Собиратель воды

Глава 10. Блестящие крыши Ан-Наджма

Оазис лжёт дважды:

Сначала — когда кажется миражом,

Потом — когда кажется спасением.

Горькая мудрость кочевников

Утренняя пустыня дышала зноем. Воздух дрожал над песком, превращая линию горизонта в зыбкую, неверную границу между землей и небом. Караван племени двигался медленно, экономя силы людей и животных. Каждый шаг давался с трудом — усталость от долгого перехода через высушенные земли, скудные запасы воды, жара, выматывающая тело и дух.

И всё же сегодня люди шли иначе. В их походке, в жестах, во взглядах появилось что-то новое — предвкушение. Прислушавшись к разговорам, Назир улавливал непривычные нотки оживления в голосах, приглушённый смех, обрывки фраз о том, что ждёт впереди.

— …говорят, там дома с белыми крышами, что блестят на солнце, как соль…

— …мой дядя торговал с ними десять лет назад, менял пряности на медные изделия…

— …вода там чистая, холодная, из глубокого источника…

Назир ехал рядом с Майсарой, которая, казалось, знала всё на свете о пустыне и её обитателях. Гибкая, словно степная кошка, она сидела в седле непринуждённо, будто родилась там.

— Ан-Наджм — это почти город, — сказала она, заметив интерес Назира к разговорам. — Не такой, как твой Аль-Мадир, конечно. Нет огромных храмов, нет дворцов. Но есть постоянные дома, есть мастерские. Люди там живут поколениями на одном месте.

— Как им это удаётся? — спросил Назир. — Без кристалла?

Майсара пожала плечами:

— Говорят, там особое место. Подземная река, идущая от самых восточных гор. Она не иссякает даже в самые сухие годы. Умм Исра, их старейшина, сумела организовать всё так, что воды хватает на всех, кто живёт в оазисе.

Над горизонтом уже можно было различить смутные очертания — слишком далеко, чтобы разглядеть детали, но достаточно явственно, чтобы понять: там что-то есть. Что-то отличное от бескрайних песков.

Назир почувствовал, как его сердце забилось чаще. Зрелище отдалённых строений, пусть ещё нечётких, размытых маревом, вызвало внезапный поток воспоминаний. Он увидел улицы Аль-Мадира — узкие, извилистые, вымощенные серым камнем; дома с внутренними двориками, где в тени росли маленькие деревца в горшках; храмовую площадь, где по вечерам собирались старики, обсуждая новости и цены на рынке.

Эти воспоминания были горько-сладкими. Сколько времени прошло с тех пор, как он бежал под покровом ночи? Месяцы, наполненные песком, солнцем, постоянной борьбой за воду, привычкой засыпать с одной мыслью: выживем ли мы завтра?

И вот теперь на горизонте маячило обещание чего-то иного. Не родного города, нет. Но места, где люди построили подобие нормальной жизни среди пустыни, без помощи кристалла. Места, которое, возможно, хранило секрет, способный спасти Аль-Мадир.

— Вспоминаешь дом? — неожиданно спросила Майсара, прервав его размышления.

Назир вздрогнул, удивлённый её проницательностью.

— Да, — признался он. — Иногда кажется, что это было в другой жизни.

Майсара улыбнулась — не насмешливо, как обычно, а с каким-то пониманием:

— Знаешь, водяной, пустыня меняет людей. Ты пришёл к нам другим, нежным, городским. А теперь… — она критически оглядела его, — теперь ты почти человек.

Он рассмеялся, благодарный за эту маленькую шутку, разбившую меланхолию момента.

— Разве раньше я не был человеком?

— Был, конечно, — фыркнула она. — Просто хрупким. Таким, кого ветер того и гляди унесёт. Городские люди как трава на песке — красивая, но неуместная. А теперь ты… — она запнулась, подбирая сравнение.

— Что теперь? — подтолкнул её Назир, с интересом наблюдая, как она пытается сформулировать мысль.

— Теперь ты как этот кактус, — Майсара указала на одинокое растение, торчащее из песка в нескольких метрах от тропы. — С колючками, да. Но с водой внутри.

Её глаза на мгновение встретились с его, и в них мелькнуло что-то новое, что-то, чего Назир раньше не замечал. Не просто дружеское подтрунивание или профессиональное уважение, но что-то более тёплое, личное.

