Сингулярность Смерти

Местью он ничего не исправит. Но это было всё, что он мог сделать

Глитч стал монстром. Он не знал, когда это случилось, когда последняя черта человеческого, что оставалась в нём, исчезла. Когда-то он был хакером, искателем правды, расследующим загадочные смерти. Но теперь… он стал частью этой ужасной машины войны. Бессердечный, безжалостный. Он ощущал, как его разум и тело превращаются в орудие разрушения. Война забрала у него всё, что он когда-то знал о жизни.

Он шагал среди разрушенных улиц, обгорелых домов и тел, разлагающихся на поле боя. В его глазах не было ничего, кроме холода. Все, что он когда-то любил и о чём мечтал, было уничтожено. Зоя была мертва. И это не было просто потерей — это было, как потерять не только человека, но и часть самого себя. Но смерть Зои не стала концом для него. Это было начало его трансформации.

Ему доверили отряд. Сначала он сомневался. Он не хотел быть ответственным за жизни других. Но тут война вступила в свои права. И Глитч с каждым днём становился всё более жестоким. Всё, что он знал — это уничтожение врага. И с каждым выстрелом, с каждым нападением на противника, он ощущал, как его старое "я" исчезает. Он больше не думал о жизнях, он не думал о потере, не думал о своих товарищах. Они были просто инструментами, которыми он пользовался.

Но однажды, среди руин, он оказался среди своей команды. Обычная операция, казалось бы. За ними шли танки, авиация, всё было как обычно. Но всё изменилось, когда они начали наступать на очередной укреплённый район. Это было как в кошмаре. В какой-то момент, всё пошло не так. Они наткнулись на засаду. Враг был скрыт в руинах, в темных уголках разрушенных зданий. Они атаковали с разных сторон, и Глитч сразу понял, что они были обречены. Пули летели со всех сторон, и его люди падали один за другим. Глитч не мог их спасти. Он не мог спасти их, как не мог спасти Зою. Но его тело продолжало двигаться. Он не чувствовал страха. Он не чувствовал боли. Он был тем, кем стал. Убийцей.

Он видел, как умирают его товарищи. Как их тела сжимаются от боли, как их глаза наполняются ужасом и последней молящейся надеждой. Но для него это было лишь частью игры. Он был солдатом, и его задача была одна — убить.

В последние моменты боя, когда оставшиеся члены отряда уже падали, Глитч, раненый, контуженный, и с разбитым лицом, полз к врагу. Он был один. Все умерли. Остался только он. Он почти не мог двигаться, его тело было изранено, но в его голове было только одно — месть. Он не знал, как, но он выжил. И он добрался до лагеря. Он полз два дня, полз через поле, как труп, израненный, без чувств, без мыслей, но только с одной целью — выжить.

Тогда, когда его всё-таки привезли в лагерь, он едва мог стоять на ногах. Его тело было потрёпанным, его лицо было покрыто пылью, кровью, и его глаза… они были пустыми. Больше не было Глитча, которого они знали. Он не был тем, кто мог с ними разговаривать. Он был просто убийцей. Машиной для мести.

В лагере ему дали новое задание. Но теперь его глаза не видели людей вокруг. Он не помнил их имён. Он не видел лиц своих соратников. Всё исчезло. Война забрала у него всё.

Каждый день был как последний. Каждый шаг был шагом в пропасть. Каждый выстрел был лишь эхом его прошлого. Он не мог вернуться. Он не мог остановиться. Война поглотила его. Весь мир стал для него лишь полем боя. Всё, что когда-то было, исчезло, растворилось в дыму и крови.

Глитч стал не просто солдатом. Он стал машиной, предназначенной для одного: мести. Все, что было раньше, исчезло. Эмоции — были ли они когда-то? Он не знал. Он не чувствовал. С каждым днём, с каждым выстрелом он всё дальше уходил от того, что когда-то называл собой. Война отняла у него не только Зою, но и последнюю искру человечности.

Однажды, в очередной операции, он оказался на том самом поле, где ему нужно было нейтрализовать врага. Они прорвались через линию обороны и пошли дальше. Впереди были разрушенные здания, старые бетонные укрепления. Обычное поле боя, обычная операция.

