Шеврикука, или Любовь к привидению

55

При таком тишайше-ангельском расположении граждан Ракетный и Звездный бульвары превратились в прогулочные места с хождением по тротуарам умозрящих особ, бродячих музыкантов, наемных гувернанток с колясками, украшенными воздушными шарами, на которых были изображены тонкие физиономии желающих обрести неприкосновенность.

– По этим рожам да из рогаток! – выразил пожелание возникший перед Шеврикукой Сергей Андреевич Подмолотов, Крейсер Грозный. – Вы со мной согласны, Игорь Константинович?

– Ну… возможно, – неуверенно произнес Шеврикука.

– А иначе как! – Крейсер Грозный оздоровительно похлопал Игоря Константиновича по плечу. – И народ не унывает!

– Не унывает… – то ли усомнился, то ли согласился Шеврикука.

– Народ не унывает! – энтузиастски воскликнул японский друг Крейсера Грозного, предприниматель и марафонец, скоростной восходитель на Останкинскую башню Такеути Накаяма, Сан Саныч, сокрушенный в нижних палатах Тутомлиных на Покровке Дуняшей-Невзорой, но живостойкий и поклонник привидения Александрин. – Народ не унывает, Игорь Константинович!

– Не унывает… – вздохнул Шеврикука. – Куда ему деваться…

Сергей Андреевич, Крейсер Грозный, прогуливал по асфальтам бульваров неожиданное для здешних мест и, похоже, для самого останкинского мореплавателя сооружение на колесах. Неосведомленный или недальновидный наблюдатель мог бы предположить, что Сергей Андреевич прокатывает вблизи Пузыря ванну раза в четыре объемнее ванны для мытья младенцев. Но что-то в предмете, катаемом Сергеем Андреевичем (при ассистировании штурвальному – подсказками и выкриками одобрения – японским другом Сан Санычем), напоминало и торпеду. Или хотя бы давало надежду на то, что предмет на колесах (сейчас он застыл перед Шеврикукой) при необходимости может стать и амфибией. Досадно было бы, если б сооружение оказалось всего лишь средством для передвижения к месту торговли сливочного и фруктового мороженого. Как известно, капитал для учреждения русско-японского предприятия по производству михайловских рогаток Крейсер Грозный накапливал, подвижнически торгуя мороженым в Медведкове.

– С холодильником? – осторожно спросил Шеврикука.

– Напротив! С подогревом воды! – возрадовался Крейсер Грозный. – Амазонский змей, хоть с Москвой и ужился, прохлаждаться от занятий предпочитает в теплой воде.

– Это для змея? Для Анаконды?

– Для него самого! Для мальца-сорванца! Прогулочный экипаж! Пробный экземпляр! Но только никому ни-ни! И ты, Сан Саныч, про змея молчи! Сам понимаешь!

– Понимаю! Я понимаю! – закивал Такеути-сан. – Пожалуйста. Про змея ни-ни!

«А про Векку-Увеку? – подумал Шеврикука. – Про цветы гвоздики? Про них-то как? Про маньчжурский орех?»

– Там, на Покровке, во дворе, где концерн «Анаконда», – сказал Крейсер Грозный, – турки построят змею бассейн с фонтанами, а в прогулочные дни змей будет выезжать вот в этой посудине. Украсят ее, естественно, ростру укрепят в виде головы, еще неизвестно чьей, и все такое. Может, и винты приделают. А может, и без винтов станет ходить по водоемам. Митя Мельников, он все сумеет.

– А как же ваши друзья, флотские? – спросил Шеврикука. – Их выселили с Покровки?

– Пока нет. Но за пределы Садового не выселят, – уверил Крейсер Грозный. – Они теперь тоже в команде «Анаконды». На полубаке.

– А сейчас-то змей где? В Оранжерее?

– В Оранжерее, – кивнул Крейсер Грозный. И таинственно зашептал: – Желали выкрасть. Но мы на страже! Да змей и сам не даст себя выкрасть.

– И что за храбрецы нашлись?

– Будто бы наши. Останкинские. И чуть ли не из Землескреба.

– У нас тут есть умельцы… – сказал Шеврикука. А на память ему пришли наглец Продольный и названый дядя Любохват.

– Пожалеть придется этих храбрецов и умельцев, – сказал Крейсер Грозный. – И сапоги их не отыщешь.

А уполномоченный боевик Любохват надевал иногда и сапоги.

– Может, оно выйдет и так, – поддержал Шеврикука Сергея Андреевича. И тут же поинтересовался: – А как же мороженое? И рогатки?

– Мороженое в прошлом. А рогатки – в будущем. Главное теперь для меня – надзор за змеем и дальнейшее просвещение его в традициях московской школы, – чуть ли не торжественно сообщил Крейсер Грозный. – И как смотритель змея, и как его научный руководитель я совершу все, чтобы змей процветал, а мне за мои старания и труды воздадутся достойные вознаграждения.