Момент был недолгим — она отвернулась, слегка тряхнув головой, и снова стала деловитой проводницей:

— Смотри, видишь там, за тем плоским холмом? Это первые пальмы оазиса. К вечеру мы будем у них.

Назир, однако, ещё несколько минут ощущал странное тепло внутри, которое не имело ничего общего с безжалостным солнцем над головой.

Вечерний лагерь разбили на небольшом плато, с которого открывался вид на оазис. Теперь, когда солнце склонялось к горизонту, можно было различить больше деталей: рощу пальм, окружающую поселение; белые строения, поблёскивающие в лучах заходящего солнца; тонкую линию канала, несущего воду от источника к садам и домам.

Обычно племя устраивало несколько костров, но сегодня все собрались вокруг одного, большого, выложенного из камней, собранных на плато. Волнение перед завтрашним днём сближало людей, создавало атмосферу единства, которой так не хватало после разочарования с Детьми свободы.

Самира и старейшины сидели ближе к огню. Майсара устроилась чуть в стороне, играя с маленьким ножом — привычка, которую Назир давно заметил, когда она нервничала или о чём-то глубоко задумывалась. Аш-Шариф стоял на краю круга, его лицо, наполовину скрытое тенью, было непроницаемым.

Старый Кадим, чьи глаза видели больше рассветов, чем многие из присутствующих прожили дней, начал разговор:

— Завтра мы придём в Ан-Наджм, — его голос, хриплый от возраста и пустынного ветра, звучал торжественно. — Это необычное место. Не просто оазис с водой, а настоящий перекрёсток путей и судеб.

— Перекрёсток торговли, — уточнил Аш-Шариф прагматично. — Караваны с востока и запада останавливаются там. Они платят за воду, за пищу, за ночлег. В нашем положении это… полезное знание.

Кадим бросил на него взгляд, но не стал спорить с очевидным намёком на возможность грабежа:

— Да, там проходят караваны. Но не только в этом ценность Ан-Наджма.

Он повернулся к молодым членам племени, многие из которых никогда не видели оазиса:

— В давние времена, когда боги ещё ходили по земле, Ан-Наджм был местом встречи Аль-Мазина и Аль-Харида — братьев воды и камня. Они часто спорили, что важнее для людей. Аль-Мазин говорил: "Без воды нет жизни". Аль-Харид возражал: "Без камня нет дома". И решили они проверить это.

Староста сделал паузу, глядя на огонь, словно видя там древние времена:

— Аль-Мазин создал источник чистейшей воды. Аль-Харид построил крепкие дома из камня. И позвали они людей, чтобы те жили у источника, в каменных домах, и сказали: "Живите в мире. Почитайте воду, почитайте камень. Не забывайте ни о том, ни о другом".

— И что было дальше? — спросил кто-то из молодёжи.

— А дальше люди забыли, — ответил Кадим. — Как всегда забывают. Решили, что вода важнее камня, и перестали чтить Аль-Харида. Забросили дома, не чинили стены. И тогда разгневался бог камня, поднялся на вершину скалы, что стоит у южного края оазиса, и призвал песчаную бурю, которая чуть не погубила всё поселение.

— Но Аль-Мазин вступился за людей, — неожиданно продолжила Майсара, её голос был тихим, но отчётливым. — Он пришёл на ту же скалу и предложил брату договор. "Пусть люди вновь почитают тебя, пусть строят и чинят дома, сильные, крепкие. А я научу их беречь воду, не тратить её понапрасну". И Аль-Харид согласился.

Она посмотрела на Назира, словно проверяя его реакцию на эту историю:

— С тех пор в Ан-Наджме всегда два храма: один посвящён воде, другой — камню. И говорят, что если один из них будет заброшен, оазис погибнет.

— Всё это красивые сказки, — вмешался один из молодых воинов. — Был я в Ан-Наджме три года назад. Никаких особенных храмов там нет. Просто маленький оазис с хорошим источником. Ничего магического.

— Магического, может, и нет, — согласился Кадим. — Но есть что-то особенное в месте, которое существует веками, когда другие поселения появляются и исчезают, как следы на песке.

— Что особенного? — спросил Назир, искренне заинтересованный. — Только источник воды, или что-то ещё?