Но вдруг, когда они уже продвигались дальше, Глитч заметил группу людей. Они были юными, едва ли больше подростков. Глитч почувствовал, как что-то ёкнуло внутри, но это было так быстро, что он не успел осознать. Все было как всегда — война, враги, убивать. И эти дети были врагами. Они держали оружие, смотрели на них с опаской, скрывались среди руин.

"Они не могут быть детьми", — сказал себе Глитч. "Они часть врага. Они представляют угрозу."

И его команда двинулась вперёд, не задумываясь. Они продолжали преследовать цель, не считая их настоящими людьми. Глитч, не раздумывая, пошёл первым. Стрельба началась молниеносно. Он не смотрел им в глаза. Он не видел их страха, не слышал их крики. Он просто сжался, держа оружие, и на автомате начал уничтожать.

Когда всё было кончено, вокруг него лежали тела. Среди них были дети. Их крики исчезли в тени. Они лежали среди развалин, их лица всё ещё были полны того, что они не успели понять — что смерть пришла, что они были просто частью этой войны. Вопросов не было. И Глитч не мог осознать, что он сделал.

Его товарищи стояли в стороне. Они не двигались, не смотрели на него. Их глаза были полны отвращения, страха, сомнений. Но Глитч не чувствовал ничего. Он просто был там. Он был с ними, но был так далеко.

"Ты… ты не видел, кто это были, Глитч. Они были детьми", — прошептал один из его товарищей, но Глитч не слышал его. Он не слышал никого. Его сознание было пусто. Только те же старые мысли — месть, месть, месть.

Товарищи начали держаться подальше. Они больше не смотрели на него как на того, кто когда-то был их другом, братом. Они стали бояться его. Страх был в каждом взгляде, который они бросали ему. Страх был в их словах, в том, как они перешептывались за спиной.

"Он не человек", — слышал Глитч, но ничего не мог с этим поделать. Он даже не пытался оправдаться. Он был не готов к этому. Он был готов к битве, к смерти, но не к этому. Не к страху, который теперь был частью его собственной жизни.

Он продолжал идти дальше. Вроде бы рядом были его товарищи, но они больше не были его товарищами. Он был один. Он был в этом мире один. У него не было ничего, кроме оружия и памяти о том, что когда-то был человеком.

Когда он приходил в лагерь, он встречал всё тот же взгляд — взгляд людей, которых он больше не мог понять. Они не говорили с ним, не искали его. Он был просто солдатом, живым инструментом, пригодным для выполнения задач. А он? Он был пустой оболочкой, которая жила только ради одного — войны.

"Они все, все враги. Все, кто передо мной — враги. И я буду их убивать", — думал Глитч, продолжая каждый день шагать по этому аду.

Глитч шел по пустынным улицам, глаза были тусклыми и бессмысленными, словно потерявшие всякую связь с реальностью. Война, она словно бесконечный поток, унесла всё живое, а в душе осталась лишь пустота. С каждым шагом он становился всё холоднее. Всё больше людей падало, но он не ощущал их боли. Боль стала частью него, как и вся эта смерть. Он не мог сказать, что это правильно. Он не мог сказать, что это справедливо. Но он продолжал идти, не спрашивая, не сомневаясь. Потому что война — это не просто жестокость. Это её суть. Она не спрашивает, она убивает.

Мир, в котором он оказался, казался ему запечатленным в огне. Всё, что он когда-то знал, исчезло. Это была не жизнь, а выживание в его худшей форме. В этом мире нет выбора. Он не выбирал, когда и как погибнет, не выбирал, кого убивает. Он — просто элемент. Инструмент. Он был одним из тех, кто не думал, не колебался, не сомневался. Механизм, который работает без замедлений. Когда ты находишься в этом аду, ты больше не задаёшь вопросов. Ты просто идёшь, как все остальные. Они все шли. И он не был исключением.

