Шеврикука, или Любовь к привидению

82

Утром Шеврикука чувствовал себя скверно. Снег шел густой. В Сокольники, что ли, съездить, раздумывал Шеврикука, или сходить в Ботанический сад? Пошел в Ботанический сад. Один из столбов металлической ограды притянул Шеврикуку. Будто что-то призывно трещало на нем. Или верещало. Паучок сидел на столбе, ему бы замерзнуть, а он ползал, видно, был искусственного происхождения.

– Шеврикука, – раздалось из паучка. – Это я, Бордюр. Тот, кто называл себя Бордюром.

– И что? – спросил Шеврикука.

– Мы вас недооценили. Как и все ваше сословие. А именно вас-то надо было уничтожить еще в июле…

– Что-либо изменилось бы?

– Может, и ничего не изменилось бы, – печально прошептал Бордюр. – Мы ослабли… Мы искорежены… Но мы еще кое на что способны… Меня нанимают компьютерным вредителем… Мы воспрянем… И вы от нас хорошего не ждите…

– Мы и не ждем, – сказал Шеврикука. – Вы подозвали меня, чтобы сообщить мне это?

– Нет. Открывшись вам, я поступил неблагоразумно, – сказал Бордюр. – Но я уже не мог… У меня к вам личный мучительный интерес… Он меня жжет… В чем сила ваших бархатных бантов?.. Почему вы их развесили перед Чашей?

– Кабы я сам знал! – чуть ли не вскричал Шеврикука. – Это и для меня тайна!

– Я так и полагал, что вы мне не скажете, – прошептал Бордюр. – Но я уже не мог…

– Да нечего мне вам сказать! – Шеврикука готов был выругаться.

А верещащий паучок исчез со столба.

«Отродья окрепнут, Бушмелев окрепнет… Любохват пойдет с ними… – размышлял Шеврикука. – Так и будет. А Векка-Увека? Она ведь выходила на Отродий… По моей же подсказке…»

На всякий случай Шеврикука направился к маньчжурскому ореху. Но никакая миловидная барышня в пушистой шубенке, с трогательной беличьей муфтой под орехом его не поджидала…

В Салоне благодействий и чудес в Сверчковом переулке Шеврикуку встретили с шумом и приязнью. Шеврикука опасался сегодняшних проявлений расположения к нему Совокупеевой, но жаркая женщина Совокупеева вела себя чрезвычайно деликатно. К тому же все были оживлены новостью: через две недели произойдет наконец свадьба Леночки Клементьевой и Мити Мельникова. Уж на что был опасен сейчас Шеврикуке Крейсер Грозный (вдруг – новая дегустация!), но и тот обошелся с ним милостиво, никуда не потянул, а только сытно пофантазировал по поводу свадебного застолья. «Помнишь, Игорь Константинович, – подтолкнул он Шеврикуку, – как славно мы посидели на поминках Департамента Шмелей!» Никаких намеков на особенность отношений Крейсера Грозного с Веккой-Увекой Шеврикука не углядел. Может, ничего и не сложилось? Или – гвоздики съедены, опали лютики?.. И такое могло быть. Увека же лишь помахала Шеврикуке ручкой, в разговор с ним не вступала, будто бы и не молила его (и не раз) оказать ей честь – сделать помощницей в его, Шеврикуки, делах. Может, дела эти ее разочаровали. А может, увлекли ее новые затеи и интересы. Оно и к лучшему. Пусть поживет в них.

В связи с зимними каникулами футбольные заказы почти прекратились (остались лишь – связанные с перекупкой игроков), но поступали заявки баскетбольные, хоккейные и – единичные – от фигуристов (падения соперников, выбоину устроить, шпильку для волос обронить на лед). Но все чаще оплачивались пожелания, для Салона – «профильные», вызванные лирическими или гражданскими причинами. Снять порчу, вернуть мужа, отбитого злыдней-красоткой, найти украденный «форд» (поручения ясновидящим – Векке-Увеке и супруге Радлугина), выбить неплатежи, отменить заказной взрыв (исполнитель – колдун, хахаль Радлугиной) и т. д. Забегал в Салон Олег Сергеевич Дударев, шумел, распоряжался и убегал на Покровку. Офисные помещения концерна были почти отделаны, а вот реставраторы в исторических залах тянули, капризничали, то мрамор италийский был им нужен, то бронза и хрусталь для люстр-паникадил. «Придется терпеть и тратиться, но уж все будет как у Тутомлиных, и даже лучше! – разъяснял Шеврикуке Дударев, затащивший Игоря Константиновича в дом на Покровке. – Но и не дождавшись реставраторов, скоро будем освящать здание. Освящать! Как же без этого! Тем более после черного столба…» Он не забыл напомнить Игорю Константиновичу о том, что его заработная плата снова увеличена и ее непременно выдадут. А в день открытия Парадиза амазонского змея Игорь Константинович сможет рассчитывать и на премию. Дударев находился в чудесно-щедром расположении духа, ему уже и сейчас, похоже, не терпелось что-нибудь выдать достойнейшему Игорю Константиновичу.

