Сингулярность Смерти

Не было никого, кто мог бы его остановить

Глитч стоял среди мертвых тел, оглядываясь вокруг, не чувствуя ни облегчения, ни радости. Он слышал свой дыхание — оно было громким, резким, как в состоянии прострации. В голове гудели мысли, но они не имели смысла. Он знал, что убил их всех — всех, кто мог бы быть хоть как-то связан с предательством, с теми, кто скрывал правду. Но его сознание было пустым, будто не осталось ничего, кроме боли, которая все больше поглощала его.

Время замедлилось. Он почувствовал, как его руки начинают трястись, и это заставило его остановиться. Он опустил оружие, давая себе мгновение, чтобы понять, что происходит. Что он чувствует. Но ответ был неизбежным: ничего. Ни радости, ни утешения. Он не чувствовал себя победителем. Он не чувствовал себя даже свободным. Он был пустым.

"Ты ничего не изменил", — прошептал он себе в голове. "Справедливости нет. Ты всё равно ничего не вернешь. Это было всё, что осталось."

Его шаги начали выводить его из комнаты, пока он не оказался на улице, на открытом воздухе. Боль от уничтоженной жизни продолжала терзать его. Не в том смысле, что он жалел о своих действиях, но в том, что эти действия не привели к чему-то. Они не вернули Зою, не вернули жизни, которые он когда-то знал. Он пошёл в пустоту, чувствуя, как его разум постепенно теряет связь с реальностью.

Он остановился, глядя на небо, будто ожидая, что из этой пустоты, этого бездушного мира выйдет ответ. Но небо было таким же холодным, как и он сам. Никакого ответа не последовало. Он снова был один, среди всего, что было разрушено. И даже месть, которую он вёл с таким остервенением, не давала ему удовлетворения.

Когда он вернулся в лагерь, его взгляд уже не был таким же. Он больше не мог смотреть людям в глаза. Он был тем, кто убивает, кто мстит. Но он осознал, что это не даёт ему ничего. Нет удовлетворения, нет счастья. Он просто убивал. Как всегда, в этом мире, полном боли и лжи.

Лина подошла к нему, но Глитч почувствовал, что её присутствие его не успокаивает. Она была не Зоей. И, возможно, она была другой. Но он не мог позволить себе привязаться к ней. Потому что это было бы слабостью. А он не мог позволить себе быть слабым в этом мире, где каждый следующий шаг был мучением.

Он повернулся к ней, но его глаза были холодными, пустыми. Он не мог смотреть в глаза тем, кто ещё был рядом. Он видел в них только возможную смерть, так же, как и в каждом, кого когда-либо любил. Он поднял руку, слегка пожав плечами, и шагнул в темноту.

"Справедливости нет. Есть только бой. И если в этом мире есть что-то, что я должен делать, так это убивать. Но не ради того, чтобы вернуться к прошлому. Я буду убивать, чтобы выжить. Чтобы не стать таким же, как они. Чтобы не стать частью системы, которая нас всех убивает."

И эти слова стали его новым кредо. С каждым шагом, с каждым действием он всё дальше уходил от того, кем был раньше. Больше не было места для эмоций, для любви или даже для жалости. Только месть. Только боль. И только бесконечный цикл насилия.

Он слышал, как в темноте, в пустоте лагеря, Лина спрашивает:

— Ты всё ещё здесь?

Он не ответил. Просто ушёл в ночь.

Глитч проснулся с тяжёлой головой, всё ещё ощущая в теле последнюю боль от ночных кошмаров, которые не отпускали его. Казалось, он застрял в этом бесконечном круге — страха, ненависти и, прежде всего, мести. Он знал, что так не может продолжаться. Но сейчас, в этом моменте, он был просто частью этой машины — невидимой, бесчеловечной и безжалостной.

Сегодня его снова вызвали. Всё это время, как ни странно, он надеялся, что его оставят в покое. Пусть себе раскаиваются. Пусть сами разбираются со всем этим хаосом. Но нет. Ключевая фигура — Глитч — был необходим. Он был тем, кто может заглянуть в самые тёмные уголки этого мира и вывести их наружу.

Когда Глитч подошёл к штабу, где его уже ждал отряд, его взгляд оказался застигнут Линой. Она стояла рядом с командиром, её взгляд был холоден, почти чужд. Он понял, что она не будет с ним по-прежнему прежней. И он, в свою очередь, не был прежним для неё.

— Глитч, — тихо произнесла она, когда он подошёл, — тебе нужно быть осторожным.

Её голос был ровным, но в нём сквозила тревога. Она больше не была тем человеком, с которым он мог бы разговаривать о том, что на самом деле волнует. Теперь она смотрела на него как на инструмент. А он… он смотрел на неё с тем же холодом, что и на всех остальных. Что ещё оставалось? В этой войне они все были просто винтиками, которые могут быть выброшены, когда это станет нужным.

Командир, стоящий рядом с ними, коротко кивнул и шагнул вперёд.

— Приняли решение, Глитч. Ты возьмёшь дело. Но только под присмотром. Отряд будет с тобой. И Лина — она будет рядом.

Глитч не смог сдержать холодный взгляд, направленный на Лину. Он видел её не как партнёра, а как препятствие. Они не были одной командой. Они были двумя совершенно разными людьми, у которых не было ничего общего, кроме того, что их связало это страшное место.

— Хорошо, — ответил он, не обращая внимания на её присутствие.

Отряд, состоящий из нескольких солдат, был полностью вооружён. Глитч знал, что ему придётся быть в их тени, пока он снова не выйдет на след. Но в глубине души он чувствовал, что это было лишь временным решением. В конце концов, он снова окажется один.