Но когда он остановился, его мысли обострились. Он снова задумался о том, что он оставил позади. О том, что это всё не его. Он вспоминал Зою, как она могла бы увидеть его сейчас. Он всегда думал, что будет бороться за неё, за её идеалы, но сейчас, по мере того как война пожирала всё вокруг, его собственная человечность начала таять. Всё, что он когда-то чувствовал, казалось теперь чем-то чуждым. Он стал пустым сосудом. Смерть была его другом, его союзником. И когда он посмотрел на тех, кто остался жив — их глазах не было страха. Было только отсутствие всего человеческого.

"Смерть — это не акт, это состояние. Она не приходит по одному пути. Она всегда была рядом. Она была в каждом шаге, в каждом взгляде, в каждой мысли. Всё, что я когда-то знал, исчезло. Теперь я не живу ради жизни. Я живу ради смерти. И смерть — это всё," — он думал, сжимая оружие в руке.

И хотя он был окружён другими, он чувствовал себя одиночеством в этом мире, который стал таким непредсказуемым и жестоким. Каждый шаг по этой земле приносил ему ощущение ещё большего забвения. Он уже не был тем Глитчем, каким был раньше. Он стал частью механизма войны, потерявшего всякую связь с тем, что когда-то было важно. В этом мире больше нет доброты, нет света. Они все давно потеряли себя, остались только механизмы, вынужденные выполнять свою задачу. И это не было важно.

Никто не ждал от него жалости. Он был машинами войны. И чем дальше он шёл, тем больше не было боли. Он не думал об этом. Он знал, что люди вокруг его отряда боялись его, избегали его. Это всё было пустым, как всё остальное. Он стал тем, кто не чувствует. Он стал тем, кто выжил. Это было его единственное достижение. "Я стал пустым сосудом. Что такое человек? Просто оболочка, заполненная ожиданием. Ожиданием конца. В этом мире больше нет ответов," — думал Глитч, и его шаги становились всё более отчужденными.

Он знал, что скоро будет последний бой. Он чувствовал это. Но был ли он готов вернуться в свою старую жизнь? Был ли он когда-то живым? В этом мире нет ответов. "Когда ты убиваешь, ты перестаёшь помнить, что такое жить. Ты забываешь, что когда-то был человеком, что когда-то мог любить, думать, сомневаться. Война забирает твою душу, и ты становишься частью того, что было когда-то. Механизм, который работает без замедлений."

Теперь его жизнь была не чем-то большим, чем борьбой за выживание. Он стоял на грани, где смерть уже не имела никакого значения. Она была просто частью его мира. Миром, который не щадил никого. Его мысли были пустыми, его глаза уже не видели того, что могло бы быть красивым или человечным. Он был только в поисках следующей жертвы.

И в тот момент, когда он, наконец, схватил оружие, и выстрелы раздались в ночи, его разум был пуст. Он больше не чувствовал боли, не ощущал горя. Он был безжалостен. В этот момент его внутренний мир изменился навсегда. "Я больше не чувствую себя живым. Мои товарищи больше не смотрят на меня так, как раньше. Они боятся меня. И я их боюсь. Потому что они — это тот же механизм, и каждый из нас несёт свою тяжесть."

С каждым выстрелом, с каждым падением врага Глитч становился всё сильнее и всё слабее одновременно. У него не было будущего, не было памяти. Только смерть. И смерть была здесь, рядом, во всем, что происходило. "Когда ты теряешь всё, ты больше не понимаешь, что такое истина. Мечты исчезают, надежды гаснут, и остаётся только одно — смерть."

Он стал тем, кто был создан этой войной, тем, кто не знал больше, чем смерть и убийства. И в этом было его одиночество. В этом была его сущность. "Война не имеет смысла, если не считать её смыслом смерть. Мы — просто пешки в этой игре, и наша задача — не думать, не чувствовать, не сомневаться."

Глитч не привык к тому, чтобы кто-то стоял рядом с ним. Он был одиночкой, всегда действующим по своему усмотрению, на грани. Но теперь, когда его отряд был сведён до нескольких человек, ему предложили пару. Девушка. Она была совсем другой. Он не знал, что делать с ней, как вести себя. Каждое её движение, каждое слово казалось… чуждым. Она была ещё живой. Её глаза смотрели на мир с тем светом, который он давно потерял.

