Собиратель воды

Глава 1. Пустая святыня

Назир сидел на краю крыши своего дома, держа в руках тонкий металлический инструмент — измеритель силы кристалла, созданный его отцом и усовершенствованный его собственными руками. Звезды уже почти растворились в предрассветной дымке, но солнце ещё не показалось из-за бесконечных барханов на востоке. Это время — ни ночь, ни утро — он всегда любил больше всего. Момент равновесия, когда мир замирает на перепутье.

Пальцы рассеянно поглаживали гравировку на ручке прибора — имя отца, Акрама, искусно вплетённое в геометрический узор. Бронза, нагретая его ладонями, казалась почти живой. Отец умер пять лет назад, но прикосновение к его творению каждый раз порождало странную иллюзию — будто он где-то рядом, смотрит тем же серьёзным, оценивающим взглядом, что и при жизни.

«Числа не лгут, Назир, — говорил Акрам. — Люди лгут. Тексты лгут. Воспоминания лгут. Числа — никогда».

Возможно, поэтому Назир выбрал путь инженера, а не жреца, хотя в его семье были и те, и другие. Мать происходила из древнего жреческого рода, но отец… Отец предпочитал точность расчётов туманным пророчествам. "Когда мост рушится, — любил повторять он, — людей спасает не молитва, а правильно забитый гвоздь".

С высоты крыши открывался вид на весь Аль-Мадир — город, выросший вокруг чуда посреди бескрайней пустыни. Сейчас, в предрассветной дымке, он напоминал истощённое, но всё ещё прекрасное тело. Купола и минареты вздымались к небу, словно безмолвно умоляя о дожде.

Назир различал первые признаки пробуждающегося города: слуги богатых торговцев уже выстраивались в очереди с кувшинами к общественным цистернам, занимая места для своих хозяев.

Ещё год назад таких очередей не было.

Взгляд Назира вернулся к прибору в руках. Вчера вечером показания силы кристалла упали до тридцати восьми единиц. Неделю назад было сорок три. Прогрессирующее падение, которое нельзя списать на обычные циклические колебания.

Кристалл умирал.

Чувство тяжести в груди не было новым. Оно нарастало годами, с тех пор как он, ещё подростком, помогал отцу составлять первые графики измерений. Сначала это казалось просто любопытным отклонением. Потом — тревожной тенденцией. Теперь же это была неотвратимая катастрофа, быстро надвигающаяся на ничего не подозревающий город.

Назир закрыл глаза, позволив ветру играть его волосами. Он не был лидером, не был оратором. Его не учили вдохновлять людей или вести их за собой. Его учили решать проблемы: чинить сломанные водяные колёса, рассчитывать углы наклона труб, определять оптимальное давление в резервуарах. Он был хорош в этом. Но как починить умирающий кристалл? Как рассчитать возвращение магии, когда она уходит безвозвратно?

Он проснулся, как обычно, за час до рассвета. Привычка, унаследованная от отца, пульсировала в его крови сильнее любых рациональных доводов. «Утро решает судьбу дня», — голос отца до сих пор звучал в его памяти с ясностью настоящего.

Назир зажёг маленькую масляную лампу — простой механизм с тонкой регулировкой подачи топлива, усовершенствованный его собственными руками. Неделю назад он добавил маленькое серебряное зеркало позади пламени, увеличив яркость и уменьшив расход ценного масла на треть. Кризис диктовал свои законы, а Назир всегда был хорош в адаптации.

Свет разлился по комнате медовыми волнами, выхватывая из темноты геометрические узоры на стенах, отполированные поверхности инструментов, книги с потрёпанными корешками. В углу стоял чертёжный стол, где сейчас лежали наброски проекта сбора росы — идеи, над которой Назир работал последние недели. В теории, широкие сети, натянутые ночью над песками, могли бы собирать влагу из воздуха. Ненадёжный, крошечный источник — но в нынешних условиях каждая капля была на счету.

Он потянулся к дневнику измерений — кожаной книге в тёмно-синем переплёте, страницы которой хранили хронику медленной смерти. Рядом с дневником, в маленькой нише стены, стоял крошечный глиняный амулет — детская игрушка, подаренная ему матерью в день, когда он впервые пошёл в школу инженеров. «Чтобы боги хранили твою голову такой же ясной, как и твоё сердце», — сказала она тогда.

Мать умерла от лихорадки, когда ему было пятнадцать. Назир не верил, что амулет обладает какой-то силой, но ему нравилось думать, что мама всё ещё как-то наблюдает за ним. И ей было бы приятно видеть, что он хранит амулет.