Они прошли через несколько заброшенных зданий, спустились в подземелья города, где все следы исчезли. Глитч пытался читать в молчаливых жестах команды. Он чувствовал, как его интуиция захлёстывает, а голова начинает болеть от усталости. Он не был человеком, который мог работать в команде. Ему нужно было быть наедине со своими мыслями, не сдерживаемым чьим-то присутствием.

Лина шла рядом, её шаги едва слышны. Глитч мог чувствовать её взгляд, её настороженность, её внимание, даже когда она ничего не говорила. И всё же она была здесь не для того, чтобы помочь ему. Она была здесь, чтобы следить.

В какой-то момент, когда они дошли до очередного укрытия, Глитч почувствовал, как его дыхание учащается. Его мысли начали вновь скользить по тому, что произошло. Он снова был поглощён этим чувством ненависти и отчаяния. Смерть Зои всё ещё не отпустила его. Но теперь на горизонте появился новый враг, и Глитч не мог позволить себе слабость.

— Тут, — тихо сказал он, наклонившись к одному из солдат, указывая на грязную стену, покрытую старым кодом, — здесь кто-то был.

— Что за код? — спросила Лина, подходя ближе.

Глитч не отвечал, пока его пальцы не начали касаться каждой линии, каждой цифры. Эти фрагменты были знакомыми, но теперь они не говорили ему того, что он хотел. Они оставляли только пустое пространство, как если бы код был предназначен не для его глаз.

— Это следы. Но они старые. — Глитч тяжело выдохнул. — И тут… что-то ещё. Следы заражения.

— Ты уверен? — Лина посмотрела на него с удивлением. Она всегда скептически относилась к его методам, но в этот раз что-то в её взгляде стало настороженным.

Глитч продолжал изучать код, чувствуя, как его разум снова скользит по привычной траектории. Он знал, что нужно искать не просто улики, а то, что скрылось за ними. Весь этот город, этот мир был пропитан ложью и обманом. И он был частью этого, или, может, уже не был.

Но его взгляд остановился на Лине. Он не мог отделаться от чувства, что она знала больше, чем говорила. Может быть, ей не нужно было быть рядом с ним. Может, она была именно тем, кто шёл за ним, чтобы он не перешёл черту.

— Это не то, что я хотел бы видеть, — ответил Глитч, глядя ей в глаза.

Лина не сказала ничего в ответ, но Глитч почувствовал, как её сердце бьётся быстрее. И это было не от страха. Это было что-то другое.

Глитч стоял в центре заброшенной комнаты, окружённый тусклым светом, который отражался от старых экранов и мерцал в их глазах. Он был как машина — хладнокровный, безэмоциональный, но в глубине души что-то всё-таки тлело. Задолго до того, как он пришёл сюда, Глитч знал, что его не отпустит этот город, эта война. Он стал частью его ткани, как будто сплёлся с этим хаосом. Но, несмотря на все попытки уйти, остаться в одиночестве, не быть привязанным ни к кому, Глитч всё больше осознавал, что ему нужна была цель. Чего-то ради. И этим чем-то была месть. Но теперь… что-то изменилось. Тень Лины рядом с ним заставляла его задуматься.

Лина не отставала. Она наблюдала за ним, следила за каждым его движением. И каждый её взгляд был для него словно искра, которая поднимала всё то, что он пытался скрыть. Эмоции. Чувства. Он мог бы убить любого, кто встал бы у него на пути, но она была другой. Она была человеком, и её присутствие всё время заставляло его быть на грани.

— Ты ничего не скажешь? — спросила она тихо, когда их команда начала расставляться по периметру помещения. Заметив его молчание, она попыталась заострить внимание на его состоянии. — Ты ведь не хочешь, чтобы снова повторилось то, что с Зоей?

Он поднял голову, его взгляд встретился с её. Глитч почувствовал, как в его груди сжался холодный камень. Он так и не нашёл ответ на её вопрос. Время от времени, когда тишина становилась невыносимой, он ловил себя на том, что ощущает: и это, возможно, было хуже всего. Это было предвестием того, что он начинал терять себя.

— Я не позволю, чтобы они снова это сделали, — проговорил он с такой решимостью, что сама интонация отразила всю тяжесть его мыслей. Его слова были пропитаны горечью, как давно забытое горе, которое вернулось, чтобы снова отравить душу.

— Это не то, что я имею в виду, — Лина сдвинула локтем его руку, пытаясь получить хоть какую-то реакцию. — Ты ведь не собираешься бросить всё и просто убить всех подряд?

Глитч чуть улыбнулся. Это была не настоящая улыбка, это было что-то грубое, оборванное.

— Мне кажется, Лина, ты уже слишком много хочешь. У тебя слишком много вопросов.

Она вздохнула и отступила на шаг назад. Не хватало только того, чтобы она тоже стала частью его мира. Её вопросы, её сомнения, её надежды. Он не был готов делиться собой, делиться тем, что с ним происходило. Он был глухим и холодным, как одна из машин, что ползали по этим улицам, и его мысли крутились по кругу.

Далеко впереди они услышали шорох. Кто-то двигался, осторожно, прячась в тенях. Это был сигнал для Глитча, чтобы снова вернуться в режим охотника. Он не думал, не анализировал, просто действовал, не давая себе ни единого шанса на слабость. Ему надо было избавиться от этого чувства — чувства, что кто-то следит за ним, что его ещё можно остановить. Время двигаться дальше.