Её звали Лина, и её глаза были такими яркими, что Глитч, как бы он ни пытался, не мог не замечать этого. Она не была такими же, как все остальные, кто мёртвы внутри, как он. Она была странной в своём живом стремлении быть частью чего-то. Её взгляд был острым, но в нём всё ещё оставалась искорка чего-то настоящего. Она не знала, что такое война по-настоящему, и в её поведении было что-то наивное и немного беспомощное, что не могло бы быть в нём, в том Глитче, который прошёл через тысячи убийств, потеряв себя и свою душу.

Когда он впервые увидел её, она стояла у стены, поправляя свою броню, и её движения были точными и быстрыми. Она была маленькой, но решительной. Она быстро заметила его, не испугалась, даже немного рассмеялась.

— Ты Глитч? — её голос был бодрым, и это раздражало его. Её присутствие будто врезалось в его усталое, израненное сознание. Она не боялась.

— Да, я Глитч, — ответил он сухо, не встречая её взгляд.

Лина не отступала. Она как-то незаметно подошла ближе и посмотрела ему прямо в глаза. Он привык, что его игнорируют, сторонятся, но она не была такой.

— Почему ты такой угрюмый? Ты же ещё живой, — её слова звучали с каким-то лёгким недоумением, как будто она не могла понять, что могло бы быть настолько тёмным, что это бы затмило всю жизнь.

Глитч ничего не ответил. Он не знал, что сказать. Он был чужд всему этому. Он был пустым. Его мир был полон смерти, и он не знал, как разговаривать с живыми людьми.

Всё его тело напряглось. Он почувствовал, как её взгляд настигал его, как если бы она могла увидеть его насквозь. Она была живой, а он… Он не был человеком. Он был машиной. Машиной, потерявшей все чувства. Он хотел бы оставить её в покое, но, похоже, Лина не собиралась отступать. Она, как и все те, кто недавно вошел в его жизнь, пыталась проникнуть в него. Но он знал, что это не возможно. Он слишком далеко зашёл, слишком много было потеряно.

День за днём они оказывались вместе в отряде. Лина следила за каждым его движением. Иногда она пыталась завести разговор, но Глитч лишь молча отвечал или не отвечал вообще. В её глазах было какое-то беспокойство, но она не сдавалась. Она всё время пыталась увидеть в нём что-то, что могло бы напомнить ей о том, что такое человек. Она пыталась наладить контакт, но Глитч только отстранялся.

Однажды, когда они снова шли в бой, Лина заметила, как он замедлился, как его шаг стал всё более тяжёлым. Он остановился, но не сразу понял, почему это случилось. Лина тоже замедлила шаги и подошла к нему. Она была рядом, но он не мог чувствовать её. Он был слишком поглощён тем, что было перед ним. Линия фронта. Война.

— Ты хочешь, чтобы я ушла? — спросила она.

Его взгляд был пустым. Он не знал, что сказать. Он не мог сказать ей, что её вопросы уже не имели смысла. Всё было пустым.

— Нет, — ответил он, и его голос прозвучал глухо. — Просто… держись рядом. И не задавай вопросов. Они не имеют смысла.

Лина покачала головой, но всё равно осталась рядом. Он знал, что её присутствие раздражало его, но это было нечто большее, чем просто раздражение. Это было ощущение разрыва, пустоты. Она была живой. Она была настолько живой, что её присутствие казалось ему ненужным. Но почему-то он не мог отпустить её. Почему-то он не мог сказать ей, чтобы она ушла.

Вечером, когда они возвращались в лагерь, он снова оказался рядом с ней. Она сидела у огня, чистила своё оружие. Он молча подошёл и сел рядом. Она не сказала ничего, но её взгляд был мягким.

— Ты ведь не чувствуешь ничего, да? — спросила она, почти шёпотом.

Глитч не ответил. Он не знал, что сказать. Её слова как будто врезались в его грудь, но он не мог ответить. Он был пустым. Пустым, как эта война. Пустым, как его душа.

— Я не чувствую ничего, — наконец ответил он, и его голос был совершенно безжизненным.

Лина посмотрела на него с какой-то смесью печали и сожаления, но ничего не сказала. Она просто сидела рядом, и, несмотря на всё, Глитч чувствовал, как её присутствие как будто слегка тянет его назад, в этот мир, в котором ещё есть надежда.