Кадим посмотрел на него с одобрением — ему нравились вопросы, заданные из настоящего любопытства, а не из скептицизма:

— Особенное в том, как они живут. Как распределяют воду. Как строят дома и каналы. Как договариваются между собой. Ан-Наджм — это не просто место. Это… — он запнулся, подбирая слово, — …это способ жить в пустыне, не борясь с ней, а принимая её условия.

— Они платят дань проходящим караванам, — добавил практичный Аш-Шариф. — Потому их никто не трогает. У них есть что-то, что ценно для всех — информация. Они знают, какие пути безопасны, где прошли бури, где появились новые источники.

— Они торгуют знанием, — кивнул Кадим. — Но не только. Они известны своими каменными изделиями: посудой, украшениями. Их мастера умеют обрабатывать камень так, что он становится тонким, почти прозрачным.

— А ещё у них есть храм, — неожиданно сказала Самира, до сих пор молчавшая. — Маленький, не такой величественный, как в городах. Но настоящий. С алтарём для воды.

Все повернулись к ней, удивлённые этим редким личным комментарием.

— Ты была там? — спросил кто-то.

Самира кивнула, глядя в огонь:

— Давно. Ещё девочкой. Отец брал меня с собой, когда торговал с ними. Мне нравилось там, — её голос стал тише, в нём появились нотки, которых Назир никогда раньше не слышал, — почти как дома. Только не пахло предательством.

Последние слова она произнесла так тихо, что их услышали только те, кто сидел ближе всего. Назир был среди них. Он увидел, как на мгновение лицо Самиры смягчилось, став моложе, уязвимее, и подумал о том, сколько всего они не знали о своей предводительнице. О её прошлом, о её потерях, о дороге, которая привела её к лидерству над племенем.

Майсара, заметив смену настроения, ловко перевела разговор в более практическое русло:

— Что нам нужно знать перед завтрашним днём? Какие у них обычаи? Как нам лучше подойти?

— С уважением, — ответил Кадим. — Они не любят шума, криков, суеты. Они живут размеренно, как течёт вода в их канале — не быстро, но постоянно.

— Мы должны предложить что-то ценное, — добавил Аш-Шариф. — Информацию, товары, услуги. Они не дают воду просто так.

— У нас есть вещи для обмена, — кивнула Самира, снова став деловой предводительницей. — И у нас есть что рассказать о дорогах, по которым мы прошли. Это будет достаточной платой за воду и возможность отдохнуть.

Разговор перешёл к практическим вопросам: кто пойдёт с Самирой для переговоров, какие товары предложить для обмена, сколько воды понадобится племени. Назир слушал вполуха, его взгляд снова и снова возвращался к огню, в глубине которого ему чудились улицы маленького оазиса — места, где люди сумели построить стабильную жизнь без кристалла.

Постепенно люди начали расходиться, готовясь к ночному отдыху. Завтра предстоял важный день, и всем нужны были силы. Назир заметил, что Майсара задержалась у костра, лицо её было задумчивым, а пальцы всё так же играли с маленьким ножом, вертя его так быстро, что лезвие казалось размытым.

— О чём думаешь? — спросил он, присаживаясь рядом с ней.

Она вздрогнула, словно забыла о его присутствии:

— О воде, — ответила она. — О том, как странно, что мы проделали такой путь, чтобы найти то, чего у нас никогда не было — постоянство.

Она посмотрела на него, в её глазах отражался огонь:

— А ты? Зачем тебе этот оазис, водяной?

Назир задумался. Он впервые за долгое время спросил себя: чего он действительно хочет? Что ищет? С какой целью?

— Я хочу научиться, — наконец сказал он. — Понять, как они живут без кристалла. Как строят свои системы водоснабжения, как распределяют воду. Может быть, их методы помогут спасти мой город, когда кристалл окончательно угаснет.

Это признание удивило его самого. В суете выживания, в ежедневной борьбе с пустыней он почти забыл о том, с чего начался его путь — о желании найти решение для Аль-Мадира. О своей ответственности перед людьми, оставшимися там.

— Так ты всё ещё хочешь вернуться? — тихо спросила Майсара, и в её голосе Назиру послышалась странная нотка — не то грусть, не то любопытство.

— Я… не знаю, — честно признался он. — Иногда мне кажется, что тот мир, тот город уже не существует. Что он изменился так же сильно, как изменился я сам. Но я всё ещё чувствую…

Он замялся, подбирая слова.