– Вот, Игорь Константинович, я вам одну вещь презентую, если не возражаете.

– Не возражаю. Отчего же… – без охоты, из вежливости произнес Шеврикука.

Дударев открыл шкафчик, достал оттуда бинокль и протянул его Игорю Константиновичу. Это был хорошо знакомый Шеврикуке перламутровый бинокль.

– Спасибо… – растерялся Шеврикука. – Спасибо! Вещь изящная. И, видно, старинная…

– Старинная, – подтвердил Дударев. – Может, и от самих Тутомлиных. Сыскалась при ремонте нижних помещений.

– А более там ничего не сыскалось? – медленно, стараясь не выдать волнения, произнес Шеврикука.

– Нет, более ничего. Уже после этой находки там ковыряли, ковыряли и щупы приволакивали, но более ничего не нашли.

– Может, еще и найдут… – предположил Шеврикука. – Очень вам признателен… Даже неловко принимать такой подарок…

– Берите, берите! – барином поощрял его Дударев. – Вы его заслужили. Рад, что он вам приглянулся. В театр с ним сможете сходить. В Малый или в Большой…

– Непременно, – пообещал Шеврикука.

– Да, Игорь Константинович, а вы слышали про Мельникова-то с Клементьевой?

– Слышал, – сказал Шеврикука.

– Очень хорошая новость! Очень! После свадьбы мы заставим этого гения Митеньку потрудиться на концерн!

– Будем надеяться…

«Вот уж для кого, наверное, это хорошая новость, – подумал Шеврикука, – так для Пэрста-Капсулы…» В дни недавних недомоганий Пэрста-Капсулы чрезвычайно занимало, как у этих двоих дела. Не исключено, что Пэрст-Капсула находился теперь вблизи Мельникова и Клементьевой, возможно и не объявляя себя. Несколько дней Шеврикука его не видел. И не искал. Полагая, что, коли случится надобность, Пэрст-Капсула сам возникнет. И если пожелает, расскажет о своей жизни и своих развлечениях. Он натура теперь самостоятельная…

Через четыре дня Сергей Андреевич, Крейсер Грозный, снова позвал Шеврикуку поглядеть на змея.

– Только без дегустаций, друзей и императоров! – потребовал Шеврикука.

– Именно! Именно! – согласился Крейсер Грозный.

– А в чем дело? – спросил Шеврикука.

– Увидите! – зашептал Крейсер Грозный. – Осознал, стервец! Мы его с того дня не кормили. Только вы об этом Кубаринову и Дудареву не говорите.

В предвкушениях презентации Парадиза полпрефекта Кубаринов и Дударев явились наблюдать змея. Кто за отсутствием эфиопского императора развешивал на лианах запеченных поросят, Шеврикука узнавать не стал. И Крейсер Грозный был крепок и смел и уж наверняка смог бы лазать по мачтам и вантам, и находились при нем японский марафонец Сан Саныч, штурмовавший Останкинскую башню, и ковбой-зоотехник Алексей Юрьевич Савкин. Оголодавший змей был подведен к необходимости духовного и физического подъема. Что и был вынужден сделать к удовольствию наблюдателей. Пришитый некогда Сергею Андреевичу бразильскими хирургами и явленный впервые публике, змей сначала как бы танцевал в воздухе, складывался в кольца, а уж потом поднялся в полный рост. Правда, под углом, мешал потолок. Это – в манаусском госпитале. Сейчас же змею было не до танцев, манили поросята, да и мартышки могли с ними пошутковать. Змей по сигналу погонщика и научного руководителя выпрыгнул из воды будто бы с намерением взлететь в поднебесье, выпрямился во все свои одиннадцать метров, замер на мгновение, показав публике, каков он змей и каков красавец, а затем, сверкая кожей, совершил полет к поросятам, заглотал трех, перевернулся мордой вниз и, вызвав брызги, пропал под лотосами и викториями. Публика не расходилась и, чтобы не помешать пищеварительному процессу, не шумела, а лишь повторяла уважительно: «Хорош! Хорош!» Крейсер Грозный был горд змеем, Кубаринов пожимал руку Дудареву. После нынешнего показа змея не вызывало сомнений: концерн «Анаконда» будет процветать и заглатывать. Через неделю ожидалось открытие первого дочернего предприятия концерна – Михайловской фабрики по производству рогаток.

