Шеф с системой. Империя вкусов

Глава 20

Несколько дней спустя.

Я стоял у окна на первом этаже, смотрел на улицу, где разворачивалась привычная теперь картина — дети готовились к дневной торговле. Пятнадцать человек, разбитые на три группы по пять, проверяли свои корзины с пирожками, укутывали их тёплыми тряпицами, чтобы не остыли на морозе. Варя командовала, как опытный сержант:

— Тимка, твоя группа идёт к казармам! Матвей, ты на Торговую площадь! Петька, Ремесленный квартал, как вчера!

Дети кивали, подхватывали корзины. Рядом с каждой группой стоял по бойцу Угрюмого. Дети не выходили на торг без прикрытия.

Последние дни были… хорошими. Нет, не просто хорошими — отличными. Триумфальными.

Четыреста пирожков в день расходились за пару часов. Иногда приходилось делать дополнительную партию к вечеру — спрос был безумный. Люди выстраивались в очереди, ждали, когда дети принесут свежую партию. Постоянные покупатели знали график: утром у казарм, в полдень на Торговой площади, к вечеру в Ремесленном квартале.

Деньги текли рекой. Матвей каждый вечер высыпал на стол горы медяков и серебра, считал, записывал — и цифры росли. Пятнадцать серебряных чистой прибыли в день. Сто пять в неделю. Больше, чем иные ремесленники зарабатывали за месяц.

Игнат каждое утро приносил свежее мясо — розовое, без жил, идеальное. Матрёна поставляла овощи. Всё работало как часы.

Дети были счастливы. Сытые, в тепле, с новыми одеялами и подушками, в чистой одежде. Маша перестала вздрагивать от каждого громкого звука. Петька начал улыбаться. Семка поправился, щёки округлились.

Варя… Варя расцвела. Я видел это по тому, как она двигалась — увереннее, спокойнее. По тому, как смотрела на детей — с гордостью, а не со страхом. Она всё ещё держала дистанцию со мной, была настороже, но стена между нами стала тоньше.

Я смотрел на эту картину за окном — на детей с корзинами, на бойцов Угрюмого, на снег, искрящийся на солнце — и чувствовал удовлетворение.

Мы построили это из ничего. За месяц.

— Все готовы! — крикнула Варя снизу. — Выходим!

Дети гурьбой двинулись по улице, разделяясь на группы. Их голоса, смех, топот ног постепенно затихли вдали.

Я вернулся на кухню, где Маша с Гришей остались готовить обед. Сел за стол, достал листы бумаги — продолжал прорабатывать план по открытию харчевни. Считал расходы, прикидывал сроки.

Всё шло хорошо.

Прошло часа три, может чуть больше.

Я сидел за столом на кухне, склонившись над своими бумагами, писал, чертил планы будущей харчевни, прикидывал расходы на аренду помещения. Маша с Гришей тихо возились у печи. Мы вместе готовили обед — суп варился в большом котле, пахло капустой и морковью. Тишина была спокойная, рабочая, уютная даже.

И вдруг я услышал знакомый топот ног по мощёной улице. Группа возвращалась, но слишком рано. Гораздо раньше обычного — они должны были вернуться только после обеда, когда весь товар распродадут.

Я поднял голову от бумаг, прислушался. Топот приближался.

Дверь распахнулась с грохотом — влетел Тимка во главе своей группы. Все запыхавшиеся, раскрасневшиеся от мороза и быстрого бега. Лица растерянные, испуганные, какие-то потерянные и корзины в их руках были почти полные.

Я медленно поднялся из-за стола, отложил угольный карандаш:

— Что случилось? Почему вы так рано вернулись?

Тимка тяжело опустил свою корзину на пол — она стукнула с глухим звуком, пирожки внутри даже не сдвинулись, так их было много. Провёл рукой по лицу. Он был весь красный — от мороза, от быстрого бега, но ещё и от чего-то другого. От растерянности? От обиды? От непонимания?

— Они не брали, Александр, — сказал он тихо, глядя в пол. — Совсем почти не брали. Мы простояли больше двух часов, а продали… — он запнулся, посмотрел в свою корзину, — может штук десять. Не больше.

Я подошёл ближе, присел на корточки перед ним, чтобы видеть его лицо:

— Как это «не брали»? Вчера же у вас очередь была. Объясни мне подробнее, что именно происходило.

Тимка сглотнул, собрался с мыслями, явно пытаясь вспомнить всё по порядку:

— Мы пришли к казармам, как всегда. В то же самое время. Встали на нашем обычном месте у ворот. Народ сначала подходил, как обычно — стражники со смены, служки, конюхи. Вроде всё как вчера. Но… — он снова запнулся, нахмурился, — они подходили, да. Смотрели на пирожки. Даже нюхали некоторые, а потом… кто-то в толпе, не знаю кто, шепчет: «Говорят, мясо-то у них с душком». И всё. Люди сразу отходят. Отворачиваются. Как будто я заразу какую предлагаю.

