Шоколадник

ДВАДЦАТЬ ДВА ГОДА НАЗАД

Маленький мальчик сталкивает своего мёртвого брата с груди.

Креб с хрустом приземляется на бок, стеклянный кинжал вонзился ему в горло.

Мальчик счищает осколки со своей пижамы, несмотря на то, что всё его тело залито кровью и экскрементами. Дрожа, он встаёт, задыхаясь от укола ступни о стекло. Вонь разрушенной спальни снова проникает в его нос, и он плетётся обратно к двери.

Креб — это куча спутанных конечностей на лужах грязного пола. Его щека покоится на боку, глаза прикрыты и остекленели, но рот остаётся открытым в длиннозубой ухмылке. Его горло больше не качает кровь.

Маленький мальчик не плачет, когда смотрит на своего мёртвого брата, но он не может смотреть на свою маму на кровати. Он смотрит себе под ноги, пока гребёт по грязи, а затем, хромая, спускается по лестнице в коридор. Проходя мимо родительской спальни, он не смотрит на своего покалеченного отца, лежащего в дверном проёме, хотя ему очень хочется снять серебряную цепочку с запястья отца и самому надеть её.

Он спускается обратно на нижний этаж дома. Ночь снова тихая, если не считать его шагов и приливной волны в ушах. Он оставляет кровавые следы на своём засыпанном фекалиями маршруте к кухне, где сидит на скрипучем табурете под стационарным телефоном и звонит в службу экстренной помощи, как его учили в школе.

Женщина на другом конце провода звучит как учитель — строго, но обнадёживающе.

— Здравствуйте! Что у вас случилось?

— Мой брат сделал что-то плохое, — говорит маленький мальчик. — Я думаю, они все… мертвы.

Это такое незнакомое слово, и его по-настоящему он слышал только по телевизору, когда его отец смотрел новости или криминальные шоу.

«Маленьким мальчикам не стоит беспокоиться о смерти, — говорила его мама. — Фактически, некоторые вещи лучше оставить взрослым».

Женщина по телефону спрашивает его про подробности. Он начинает плакать с широко открытым ртом, и отвратительный запах дома снова проникает в его глотку. Его рыдания переходят в приступ кашля, и когда он успокаивается, женщина по телефону спрашивает, в безопасности ли он.

Он смотрит на чистую кухню и грязный коридор и говорит:

— Да, думаю, что так.

Женщина спрашивает его адрес и говорит ему оставаться на линии, но он говорит, что хочет выйти из дома, потому что не может больше терпеть вонь.

Женщина говорит, что, если он в безопасности, он должен оставаться на месте, но как только он говорит ей свой домашний адрес, маленький мальчик кладёт телефон обратно на рычаг. Он устал, но никак не сможет заснуть, поэтому вскипятил чайник и заварил чашку чая, чтобы выйти на улицу и согреться, пока он ждёт взрослых.

Он делает свой напиток так, как он видел, как это делала мама, всякий раз, когда у неё был плохой день. Он кладёт чайный пакетик в чашку. Он кладёт в чашку сахар. Вливает воду. Затем, прежде чем он успевает достать молоко из высокого блестящего холодильника, он слышит серию тяжёлых хлопков. Как будто что-то наверху вывалилось из спальни его брата на лестничную площадку.

Он не может заставить себя позвать папу или маму. Он не может позволить себе надеяться.

Что-то тащится по полу над ним.

Он зовёт:

— Креб?

По-прежнему нет ответа; просто ещё один шорох движения по полу, приближающийся к площадке нижней лестницы.

Мальчик остаётся сидящим на кухонном стуле, каждый волосок на его голове становится жёстким и вертикальным.

— Креб? — снова спрашивает он голосом, похожим на дыхание.

Что-то спускается по лестнице с рывком, хлопком, рывком, хлопком.

Наконец он встаёт и поворачивает в коридор, с входной дверью на другом конце и нижней лестницей справа. Покачиваясь, мальчик застывает на месте, когда видит, что спускается по лестнице.