И было видно, что смотритель змея накормит, и напоит, и вознаграждения на него посыплются.

Впрочем, относительно воздач Сергею Андреевичу за труды и надзоры у Шеврикуки имелись поводы для сомнений.

И другие сомнения сразу же зашевелились в нем. Шеврикука не стерпел и опять, как в прежние дни, допустил бестактность. Но он вроде бы желал предотвратить возможные ущемления интересов и аппетитов змея.

– Надеюсь, что и гвоздики, – сказал Шеврикука, – по-прежнему будут составлять десерт животного?

– Гвоздики? – заинтересовался замолчавший было Такеути-сан. – Гвоздики? И рогатки?

– Гвоздики? – удивился Крейсер Грозный. – Ах, гвоздики… Да, да! Гвоздики! Десерт! Конечно! Завалим! Гвоздиками! Проведем по смете! И как премиальные… Гвоздики… – это цветы, Сан Саныч. Не беспокойся. Поганец этот, Анаконда, страсть как любит цветы, гвоздики эти, на десерт… Завалим и гвоздиками!

– Пожалуйста! – обрадовался Такеути-сан. – Гвоздиками завалим! И сакурой…

– Сакурой его разнежишь и испортишь! – возразил Крейсер Грозный. – А он достоин сурового природного воспитания.

– А листья или плоды маньчжурского ореха змей не употребляет? – спросил Шеврикука.

– Кого? – Шея Сергея Андреевича, останкинского Громобоя, еще более удлинилась, а пальцы его выпустили штурвал пробного экземпляра прогулочной посудины. – Кого?

– Это я так, пошутил… – смутился Шеврикука.

– Ах, Игорь Константинович, Игорь Константинович! А вы-то сами… – и Крейсер Грозный пальцем попенял Шеврикуке. Но без зла и раздражения. Глаза его стали хитро-веселыми, и отражения неких удовольствий и тайн промелькнули в них. – Шалун вы, Игорь Константинович, шалун! Вы ведь и сами у… ореха побывали. Только… Ну да ладно…

– У маньчжурского ореха? – пожелал уточнить Такеути-сан.

– У ореха, – сказал Крейсер Грозный. – У ореха. Не беспокой себя, Сан Саныч, понапрасну. Это у нас с Игорем Константиновичем есть одна такая маленькая подковырка. К геополитике и инвестициям она не имеет никакого отношения. Игорь Константинович не даст соврать.

– Не дам, – согласился Шеврикука.

– Но в рацион змею, чтобы вы, Игорь Константинович, знали, вписаны теперь овсы и овсяные напитки, – сообщил Крейсер Грозный. – А мне ветеринаром и зоотехником придан известный лошадник Алексей Юрьевич Савкин. Он сейчас пасет в Сальских степях табуны зебр. Но скоро прибудет. Я вас с ним непременно познакомлю.

– Заранее благодарен, – сказал Шеврикука. – А приятельница какая-либо в бассейне на Покровке вашему змею не будет вписана или придана?

– Это какая же?

– Ну хотя бы баборыба.

– Что еще за баборыба? – озаботился Крейсер Грозный.

– Сам не видел. Но слышал по «Маяку». На пляже под Бостоном отловили особь. Метр пятьдесят в длину. До талии – тело и морда морской форели. В чешуе. А ниже талии – дамские ноги. Голые.

Сведения о баборыбе Шеврикука получил не от «Маяка», а от бывшего гуменника Лютого, ныне надзирателя пожарной безопасности в профилактории Малохола. И получил минут за двадцать до того, как красавица Стиша принялась угощать Крейсера Грозного, в ту пору – утомившегося бегуна, коварными напитками. А не могут ли Стишины зелья подействовать хотя бы косвенным образом на змея и возбудить в нем душевное благорасположение к баборыбе? Тем более что змей был некогда важнейшей принадлежностью черноморского флотовода, пусть и отъемной, он и теперь, возможно, принимал в себя потоки энергий и сознания Сергея Андреевича Подмолотова, положением – сухопутного, но уложениями и тягами натуры, а также военным билетом – воднообязанного.

Сергей Андреевич как озаботился, так и стоял озабоченный.

– А ведь если особь баборыбы нашли где-то на задрипанном пляже под Бостоном, – размечтался Шеврикука, – то другая особь вполне и с охотой может обнаружиться в Серебряном Бору.

– Всего-то полтора метра… – в сомнениях произнес Крейсер Грозный. – Это ведь нашему змею… Все равно что уссурийскому тигру в подругу самку енота… Засмеют…

– Вы не правы, Сергей Андреевич, не правы! К тому же особь в Серебряном Бору наверняка будет куда крупнее бостонской! – с воодушевлением заверил Крейсера Грозного Шеврикука.

– Ну, не знаю, не знаю…

Но было очевидно, что сомнения сомнениями, а баборыба из воображения Сергея Андреевича теперь уже далеко и тем более в морские пучины не уплывет.