Внезапно перед ним появился силуэт. Глитч не раздумывал. Его рука уже выхватила оружие, и даже Лина не успела среагировать, как Глитч исчез в тени. Он двигался быстро, не чувствуя усталости, поглощённый одной целью. Лина поспешила за ним, но что-то в её глазах заставило его ещё раз остановиться.

Это была ошибка. Она уже была частью его истории.

И Глитч, возможно, не смог бы отпустить её так же, как отпустил Зою.

Он остановился в полумраке, опустив оружие. Он видел, как Лина всё приближалась, её шаги были короткими, но уверенными. Её глаза, полный тревоги и отчаяния, снова встретились с его взглядом. Он понимал, что она здесь не для того, чтобы подчиняться, а чтобы быть рядом, быть его опорой, несмотря на всё. Она была другим человеком в этом мире.

Но Глитч не знал, что делать с этим. Он видел её снаряжённую форму, её свежие раны, но её сердце не было таким, как у него. Она не была разрушена. Она всё ещё верила в то, что можно что-то изменить.

Слишком долго он не чувствовал ничего, кроме боли. Слишком долго его сердце было покрыто льдом, но что-то было… не так.

— Ты не можешь продолжать в этом духе, — прошептала Лина, её слова сжали его внутри, как невыносимое бремя.

Глитч молча кивнул, не отвечая. Он знал, что её не остановишь. Это был её выбор — верить, что можно остановить его.

И всё же… он был другим. Он был готов идти дальше, даже если это значило разрушение его самого.

Покидая старое убежище, Глитч снова почувствовал, как туман настигал его разум. Но Лина была рядом, и это было нечто новое для него. Эмоции, привязанности, которые он старательно вытолкнул из себя, теперь заполонили его целиком.

Глитч стоял, прислонившись к стене, вслушиваясь в гул вечернего города. Боль уже не казалась ему чем-то чуждым. Она стала частью него, как постоянный спутник, который не спрашивает разрешения, а просто живет рядом. Но вот Лина. Она была другим миром, чуждым и близким одновременно. И хотя он отдалился от неё, стараясь не вовлекаться, её присутствие продолжало оставаться рядом. В этом беспорядочном хаосе, где люди убивали друг друга, а каждый день был битвой за выживание, она была его якорем. И, несмотря на то, что он пытался это игнорировать, это странное чувство привязанности стало для него очевидным.

Задачи, поставленные командованием, не могли отвлечь его от этого чувства. Когда они снова выехали в разорённый район, где ещё оставались следы взрывов и следы жизни, Глитч чувствовал, как его сердце тяжело стучит в груди. Он был уже слишком далеко в этом аду. Но Лина… Лина, которая всё пыталась быть рядом, видеть, переживать, не отступать, становилась для него всё более загадочной.

— Что будет с нами? — тихо спросила она однажды, когда они снова отправлялись по улицам, скрытым от вражеских патрулей.

Глитч посмотрел на неё, пытаясь угадать, что она имела в виду. В её голосе не было сомнений. Была тревога. Он понял, что она ждала от него ответа, какой-то надежды.

— Мы сделаем то, что нужно. В этом мире так устроено всё. Это либо мы, либо они, — ответил Глитч, сдерживая тот ком в горле, который возникал, когда он думал об этой войне.

Лина замолчала. Она не была согласна с ним, и это было понятно. Но она не сказала ничего в ответ. Она просто шла рядом, и его шаги становились с каждым днем всё тяжелее. Но на этот раз, в её присутствии, Глитч почувствовал, как его привычный холодный расчет и безжалостность начали трещать по швам.

И вот, они снова столкнулись с врагом. Лина и Глитч прорывались через руины, и в этот момент она оказалась прямо перед ним, когда враг открыл огонь. Время замедлилось.

В первые моменты его реакция была мгновенной, холодной. Он выхватил оружие, и пули разрывали пространство вокруг, но не его тело, а тела тех, кто пытался убить их. Он уничтожал их, не думая о последствиях, не задумываясь, сколько жизней он оборвал за один момент. Он был машиной, и чем больше он сражался, тем менее он чувствовал.

Но затем, когда огонь стих, когда пыль осела и звуки выстрелов затихли, Глитч внезапно заметил Лину. Она стояла рядом, её взгляд был усталым, но в нем оставалась решимость. Это была решимость выжить, и в её глазах было что-то большее. Это было то, чего он сам так давно потерял — вера в то, что всё это может закончиться.

— Ты не боишься? — спросил Глитч, и его голос был таким, как будто он сам не знал ответа.

Лина посмотрела на него с лёгкой улыбкой, хотя и её лицо было измазано пылью и кровью.

— Я боюсь, Глитч. Но я боюсь ещё больше того, что ты уже не видишь разницу. Мы с тобой оба здесь, но ты забываешь, ради чего ты живёшь.

Эти слова пробили его до глубины. Она говорила о чём-то, что он пытался скрыть, что он не хотел осознавать. Он утратил всё, что могло бы быть важным, и с каждым днём его душа становилась всё холоднее. Это была не просто война. Это было его поглощение войной. Он становился частью её.

Глитч повернулся, чтобы уйти, но в этот момент, как никогда ранее, он ощутил, как невыносимо тяжело на душе. Эта тишина, которая висела после каждого столкновения, была пугающей. Он чувствовал, как его сознание начинает тонуть в этом хаосе. Каждый его шаг теперь был бессмысленным, но в то же время неизбежным.

— Знаешь, — тихо сказал он, — ты не хочешь быть рядом со мной, Лина. Я не могу это понять. Ты слишком живо переживаешь каждое событие. Я же… я живу только для мести.

Лина взяла его за руку. В её глазах не было страха. Там была только стойкость. Она сказала тихо:

— Тогда ты обречён, Глитч. Мы все обречены, если будем жить только этим.