Он перелистал последние страницы дневника, где аккуратные столбцы цифр выстраивались в неумолимую последовательность. Анализ показаний за последние три недели подтвердил его догадку — магическое сердце города угасало, его пульс становился всё слабее с каждым циклом восстановления. Темп падения ускорялся.

Назир потёр переносицу. Признать очевидное было легко для него как для инженера, но как человеку — невыносимо тяжело. Это значило, что город обречён, что тысячи жизней находятся под угрозой. Его семья жила здесь четыре поколения. Его прадед помогал строить Северный акведук. Его дед проектировал систему фильтрации песка. Его отец создал лучшие измерительные приборы в Аль-Мадире. А теперь ему, Назиру, выпала судьба стать свидетелем падения города — если только…

Если только он не найдёт решение, которое ускользало от других.

Он снова вышел на крышу, на этот раз с маленькой фляжкой воды — драгоценным ресурсом, который следовало экономить, но утренний ритуал был слишком важен. Небольшой глоток, разделённый с восходящим солнцем — традиция, которую он соблюдал с детства. Не из религиозных побуждений, хотя многие жители города делали то же самое, благодаря богов за воду. Для Назира это был акт благодарности самой жизни — и напоминание о хрупкости существования.

Когда первые лучи солнца коснулись крыш города, Назир встал. Пора было идти в Храм.

По дороге Назир невольно отмечал малозаметные изменения в городе. Вот засохшая пальма во внутреннем дворике богатого дома — её хозяева предпочли экономить воду для себя, а не для растения. Вот деревянные ставни на окнах лавки — закрыты даже в начале дня, чего раньше никогда не случалось. А вот маленькая девочка с запылёнными ногами моет руки в луже грязной воды — ещё недавно такое было бы немыслимо для города, славившегося своими фонтанами.

Девочка подняла глаза и встретилась взглядом с Назиром. На мгновение он увидел в них отражение собственного детства — время, когда он бегал по этим же улицам, беззаботный, счастливый, не думающий о завтрашнем дне.

Назир остановился, достал из сумки маленький механический фильтр — его недавнее изобретение, пока ещё экспериментальное, но уже рабочее — и протянул девочке.

— Вот, — сказал он. — Если поместишь воду сюда и медленно прокрутишь ручку, она выйдет чище.

Девочка удивлённо посмотрела на странный предмет, но приняла его. Назир показал, как пользоваться фильтром, и когда на дне ёмкости осталась относительно чистая вода, лицо ребёнка озарилось улыбкой.

— Это магия? — спросила она восторженно.

— Нет, просто шкатулка кушает камушки. — с улыбкой ответил Назир. — Ты можешь оставить его себе.

— Но это же… дорогая вещь, — девочка смотрела недоверчиво. — Мама говорит, ничего не даётся бесплатно.

— Твоя мама права, — кивнул Назир, задумчиво посмотрев на девочку. — Давай меняться. У тебя есть что-нибудь интересное? Может, красивый камешек или необычная пуговица?

Девочка просияла и, немного порывшись в кармане платья, достала маленький камушек с дырочкой.

— Подойдёт? Я нашла его возле старого колодца.

— Идеально, — серьёзно кивнул Назир, принимая камушек. — Теперь фильтр твой по праву. И пошел дальше.

Люди, которых встречал Назир, тоже казались иными. Лица осунулись, взгляды потускнели. Он постоянно ловил себя на мысли, что ищет в лицах прохожих понимание, осознание приближающейся беды. Но видел в основном безразличие или напускную занятость. Люди либо смотрели в пустоту, либо куда-то спешили. Лишь изредка замечал тревогу в глазах, подобную своей, — обычно у тех, кто работал с водой непосредственно: смотрителей резервуаров, настройщиков водяных колёс, городских садовников.

Они знали. Они видели. Но молчали.

Храм Вод поражал воображение даже сейчас, когда город медленно увядал. Огромный купол, выложенный мозаикой в лазурно-синих тонах, изображавшей историю создания мира, хранил внутри себя прохладу даже в самые жаркие дни. Под куполом сплеталась сложная система труб и желобов — сочетание инженерного расчёта и эстетического чутья, произведение искусства, такое же прекрасное, как религиозные символы на стенах.

Входя под своды храма, Назир невольно затаил дыхание, как делал всегда с детства. Здесь его тело словно настраивалось на иную частоту — шаги становились медленнее, дыхание глубже. Прохладные мраморные плиты под ногами, лёгкий гул кристалла, запах масел, которыми смазывались механизмы, эхо шагов, отражающееся от высоких сводов — всё это было знакомо до боли.

— Назир!

Знакомый голос вплёлся в симфонию храмовых звуков, лёгкий и чистый, как звон серебряных колокольчиков. Молодая женщина в одеждах младшего жреца появилась из бокового прохода.