— …чувствую долг, — закончил он. — Перед теми, кто остался. Перед теми, кто не имел возможности уйти. Я должен хотя бы попытаться помочь им.

Майсара кивнула, не глядя на него:

— Понимаю. Долг — это важно.

Она наконец подняла глаза, и Назир снова увидел в них то странное выражение, которое заметил днём:

— Знаешь, — сказала она, — я рада, что ты не такой, как эти Дети свободы. Не такой холодный и… механический.

— Я?

— Ты инженер, как и Мансур, — пояснила она. — Но ты видишь людей, а не только числа. Видишь воду не как ресурс, а как… как жизнь.

В её словах было что-то глубоко личное, что-то, выходящее за рамки обычного разговора. Назир почувствовал, как между ними возникает новое напряжение — не враждебное, но волнующее, требующее какого-то ответа, какого-то действия.

Но прежде чем он успел что-то сказать или сделать, из темноты появилась фигура Аш-Шарифа:

— Майсара, — позвал он. — Самира хочет видеть тебя. Нужно обсудить завтрашний маршрут.

Майсара встала, на мгновение её рука коснулась плеча Назира — лёгкое, почти незаметное прикосновение, которое, однако, он ощутил всем телом.

— Спокойной ночи, водяной, — сказала она. — Завтра будет важный день.

И ушла в темноту вслед за Аш-Шарифом, оставив Назира у догорающего костра с новыми мыслями и чувствами, которых он не ожидал.

Сон не шёл к Назиру. Он лежал в своём маленьком шатре, глядя сквозь щель в пологе на звёзды — холодные, яркие, бесконечно далёкие. Их свет проделал огромный путь, чтобы достичь его глаз, и в этом было что-то глубоко символичное.

Мысли кружились, как песок в вихре. Образы Аль-Мадира перемежались с лицами людей племени. Он видел храмовые шпили и пальмы оазиса. Слышал шум городских улиц и тихий смех Майсары. Чувствовал прохладу лаборатории и жар пустынного солнца.

Впервые за долгое время Назир ощущал, что приближается к чему-то значимому. Не просто к воде — к возможному ответу. К месту, где мог таиться ключ к спасению города. К людям, которые, возможно, хранили знания, забытые или неизвестные в Аль-Мадире.

И это вызывало в нём странное волнение, смесь надежды и тревоги. Что, если он разочаруется? Что, если оазис окажется просто ещё одним поселением, выживающим на грани, без особых секретов и технологий? Что, если всё, что они нашли — это просто удачное место с хорошим источником, и ничего более?

Или, что ещё хуже, что если там действительно есть ответы, но они окажутся недоступны для него? Если жители не захотят делиться знаниями? Если знания будут бесполезны для ситуации в городе?

Назир сел, понимая, что не уснёт с таким вихрем мыслей. Он тихо выбрался из шатра и пошёл к краю плато, откуда открывался вид на оазис.

В свете звёзд и убывающей луны Ан-Наджм казался волшебным миражом — тёмные силуэты пальм, белые пятна строений, тонкая линия канала, поблёскивающая как серебряная нить. Всё выглядело мирным, спокойным, гармоничным. Как будто там, внизу, не просто выживали — жили.

Это было то, чего так отчаянно не хватало племени. То, чего не хватало самому Назиру. Не просто вода, не просто безопасность, но ощущение дома. Места, где можно остановиться, перевести дух. Где можно строить что-то более долговечное, чем временный лагерь, который завтра унесёт ветер.

И в этот момент Назир осознал, насколько глубоко изменился за эти месяцы. Когда-то, в Аль-Мадире, он воспринимал свой город как данность, как что-то вечное и неизменное. Даже когда заметил угасание кристалла, его мысли были о технических решениях, о возможности сохранить статус-кво.

Теперь, пройдя через испытания пустыни, через голод и жажду, через близость смерти, он понимал, насколько хрупким был тот мир. Насколько каждая капля воды, каждый глоток воздуха, каждая крупица пищи были драгоценны. Насколько чудом было само существование города среди песков.

Эта новая перспектива была одновременно пугающей и освобождающей. Пугающей, потому что показывала, как легко всё может исчезнуть. Освобождающей, потому что открывала глаза на то, что действительно имело значение.