Это был странный контраст. Она, с её живым взглядом и детской наивностью, и он — пустой, разрушённый, войной и смертью. Они были противоположностями, и между ними было всё больше дистанции, но вместе с этим что-то неуловимо менялось. Каждый день он чувствовал, как его собственная душа, ещё не потерявшая последней искры, как будто тянулась к ней. Она была живой. Она могла чувствовать. И, возможно, это было тем, что в конце концов разрушило бы его.

С каждым днем Глитч всё больше замечал, как Лина становится похожа на его бывшую возлюбленную. Эти черты, что-то в её глазах, в её манере говорить, в её смеющихся словах, всё больше отсылали его в прошлое. Это было мучительно, как нож в ране, которую он старательно пытался не замечать. В ней было что-то такое, что заставляло его терять контроль, терять голову. Она напоминала ему того человека, которого он потерял, того, кого он не хотел вспоминать.

Лина была живой, и это было самое странное. Она не была разрушена войной, не была утрачена, как он. Она была свежей, полной надежды, несла в себе какой-то свет. Но чем больше он на неё смотрел, тем сильнее становился его внутренний конфликт. Всё, что он видел в ней, напоминало ему о том, чего он лишился — жизни, простых радостей, человеческих связей. Она была воплощением того, чего он больше не мог себе позволить.

И это заставляло его отдаляться.

Когда Лина пыталась заговорить с ним, его ответ был коротким и обрывистым. Он делал всё, чтобы не смотреть на неё слишком долго, чтобы не почувствовать, как больно возвращаться в этот момент. Каждый её жест был как воспоминание, которое он не хотел ни тронуть, ни вспоминать. Он отдалялся не только физически, но и эмоционально. Он не позволял себе быть с ней, потому что знал, что это приведет только к одной вещи — он снова почувствует потерю. И он не был готов пережить это.

— Глитч, — однажды, когда они сидели вместе у костра, Лина тихо произнесла его имя. Она бросила на него взгляд, полный того света, которого он так боялся. — Ты ведь когда-то был другим, не так ли?

Он почувствовал, как сердце сжалось. Она не знала, что говорила. Она не могла знать, что её слова резали его так, как ничто другое. Он молча кивнул, стараясь скрыть боль за внешним спокойствием.

— Все меняются, — сказал он холодно. — Это не важно.

Лина на мгновение замолчала, а потом, как будто решив не отпускать его, сказала:

— Ты пытаешься быть кем-то другим. Но ты ведь можешь быть собой, если захочешь. Я вижу, что ты не хочешь быть таким, каким ты стал. Почему не попробовать вернуться?

Он почувствовал, как её слова проникают в его защиту. Она не понимала. Она не видела всего того, что он пережил, всей той пустоты, что в нём живёт. Он был слишком сломлен, чтобы вернуть всё назад. Но она продолжала смотреть на него так, как никто не смотрел. Она верила, что он ещё способен быть человеком, что его можно вернуть. Но он знал, что это невозможно. Он был сломан, и ничто, даже её светлый взгляд, не могло вернуть его.

— Ты не знаешь, о чём говоришь, — ответил он с жёсткостью, стараясь не дать себе сдаться. — Я не тот, кем был раньше. Ты не понимаешь.

Лина в ответ не сказала ничего. Она просто вздохнула, и Глитч увидел, как она опустила голову. Он чувствовал её боль, её растерянность, но не мог ничего с этим поделать. Он не мог быть тем, кого она хотела увидеть. Он не мог быть тем, кем был. Это было слишком опасно для его сердца, слишком болезненно. Он не хотел снова чувствовать. Он не хотел снова потерять.

Вместо того, чтобы продолжить разговор, он встал и отошёл в сторону, сливаясь с тенью лагеря. Лина осталась сидеть у костра, всё ещё обращённая к тому месту, где он был. Но он знал, что она не могла его понять. Он был разрушен, и она, со всей своей живостью, была просто напоминанием о том, что ему когда-то пришлось потерять. И он не знал, как жить с этим.