Он не знал, что сказать. И, может быть, в этот момент он уже понял: Лина была правой. Вся эта война была не только про насилие и месть. Она была про то, как люди могут потерять себя, если забудут, что значит быть людьми.

Но Глитч не мог остановиться. Он был слишком далеко. И, возможно, он не хотел бы остановиться, даже если бы знал, что это единственное, что может вернуть его к себе.

Глитч шел по разрушенным улицам города, не замечая пыли и крови, что лежали на его пути, словно напоминание о том, что когда-то здесь был живой мир. Мир, где люди чувствовали, мечтали, строили. Но теперь это было лишь прошлое, мертвое и забытое, а он сам стал частью этого мрака. Тени прошлого были как проклятие, тянулись за ним, не давая покоя.

Лина шла рядом, её присутствие было как слабый свет в темном туннеле. Она пыталась верить в лучшее, она искала способы сохранить свою человечность. Но Глитч знал, что даже её свет не сможет осветить тьму, в которой он утопает.

— Мы снова возвращаемся туда, где всё началось? — спросила Лина, нарушив молчание. Ее голос был тихим, но в нём чувствовалась тревога.

Он взглянул на неё, но ответа не дал. Он не знал, где началось "всё это". Он был слишком далеко, чтобы искать начало. Он просто шёл, идущий по пути, который вел лишь в одну сторону: вниз.

С каждым днём всё больше людей в лагере стали избегать его. Даже те, кто ещё недавно смотрели на него как на героя, начали отходить. Он был слишком жесток, слишком чуждый. Лина единственная не отступала. Она продолжала быть рядом, несмотря на его молчание, несмотря на его пустые взгляды. Но Глитч знал, что это не может продолжаться. Он не мог дать ей то, что она хотела. Он не мог позволить себе быть тем, кем она его видела.

Он хотел вернуть Зою. Хотел вернуть ту искру, что была в их отношениях. Но с каждым днём эта искра тускнела, и он понимал, что её уже нет. Всё, что осталось — это холодный металл и кровь, которую он проливал. Он потерял всё. Он был как пустая оболочка, не способная испытывать ни радости, ни боли. В этом мире войны и мести не было места для эмоций. Он был одним из тех, кто стал машиной.

В лагере их отряд вновь готовился к очередному вылазке. Задача была ясна: уничтожить вражескую точку снабжения, уничтожить всех, кто попадается на пути. Всё было предельно чётко. Не было смысла в раздумьях. Нужно было действовать. И Глитч действовал, но его мысли были далеки от поля боя.

В этот момент Лина подошла к нему, и, хотя он не мог оторваться от своих мыслей, он почувствовал её присутствие.

— Глитч, ты не слышишь меня? — спросила она, пытаясь привлечь его внимание.

Он замер на секунду, его взгляд был холодным, как всегда. Но в её глазах он видел что-то большее, чем просто заботу. Она была не готова принимать его таким, как он стал, но она всё равно пыталась верить, что он может быть другим. Может быть, это было её проклятие. Но Глитч знал, что её вера была потеряна вместе с его собственным человечеством.

— Я слышу, — ответил он с тяжёлым вздохом. — Но ты не понимаешь. Это не имеет значения. Всё это… всё это бессмысленно. Мы уходим, и так будет всегда.

Лина ничего не сказала, но её глаза говорили о многом. Она продолжала смотреть на него, несмотря на то, что её лицо было наполнено болью. Она, как и раньше, пыталась найти в нём что-то живое, но Глитч чувствовал, что эта искорка, что она видела в нём, с каждым днём исчезала.

Наступила ночь, и они снова шли в глубь разрушенного города. Время от времени вспыхивали вспышки отдалённых выстрелов. Тени двигались, не зная покоя. В этот момент Глитч вдруг понял, что война стала его частью. Он уже не был человеком. Он стал частью системы, частью разрушения, частью этого бесконечного потока смерти и боли.

Он остановился, подойдя к одной из разрушенных стен, и прислонился к ней, глядя на огонь вдалеке. Лина подошла к нему, но не тронула его. Она стояла рядом, её молчание было ответом, а её взгляд продолжал говорить то, что не могла сказать её устами.

— Ты прав, — сказал он, едва слышно, как будто это были последние слова, что он мог произнести. — Это всё бессмысленно. Мы убиваем, чтобы выжить. И ничто не останется, кроме пепла.

Лина молчала. Она не знала, что ответить. Но в её сердце были вопросы, которые не исчезали.

Глитч снова встал. Он не мог стоять долго на одном месте, не мог позволить себе забыть, зачем он был здесь. Всё, что он знал — это месть, это война. Это было его путём. Он знал, что за ним стоит тень, за ним идёт смерть, и он не может остановиться. Он не может вернуться.

— Ты не хочешь оставить меня, да? — спросил он, почти растерянно, поворачиваясь к Лине.

Лина лишь кивнула, а её глаза затуманились. Она не могла понять, почему он так сказал, но в её сердце это ощущение было. Глитч уже не был тем, кого она знала. Он ушел в мир, из которого нет возврата.

Они продолжили свой путь через тёмные улицы, но этот момент, эта тишина, оставалась с ними, как тень, которую не можно отбросить.

Глитч шел по улицам, его шаги эхом отдавались в пустоте разрушенного города. Отражения в окнах зданий, разрушенных и побитых снарядами, создавали искажённые картины, как будто мир вокруг него был каким-то кошмаром, заперт в цифровой сети. Этот город был зеркалом того, что с ним произошло, с тем, что он стал.