Ан-Наджм мерцал внизу, обещание и вызов одновременно. Назир смотрел на него и чувствовал, как внутри растёт решимость. Завтра они спустятся туда. Завтра, возможно, он найдёт ответы, которые искал так долго.

Или, по крайней мере, следующие вопросы, которые нужно задать.

Утро встретило их ясным небом и лёгким ветром, несущим запахи, которых они не чувствовали уже давно — аромат влажной земли, свежей зелени, цветов. Сама пустыня, казалось, дышала иначе вблизи оазиса.

Караван двигался бодрее, чем накануне. Люди выпрямились в сёдлах, глаза были обращены вперёд, к зелёному пятну, которое с каждым шагом становилось всё больше, всё отчётливее.

Когда они поднялись на последний холм перед спуском к оазису, Назир невольно затаил дыхание. Вид, открывшийся ему, превзошёл все ожидания.

Ан-Наджм раскинулся в неглубокой долине, защищённой от ветров невысокими холмами. В центре поселения возвышалась скала — та самая, о которой говорили легенды. Вокруг неё расположились дома — белые, словно вылепленные из соли, с плоскими крышами, сверкающими на солнце. Сады окружали поселение зелёным поясом, пальмы тянулись к небу стройными стволами. Голубая лента канала огибала дома и сады, разветвляясь на множество мелких ручейков.

Это не был Аль-Мадир с его величественными храмами и дворцами. Но в своей простоте, в своей естественной гармонии с окружающей пустыней, Ан-Наджм был не менее впечатляющим. Здесь всё было на своём месте, всё имело цель и смысл. Никакой лишней роскоши, никаких ненужных украшений — только то, что служило жизни.

Назир увидел крошечное здание с куполом, возвышающееся над остальными домами. Храм, о котором говорила Самира. Маленький, не сравнимый с величественными храмами Аль-Мадира, но явно важный для жителей оазиса. Сердце его сжалось от неожиданной тоски — храм напомнил ему о доме, о конфликте с Халидом, о том, что когда-то он был частью системы, которую так яростно пытался изменить.

Люди вокруг него оживились. Кто-то смеялся, кто-то указывал на отдельные детали оазиса, объясняя их товарищам. Дети, до этого уставшие и притихшие, теперь бежали вперёд, увлекаемые видом деревьев и воды. Даже верблюды, почуявшие близость воды, прибавили шагу.

— Что скажешь, водяной? — спросила Майсара, поравнявшись с ним. — Не похоже на твой город, но и не так плохо, да?

Назир улыбнулся, глядя на неё:

— Не плохо? Это… прекрасно. В своём роде даже совершенно.

Его взгляд вернулся к оазису:

— Смотри, как продумано расположение домов — они дают тень друг другу в самые жаркие часы. Видишь эти навесы над каналами? Они уменьшают испарение. А сады расположены так, чтобы максимально использовать каждую каплю воды…

Он мог бы продолжать ещё долго, но Майсара легко ткнула его в бок:

— Ладно, ладно, инженер. Я поняла. Ты влюбился.

В её словах была лёгкая насмешка, но и что-то ещё — может быть, тень ревности к его восхищению оазисом? Назир не был уверен и не стал задумываться над этим. Сейчас все его чувства были поглощены видом Ан-Наджма.

— Самира говорит спускаться, — крикнул кто-то из передних рядов. — Все готовы?

Караван начал медленно спускаться по пологому склону к оазису. По мере приближения Назир замечал всё больше деталей: людей, работающих в садах; детей, играющих у канала; женщин, развешивающих бельё на верёвках между домами. Обычная, повседневная жизнь, которая после месяцев в пустыне казалась почти нереальной, как сцена из сказки.

Он также заметил движение у границы оазиса. Несколько фигур отделились от домов и направились к подножию холма, где должен был выйти караван. Это могли быть встречающие — или стража.

— Смотри, — Назир указал на группу приближающихся людей. — Кажется, нас заметили.

Майсара прищурилась:

— Да, и они не выглядят особенно… радостными.

В её голосе промелькнула тревога, которая тут же передалась Назиру. Что-то в позах встречающих, в их быстрой, целеустремлённой походке говорило не о гостеприимстве, а скорее о настороженности.