А Шеврикука представил себе, каким мог бы стать змей, коли бы у него отросли хотя бы четыре перепончатых крыла. Ну и башка бы его увеличилась. Дракон, не дракон… Но может быть, и дракон. И тут же подумал о Бушмелеве…

Опять он вышел на Епифана-Герасима. Опять последовал за ним в недра столичной подземной дороги. Пробыл там на этот раз до половины второго ночи, пока поезда не прекратили свое рабочее хождение. Епишка-злодей маялся, его корежило, его чуть ли не всасывало в глубины туннелей, но у него пока хватало сил удерживаться и не быть втянутым в дела и жизнь Бушмелева.

А Бушмелев все еще занимался баловством: путал пьяным, уставшим и рассеянным направления при пересадках, особенно на станциях «Тургеневской», «Таганской», «Комсомольской-кольцевой». То ли ни на что другое не был способен. То ли валял дурака, не желая открывать свои возможности. Любохватом вблизи него и не пахло. Вдруг и впрямь он уберегался теперь во Флориде или в Сингапуре.

Наблюдения за Епифаном-Герасимом и Бушмелевым следовало продолжать.

А в Ботаническом саду, в Оранжерее, как и в прежние зимы, динамичным образом, с интригами, досадами и сюрпризами шли приготовления к январскому маскараду. Бывать в Оранжерее у Шеврикуки нужды более не было. А если он что и узнавал о приготовлениях, то из краткостей Векки-Увеки, нередко иронических. «Ваши-то допущены, допущены, – ехидничала Векка Вечная, или Увека Увечная, в Салоне. – Упорядочены в глазах света. Вот уж расфуфырятся! Вот уж повеселятся!» «Пускай фуфырятся. Пускай веселятся, – говорил Шеврикука. – Дамское счастье ваше такое…» А не исключалось, что на этот раз, после публичных признаний и успехов привидений, маскарад им позволят провести в Итальянском павильоне Останкинского дворца…

Многое в Москве может быть забыто через день. Полагалось бы забыть и про Пузырь. Было бы даже прилично забыть о нем. Ну прилетел, ну улетел. Прилетал и Майкл Джексон, и саблю ему, кажется, дарили. Ну и что? И где этот Майкл Джексон? И что нам с него? Правда, была разница. Майклу дарили. Пузырь сам дарил. И из него вывозили, чему были свидетели. Другое дело, сам он пропал и будто бы никогда Москву не посещал. А потому не могло ли все вывезенное из него теперь тоже пропасть, или превратиться в труху, или по сезону – в снег? Такое случается. Шутников в мироздании множество. Но нет, нынче пока такого не случилось. Для успокоения народонаселения в государственные склады были допущены придиры из разных фракций и сообществ, в том числе и из Лиги Облапошенных. Склады были забиты продуктами и вещами, вовсе не намеренными, как было установлено придирами на ощупь, исчезать, преобразовываться в насекомых либо гадов или превращаться в мокрое пятно. Раздачу Пузыря не отменили, высочайшее постановление не подправлялось, но сроки раздачи были теперь неопределенно отодвинуты. В связи с необъяснимым отлетом Пузыря изучались все свойства его наследства, дабы выстроить научные догадки, что это за Пузырь, откуда прилетал и с какой целью, и определить, нет ли в нем чего губительного для здоровья и нравственно-социального состояния общества. И нет ли тут какого ехидства природы. Гражданам по месту прописок выдали талоны с номерами. По этим талонам в случае благополучия в исследовании натуры Пузыря и предстояло получить каждому свою долю наследства. Естественно, нашлись и будораги. Они кричали: «Чего ждать? Что нам может навредить? Чего не выдержат наши организмы? Вон из тех-то, кто на показательных раздачах отхватил свои галоши, телевизоры, кухонные комбайны, что-то никто не подох и не выродился! А мы чем хуже?» Но за будорагами мало кто шел и горлопанил. Даже Лига Облапошенных призывала потерпеть до решительного выяснения обстоятельств. Нетерпеливые же и скептики талоны продавали. Шеврикуке было известно, что много пузыревых талонов оказывалось в доме на Покровке, в сейфах концерна «Анаконда».