Он остановился на углу разрушенной улицы, снова глядя на пыль, покрывающую землю. Раньше он бы поднял голову и посмотрел бы на горизонт. Он бы думал о будущем, возможно, о том, как за ним всё ещё могут наблюдать, как он может что-то изменить. Но теперь, теперь он не видел ничего. Ничего, что было бы стоящим. Всё, что оставалось — это пыль и туман. Всё, что осталось, — это он сам, потерянный и разорванный.

Он стал другим.

Глитч вспомнил себя старого, когда всё было иначе. Когда Зоя была рядом, когда они вместе боролись за будущее, когда он мог хоть на минуту поверить, что он не просто очередная пешка в игре, которую разыгрывали чуждые ему силы. Он был человеком с идеалами, с надеждами, с мечтами. Он верил в справедливость. Верил, что если бы все боролись за свободу, то однажды она могла бы быть достигнута.

Но где же теперь эта вера? Где она исчезла, когда на передовой начал падать каждый второй, а пули не щадили никого, когда смерть была повседневной реальностью, когда в мире больше не было никаких правил? Всё, что осталось теперь, — это пустота. Не просто внешняя, но и внутри. Он чувствовал, как каждый выстрел, каждый убитый мир рушил его изнутри. Он становился частью войны. И больше не знал, где заканчивается он и начинается этот безжалостный мир, который поглотил его.

Он вспомнил тот момент, когда впервые вступил в армию. Он был другим. Ему хотелось изменить мир. Он верил в то, что может что-то сделать, что может остановить систему. Но с каждым днём, с каждым убитым человеком, с каждым шагом в этой кошмарной реальности он терял части себя. Он не знал, когда именно он стал тем, кем является теперь. Но он точно знал, что это было всё из-за войны.

И вот он стоит здесь, среди развалин, среди разорённого города, и вдруг понимает: он стал этим. Он стал машиной, частью войны, частью этой безжалостной системы. Он, который когда-то боролся, чтобы вырваться из её оков, теперь сам стал тем, с кем сражался. Это был новый Глитч, и он не мог поверить в это. Он стал чудовищем, но чудовищем, которое, похоже, не могло вернуться назад.

Он поднял взгляд, его глаза встретились с Линой, которая стояла в нескольких шагах от него, смотря на него с беспокойством. Она пыталась понять его, пыталась разобраться в том, что произошло с ним, но она никогда не поймёт. Она не может понять, что такое потерять всё, что было тебе дорого. Она не может понять, что такое быть полным, а потом стать пустым.

— Ты совсем не такой, как раньше, — сказала она тихо, как будто боялась нарушить тишину его мыслей.

Он взглянул на неё. Он видел в её глазах то, что когда-то видел в своих собственных — надежду. Но эта надежда была бесполезной. Он уже не был человеком, с которым она когда-то боролась. Он был чем-то иным.

— Ты не понимаешь, Лина, — сказал он, его голос был пустым, как и его взгляд. — Я стал тем, что было необходимо, чтобы выжить. Это не я. Это война сделала меня таким. Это война убила всё, что было внутри меня. Она забрала мою душу.

Он видел, как её лицо менялось, как она пыталась найти слова, но не могла. Она просто стояла, молча. Она не знала, что ответить. Что она могла сказать? Как она могла найти слова, чтобы вернуть его к жизни? Он был уже мёртв внутри. И каждый шаг, каждое действие, которое он совершал, подтверждало это. Он был машиной, которая просто выполняет приказ. И больше ничего.

Глитч вспомнил, как Зоя смотрела на него, когда они были вместе. Как она верила в него. Как она верила в их будущность. Но теперь её не было. Она ушла, как и его вера в светлое будущее. И то, что осталось, было только пустотой, которая заполнила его изнутри. Он снова закрыл глаза. В этом мире не было справедливости, не было пути к свету. Всё, что было, — это война и смерть. И он стал частью этого. Просто ещё одним солдатом, который умирает или убивает. Больше ничего.

Лина не могла понять, почему он изменился. Она не могла понять, как можно утратить всё, что было ему дорогим. Но она видела это в его глазах. В её глазах он видел только одно: беспокойство. Она переживала за него, хотела, чтобы он вернулся. Но он знал, что это невозможно. Он не был тем, кем был раньше.

Он шагнул вперёд. Снова на его пути была война. Снова кровь, снова смерть. Снова он.

И всё, что осталось в его душе, — это пустота, которую ничто не могло заполнить. Он шёл, идущий по пути, который вел только в тень. Тень, которую он сам создал.

Что он потерял?

И этот вопрос терзал его снова и снова, как нескончаемая боль.

Глитч стоял на обломках разрушенного здания, его взгляд был устремлён в пустоту. Ветер, разгоняющий пыль и остатки разрушенных конструкций, заставлял его чувствовать себя чуждым в этом мире. Мир, в котором он больше не мог найти места для себя. Мозг продолжал бурлить, но мыслей, которые когда-то давали ему направление, уже не было.

Он вспомнил Зою. Но не как её любовь, а как то, что она символизировала — свет в его жизни, который потух, когда её убили. Он вспомнил, как в их отношениях было место для всего: для радости, для смеха, для надежды, для борьбы. Тогда он знал, ради чего живёт. Но теперь… теперь не было ничего. Он задал себе вопрос, который мучил его последние недели, месяцы.

Что я потерял?

Его пальцы сжали автомат, но этот вопрос не покидал его. Он потерял Зою. Он потерял веру в людей. Он потерял надежду на светлое будущее. И с каждым днём его взгляд становился всё более пустым. Он не мог понять, где он был, кто он теперь, что осталось от него, кроме этого мира, где каждый шаг был пропитан смертью и насилием.