Когда Лина начала тихо читать стих, её голос был мягким, почти нежным, словно сама жизнь шептала в темноту лагеря. Глитч не сразу понял, что она делает, но как только услышал первые строки, что-то в его душе оборвалось. Он замер. Ему стало трудно дышать.

"День-ночь-день-ночь — мы идем по Африке…"

Слова стихотворения были знакомыми, слишком знакомыми. Они наполнили его голову теми самыми образами — пыль, кровь, смерть, бесконечное движение вперёд без остановки, шаги, которые не ведут к свету. Он почувствовал, как задыхается, как его сердце бьётся всё быстрее. Всё то, что он пытался скрыть и забыть, снова нахлынуло на него. Этот стих… этот стих был тем, что он слышал на передовой, тем, что звучало в его голове, когда он был не в силах дышать от страха и боли.

Его ладони вдруг стали влажными, а в груди разлилось ощущение холода, не дающее отдышаться. Он зажмурился, пытаясь подавить панику, но стих становился всё громче, всё ярче. Он снова слышал шаги, снова чувствовал пыль, этот зловещий звук — пыль, пыль, пыль от шагающих сапог.

Зоя. Он вспомнил её. Как она читала эти слова в их первой, почти невидимой встрече, как её голос звучал тогда — живой, полный света. А теперь этот стих был как выстрел. Он чувствовал, как его разум, который так долго был затуманен войной, снова начинает ломаться. Он снова оказался на той самой линии, где человек перестаёт быть человеком, где каждое его действие стало частью чего-то гораздо большего, чем просто война.

"Отпуска нет на войне."

Глитч вздохнул, но воздух казался невыносимо тяжёлым. В его голове начали вспыхивать воспоминания — моменты, когда он был ещё живым, когда не был этим монстром, что уничтожает всё вокруг. Он видел их — своих товарищей, как они умирали, как они кричали. Он видел себя, как сражался с ними, с врагами, с собственными демонами. Он чувствовал, как внутри него что-то рушится, как его душа снова и снова тонет в этом безумии, от которого он не может освободиться.

Паника обрушилась на него, как лавина. Он почувствовал, как мир вокруг него сжимается. Лина продолжала читать, и её слова превращались в удары, которые сбивали его с ног. Он не знал, что делать, как вырваться из этого кошмара, как остановить свою душу, что уже не принадлежала ему.

"Брось-брось-брось-брось — видеть то, что впереди."

Его ладони забились в кровь, когда он схватился за свою голову, пытаясь успокоиться. Он почувствовал, как воздух становится горячим, как температура тела резко поднимается. С каждым словом он всё больше терял связь с реальностью, погружаясь в тот момент, когда всё было одним непрерывным потоком страха и боли.

"И отпуска нет на войне!"

— Не… — Его голос сорвался, он не мог вымолвить больше ни слова, лишь сотрясался от панической атаки, которая захватила его с головы до ног. Он не знал, как ещё с этим бороться.

Лина услышала его, но она не сразу поняла, что происходит. Она остановилась и посмотрела на Глитча, не понимая, что вызывает такую реакцию. Она попыталась подойти к нему, но в его глазах был такой ужас, что она замерла, не решаясь сделать шаг. Его дыхание стало учащённым, и он продолжал трястись, сжимая в руках голову. Тело было не его, это был лишь механизм, который отчаянно пытался вырваться из этой бездны.

Лина присела рядом с ним и осторожно положила руку ему на плечо, пытаясь успокоить.

— Глитч… — её голос был мягким, почти шепотом. — Прости… Я не хотела.

Но это не помогало. Глитч почувствовал, как холод по-прежнему пронизывает его изнутри, как он снова и снова возвращается в эту бездну, где нет места для света. Он был разрушен, и не мог найти пути назад.

Глитч с трудом вытер с лица следы пота, когда его вызвали для расследования. Его ум и тело были измотаны, и каждый шаг казался тяжёлым, как если бы он тащил за собой целый мир. Он не хотел заниматься расследованием. Он знал, что это может быть очередной шаг к его разрушению, но у него не было выбора. Ему поручили расследовать убийство Зои, и это дело стало последней нитью, которая связывала его с теми чувствами, что он пытался скрыть.