— Что? — я выпрямился.

— Правда, Александр! — подхватил Лёшка. Голос дрожал. — Я своими ушами слышал! Одна баба, толстая такая, в платке красном, говорит другой: «Ты не бери у них, Марфа. Слышала я — дочка кузнеца Петра вчера у них купила, так говорит мука у них с жучком оказалась, всю выкинуть пришлось». И эта Марфа сразу передумала, хотя уже деньги доставала!

— Кто говорил эти вещи? Вы видели этих людей? Запомнили лица?

Тимка беспомощно развёл руками:

— Не знаю, Александр… Честно не знаю. Разные люди были. Вроде самые обычные прохожие — женщины, мужики, торговцы, но… — он нахмурился, пытаясь сформулировать, — было ощущение что они специально это делают, понимаешь? Один что-то шепнёт в толпе — и все вокруг сразу расходятся. Потом через десять минут опять кто-то новый подходит и снова то же самое. Как по команде.

Боец Угрюмого, который сопровождал группу — здоровенный мужик с длинным шрамом через всю левую щеку шагнул вперёд. Голос низкий, серьёзный:

— Все верно, Александр. Я сам стоял рядом, всё слышал своими ушами. Кто-то целенаправленно пускает слухи про ваш товар по всему городу. Причём делает это умно — не орут на площади, а шепчут в толпе, чтобы казалось будто народ сам так думает.

Я стоял, переваривая информацию. Целенаправленная атака слухами. О плохом качестве продуктов, тухлом мясе, заражённой муке с жуками.

Классический ход. Подлый, эффективный, почти неотразимый.

И тут дверь распахнулась снова — на этот раз ворвалась группа Матвея с Торговой площади. Корзины тоже полные до краёв. Лица такие же растерянные и напуганные.

— Александр! — Матвей остановился на пороге, тяжело дыша, пытаясь отдышаться после быстрого бега. — У нас беда! На Торговой площади люди шепчутся между собой, что наши пирожки…

— Я уже слышал, — перебил я глухо. — Мясо с душком. Мука с жучком.

Матвей кивнул мрачно, опуская свою корзину на пол рядом с корзиной Тимки:

— Да, именно это. А ещё… — он сглотнул, — ещё говорят, что у кого-то живот скрутило после наших пирожков. Что люди травятся. Одна старуха даже кричала на всю площадь, что мы детей травим специально.

— Господи… — прошептала Маша, прижав руку ко рту.

Я молчал. Сжимал и разжимал кулаки, пытаясь совладать с нарастающей яростью.

Не прошло и десяти минут, как вернулась последняя группа — Петька с детьми из Ремесленного квартала. Увидев их лица и полные корзины, я уже знал что услышу.

— Та же история, — сказал Петька устало, ещё с порога. — Никто не покупает. Все боятся. Шепчутся про отраву.

Дети столпились на кухне, образовав плотную кучку у двери. Смотрели на меня широко раскрытыми, испуганными глазами, ждали что я скажу, что сделаю. Радость, которая светилась в их лицах ещё этим утром, когда они уходили торговать с весёлыми криками и смехом — вся испарилась без следа, словно её и не было. На смену пришёл страх. Знакомый им до боли, липкий, удушающий уличный страх — страх остаться без еды, без крова, без будущего.

— Александр… — тихо, осторожно спросила Варя, спускаясь по лестнице с верхнего этажа. Она, видимо, услышала шум и пришла посмотреть что случилось. — Что происходит? Почему все вернулись так рано?

Я не ответил сразу. Молча подошёл к корзине Тимки, которая стояла ближе всех, наклонился и достал один пирожок. Ещё тёплый, ароматный — запах свежеиспечённого теста и мясной начинки ударил в нос. Разломил его пополам, прямо над корзиной, чтобы крошки не упали на пол. Начинка внутри была сочная, мясо нежно-розового цвета, сок блестел в свете из окна. Тесто пышное, воздушное, с золотистой корочкой.

Идеальный пирожок. Как из учебника.

Я поднёс половинку к носу, вдохнул. Никакого постороннего запаха. Только мясо, лук, специи, свежее тесто. Потом сосредоточился и активировал свой дар.