Он вглядывался в горизонты, и единственное, что он видел — это тёмная, бескрайняя пустота. И так было во всём. В мире. В его жизни. В его душе. Эта пустота наполнила его так сильно, что он сам не знал, кто он теперь. Он сжал зубы. Это был вопрос, который не давал ему покоя.

— Что я потерял? — произнёс он вслух, хотя знал, что не получит ответа.

Этот вопрос всегда был с ним, как невидимая тень, которая следовала за ним. Он пытался забыть, попытаться залечить свои раны, но всё было тщетно. Война забрала не только Зою, но и что-то большее. Она забрала его человечность. Он чувствовал это в каждом своем движении, в каждом взгляде, в каждом дыхании. Он стал частью этой системы, частью этой безжалостной машины, которая молотит в однообразном ритме, не давая ничего, кроме разрушений.

Зоя, Зоя была его светом. И теперь его свет был поглощён тьмой. Он и сам не мог понять, когда это произошло. Когда он перестал быть человеком. Когда вся его борьба превратилась в просто цепочку убийств, когда он стал не человеком с идеалами, а просто убийцей. Бессмысленным и беспощадным. Он вспомнил, как в последний раз он держал её руку. Как она верила в него. Как она говорила, что они победят.

А теперь он был один. И Зоя была мертва.

Что я потерял?

Его глаза встретились с Линой. Она стояла в нескольких шагах от него, и он заметил, как она пыталась понять его, читала его каждый жест, каждое слово. Но она не могла понять. Она не знала, каково это — терять всё, что когда-то имел. Она не знала, что такое падение в бездну, когда всё, что тебе осталось — это холодная, беспристрастная месть. Она была рядом с ним, но она не могла видеть, что он утратил. Он сам не мог точно сказать, что это было, но это ощущение было настолько сильным, что оно сжигало его изнутри.

— Ты спрашиваешь себя, что ты потерял, Глитч? — спросила Лина осторожно. — Ты не знаешь ответа, но ты не должен быть этим. Ты не можешь быть этим.

Он покачал головой, не отрывая взгляда от горизонта. Он не мог ответить ей. Она не понимала. Она не могла понять, что происходит внутри него. Она не видела, как он потерял своё «я», как исчезло то, что заставляло его двигаться, бороться, жить. Как он стал машиной, оружием, не более.

— Я не знаю, Лина, — сказал он. — Я не знаю, что я потерял. Я не знаю, кто я теперь.

Она сделала шаг вперёд, её лицо было искажено беспокойством. Она не могла принять его ответы, не могла понять, почему он стал таким, почему он больше не был тем человеком, с которым она когда-то боролась. Она хотела верить, что всё ещё есть шанс, что он может вернуть себя. Но как вернуть то, что было уничтожено? Как вернуть того, кто уже мёртв внутри?

Всё, что он потерял, осталось в прошлом, и это было нечто большее, чем его любовь. Это был он. И теперь он был просто тенью своего прошлого. Глитч снова закрыл глаза, пытаясь не думать об этом. Но мысли продолжали терзать его, как тёмные демоны, требующие ответа.

Что я потерял?

Он снова пошёл вперёд. Он двигался по этому разрушенному миру, полном смерти и разрушений, как тень, как нечто, что не имеет права на свет. Он больше не был человеком. Он был лишь машиной, выполняющей свою программу. И всё, что ему оставалось, — это война и месть. Но и это не могло дать ему ответ на главный вопрос.

Он был потерян. В этом мире. В своей душе. В своём прошлом. В своей жизни. И это было худшим из всего.

Что я потерял?

Вопрос эхом отражался в его разуме, но ответа не было.

Глитч стоял посреди разрушенного города, глядя в пустоту. Он не знал, сколько времени прошло, но ощущение времени больше не имело значения. Всё, что он знал, — это этот мир, разрушенный войной, кровь и смерть, что стали его неотъемлемой частью. Он пытался заглушить боль, которая сжигала его изнутри. Но вдруг — смешок.

Сначала тихий, едва слышный, как что-то малое и бессмысленное, что прорывается из тени. Затем смех стал громче, его лицо перекосилось, и он, не сдержавшись, начал смеяться вслух. Это было странно, как будто смех был последней линией обороны от сумасшествия. Смех — последний акт человеческого сопротивления. Но в его глазах не было веселья. Это был смех безумия, смех от того, что он уже не мог различить, где заканчивается человек и начинается чудовище.

Его личность раздвоилась. Он уже не знал, кто он. Тот Глитч, что когда-то был человеком, был где-то в прошлом, похороненный под пеплом разрушений и горечи потерь. В его душе родилась новая сущность. Она не была связана с моралью или переживаниями. Она была безжалостной, бессердечной. Она не помнила Зою, не помнила того света, что когда-то существовал. Она была… просто машиной мести. Чистая энергия разрушения.

Глитч вытащил сигарету, не заботясь о том, что будет дальше. Он затянулся. Пепел от сигареты медленно опускался на землю. Он смотрел на пепел, как будто это было что-то важное, как будто именно этот пепел мог рассказать ему, что произошло. Но ответ не пришёл. И это было хорошо. Он не хотел ответов. Он больше не хотел ни к чему стремиться. В этом мире больше не было никакой справедливости, только разрушение и смерть.

— Всё, что остаётся, — это смерть, — прошептал он, откидывая голову назад и наслаждаясь горечью табака. — Долбанная смерть.

Он улыбнулся, но эта улыбка была зловещей. Что-то в нём сломалось. И, возможно, это было то, что его спасало. Или, может быть, наоборот, губило.

