы помочь тысячам, а не одному племени.

Самира не спешила с ответом. Она смотрела на Мансура долгим, изучающим взглядом, словно пыталась прочитать что-то за его словами.

— Мы обсудим ваше предложение, — наконец произнесла она. — И дадим ответ через два дня. Пока же, если позволите, хотелось бы узнать больше о вашей общине, о ваших планах. Мы долго ищем постоянный источник воды, и то, что вы нашли его, вызывает интерес. Возможно, мы могли бы многому научиться друг у друга.

— Безусловно, — согласился Мансур. — Хотя я должен заметить, что наше сообщество основано на принципах, которые… — он окинул взглядом Аш-Шарифа и Самиру, — …возможно, покажутся непривычными тем, кто привык жить по законам прошлого. Мы ценим разум выше традиций и факты выше веры. Люди лгут, а числа никогда.

"Слова отца" — внутри Назира будто вспыхнула молния, но он взял себя в руки.

Лейла, сидевшая рядом с Мансуром, смотрела в сторону, когда Мансур говорил это. В её лице читалось какое-то внутреннее противоречие. Словно она не вполне разделяла категоричность своего лидера.

Разговор перешёл в более формальное русло. Они обсуждали устройство лагеря, планы на будущее, методы поиска воды. Но Назир чувствовал, что за вежливым обменом информацией скрывается сложное переплетение недосказанности, манипуляций и скрытого напряжения.

Во время разговора Мансур несколько раз возвращался к компасу Назира, сначала косвенно, затем всё более откровенно проявляя интерес.

— Знаешь, я восхищён тем, что ты сумел отремонтировать такой сложный прибор в полевых условиях, — сказал он, обращаясь к Назиру с выражением инженерного братства. — Хотя, если подумать, — его тон стал более задумчивым, — что ты действительно сделал? Вычистил песок из механизма? Заменил пару креплений?

Назир напрягся, чувствуя скрытый укол в этих словах.

— И всё племя сразу признало тебя избранным, "искателем воды", — продолжил Мансур с лёгкой улыбкой. — Впечатляющий результат для базового технического обслуживания. Мне в городе даже спасибо не всегда за такое говорили. Сразу видно, ты нашёл людей высокой культуры.

Аш-Шариф едва заметно подался вперёд, но Назир сдержанно ответил:

— Каждое племя ценит тех, кто приносит пользу. У вас инженеры строят системы орошения. У нас — находят воду. Результат один: люди выживают.

— Разумеется, — кивнул Мансур. — Я просто подумал, насколько больше пользы твои навыки могли бы принести в системном применении. Представь: не временные источники для одного племени, а постоянная вода для всех нуждающихся.

По мере того, как солнце опускалось всё ниже и небо темнело, разговор подходил к завершению. Мансур уже поднялся на ноги, готовясь уходить, когда Тарим, его капитан стражи, вдруг заговорил:

— Скажите, — обратился он к Аш-Шарифу, в его голосе слышалось плохо скрываемое любопытство, смешанное с превосходством, — правда ли, что ваши племена до сих пор молятся древним богам? Что вы верите в этих двух братьев воды и камня?

Аш-Шариф напрягся. Его лицо, обычно непроницаемое, на мгновение исказилось — Назир увидел, как желваки заиграли на его скулах.

— Мы уважаем силы, которые старше нас, — медленно произнёс он. — Уважаем знаки и приметы. Уважаем то, что помогало нашим предкам выживать в пустыне веками. То что держит нас вместе.

— Но это же просто суеверия, — продолжил Тарим, словно не замечая опасных ноток в голосе воина. — Примитивные верования, не основанные на фактах. Мы доказали, что вода подчиняется не богам, а законам природы, которые можно изучить и…

— Достаточно, Тарим, — оборвал его Мансур, заметив, как напряглись представители кочевников. — Мы не навязываем свои взгляды другим. Каждый свободен верить по-своему.