Перед глазами мгновенно всплыло полупрозрачное системное окно с информацией:

Анализ Ингредиентов

Наименование: Пирожок с мясной начинкой

Общее качество: Отличное

Свежесть: 98% (выпечен 3 часа назад)

Детальный состав:

Мука пшеничная высшего сорта

Мясо свиное свежее

Лук репчатый свежий

Соль поваренная

Перец чёрный молотый

Опасные элементы: Отсутствуют

. Токсины: Не обнаружены

Бактерии/паразиты: Отсутствуют

Итоговое заключение: Продукт полностью безопасен для употребления в пищу.

Окно исчезло.

Я медленно, очень медленно выдохнул, чувствуя как напряжение немного отпускает плечи. С пирожками всё в полном порядке. Идеальный продукт. Ни малейшего изъяна.

Проблема не в еде, а в слухах. В шёпоте, который распространяется по городу быстрее чумы и убивает репутацию так же эффективно, как яд убивает тело.

Я повернулся к детям, выпрямился во весь рост, посмотрел на их испуганные, растерянные лица:

— Послушайте меня все очень внимательно, — сказал я твёрдо, чётко, чтобы каждое слово дошло. — С нашими пирожками всё в полном порядке. Я только что лично проверил — продукт идеальный, безопасный, вкусный. Всё что говорят про тухлое мясо, про муку с жуками, про отравления — это ложь. Кто-то специально, целенаправленно распускает грязные слухи о нас, чтобы навредить нашему делу.

— Но кто? — спросил Семка тонким, испуганным голосом. — Кто это делает? И зачем? Мы же никому плохого не делали!

Я сжал челюсти. Не хотел пугать их ещё больше, но и врать было бессмысленно — они должны знать правду.

— Гильдия, — ответил я коротко. — Торговая гильдия. Мы стали для них помехой. Слишком успешной помехой и теперь они хотят нас уничтожить.

Тишина. Дети переглядывались, бледнели. Даже Варя застыла на месте, сжав руками перила лестницы.

— Варя, — позвал я, не оборачиваясь. — Собери всех детей здесь, в доме. Пусть никто больше сегодня никуда не выходит. Закрой дверь на засов. Окна тоже проверь.

— Поняла, — она быстро кивнула, начала раздавать детям тихие указания, уводить их в глубь дома.

Я направился к двери, снимая с крюка свой тёплый плащ.

— Александр, — окликнула Варя, когда я уже взялся за ручку двери. — Куда ты идёшь?

Я обернулся, посмотрел на неё:

— Я должен увидеть это своими глазами. и понять насколько далеко зашло, насколько глубоко въелась эта зараза в город.

Надел плащ, застегнул на все пуговицы.

Боец Угрюмого, который всё это время молча стоял у стены, шагнул вперёд, подошёл ко мне:

— Я иду с тобой, — сказал он негромко, но твёрдо. — Шеф велел мне не отходить от вас ни на шаг. Приказ есть приказ.

Я кивнул. Возражать не стал — лишняя пара крепких кулаков рядом сейчас не помешает. Вдвоём мы вышли на улицу, прикрыв за собой дверь. Холодный зимний ветер ударил в лицо, но я его почти не почувствовал — весь был сосредоточен на том, что предстоит увидеть.

Мы зашагали быстрым шагом в сторону Ремесленного квартала — туда, где всегда была самая большая толпа, где нас любили и ждали, где выстраивались очереди за нашими пирожками.

Пора проверить, насколько глубоко въелась эта зараза и есть ли ещё шанс её остановить.

Ремесленный квартал встретил меня холодом.

Не тем морозным холодом, от которого можно укрыться тёплым плащом и спрятать руки в рукава. Другим. Человеческим холодом — тем, что идёт от отвернувшихся спин, опущенных глаз, поспешных шагов мимо.

Я встал на нашем обычном месте — в узком проходе между двумя большими кузницами. Ещё вчера здесь выстраивалась очередь из десяти-пятнадцати человек — кузнецы, подмастерья, грузчики. Люди ждали, переговаривались, шутили, торопили нас побыстрее доставать пирожки.

Сейчас здесь было пусто.

Я поставил корзину на наш привычный деревянный ящик, который давно уже стоял тут и служил импровизированным прилавком. Откинул тёплую тряпицу — пар пошёл от ещё горячих пирожков, запах мяса и свежего теста поплыл в морозный воздух.

Набрал побольше воздуха в грудь и крикнул громко, на весь квартал, как учил детей:

— Горячие пирожки! Свежие, только из печи! С мясом, с капустой, с морковью! Всего два медяка! Горячие, вкусные!

Голос прозвучал звонко, отразился от каменных стен кузниц.

Люди шли мимо по своим делам — торговцы с тележками, женщины с корзинами, ремесленники. Многие оглядывались на мой крик, видели меня, видели корзину с дымящимися пирожками — и резко ускоряли шаг, отворачивались, спешили дальше. Кто-то даже демонстративно отворачивал голову, делая вид что вообще меня не заметил.