— Ты опоздал, — прошептала Лейла, когда Назир подошёл. Её длинные пальцы нервно теребили кромку церемониального одеяния. — Халид уже был здесь. Спрашивал о результатах вчерашнего ритуала очищения.

Их взгляды встретились — в её глазах цвета янтаря читалось предупреждение, которое не требовало слов.

— И что ты ему сказала? — Назир направился по узкому коридору к святилищу, где пульсировало сердце города. Каменные плиты здесь были вытерты до блеска тысячами ног за столетия.

— Правду, — пожала плечами Лейла. — Что водосбор не увеличился.

В этих простых словах скрывалась безжалостная констатация факта — очередная попытка оживить кристалл провалилась. Ритуал не сработал.

— Как он отреагировал? — тихо спросил Назир, хотя знал ответ.

— Как обычно. — Лейла поморщилась. — Сказал, что эффект не мгновенный, что нужно время, что боги испытывают нашу веру.

Назир кивнул. Он ценил Лейлу — редкий случай жреца, готового признавать очевидное вместо поиска оправданий в древних текстах. Их дружба началась много лет назад, когда маленькая Лейла поделилась с ним своими наблюдениями за тенью кристалла. «Смотри, — сказала она тогда, задумчиво наклонив голову, — тень стала короче, чем в прошлом месяце. Значит, свет кристалла тускнеет?». Восьмилетняя девочка увидела то, что не замечали или не хотели замечать взрослые.

Теперь Лейла использовала своё положение младшего жреца, чтобы помогать Назиру в его исследованиях, став мостом между двумя мирами — религиозным и научным.

Святилище встретило их тишиной, глубокой и почти осязаемой, как вода в глубоком колодце. Стены здесь были выложены особым камнем, поглощающим звуки. Даже шаги казались приглушёнными, словно боялись потревожить центральный объект зала.

Кристалл, подвешенный в центре круглого помещения на невидимых энергетических нитях, лениво вращался вокруг своей оси. Его свет, когда-то ослепительно яркий, способный заполнить весь зал синим сиянием, теперь напоминал угасающую лампу.

Лейла невольно прикусила губу, глядя на него.

— Он стал ещё тусклее? — спросила она с тревогой, которую не могла скрыть.

— Сейчас узнаем, — Назир достал из сумки прибор и направил его на кристалл.

Прибор был компактным, но тяжёлым — металлический корпус с круглым циферблатом и тонкой иглой указателя. Корпус, нагретый теплом тела, приятно лежал в ладони. Назир произвёл тонкую настройку поворотом боковых дисков. Раздался едва уловимый гул, а стрелка на циферблате дрогнула и медленно поползла вправо, замерев над делением, помеченным глифом силы.

— Тридцать семь, — прочитал Назир показания, и его голос прозвучал неестественно громко в тишине святилища. — Неделю назад было сорок два.

Цифры были безжалостны в своей объективности — пять пунктов за неделю, темп падения ускорялся.

Лейла прикусила губу. Он видел, как побелели её пальцы, вцепившиеся в край одежды.

— Это… быстрее, чем мы думали? — спросила она, и в её голосе дрожала неуверенность.

— Да, — Назир не стал смягчать правду. Не для неё. — Падение усиливается. Раньше такой показатель терялся за месяц, потом за две недели…

— Как долго, по-твоему? — Лейла подошла ближе к кристаллу, но не касалась его. Прикосновение к святыне было запрещено всем, кроме верховного жреца.

Назир сверился с записями в своём блокноте, пролистав страницы с расчётами и графиками.

— При таком темпе… — он замялся, почти физически ощущая, как слова застревают в горле. — Два, максимум три месяца.

Лейла зажмурилась на мгновение, как будто пыталась стереть из памяти услышанное. Её лицо, обычно спокойное и собранное, на миг исказилось страхом.

— Боги милосердные, — выдохнула она, открыв глаза. Они блестели от непролитых слёз. — Халид должен знать. Мы должны готовить людей…

— Халид знает, — Назир аккуратно убрал измеритель в футляр. Металл чуть слышно звякнул о металл. — Мой отец показывал ему эти расчёты много раз. Знаешь, что он ответил? «Своими сомнениями ты оскорбляешь богов. Кристалл восстановится, как восстанавливался всегда».

— Да, — кивнула Лейла, и тяжёлые тёмные волосы скользнули по её плечам. — Я знаю Халида. Он скорее умрёт сам, чем признает публично, что у него не всё под контролем.

Лейла медленно прошлась по периметру святилища, её рука невольно коснулась старой колонны, где когда-то маленькой девочкой она оставляла свои засечки.

— Я наблюдала за кристаллом всю свою жизнь, — произнесла она с горечью. — И всегда знала, что этот день придёт. Даже когда все говорили, что я ошибаюсь, что это просто цикл, что всё восстановится.