Когда его привели в помещение, где хранились все улики и записи по делу, Глитч почувствовал, как внутри него начинает что-то закипать. Его тело, всё ещё не оправившееся от того панического приступа, которое вызвал стих, вздрогнуло, когда он взглянул на файлы. Перед ним лежали фотографии. На одной из них была Зоя. Молодая, живая, улыбающаяся, она больше не была тем человеком, который была частью его мира. Она ушла. И теперь только её образ в этих снимках напоминал ему о том, что потерял.

Он знал, что нужно собраться. Он знал, что это его единственная задача, его последнее дело, которое могло вывести его из этого ада. Но его мысли постоянно возвращались к тому моменту, когда он видел её в последний раз, когда их руки касались, когда она заговорила о будущем, о мире, который мог бы быть. Теперь этого не было. Всё исчезло. Он почувствовал, как внутри него снова растёт ненависть. Ненависть к этому миру. К тем, кто убивает. К тем, кто не ценит человеческую жизнь. И ненависть к себе за то, что не смог защитить её. За то, что не смог спасти.

— Глитч, ты готов? — спросил его командир, нарушив его размышления. Его голос был тяжёлым и низким, как всегда. Они все были такими. Они пережили войну. Они знали, что значит терять.

Глитч кивнул, не в силах произнести ни слова. Его взгляд упал на документы, и его глаза пробежались по строкам. В деле было мало информации, но этого было достаточно, чтобы понять: Зоя погибла не случайно. Она была убита. Кто-то из её же окружения. Кто-то из тех, кого она защищала.

— Всё указывает на предательство, — произнёс командир. — Но кто мог это сделать? Кто мог убить её, несмотря на всё, что она для нас сделала?

Глитч сжал кулаки. Это было всё. Всё, что он мог сейчас почувствовать. Это было как удар по лицу, как второе предательство, как если бы она ушла навсегда, и этот мир стал ещё более пустым, ещё более бессмысленным. Но ему нужно было продолжать. Он был хакером, и этот мир был его полем боя. Он знал, как искать, как искать в самых мрачных уголках реальности ответы, которые люди скрывают. Он знал, как находить правду.

— Я найду этого человека, — ответил он хриплым голосом. — И они заплатят за всё.

Задача была ясна. Но всё внутри него было как зыбучие пески, которые поглощают всё вокруг. Он не мог остановиться, он не мог вернуть то, что потерял. Но он мог отомстить.

Когда он покинул помещение, его шаги стали твёрдыми, как никогда. Он не чувствовал ничего, кроме гнева. Он шёл по коридорам, и в его голове крутились мысли о том, как найти убийцу. Но в какой-то момент его глаза заметили одно из старых изображений Зои на экране, и снова перед ним встала её улыбка. Он вспомнил, как она смеялась, как её голос звучал, когда они сидели вместе на тех старых скамейках в лагере.

Тишина. Он был один. Всё в его теле говорило ему, что он должен двигаться вперёд, но сердце не могло пережить всё, что случилось. Порой ему казалось, что он встал на эту тропу мести только ради того, чтобы вновь почувствовать её рядом, даже если это было не более чем тень.

Он вернулся к своему старому ноутбуку и начал проверку. Сканирование всех возможных источников информации, скрытых серверов, и он знал, что должен найти улики. Преодолеть ещё один барьер. Он включил систему, которая сразу же начала выдавать данные.

Каждый новый фрагмент информации приближал его к цели, но с каждым шагом он чувствовал, как тьма поглощает его всё больше. Он стал каким-то другим человеком — таким, кто не ждал сострадания, не ждал понимания. Он стал монстром, стремящимся к своей единственной цели: мести.

Когда он, наконец, нашёл улики, которые вели к неким бывшим союзникам Зои, у него не было больше сомнений. Он знал, что эти люди должны заплатить. Глитч встал и быстро отправился в следующее место, где скрывались возможные свидетели.

Но, чем дальше он двигался, тем сильнее чувствовал пустоту внутри. Он был уже не тем человеком, что мог когда-то смеяться и любить. Теперь его единственная цель — найти убийцу Зои, устранить его и дать отпор всему миру, который обрушил на него и её такую боль. Месть — единственное, что его держало. И чем больше он погружался в это, тем меньше оставалось из того, что когда-то было им самим.