– Да что там в Серебряном Бору! – не мог остановиться Шеврикука. – А если попросить Митю Мельникова, он вам особь и в десять метров приготовит… Да я сам, коли надо…

Шеврикука сейчас же замолчал, затолкал вылетевшие слова себе в глотку. Но Крейсер Грозный будто и не услышал их, пробормотал, впрочем, еще в сомнениях:

– Ну, если разве Митя Мельников…

– Баборыба? – оживился Такеути-сан. – Митя Мельников? Что такое баборыба?

– Тише! Тише, Сан Саныч! – встревожился Крейсер Грозный. – Видишь, сколько тут любопытных. Думаешь, им одного Пузыря хватит? Они Пузырь проглотят и тут же пасть раззявят и на нашего змея, и на нашу баборыбу…

– Как это – раззявят?

– Вот так вот и раззявят! Кто-кто, а ты-то, Сан Саныч, должен знать! Пойдем отсюда, я тебе потом объясню. Вы уж извините, Игорь Константинович, но нам надо надлежащим фарватером и…

Сергей Андреевич, Крейсер Грозный, судя по огням в его глазах и раздувающимся ноздрям носа трубой, готов был нестись куда-то, дабы дать волю и простор возникающим в нем соображениям, похоже, и не надлежащим фарватером, а секретным. Колеса пробного экземпляра, числом восемь, одобряя его нетерпение, сами по себе принялись вертеться.

– А чем ваш змей хуже слона? – из вредности спросил Шеврикука.

– Наш змей не хуже слона! – решительно возразил Крейсер Грозный.

– Наш змей не хуже слона! – чуть ли не угрозой поддержал его Такеути-сан.

Шеврикука поспешил заверить Крейсера Грозного и его японского компаньона в том, что он вовсе не хотел обидеть либо даже унизить их и, естественно, достопочтенного амазонского змея. Просто ему показалось, что льгот, привилегий, чисто человеческого тепла и уж тем более провианта змею Анаконде выделено недостаточно, будто заслуг перед населением у змея меньше, нежели у персидского слона.

– У какого персидского слона? – нахмурился Крейсер Грозный.

– У того, на которого лаяла Моська, – объяснил Шеврикука.

– Какая Моська? – нахмурился и обычно доброжелательный Такеути-сан, хотя и басил, как сибирский мужик.

– Обожди, Сан Саныч, – сказал Крейсер Грозный. – Тут вопрос исторический и государственный. Так в чем, Игорь Константинович, нам урезаны льготы и провианты?

– Ваш змей будет кушать овсы и гвоздики, – сказал Шеврикука. – А что подавали упомянутому мной слону?

– Что подавали? – спросили Крейсер Грозный и Сан Саныч.

– Тот слон проживал в Петербурге при императрице Елизавете. Я слышал, что он… – произнес было Шеврикука, но тут же и спохватился. – Я читал о нем… Так вот. Я уж и не перечислю все продовольствие, какое доставляли слону из царских амбаров. Отмечу только, что в год, среди прочего харча – а там и тростники, и ананасы, и мускатные орехи, и сахар, и шафран, – полагалось для процветания выдавать слону сорок ведер виноградного вина и шестьдесят ведер водки. Лучшего вина и лучшей водки. Слоновщик-персиянин Аги-Садык мог позволить себе писать рекламации. Скажем, такую… Кабы не соврать… ну, если и совру… Раз Аги-Садык доносил: «К удовольствию слона водка неудобна, понеже явилась с пригарью и некрепка». А у вас овсы…

– Сан Саныч, доставай компьютер и стрекочи, – возбудился Крейсер Грозный. – Игорь Константинович, диктуйте формулировку рекламации.

– «К удовольствию змея водка неудобна, понеже явилась с пригарью и некрепка», – проговорил Шеврикука.

– К удовольствию змея? – засомневался Такеути-сан. – Вы сказали – змея?

– Да хоть бы и змея! – махнул рукой Крейсер Грозный. – Надо нестись! Надо фарватером! А то нам овсы и гвоздики!

– Кстати, – заметил Шеврикука, – за свои-то радения и невзгоды, к нынешним должностям вы обязаны потребовать и должность погонщика змея. При этом финансовыми расчетами возместить награды за неусыпный риск и непрестанные бдения.

Крейсер Грозный, как бы смутившись, поморщился и рукой произвел жест укоряющий: что это вы, Игорь Константинович, насмешничаете и будто бы предполагаете во флотских корысть и сребролюбие.

А японский друг Сан Саныч, похоже, учитывая должность погонщика, сейчас же произвел перерасчеты.

– И с баборыбой без погонщика не обойтись, – сообразил Шеврикука.

– Ах, увольте, увольте, Игорь Константинович! Сан Саныч, поспешим, поспешим!

Но компьютер тотчас переварил и баборыбу, до талии в чешуе – и с дамскими ногами.