Сказки Старого Лета

Глава 21. Затопленный лес

А утром они снялись с якоря и «Кувшинка» медленно, словно крадучись, вплыла в Затопленный лес… Странное это было место. Под пепельно-серым небом куда ни глянь простирался еловый лес.

Деревья — огромные, в гирляндах лишайников, росли словно не из земли, а из липкого молочного тумана. Он стелился по затопленным и заболоченным берегам, подбираясь к самой реке. Кроны елей-громадин заслоняли от взоров почти все небо, оставляя только узкую полоску над рекой. Даже утром здесь царил полумрак…

«Кувшинка» двигалась очень медленно — течение реки почти замерло. Путешественники сгрудились на палубе и тревожно вглядывались в сумеречные лесные укровы берегов, медленно уплывавшие назад…

— Как здесь тихо! — проговорил Стрибог.

— Хо-хо-хо… — откликнулось из чащи зловещее, глухое эхо.

Мороз пробежал по коже путешественников. Леший тихо шепнул стоящему рядом и трясущемуся от страха Овиннику:

— Гляди, Банник, каким эхо-то должно быть…

— Быть, быть… — зашептал зловещий голос.

— Войдем-ка внутрь, хватит с нас этих отзвуков! — проговорил Водяной, — в «хибарке»-то оно как-то спокойнее… А то нас этот лес и сгубить не прочь!..

— Прочь! Прочь! Прочь!.. — эхо зашептало это со злобой сотни голосов.

Путешественники поспешно вошли в «хибарку», и заперли дверь.

— Вы слышали это? — прошептала Майя.

Все закивали, а она продолжала тихим шепотом:

— Так вот, это вовсе не эхо. Это дивы. Сами они голоса не имеют, только наши отражают. Но каждое слово, каждый звук напитывают они своей злобой… Мне про них сказывала бабушка, она еще девушкой видала их в своих северных краях. Рассказала она и как с ними совладать…

— Как же? — прошептал Ярило.

Майя вздохнула:

— Дивы — это неприкаянные души умерших, — голос девушки был грустным, — тех, кто при жизни по собственному умыслу творил зло. Вечная злоба — их удел. Не знают дивы покоя и не узнают никогда… Только одно средство есть против них… Это песня… Песня, которой они и бояться пуще всего на свете, и жаждут слушать вечно. Она напоминает им о покое. И о прощении…

— Какая песня? — спросил тихонько Леший, — неужто ей и научила тебя бабушка, незабвенная моя Озерушка?

— Да, она самая и научила, — Майя улыбнулась Лешему, в глазах ее мелькнула легкая грусть, словно по ушедшему, — она самая…

— Слышал о такой песне и я, — проговорил Водяной, — но никак не думал, что она взаправду существу…

Договорить он не успел: снаружи вдруг раздался какой-то стук и лодка стала медленно поворачивать…

— Руль! — крикнул Стрибог и бросился к двери.

— Стой! — Майя схватила его за рукав, — сначала я…

И, прежде чем кто либо успел ей возразить, она ловко юркнула в отворенную дверь и, остановившись, начала напевать какую-то мелодию — тихую и грустную. Раздался тихий стон — то ли ужаса, то ли облегчения, — и лодка поворачивать перестала. Стрибог тоже выбрался на палубу, захлопнул за собою дверь и бросился к рулю. Он еле успел его вывернуть, и «Кувшинка» чудом не напоролась на торчащий из воды обломок громадного ствола…

— Майя! — крикнул Стрибог, — твоя песня их смиряет! Пой, а я буду править лодкой!..

Майя, кивнув ему, медленно и величаво, словно повелительница этого края, прошла на нос корабля, и в шипящую тишину леса ворвалась пущенной стрелою ее песня:

Не было больше стонов. Исчезло и эхо. Смолкла песня Майи, и весь край погрузился в молчание…

— Можете выходить! — тихо позвала Майя, — они теперь безопасны… Дивы не знают покоя. Эта песня — единственное их избавление… На некоторое время она дарует им облегчение — спасительный сон без сновидений. Память о земных злодеяниях, которая гложет дивов вечно, сейчас смолкла…

Все потихоньку выбрались из «хибарки». Ярило сменил Стрибога на руле. Водяной и Леший встали на носу — дозорными. Демка и Дуная с лютиком стояли у борта и глядели на причудливые коряги и вековечные стволы, вздымающиеся над водным покровом затопленных берегов. Овинник знаками (Леший пока его не простил) попросился сторожить трюм — ему полюбился плеск воды о днище «Кувшинки» и его уютный уголок. Взяв с него честное молчаливое, что он накрепко запрет окошечко и возьмет с собою одеяло, Овинника отпустили. Он забрался в трюм и вскоре там уснул — видно, колыбельная для дивов подействовала и на него.

Стрибог бережно обнял неподвижно стоявшую на палубе Майю, отвел ее в «хибарку» и, устроив на перине, сел с ней рядом. Девушка лежала, не шелохнувшись. Глаза ее лихорадочно блестели, лицо было бледным и очень усталым.

— Их было так много! — шепнула она, — и каждый нашептывал или кричал мне… о своей дикой, первозданной злобе! А я?.. Я старалась выстоять… Пела и пыталась их не слушать…

— Тш-ш! — Стрибог приложил ладонь к ее губам, — ты устала… не разговаривай сейчас — расскажешь все потом. А пока спи. Я побуду с тобой…

— Здесь темно… — прошептала Майя сонным голосом, — ты не уйдешь?

— Нет, — Стрибог осторожно обнял ее, — не уйду…

— В темноте так страшно одной… — пробормотала Майя, засыпая, — очень…

— Ты не одна, — проговорил Стрибог, гладя ее по мягким волосам, — не одна… Спи… Я рядом.