Назир смотрел на профиль своей подруги, чётко выделявшийся на фоне тусклого свечения кристалла. Лейла казалась неотъемлемой частью этого места, как будто выросла из его камней, впитала его тайны. И именно поэтому она, как никто другой, чувствовала, что тайны заканчиваются, что чудо умирает.

И что с этим делать? Назир не знал. Бессильная ярость накапливалась в Назире годами — с тех пор, как он впервые понял, что кристалл умирает, а город обречён. Это не была паника. Скорее, тихое, холодное осознание неизбежного. И вместе с тем — упрямое нежелание сдаваться.

К полудню город напоминал растревоженный улей. Уже третий месяц продолжалась великая засуха — период, который в древних текстах называли "временем испытания веры". Подобные испытания случались и раньше, но никогда не длились так долго.

На городской площади собралась толпа — сотни людей, объединённых общим беспокойством. Они стояли плотными группами, обмахиваясь платками и шарфами в тщетной попытке создать хоть какой-то ветерок в неподвижном мареве жаркого воздуха. Кто-то шёпотом переговаривался, кто-то молился, кто-то просто ждал, глядя в небо, словно надеялся увидеть там признаки дождевых облаков.

Назир держался в тени одной из колоннад, обрамлявших площадь. Его фигура сливалась с полумраком, глаза внимательно изучали сцену, разворачивающуюся перед ним.

Он не планировал приходить сегодня, но что-то заставило его изменить своим привычкам. Обычно он избегал толпы, предпочитая работать в тишине своей мастерской. Но сегодня… сегодня ему нужно было увидеть лица людей, послушать их разговоры. Понять, насколько глубоко проникло осознание беды. И может быть… может быть, найти в себе мужество сказать правду.

С другой стороны площади появилась процессия жрецов. Во главе шёл Халид ибн Рахим — верховный жрец, хранитель традиций, проводник воли богов. Высокий, статный мужчина в расшитых золотом одеждах, с тяжёлым золотым медальоном на груди. Его седая борода, аккуратно расчёсанная и умащённая благовониями, достигала середины груди. Глаза, глубоко посаженные под густыми бровями, смотрели одновременно строго и ласково — взгляд человека, привыкшего командовать, но умеющего казаться добрым.

За ним следовали младшие жрецы в белых одеждах, расшитых синими узорами, включая Лейлу, державшуюся в конце процессии. В руках жрецы несли символы своего служения — чаши с водой, свитки с молитвами, курительницы с ароматными травами.

Толпа расступилась перед процессией, образуя живой коридор, ведущий к возвышению в центре площади — месту, откуда традиционно оглашались важнейшие решения, читались проповеди.

Назир заметил, как Лейла искала его взглядом в толпе. Он чуть качнул головой, давая знак: "Я здесь, но не хочу показываться". Она легко кивнула — сообщение получено.

Халид медленно поднялся по мраморным ступеням. Солнце отражалось от его медальона, создавая вокруг жреца сияющий ореол. Эффект, без сомнения, намеренный.

— Народ Аль-Мадира! — голос Халида разнёсся над площадью, подобно раскату грома. Годы тренировок сделали его голос мощным инструментом, способным без усилий достигать самых дальних уголков площади. — Дети великого Аль-Мазина и благословенного Аль-Харида! Я пришёл говорить с вами о вере и сомнениях, о надежде и страхе, о прошлом, которое освещает путь в будущее!

Площадь затихла, словно даже дыхание людей приостановилось. Назир наблюдал, как менялись лица в толпе — от напряжённых и испуганных к внимательным и почти умиротворённым. Одно появление верховного жреца, казалось, успокаивало многих. Как будто его присутствие само по себе было гарантией безопасности.

Назир видел этот эффект тысячи раз — способность Халида внушать уверенность даже в самых отчаянных ситуациях. Это был дар, и Назир признавал его, но сейчас этот дар работал во вред — он усыплял бдительность, он дарил ложную надежду.

— Три месяца засухи, и некоторые из вас уже шепчут о проклятии? — в голосе Халида звучал упрёк, смешанный с отеческой заботой. Он говорил так, будто каждый присутствующий был его непослушным, но всё же любимым ребёнком. — Три месяца, и вера ваша истончилась, как утренний туман под жарким солнцем? Стыдно! Стыдно тем, кто забыл историю нашего города! Разве не бывали времена, когда мы переживали засуху длиной в год? Разве не был кристалл и тогда нашим спасением, нашей надеждой, нашим светом во тьме отчаяния?