Сам же Шеврикука, несмотря на обещания себе паспорт истребить, не разорвал его и не сжег. И взял талон. На всякий случай. Впрочем, о нем он не думал, а занимался своими делами в подъездах. Заходил иногда и в подъезды прохвоста Продольного. Нового домового туда пока не прислали, а порядок требовалось поддерживать. Все шло одобряемым Шеврикукой чередом. Супруги Уткины смотрели сериалы и наслаждались чаем с крыжовенным вареньем. Нина Денисовна Легостаева перестала тосковать и вновь принимала у себя ухажера Радлугина. О младенце от Зевса она никому не напоминала, себе – в особенности. Тень Фруктова Шеврикука ограничил в правах и возможностях передвижений. Погубленный чиновник мог являться теперь только бакалейщику Куропятову. Без собеседований с Фруктовым Куропятов заскучал бы. Сам же Шеврикука скучал без подселенца Пэрста-Капсулы. Но знал, что тот рано или поздно обнаружится. Вот ведь обнаружился вдруг в Большой Утробе домовой Колюня Дурнев, или Колюня-Убогий, по представлениям Шеврикуки сгибший в баталиях. Колюня-Убогий прошел мимо него с безумными глазами, бил в бубен, слюна капала из уголка его рта. Шеврикуку он не узнал, хотя рыжий нечесаный бездельник Ягупкин толкал Колюню и указывал: «Вон, гляди, Шеврикука!» «Эге! – сообразил Шеврикука. – Как бы не начались осложнения!..» Но осложнения не начинались. Не являлся за должком мошенник Кышмаров (а не был ли он, кстати, связан с Любохватом?). Не приезжал сановитый Концебалов-Брожило в поисках Омфала, возможно, выжидал… А так в подъездах Шеврикуки лампочки горели, лифты ездили, вода в трубах текла холодная и горячая и трубы не гудели, не ныли, телефоны звонили и батареи позволяли жить квартиросъемщикам в тепле и уюте.

И вот тебе раз!

В морозное утро сквозь стены Шеврикука услышал трубные крики Сергея Андреевича Подмолотова, Крейсера Грозного.

– Игорь Константинович! Игорь Константинович!

Крейсер Грозный стоял перед Землескребом со стороны улицы Королева, в ушанке, в пальтеце, наброшенном поверх тельняшки, и обращался ко всему Землескребу:

– Игорь Константинович!

Рядом попрыгивал в валенках японский прикипевший друг Сан Саныч.

Шеврикука натянул кожаную куртку с подстежкой, кроличью шапку, обогнул Землескреб и приблизился к Сергею Андреевичу со спины, тоже как бы с Королева.

– Что вы, Сергей Андреевич? – спросил он. – Я в магазины выходил…

– Змея!.. Змея уворовали!.. Моего змея!.. Поехали!

И Шеврикука вместе с Сан Санычем был приглашен в автомобиль Дударева.

Один из боков стеклянного шатра-конуса Парадиза змея был раскурочен.

– Отсюда его и уволокли, – сказал Крейсер Грозный.

– А если он сам улетел? – предположил Шеврикука.

– Как это – улетел?

– Получил крылья и улетел. Пожелал стать драконом.

– Его уворовали! Зачем иначе было связывать Савкина с его зеброй?

А действительно, зоотехника Алексея Юрьевича Савкина с его зеброй нашли опоенными и связанными.

– Ну и что? А вдруг кто-то змея с крыльями взнуздал? – продолжил Шеврикука. – Кто-то с булавой и с плетью… А?

– Как же это вы, Сергей Андреевич! – причитал метавшийся по двору Дударев.

– Отыщется! – бросил ему Крейсер Грозный. – Отыщем! Вот и Игорь Константинович поможет!

– Нет, это сущее безобразие! За что мы вам деньги платили! И еще – флотский! И где же ваши рогатки?

Крейсер Грозный более его не слушал. Он смотрел в небо. Он был сейчас трагик.

– Но народ не унывает! – мрачно произнес он.

– Всенепременно с вами согласен, – сказал Шеврикука.