Но даже в этом вежливом одёргивании Назир уловил нотку снисходительности, словно Мансур говорил с ребёнком, которому позволено некоторое время верить в сказки, прежде чем он повзрослеет.

Молодой человек из племени Мансура посмотрел на своего лидера, затем снова на Аш-Шарифа.

— Простите, — произнёс он, но в его голосе не было искреннего раскаяния. — Я лишь хотел понять ваш образ мышления.

— Хочешь я тебе подробно всё расскажу? — резко спросил Аш-Шариф, и привстал.

Напряжение между ними сгустилось, как песчаная буря на горизонте. В этот момент Лейла, которая до сих пор редко вмешивалась в разговор, неожиданно наклонилась и положила руку на медную чашу с водой и солью, которая стояла в центре круга.

— Мы благодарим вас за воду и соль, — сказала она, обращаясь к Самире. Её голос был тихим, но в нём чувствовалась искренность, отсутствовавшая в словах мужчин. — Какими бы разными ни были наши пути, жажда у нас одна.

Самира встретилась с ней взглядом и едва заметно кивнула, принимая этот неожиданный жест мира.

Аш-Шариф сел — медленно, с достоинством. Его глаза превратились в узкие щели, сосредоточенные на Тариме.

— Мы благодарим за беседу, — сказал он официальным тоном, игнорируя последний комментарий. — И за предложение. Но мы должны идти, пока не стемнело окончательно.

Самира встала, Аш-Шариф последовал её примеру. Её лицо сохраняло спокойствие, но Назир видел, как чуть сжались её губы — признак сдерживаемого раздражения.

— Мы пришлём гонца через два дня, — сказала она Мансуру. — С нашим ответом. До того времени просим уважать нашу территорию за соляной грядой, как мы будем уважать вашу.

Мансур кивнул, бросив раздражённый взгляд на Тарима. Формальное прощание прошло быстро и холодно — момент хрупкого сближения был разрушен неосторожными словами.

Когда они отошли на достаточное расстояние от места встречи, и фигуры Детей свободы растворились в сумерках, Аш-Шариф наконец высказал то, что кипело внутри него:

— Заносчивые городские выскочки, — процедил он сквозь зубы. — Считают себя выше всех только потому, что читали пару книг. Отвергают богов, но сами ходят по храмовой карте. — Он сплюнул в песок. — Я не доверяю им. Ни на каплю воды.

Самира ничего не ответила, что было необычно — обычно она либо соглашалась с Аш-Шарифом, либо спорила с ним, но никогда не оставляла его слова без реакции.

— Самира? — позвал Назир, заметив её задумчивость.

— Что-то здесь не так, — наконец произнесла она. — Они слишком… правильные. Слишком организованные для людей, так недавно покинувших город. Словно они знали заранее, куда идут и что найдут.

— Скорее всего, знали, — пожал плечами Аш-Шариф — в книгах написало достаточно чтобы не умереть в первую неделю, я уверен. Да, водяной?

Он посмотрел на Назира и улыбнулся. Назир улыбнулся в ответ.

— Дело не только в этом, — покачала головой Самира. — Ты не заметил, как они смотрели на Назира? Особенно Мансур. Словно… — она замялась, подбирая слова, — словно он ожидал его увидеть. Или кого-то похожего.

Назир почувствовал холодок по спине. Теперь, когда Самира сказала это, он понял, что ощущал то же самое. Странный, изучающий взгляд Мансура, его интерес к "искателю воды", его вопросы о компасе.

— Что будем делать? — спросил Аш-Шариф. — Я голосую за то, чтобы уйти. Пустыня велика, найдём другой источник.

— А я считаю, что нужно остаться, — возразил Назир. — Источник большой. С правильными технологиями можно расширить его, улучшить систему сбора и распределения. Две общины могли бы вместе…

— Две общины? — перебил его Аш-Шариф. — Ты слышал их? "Каждый сам себе бог". Они разрушили храм, убили жрецов. Что они сделают с нами, если мы встанем на их пути?