Глитч сидел в темном помещении, перед ним стоял экран, тускло освещающий его лицо. Он был поглощён мыслями о Зое, о её смерти и о том, что с ним стало. Все вокруг было мрачно. Он знал, что справедливости в этом мире не будет. Никогда. Все эти поиски правды, следы, улики — всё это было тщетным. Убийца мог скрыться в любой момент, а мир, который они пытались построить, поглотит всё. Поглотит всех.

Справедливости не существует. Это истина, которую он осознал, посмотрев на мир. Это не был мир для людей, для тех, кто искал правду. Здесь только сила, только те, кто имеет власть и может безнаказанно уничтожать. Убить Зою — и остаться безнаказанным. Кто будет искать? Кто сможет остановить? Никто.

Зоя ушла, и с её смертью мир стал ещё более грязным, ещё более мёртвым. Она была тем, что удерживало его в этом мире, тем, кто заставлял его надеяться. Но её больше нет. Она не вернётся. И те, кто её убил, будут живы, будут продолжать скрываться за ложью, за миром, где не существует справедливости. Справедливости не будет. И если её не существует, то месть — это всё, что остаётся.

Глитч выдохнул, на экране его глаз появлялись всё новые и новые данные. Он искал, искал без усталости, почти как одержимый. Он не знал, как долго это будет продолжаться, но знал, что не может позволить одному из этих людей сбежать. Эти люди, те, кто был с ней. Эти люди, которые были её товарищами. Но они предали её. Они заслужили только одно — смерть.

Он встал, не глядя больше на экран. Его лицо было каменным, его глаза — пустыми, но в них горел огонь. Он знал, что это не будет просто. Он знал, что никто не переживёт этого. Но он не мог позволить себе сомневаться.

Глитч шел по коридорам базы, его шаги были быстрыми, уверенными, почти механическими. Он не думал о том, что делал. Он не думал о том, что будет после. Он не думал, что останется от его души, когда он закончит. В его голове был только один вопрос: кто из этих людей предал Зою? И он знал: если он убьёт их всех — предателя не будет, никто не сбежит. В мире, где не было справедливости, только смерть могла дать ему хоть какое-то утешение.

Он вошёл в помещение, где скрывался бывший отряд Зои. Они сидели за столом, разговаривали, когда заметили его. Глитч не дал им времени на реакцию. Он вытащил оружие, прицелился и выстрелил.

Тело одного из людей упало, и кровь залила пол. Остальные были в шоке, но они сразу поняли, что это был конец. Глитч не оставил им шансов. Он знал, что, если дать им время, они сбегут, и его усилия будут напрасны. Эти люди должны умереть, и неважно, кто они — друзья, соратники или просто враги. Для него они стали частью системы, частью того, что поглотило Зою. И теперь они должны были заплатить.

Он не чувствовал ничего, когда убивал их одного за другим. Его пальцы на оружии были ровными и точными. Он знал, что они все виновны. Они все предали. Они все скрыли правду. Они все были частью этого мира, который лишил его всего. Он их убивал — и больше не думал о том, что будет после.

Когда последний из них упал на пол, Глитч остановился. Тело его дрожало, и он почувствовал холод внутри, который не мог объяснить. Это было не облегчение, не удовлетворение. Он не мог понять, что это было. Но в глубине души он знал, что это был его выбор. И что больше не будет никакого пути назад. Теперь он был только тем, кто мстил. И всё, что осталось — это месть.

Он стоял среди убитых, его взгляд был холоден, его дыхание тяжёлым. Он смотрел на кровь, на тела, на всё, что было сделано. Месть не вернула Зою. Она не вернула тех, кого он потерял. Она не вернула ничего.

Он почувствовал, как его разум теряет последние ориентиры. Он убил их, но ничего не изменилось. В мире, где не было справедливости, он не мог победить. Он мог только уничтожать. И он начал понимать, что может уничтожать бесконечно, но это не принесёт ему мира.

Местью он ничего не исправит. Но это было всё, что он мог сделать.