Новая личность, эта новая версия Глитча, смотрела на мир по-другому. Она не знала страха. Она не знала сожалений. Она не знала боли. Она была безрассудной и бесстрашной. Для неё не существовало преграды, и каждое убийство теперь было лишь продолжением игры. Этим оружием, которым он стал, можно было истребить всё. Всех. Всё. И не думать. Не чувствовать.

Зоя? Её больше не было. Мечты? Мечты сгорели в огне. Глитч теперь был тем, кого он не мог признать. Это был другой человек. Человек, чей смех больше не звучал, как смех человека, а как звук пустоты.

Он прошёл по руинам, поднимая пыль. Глядя на мертвые города и сгоревшие дома, Глитч почувствовал, как в его груди больше не осталось ничего, кроме этой пустоты. Никаких сожалений. Никаких переживаний.

Его шаги стали чёткими, уверенными, как будто весь мир был его. И, возможно, это был его мир. Без страха. Без переживаний. Без сожалений. Тот, кто был до этого, с его надеждами и мыслями, сдался. Он исчез, растворился в хаосе. Новый Глитч, это была машина, которая шла вперёд.

— Я просто играю по своим правилам, — сказал он вслух, слыша, как его голос звучит отрешённо, почти пусто. — Что-то вроде этого.

Он бросил сигарету на землю, раздавив её ногой, и пошёл дальше, не обращая внимания на всё вокруг. В его глазах не было света. Было только одиночество. Мрак. И эта беспощадная решимость, не знающая границ.

Так теперь будет всегда. Время для мести пришло. И он был готов уничтожить всё, что мешало ему двигаться вперёд.

Без жалости. Без эмоций. Без человечности.

Лина стояла в углу, её взгляд не сводился с Глитча. Его поведение изменилось. Он был не тем человеком, которого она знала раньше. Раньше, даже в самых тёмных углах их мира, он сохранял что-то человеческое. Но сейчас, глядя на него, Лина не была уверена, что перед ней тот же Глитч. Его лицо было холодным, пустым, а глаза — безжизненными, как у того, кто прошёл через ад и вернулся обратно, но не в том виде, в каком ушёл.

Она наблюдала, как он ходит, как будто весь мир — его враг, и каждый шаг был шагом в бесконечную войну. Лина даже не могла найти слов, чтобы выразить свою тревогу. Не было в нём ни радости, ни сожалений. Он двигался, как машина. Его шаги были уверены, как у того, кто привык к смерти и разрушению.

Лина тихо подошла к нему. С каждым шагом ей становилось всё тяжелее дышать. Всё в этом человеке теперь казалось таким чужим. Он не смотрел на неё, не обращал внимания. И это было хуже всего. Он был там, но его не было.

— Глитч… — сказала она, едва сдерживая голос. — Ты… ты всё ещё живой? Или ты уже мёртв внутри?

Он не ответил. Просто стоял, глядя в пустоту. В его глазах не было ничего. Даже её слов не было достаточно, чтобы пробудить в нём хоть какие-то эмоции. Он повернулся к ней, и взгляд, который он ей бросил, был таким холодным, что Лина почувствовала, как её сердце сжалось от страха.

В его глазах не было ни любви, ни ненависти. Не было вообще ничего. Это было хуже всего.

— Не пытайся меня понять, Лина, — его голос был пуст, как сама пустота. — Ты не сможешь.

Лина шагнула назад, как будто его слова поразили её, как удар молнии. Она не ожидала, что он скажет что-то подобное. Что он будет таким. Но в её глазах мелькнула искорка отчаяния. Она хотела помочь ему, она всё ещё надеялась, что где-то внутри него осталась часть того Глитча, которого она знала. Того человека, что мог любить, что мог чувствовать.

Но этого Глитча не было.

Её взгляд упал на его руки, которые уже давно не сотрясались от боли и страха. Он был превращён в машину, и в этом была страшная правда.

Остальные из отряда тоже смотрели на него с растерянностью и страхом. Все знали, что он стал чем-то другим. Они видели, как он уничтожал врагов, не испытывая ни тени сомнения, как он убивал людей, не задумываясь о последствиях. Они не знали, что с ним произошло, но каждый из них ощущал, как в его присутствии становилось холодно и пусто.

Товарищи начали избегать его.

Когда Глитч проходил мимо, солдаты автоматически отступали. Они не боялись его физической силы. Нет, они боялись того, что он стал — бессердечным, не оставляющим ни единой надежды. Он был как тень, и не только потому, что его действия шли вразрез с тем, что они считали правильным. Всё было гораздо хуже. Он был пуст. Он был тем, чего они не могли понять.

Кто он был?

Его бывшие товарищи по отряду всё больше начинали задаваться этим вопросом, но никто не решался его задать. Даже Лина, которая была ближе всех, не могла найти ответа. Она старалась держаться на расстоянии, не подходить к нему слишком близко, но её взгляд всё равно невольно следил за ним.

— Ты не можешь вернуться, — произнёс один из солдат, стоящих рядом, как только Глитч исчез за дверью. — Этот человек уже не наш Глитч.

Тихая тень страха от этих слов пронеслась по всей группе. Его превращение было заметно. И не только для Лины.

Глитч стал одиночкой, скитающимся по своим делам.

Он перестал быть частью их отряда. Теперь он был как наблюдатель, прохожий, что не имел никаких связей, никаких привязанностей. Он стал таким, как те, кого он уничтожал. Беспощадным. Механическим. Лина пыталась вразумить себя, но внутри её было только чувство, что она потеряла не просто Глитча. Она потеряла человека, который, возможно, был её другом, её родным человеком. И теперь в этом мире не было уже места для таких, как он.