Несколько голосов из толпы поддержали его возгласами согласия. Назир смотрел на лица вокруг. Большинство людей жадно впитывали слова жреца, но он видел и знаки сомнения — морщины на лбах, затравленные взгляды, беспокойные руки, теребящие одежду. Даже те, кто искренне верил в возрождение кристалла, не могли не замечать признаков его увядания.

Назир невольно сжал кулаки. В его сумке лежали точные измерения, графики, расчёты. Доказательства приближающейся катастрофы. Но захотят ли люди их увидеть?

— Боги испытывают нас! — продолжил Халид, воздевая руки к небу. Широкие рукава его одеяния взметнулись, словно крылья большой птицы. — Они проверяют нашу веру, нашу стойкость, нашу решимость! И что они видят? Страх и сомнения! Раздоры и уныние! Разве так мы отблагодарим их за тысячелетия заботы? Разве так мы почтим память предков, построивших этот великий город?

Его голос вибрировал от неподдельного — или мастерски сымитированного — волнения. Назир не мог не признать: Халид был великолепным оратором. Каждое слово, каждый жест били точно в цель.

— Завтра мы проведём великий ритуал очищения! — объявил жрец, и эти слова прозвучали, как обещание избавления. — Все жители города должны принять участие. Мы омоем храм священными маслами, вознесём молитвы всем вместе, в едином порыве, и Аль-Мазин услышит нас! Он пробудит силы кристалла, и воды потекут обильнее прежнего!

Толпа отвечала одобрительным гулом, но Назир замечал сомнение на многих лицах. Особенно среди тех, кто стоял ближе к возвышению и мог лучше рассмотреть лицо верховного жреца. В глубине глаз Халида, за маской уверенности, таилось что-то ещё. Что-то, похожее на страх.

Ритуал очищения. В третий раз за год. Последний потребовал масел на стоимость месячных запасов пищи для целого квартала. Масел, которые можно было бы использовать для медицинских целей, для сохранения продуктов, для тысячи полезных дел. Вместо этого их выльют в песок. И результат будет тем же, что и в прошлые разы — кристалл будет продолжать умирать.

— Жрец Халид! — голос Назира прорезал воздух, и люди начали оборачиваться, ища глазами говорящего. Странно, но дрожи в голосе не было. Назир чувствовал необычную ясность, словно все его сомнения растворились в момент, когда он решил действовать. — С уважением… но это уже третий «великий ритуал» за последний год. И воды меньше, чем когда-либо. Кристалл угасает, и никакие молитвы не изменят этого.

По толпе пробежал шёпот — смесь удивления и ужаса. Назир заметил, как некоторые кивали, как на лицах появлялось выражение "наконец-то кто-то сказал это вслух".

Халид осёкся на полуслове, его взгляд пробежал по толпе, выискивая говорившего. Когда он нашёл Назира, на мгновение что-то промелькнуло в его глазах — раздражение, гнев, быть может, даже страх? Но тут же сменилось спокойной улыбкой.

— Сын Акрама, — произнёс он с теплотой, легко узнав Назира даже в полутени колоннады. — Твоя преданность городу достойна уважения. Твой отец был великим инженером, и ты унаследовал его талант и заботу о благе всех нас.

Назир вышел из тени колоннады, чувствуя на себе взгляды сотен людей. Сердце колотилось так, словно хотело выпрыгнуть из груди. Он никогда не был оратором, не любил публичных выступлений, но отступать было поздно.

— Друзья мои! — Халид повернулся к собравшимся, его голос зазвучал ещё громче, словно он говорил теперь не просто с толпой, а с каждым человеком лично. — Перед вами стоит молодой человек, чья семья три поколения служила нашему городу. Инженер, знающий наши водные системы как никто другой. И его тревога понятна, — Халид сделал паузу. — Понятна, но преждевременна.

Назир краем глаза заметил Лейлу. Она стояла среди других жрецов, но её взгляд был прикован к нему.

— Почему преждевременна? — спросил Назир, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Мои измерения показывают…

Халид жестом пригласил его подняться на возвышение. Это был умный ход — со стороны казалось, что жрец готов к открытому диалогу, но на самом деле он хотел контролировать ситуацию.

Назир неохотно поднялся по мраморным ступеням. Оказавшись рядом с Халидом, он почувствовал себя странно маленьким, хотя был почти одного роста со жрецом. Дело было не в физических размерах, а в присутствии, в ауре власти, которую излучал верховный жрец. Десятилетия проповедей, ритуалов, общения с верующими сделали его фигурой почти мифической.

— Так лучше, — улыбнулся Халид, и его улыбка была похожа на оскал хищника. — Теперь все увидят, что мы с тобой не враги, Назир. Мы оба хотим одного — защитить наш город, сохранить его наследие, продлить его существование под сенью милости богов.