— Достаточно, — оборвала их Самира. — Решение будет принято не сейчас и не вами двоими. Совет обсудит всё. А сейчас нужно вернуться в лагерь и рассказать о встрече.

Они шли молча некоторое время, только звук их шагов по песку нарушал тишину пустыни. Внезапно Аш-Шариф замедлил ход и поравнялся с Назиром, пока Самира шла немного впереди.

— Не ведись на его речи, — тихо сказал он, глядя прямо перед собой. — Ему нравится твой компас, он ему нужен. Ни одна карта не покажет ему то, что покажет эта игрушка. Он пытается тебя развести. Они ведут себя как хозяева мира, но всё что у них есть — старая карта с парой источников и всё.

Назир бросил на него удивлённый взгляд — не ожидал услышать подобное предостережение от человека, который ещё недавно с трудом его терпел.

— С каких пор ты так заботишься о моём благополучии? — спросил он.

Аш-Шариф фыркнул.

— Я забочусь о племени. А твой компас сейчас принадлежит племени. Этот Мансур хочет получить не тебя, а его. Но ему нужны твои руки, чтобы с ним работать.

Назир задумался. Возможно, Аш-Шариф был прав. Интерес Мансура к компасу казался слишком настойчивым, слишком целенаправленным.

— Я подумаю об этом, — наконец сказал он.

Остаток пути они преодолели в тишине. Но Назир чувствовал, что что-то изменилось в атмосфере их маленькой группы. Словно тонкая трещина пробежала между ними — невидимая, но ощутимая. Самира шла впереди — прямая, как копьё, её шаги были твёрды. Аш-Шариф держался чуть позади, его лицо скрывали тени. А Назир шёл между ними, чувствуя себя мостом между двумя мирами, который вот-вот треснет под тяжестью выбора.

Вернувшись в лагерь, Самира немедленно созвала совет старейшин, чтобы пересказать результаты встречи. Назир решил оставить их наедине — им нужно было свободно обсудить увиденное и услышанное, без его присутствия.

Он отошёл к краю лагеря и сел на небольшую соляную глыбу, глядя на звёзды. Компас на его поясе казался теперь тяжелее обычного.

Назир снял его с пояса и положил на ладонь. Крошечный кристалл внутри тускло мерцал в лунном свете, словно крохотная звезда, упавшая в его руки.

Он смотрел на звёзды, но видел небо не над собой — а в глазах Мансура. Бездна. Холод. Прямые линии, вытянутые как трещины на стекле. Расчёт, собранный в человеке, как карта, выжженная на коже.

Он узнал это.

В каждом слове Мансура. В каждом движении. В его безупречной логике, в его голосе, где не было ни капли сомнения, ни капли боли. Он говорил как отец. Назир узнал себя — прежнего. Того, кем он был до песка, до грязной воды, до детских ладоней, молящихся рассвету.

В голове всплыли воспоминания — руки, стёртые до крови, когда чистил загоны для верблюдов. Спина, ноющая от боли, когда таскал тяжёлые вёдра с нечистотами. Пальцы, цепляющиеся за скалу над пропастью, готовые сорваться в любой момент. Сухость во рту, когда глотаешь последнюю каплю затхлой воды, чтобы протянуть ещё один день. Отчаяние, когда смотришь на компас, и молишь Аль-Мазина о спасении.

Мансур никогда не делал этого. Его руки были слишком чисты, его речь слишком гладка, его одежда слишком аккуратна. Он был тем, кто отдаёт приказы, не зная цены их исполнения.

И это было… отвратительно.

Назир вдруг ощутил, как компас на ладони стал ледяным. Словно чья-то рука дотянулась к нему сквозь ночь. Он накрыл его пальцами, как прикрывают рану.