Когда они сидели за столом в казарме, Лина молча наблюдала, как Глитч орудовал своей подставкой для оружия, даже не поднимая взгляда. Его глаза были нацелены на нечто невидимое, как будто он не был здесь, а где-то далеко, в другом мире.

— Глитч… — снова тихо сказала Лина, стараясь не нарушать тишину, которая так беспокойно висела в воздухе. Он повернулся к ней, и на лице мелькнула неуверенная, жестокая улыбка.

— Ты ничего не можешь мне сказать, — его слова были холодными, но уже не такими равнодушными. Это было лишь на мгновение, и Лина поняла, что на самом деле в его душе всё ещё горел огонь, который он пытался погасить. Но он сам не знал, как это сделать.

Всё было в его глазах. Эта пустота и боль. Эта борьба. Но он не хотел, чтобы кто-то знал об этом.

Все начали осторожно избегать его, но никто не мог отпустить его.

Как бы они ни старались, они всё равно чувствовали, что Глитч был чем-то неотделимым от их отряда. Но он был не таким. В его сердце больше не было места для тех, кого он когда-то любил, тех, кого он знал. Он стал лишь оружием. Орудием войны, которое не могло вернуться назад.

И в этом всё стало ещё более страшным.

Он был пустым.

А Лина, пытаясь понять его, начинала терять себя.

Глитч стал тем, кем раньше никто не мог бы его представить. Он больше не был человеком, которого можно было понять, тем более — спасти. В его глазах исчезли любые следы человечности. От того, что когда-то называлось добром, осталась лишь мёртвая пустота. Он стал тем, кого не могло остановить ничего. С каждым днём его внутренний мир разрывался на части, а его личность исчезала в пропасти безумия, из которой не было возврата.

Он ходил по лагерю, как тень, искавшая только одну вещь — хаос. Он перестал скрывать свою истинную природу и позволил себе быть тем, кем стал. С каждым днём он разрывался от эмоций, которые не знал, куда направить. Всё, что раньше было важным — теперь не значило ничего. Жизнь? Смерть? Разница не имела значения. Он всё разрушал вокруг себя, и в этом разрушении чувствовал странную свободу. Свободу, которая заключалась в том, что ему было всё равно, что и кто будет разрушен.

Когда его взгляды встречались с другими, они невольно избегали его, не выдерживая этого ужаса, который исходил от него. Он был как открытый сосуд, наполненный разрушением, и каждый, кто хотя бы немного приблизился, рисковал быть уничтоженным этим безумием. С ним никто не мог быть уверенным в себе. И в том числе он не был уверен в себе.

Он потерял свою связь с реальностью. И теперь, не понимая, где заканчивается его личность, а где начинается всё остальное, Глитч забыл о том, что было раньше. Он жил для самого себя, создавая мир вокруг себя по своему образу и подобию, мир, в котором царил только хаос и разрушение.

В его глазах не было ни страха, ни сожаления. Было только одно — его собственная игра. Он смеялся над тем, как умирают люди, над тем, как ломаются их жизни, потому что эта игра была единственным смыслом, который он мог найти. Он хотел разрушить всё, что могло напомнить о том, кем он был когда-то. Ведь теперь в его мире не было места для прошлого. Были только моменты безумного веселья, страха и боли, когда он снова и снова перешагивал границу, которую однажды переступил, но не мог вернуться обратно.

Он стал мастером разрушения, и в этом разрушении он чувствовал себя живым. Его хохот раздавался по пустым коридорам базы, как эхо безумия. Он знал, что все они думали, что он — монстр, но он не был монстром. Он был этим миром, этой тенью, этой вселенской болью. Это было его величие и его проклятие одновременно.

Его жизнь теперь была полна парадоксов, которые он сам же создавал. Он был одновременно и злом, и смеющимся дьяволом, и просто человеком, потерявшим свою сущность. Лина больше не могла понять его. Она могла только бояться. Бояться того, во что он превратился, и того, что он мог бы сделать.

Он снова подошёл к ней, и её взгляд встретился с его глазами, наполненными хаосом. Она отступила. Но он не остановился. Он просто смотрел на неё, как на очередной элемент своего мира, очередной игрок. Он мог убить её. Мог в любой момент уничтожить. Но, почему-то, его руки не двигались.

— Ты боишься меня, Лина? — его голос был холоден, и в нём не было ни жалости, ни сострадания. Это был вопрос, который не требовал ответа. Это был вопрос, задаваемый из пустоты.

Лина молчала, и её молчание было страшнее любого ответа. Он знал, что ей страшно. Знал, что её сердце сжимается при каждой встрече с ним. Но что он мог с этим сделать? Он был тем, кем стал. И никто не мог вернуть его назад.

— Не бойся, — произнёс он с какой-то зловещей интонацией, как будто утверждая свою власть над миром, над ней, над каждым, кто был рядом. Он подошёл ещё ближе, его дыхание стало громким и быстрым. Он чувствовал её напряжение, её ужас. Это было его топливо. Это заставляло его чувствовать себя живым.

Не было никого, кто мог бы его остановить. В мире, полном разрушения, Глитч стал тем, кто сам создаёт разрушение. Он был тем, кто сжигал мосты, не заботясь о последствиях. Каждый его шаг был шагом в пропасть, и он знал, что падение неизбежно.

Но ему не было страшно. Он смеялся, потому что всё это — это его игра. Его мир, в котором не было правил, не было закона. Только он и его тень.

Так был создан Глитч, которого никто не мог понять.