Халид положил руку на плечо Назира. Жест казался дружеским, но пальцы жреца впились в плоть молодого инженера, как когти. Предупреждение, завуалированная угроза. Назир не отстранился. Он встретил взгляд жреца прямо, без вызова, но и без страха.

— Да, кристалл ослаб. Да, вода поступает не так обильно, как раньше, — признал Халид, обращаясь к толпе. — Мы не скрываем этого. Но вы все знаете, что кристалл проходит через циклы. Он слабеет, а затем восстанавливается, подобно луне в ночном небе. Так было всегда, с самого основания нашего благословенного города.

Халид обвёл взглядом собравшихся, словно выискивая тех, кто сомневается.

— Молодой инженер провёл измерения. И его инструменты показывают то, что мы все видим — кристалл сейчас слабее, — он говорил с уважением, но в его тоне скрывалась тень снисходительности. — Но инструменты не могут измерить волю богов. Они не могут предсказать будущее. Они фиксируют лишь момент, песчинку в песках времени, не видя всей картины.

— Но измерения моего отца за многие годы показывают… — начал Назир, думая о графиках, где линия силы кристалла неуклонно снижалась десятилетиями, с периодическими всплесками, которые никогда не достигали прежних высот.

— Показывают циклы! — подхватил Халид, не дав ему закончить. — Верно? Периоды ослабления и восстановления. Разве не так? Разве твой отец не фиксировал, как кристалл возрождался после каждого упадка?

— Да, но сейчас падение критическое и…

— И точно такое же падение было пятьдесят лет назад, во времена твоего деда, — мягко перебил Халид. — И тогда тоже были те, кто говорил о конце. Храмовые архивы хранят эти свидетельства — записи, сделанные руками тех, кто потерял веру. Но затем пришли дожди, и кристалл возродился, словно пробуждённый от сна. Испытание закончилось, и город процветал вновь.

Толпа одобрительно загудела. Назир видел, как лица людей светлеют — они хотели верить словам Халида, хотели надеяться.

— Уважаемый Халид, — Назир говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Позвольте мне пояснить. Да, кристалл проходит через циклы. Но каждый пик силы ниже предыдущего. Это не просто колебания, это постепенное угасание. Мой отец измерял его силу тридцать лет. Я продолжаю его работу. Данные ясно показывают…

— Данные ничего не говорят сами по себе. Их читает человек, — Халид снова перебил его, но теперь в его голосе звучало раздражение. — И твой отец, без сомнения, был выдающимся человеком, Назир. Но даже великие люди могут ошибаться.

— В математике, — тихо ответил Назир, — дважды два всегда четыре. Даже если нам хочется, чтобы было пять.

Легкий смешок пробежал по толпе. Назир не собирался шутить, но его слова попали в цель — напомнили людям о простых, неоспоримых истинах.

— Нам нужно хотя бы рассмотреть альтернативы, — продолжил он, стряхнув с плеча руку жреца и сделав шаг к краю возвышения, ближе к народу. — Что, если для начала создать системы для сбора росы? Или резервуары для дождевой воды на случай короткого ливня? Это не противоречит вере, это просто разумная предосторожность.

В глазах многих людей он увидел понимание. Его предложения были практичными, не радикальными. Они не отрицали возможности чуда, но давали шанс на выживание, если чудо не произойдёт.

— Видите, мудрость нашей молодёжи! — воскликнул Халид с гордостью, словно это была его идея. — Думать о запасных решениях — это правильно! Акрам воспитал достойного сына, который смотрит вперёд, который готов к любым поворотам судьбы!

Толпа зашумела одобрительно. Назир невольно восхитился гибкостью жреца — как легко тот превратил его возражение в поддержку своей позиции.

— И мы действительно можем подумать об этом… после ритуала. Когда убедимся, что испытание завершается, — продолжил жрец. — Потому что, друзья мои, если сейчас мы бросим все силы на сбор росы, это будет означать, что мы не верим в помощь Аль-Мазина. Что мы отворачиваемся от того, что питало наш город тысячелетиями. Что мы предаём наследие предков.

Назир почувствовал, как ситуация выскальзывает из его рук. Каждый его аргумент Халид ловко превращал в свою пользу. Люди уже начинали кивать, соглашаясь с жрецом, забывая, что собрание началось с его, Назира, тревожного предупреждения.

— Кристалл почти мёртв, — сказал он прямо, и его голос прозвучал неожиданно громко в наступившей тишине. — Мои измерения показывают падение силы на шестьдесят три процента от исторического максимума. Это не цикл — это угасание. Необратимый процесс, который мы наблюдаем на протяжении десятилетий.

Назир достал из сумки отцовский измеритель и поднял его над головой, чтобы все могли видеть. Металл поймал солнечный луч и отразил его, на мгновение вспыхнув, словно живым светом.