Самира, ехавшая во главе каравана, тоже заметила это. Она подняла руку, призывая всех остановиться, и что-то коротко сказала Аш-Шарифу, который немедленно поехал вдоль колонны, передавая приказ:

— Всем сохранять спокойствие. Никаких резких движений. Оружие не доставать.

Назир видел, как Самира выпрямилась в седле, приняв ту особую позу, которую он уже научился распознавать — позу лидера, готового к переговорам. Её лицо стало бесстрастным, как маска, но в глазах читалось напряжение.

Приближающаяся группа остановилась у подножия холма, явно ожидая, что караван спустится к ним. Теперь, когда они были ближе, Назир мог рассмотреть их: шесть человек, одетых в светлые одежды, трое с копьями, трое безоружны. Один из них — высокий, седобородый мужчина — вышел вперёд, явно главный в этой делегации.

Самира дала знак каравану следовать за ней и медленно, демонстративно держа руки на виду, начала спуск. Назир, Майсара и Аш-Шариф ехали сразу за ней. Остальные держались чуть поодаль, готовые к любому повороту событий.

Когда до встречающих оставалось не более десяти шагов, седобородый поднял руку, останавливая караван:

— Приветствую вас, странники, — его голос был глубоким, но в нём слышалась сталь. — Я Дарий, старший страж Ан-Наджма. Что привело вас к нашему оазису?

Самира спешилась и сделала несколько шагов вперёд, сохраняя почтительную дистанцию:

— Я Самира, дочь Акрама, предводительница племени Детей пустыни. Мы пришли с миром, ищем воду и отдых. Готовы заплатить за гостеприимство — товарами, информацией о дорогах, услугами.

Она говорила ровно, без тени неуверенности, но Назир, уже хорошо изучивший её, видел напряжение в линии плеч, в том, как крепко она сжимала поводья.

Дарий посмотрел на неё долгим, оценивающим взглядом. Потом его глаза скользнули по каравану, задержавшись на детях, женщинах, стариках — явно отмечая, что это не боевой отряд.

— Дети пустыни, — медленно произнёс он. — Мы знаем это имя.

Он сделал паузу, обменялся взглядами с другими стражниками, и продолжил голосом, в котором сожаление смешивалось с твёрдостью:

— Извините. Вас не могут впустить. Приказ старейшины. Ваше племя… известно. Уходите.

Эти слова упали как камни. Назир почувствовал, как по каравану прокатилась волна недоумения и тревоги. После долгого пути, после всех надежд, связанных с этим местом, такой приём был подобен пощёчине.

— Известно? — переспросила Самира, сохраняя спокойствие, хотя Назир видел, как побелели её пальцы на поводьях. — Чем именно?

Дарий не успел ответить. Из-за его спины вышел другой человек — пожилая женщина в простой белой одежде, украшенной лишь тонкой голубой вышивкой по краю. Её седые волосы были собраны в тугой узел, а лицо, изрезанное морщинами, казалось высеченным из того же камня, что и скала в центре оазиса.

— Грабежами караванов, — сказала она резко. — Нападениями на мирных путников. Воровством воды из чужих колодцев. Этого достаточно?

На её слова из-за домов вышло ещё несколько жителей оазиса. Они держались на безопасном расстоянии, но их взгляды были откровенно враждебными:

— Грабители! Держитесь подальше от наших домов!

— Убийцы! Возвращайтесь в пустыню!

Эти крики, полные ненависти и страха, больно ударили по Назиру. Он видел, как дети племени прижались к матерям, как гордые воины опустили глаза, как старики покачали головами с горьким пониманием.

Самира не дрогнула. Она стояла прямо, глядя в глаза пожилой женщине:

— Я не отрицаю прошлого, — сказала она. — Но сейчас мы пришли с миром. У нас есть дети, раненые, старики. Нам нужна вода.

— Вода есть в пустыне, — отрезала женщина. — Ищите её там, где не причините вреда мирным людям.

Напряжение нарастало. Назир видел, как некоторые воины племени начали незаметно подготавливать оружие. Аш-Шариф выдвинулся чуть вперёд, его поза, несмотря на видимое спокойствие, была позой человека, готового к бою.

— Достаточно, — резко прервала его движение Самира, даже не обернувшись. Она знала своих людей, чувствовала их настроение. — Мы не пришли сюда сражаться.

Она снова обратилась к пожилой женщине:

— Я не прошу вас пустить нас в оазис. Но позвольте хотя бы набрать воды на окраине. Мы заплатим. Честно и полной мерой.