Креб опустился, лёжа на спине. Его шея изогнута назад и раскачивается слева направо, глядя на мир вверх ногами. Его блуждающие глаза кажутся пустыми. Внутри раны на шее, вызванной всё ещё выступающим стеклом, коричневые отходы набухают и выступают из отверстия. Одна из рук Креба согнута под ним, опираясь на пол, чтобы подтолкнуть его вперёд, и его ноги, кажется, скорее скручиваются, чем сгибаются, отталкиваясь от лестницы, пока его искажённое тело не достигает низа.

Его штаны спущены до щиколоток, а другая рука двигается в его паху. Нет такого пениса, как у маленького мальчика, между ног — только рваная выемка, в которую рука Креба вонзается и вынимается. С каждым движением пальцев Креба разорванная ямка в его промежности расширяется, обнажая внутри всё больше коричневого цвета, излучающего странный свет. Это заставляет мальчика думать о Коричневой игре, поэтому он нисколько не удивляется, когда видит, что Креб вынимает руку из отверстия и жадно посасывает свои мерцающие пальцы.

Две змееподобные штуки выскользнули из паха Креба, чтобы снова подняться по лестнице. В шоке мальчик не может сказать, живые ли это внутренние органы или живые ползающие ветви экскрементов.

С серией грохочущих ударов родители мальчика падают со ступенек и приземляются на пол кучей, которую стягивают щупальца Креба. Одно из щупалец обвилось вокруг ноги его выпотрошенной матери и вонзилось в щель, которую Креб проделал в её животе. Другое обмотало шею его кастрированного отца петлёй, кончик которой вторгся в его мёртвый рот.

Маленький мальчик слышит чавканье.

— Креб, ты должен остановиться… — говорит он, как будто рассуждает с человеком, а не с мерзостью.

Всё ещё перевёрнутый взгляд его брата скользит к нему. Тёмная грязь стекает с его губ, попадает в нос и глаза.

— Полиция едет, — говорит мальчик.

При словах маленького мальчика эти прогорклые щупальца отделяются от тел его родителей и втягиваются. Однако вместо того, чтобы вернуться в живот Креба, они лежат на полу, как две лишние конечности.

Креб быстро передвигается по коридору к маленькому мальчику.

На кухне мальчик визжит и отбегает с дороги.

Креб врывается в кухню и прыгает в окно над раковиной. Оно разбивается в чёрный как смоль сад, и Креб исчезает в стеклянном ливне.

— Куда ты направляешься? — мальчик плачет.

Но он думает, что знает.

На их собственности есть два места, куда нельзя ходить маленькому мальчику.

Одно из них — комната его брата, но он находил способ бывать там для Коричневой игры. Всякий раз, когда его отец на работе, а его мать пребывает в одном из своих усталых настроений, после того, как она съедает одну из своих маленьких белых таблеток для сна, мальчик вынимает ключ из самой задней части самого высокого кухонного ящика и вставляет его в замок в спальне брата. Это ключ, который он взял вчера поздно вечером и использовал, чтобы освободить своего брата, ошибочно полагая, что Креб сбежит из дома и никогда не оглянется назад.

Ещё одно место, куда не пускают маленького мальчика, — это сарай в задней части сада. Он никогда не был внутри, потому что он огорожен забором, в нём нет окон, а запечатанная дверь выглядит тяжёлой и неприступной. Маленький мальчик не знает, как попасть в это место, и никогда не пытался, но почему-то уверен, что Креб направляется туда.

Маленький мальчик открывает заднюю дверь и ковыляет в холодную ночь, его нога всё ещё болит. На другом конце неосвещённого сада доносится шорох, дребезжание. Даже из-за разбитого окна, излучающего янтарный свет кухни, он почти не может видеть двор с его продолговатыми теплицами, которые его отец использует для выращивания овощей. Он шагает по холодной земле, желая знать, что делает его отвратительный брат.

Грохот наполняет сад.

Он был прав: его брат у сарая.

— Креб?

Второй грохот, на этот раз приглушённый стенами сарая, но каким-то образом отдающийся эхом, и мерцающий свет прорезает мрак. В слабом свете видно, что забор, закрывавший сарай, теперь лежит на траве у его ног. Кроме того, в деревянной стене сарая есть раскол, целая часть которого выломана внутрь.

Он размером с человека — или с монстра.

Забор из проволочной сетки звенит под ногами мальчика, когда он приседает перед разрушенным сараем и заглядывает внутрь.