— Вот доказательство! — объявил он, и стрелка прибора дрогнула, показывая низкие значения даже здесь, на площади, в отдалении от кристалла. — Любой инженер может проверить эти данные. Любой, кто умеет читать числа и графики, увидит правду. Время иллюзий закончилось.

Толпа замерла. Никто не смел произнести ни слова. Они ждали, что скажет Халид.

Верховный жрец печально покачал головой и сделал шаг вперёд, частично закрывая собой Назира.

— Мой мальчик, — сказал он с искренней болью в голосе. — Я знал твоего отца лучше, чем кто-либо. Мы были друзьями задолго до того, как я стал верховным жрецом. Мы вместе изучали тайны кристалла, вместе проводили ночи в размышлениях о его природе. И я помню, как он говорил о своём приборе — изобретении, которым он по праву гордился.

— «Это только инструмент, не больше», — так говорил великий Акрам, — сказал Халид. — «Он измеряет лишь видимую силу кристалла, но не может измерить его связь с высшими сферами». Твой отец понимал ограничения своего изобретения, Назир. Он знал, что есть измерения реальности, недоступные даже самым тонким приборам.

— Это ложь! — воскликнул Назир, не сдержавшись. Кровь бросилась ему в лицо. — Мой отец никогда не говорил таких слов!

В толпе послышались встревоженные возгласы. Прямое обвинение верховного жреца во лжи было почти кощунством.

— Твой отец был мудрым человеком, — мягко, но твёрдо оборвал его Халид. — И он бы не стал сеять панику среди людей на основании одних лишь показаний прибора. Он бы понимал, что наш священный кристалл — не просто булыжник, который можно измерить инструментами, как будто его только что подобрали с дороги. Это живая связь с богами, подчиняющаяся законам, которые выше нашего понимания.

Люди закивали. Слова Халида звучали убедительно. Кто же лучше знал, что говорил Акрам — его единственный сын или давний друг и соратник?

На мгновение Назир почувствовал себя беспомощным. Как бороться с человеком, у которого такая власть над умами людей? Как доказать правду, когда сами основы этой правды ставятся под сомнение?

— Да, кристалл слабее, — снова признал Халид. — Да, нам всем приходится экономить воду. Но это испытание нашей веры и нашего единства. И мы пройдём его вместе, как проходили и раньше. Не разделяясь на верующих и скептиков, не противопоставляя знание и веру, но объединяя их в гармонии, как учили нас предки.

Он вернулся к Назиру и посмотрел на него с печалью и сочувствием, но в глубине его глаз таилось предупреждение.

— Никто не винит тебя, сын Акрама. Ты ещё молод и испуган, а твоя забота о городе делает тебе честь. Но сейчас не время для паники. Сейчас время для единства и надежды. Для веры, которая движет горами и наполняет источники водой.

Назир почувствовал, как внутри поднимается волна гнева. Его не просто заставляли замолчать — Халид выставлял его напуганным ребёнком, не понимающим сложностей жизни. Но ещё хуже было то, что жрец использовал имя его отца, искажал его слова, его наследие.

— У меня есть его дневники, — тихо сказал Назир, борясь с желанием закричать. — Все его измерения. Все его мысли. И нигде, ни разу он не говорил о "высших сферах".

Халид смотрел на него с выражением снисходительной жалости.

— Конечно, в дневниках учёного больше науки, чем веры. Но твой отец был сложнее, чем его записи, Назир. Он был и инженером, и верующим. Как и все мы.

Назир оглядел толпу, и его сердце опустилось. Лица людей, ещё недавно слушавших его с тревогой и сомнением, теперь выражали спокойную уверенность. Они хотели верить Халиду.

— Стража, — тихо сказал Халид, не меняя доброжелательного выражения лица, — будьте добры, проводите молодого Назира домой. Он устал и встревожен. Пусть отдохнёт перед завтрашним ритуалом, в котором, я уверен, он примет участие с чистым сердцем.

Двое стражников появились по бокам от Назира. Их присутствие было недвусмысленным сигналом — диалог окончен.

— Все будет хорошо, сын Акрама, — шепнул Халид, когда стражники взяли Назира под руки. — Но впредь будь осторожнее с публичными выступлениями. Не всякий раз я смогу представить твои слова в столь… конструктивном свете. В смутные времена народу нужна уверенность, не сомнения. Надежда, не страх.

В процессии жрецов Назир поймал взгляд Лейлы — тревожный, предупреждающий.

Когда стражники уводили его с площади, за спиной гремел голос Халида. И люди его слушали. Ох, как они слушали.