Женщина задумалась, её взгляд стал менее жёстким:

— Покажи, что предлагаешь.

Самира кивнула Аш-Шарифу, и тот достал из седельной сумки небольшой свёрток. Развернув его, он продемонстрировал несколько серебряных украшений и медных пластин с искусной гравировкой.

Женщина внимательно осмотрела предложенные товары, но не прикоснулась к ним:

— Украдено у караванов, — сказала она без вопросительной интонации.

— Да, — честно признала Самира. — Но это не меняет ценности металла.

Женщина посмотрела на неё с новым выражением — в её глазах промелькнуло что-то похожее на уважение к такой прямоте:

— Я Умм Исра, старейшина Ан-Наджма, — наконец представилась она. — И я скажу тебе прямо, дочь Акрама: я не могу пустить тебя и твоих людей в оазис. Слишком многие из нас потеряли родных из-за набегов кочевников. Слишком свежи раны. Слишком сильны страхи.

Она сделала паузу:

— Но я не оставлю детей без воды, даже если они дети врага. Можете разбить лагерь за северным холмом. Там есть маленький источник — не такой обильный, как главный, но достаточный для ваших нужд на несколько дней. Плату оставьте здесь, у подножия.

Было что-то глубоко унизительное в этом предложении, в том, как его выразили. Не как акт гостеприимства, а как милостыня, бросаемая нищему. Назир видел, как многие из племени стиснули зубы, как сверкнули глаза гордых воинов, как вздрогнула от обиды Майсара.

Но он также видел детей, которым нужна была вода. Стариков, измученных долгим переходом. Женщин, несущих на себе двойную ношу в пустыне. И понимал, что у Самиры нет выбора.

— Мы принимаем твоё предложение, Умм Исра, — сказала Самира после краткого раздумья. — И благодарим за… милосердие.

Последнее слово она произнесла с едва заметной иронией, которую, однако, уловила старейшина оазиса. Умм Исра слегка наклонила голову:

— Не благодари меня. Благодари веру, которая учит нас милосердию даже к тем, кто его не заслуживает.

Эти слова были подобны удару плетью. Назир видел, как Самира напряглась, но сдержалась, не поддавшись на провокацию.

— Вера учит разному, — только и ответила она, положив серебряные украшения на песок у ног старейшины. — За три дня у источника.

Она повернулась к каравану:

— Мы идём к северному холму. Следуйте за мной.

И, не оглядываясь на жителей оазиса, повела своих людей вдоль границы зелёного пояса, огибая поселение с севера. Назир ехал рядом с ней, чувствуя горькое разочарование, словно у него отняли что-то драгоценное, что он уже считал своим.

Но в глубине души он понимал причины отказа. Понимал страх жителей оазиса, их недоверие к кочевникам, известным своими грабежами. И не мог осуждать их за желание защитить свои дома и семьи.

Всё же, глядя на белые крыши домов, на маленький храм, на сады и каналы, он не мог отделаться от чувства потери. Там, за этой невидимой границей, были знания, которые он искал. Ответы на вопросы, которые мучили его месяцами. Технологии, которые могли спасти его родной город.

И всё это осталось недоступным, закрытым для него из-за действий других людей, из-за репутации племени, к которому он теперь принадлежал.

Когда они достигли северного холма и увидели обещанный источник — действительно маленький, едва сочащийся из-под камней ручеёк, впадающий в небольшой естественный бассейн, — Назир почувствовал, как что-то сжалось внутри.

"Вот и всё, — подумал он, глядя на скудную воду. — Вот и весь финал нашего долгого пути. Не знания, не спасение, а милостыня, брошенная с презрением".

И в этот момент, когда караван начал разбивать лагерь у подножия северного холма, так близко к оазису и одновременно так бесконечно далеко от него, Назир ощутил всю тяжесть своего положения, всю иронию судьбы, которая привела инженера из великого города в положение изгоя, прозябающего на окраине процветающего поселения.

Но пустыня научила его одной важной вещи: никогда не сдаваться. И глядя на оазис, на его белые дома и зелёные сады, Назир поклялся себе, что найдёт способ проникнуть туда. Найдёт способ получить знания, которые искал.

Ведь вода всегда находит путь сквозь камень. Рано или поздно.