Вечером в своей мастерской Назир сидел, окружённый чертежами и инструментами. Масляная лампа отбрасывала длинные тени на стены, где висели схемы водопроводных систем города и диаграммы силы кристалла за последние годы — наглядное свидетельство того, что не могли или не хотели видеть остальные.

Стражники ушли час назад, убедившись, что он никуда не собирается. «Ничего личного, — сказал один из них. — Просто приказ. Для твоего же блага. Сейчас не лучшее время спорить с Халидом».

Назир подошёл к деревянному полу в углу комнаты, где половицы образовывали сложный узор. Осторожно он приподнял одну из досок, под которой открылось небольшое пространство. В тайнике лежала потрёпанная кожаная книга — дневник его отца.

Он бережно достал его, ощущая связь поколений — прикосновение к этим страницам было подобно разговору с отцом через пропасть лет и смерти. Вернувшись к столу, Назир открыл дневник, перелистывая страницы, исписанные знакомым чётким почерком.

Каждый раз, когда он читал эти записи, его поражала ясность мысли отца, его способность видеть картину целиком, о чем бы он не писал, будь то кристалл, или просто протекающий кран в цирюльне,

Халид листал дневник. И нигде, ни на одной странице, не было и намёка на "высшие сферы". Отец был не таким.

На последних страницах были наброски карты пустыни с какими-то пометками. Что это могло значить? Назир не знал. Хотя в глубине его разума уже появился зародыш идеи. Как маленький червячок только что вылупившийся из своего маленького яйца. Не имеющий ни глаз, ни ног, ни даже мозгов. Но уже начинающий прокладывать себе путь наружу.

Стук в дверь прервал его размышления. Осторожный, едва слышный, но настойчивый — кодовая последовательность, известная лишь нескольким близким людям.

— Кто там? — спросил Назир, поспешно пряча дневник под стопкой чертежей.

— Лейла, — раздался приглушённый голос. — Открой быстрее. Нас не должны видеть вместе.

Назир отпер дверь. Лейла проскользнула внутрь, быстрым движением сбрасывая с головы капюшон плаща. Её обычно аккуратно уложенные волосы были в беспорядке, на лице — тревога.

— За мной никто не следил, — сказала она, тяжело дыша. — Я проверила трижды. Но всё равно не стоит задерживаться. Время работает против нас.

— Что случилось? — Назир внимательно рассматривал лицо подруги, отмечая признаки тревоги: расширенные зрачки, легкая дрожь рук, глаза, которые не могли остановиться на одной точке.

— Халид созвал совет жрецов после твоего выступления, — начала она, понижая голос до шёпота, хотя они были одни в плотно закрытом помещении. — Была бурная дискуссия. Он был не так любезен, как на площади.

— Могу представить, — горько усмехнулся Назир.

— Нет, ты не понимаешь, — Лейла схватила его за руку. Её пальцы были ледяными, несмотря на жару. — Он говорил о тебе как об угрозе стабильности, о еретике, подрывающем устои. Говорил, что твои идеи сеют хаос, а кто сеет хаос, тот слуга тьмы.

Назир почувствовал, как внутри всё сжалось. Одно дело — публичное неодобрение, совсем другое — обвинение в ереси. За такое в прошлом людей изгоняли из города, что в пустыне равносильно смертному приговору.

— И что решил совет?

— Халид объявил, что завтра, после ритуала, ты должен публично признать свою ошибку и подтвердить, что кристалл восстанавливается, — Лейла произнесла это одним дыханием, словно торопясь избавиться от тяжести этих слов. — А если откажешься…

— Тогда что?

— Изгнание из города, — тихо ответила Лейла. — Он уже заручился поддержкой городского совета, убедил их, что твоё присутствие подрывает веру, а без веры кристалл действительно может угаснуть.

Назир медленно опустился на стул. Изгнание… Тысячи раз он проходил через городские ворота, видел бескрайнюю, беспощадную пустыню. Никто не выживал там больше нескольких дней без доступа к воде.

— А ты рискуешь, предупреждая меня, — заметил он, глядя на подругу с новым уважением.

Лейла пожала плечами.

— Я поклялась служить истине, а не Халиду.

Они помолчали, каждый погружённый в свои мысли, но объединённые общим пониманием ситуации. Выбор был ясен: либо публично солгать, предав свои убеждения и наследие отца, либо быть изгнанным и почти наверняка погибнуть в пустыне.

Или, может быть… был третий путь?

Он снова посмотрел на карту, на белые пятна между дорогами — пустые участки, которые не считал важными. До этого момента.

Он обернулся к Лейле. В глазах его не было страха — только сосредоточенность, как перед сложным расчётом.

— Лейла, а что ты знаешь о пустынных кочевниках?

Она моргнула, не найдя что ответить.