Никто не подходил.

Я стоял, держа руки на краях корзины, и чувствовал как что-то сжимается в груди.

И тут из соседней кузницы вышел Василий — здоровенный рыжебородый кузнец лет сорока, с руками толщиной в мою ногу. Ещё три дня назад он покупал у меня по пять пирожков за раз, ел их прямо на улице, жуя и причмокивая от удовольствия, и кричал на весь квартал: «Эй, парни, идите сюда! У этого повара пирожки — пальчики оближешь!» Благодаря ему у нас тут всегда была очередь.

Сейчас он вышел, вытирая руки о кожаный передник, увидел меня — и отвёл глаза. Пошёл мимо, не здороваясь, глядя куда-то в сторону.

— Василий! — окликнул я громко.

Он замедлил шаг, остановился неохотно, но не обернулся сразу. Постоял так секунды три, потом всё же повернул голову:

— Чего? — голос сухой, неприветливый.

Я сделал шаг к нему, попытался улыбнуться:

— Не хочешь пирожков? Вот, свежие, только что принёс. Твои любимые, с мясом и луком. Помнишь, ты говорил что у меня лучшие пирожки в городе?

Он покосился на корзину, потом перевёл взгляд на меня. Лицо закрытое, неприветливое, совсем не такое как раньше. Никакой улыбки, никакого тепла. Как будто я ему чужой.

— Нет, — буркнул он коротко. — Не хочу.

— Василий, да что случилось-то? — я шагнул ближе, недоумевая. — Вчера же всё было нормально. Ты сам говорил…

— Слышал я, что про твои пирожки говорят, — перебил он резко, всё ещё не глядя мне в глаза. — По всему кварталу уже слухи ходят. Извини, но лучше я у других куплю.

— Какие слухи? — я почувствовал как напрягается спина. — Что именно говорят?

Он помялся, переминаясь с ноги на ногу, явно не желая продолжать разговор:

— Да разное… Что мясо у тебя несвежее. Что с мукой что-то не то. Я не знаю, правда это или нет, но… — он наконец посмотрел на меня, быстро, и тут же отвёл взгляд, — лучше перестраховаться. У меня семья, дети. Не хочу чтобы они отравились. Извини.

Развернулся и быстро зашагал прочь, почти убегая от меня.

Я стоял, смотрел ему вслед, чувствуя как холодеет внутри.

Семья. Дети. Не хочет рисковать.

Мимо прошла пожилая женщина в потёртом тёплом платке, за руку вела внучку лет шести — девочку в тёплом тулупчике. Девочка вертела головой по сторонам, разглядывала всё вокруг с детским любопытством.

— Бабушка, смотри! — она вдруг дёрнула старуху за рукав, показывая на мою корзину. — Пирожки! Горячие! Купи мне, пожалуйста! Я есть хочу!

Старуха резко, почти грубо дёрнула внучку за руку, оттаскивая её от меня:

— Не подходи туда! — голос громкий, резкий, испуганный даже. — Не видишь разве — у этого торговца отрава! Говорят по всему городу, что люди травятся его пирожками! Сын кузнеца Петра вчера объелся, так три дня пластом лежал, живот скрутило так что аж стонал!

— Но бабушка… — начала было девочка.

— Молчать! — старуха потащила её дальше, почти волоком. — Ещё заболеешь по моей глупости! И не смотри туда!

Они прошли мимо быстрым шагом. Девочка обернулась через плечо, посмотрела на меня и на пирожки с грустью и недоумением — явно не понимая почему нельзя.

Я сжал кулаки. Всё ложь, грязная ложь.

Ещё несколько человек прошли мимо — двое подмастерьев в кожаных передниках, торговец с тележкой, женщина средних лет с корзиной. И я слышал обрывки их разговоров, которые они даже не старались скрывать:

«…видишь, это тот самый торговец, про которого говорят…»

«…да, слышал, тухлятина у него, говорят, мясо уже с душком…»

«…мука у него с жучком, соседка Матрёна предупреждала, сама видела…»

«…не бери ни в коем случае, отравишься, потом лечиться замучаешься…»

Шёпот. Ядовитый, липкий, противный шёпот, который обволакивал меня со всех сторон как туман. Слова долетали отовсюду — справа, слева, сзади, из толпы. Невозможно было понять кто именно говорит, но слова звучали постоянно, без перерыва.

Я стоял посреди площади между кузницами, окружённый этим бесконечным шёпотом — и вдруг почувствовал себя прокажённым. Изгоем. Больным, от которого все шарахаются. Тем, к кому боятся подходить, с кем боятся говорить.

Боец Угрюмого стоял в паре шагов от меня, прислонившись спиной к тёплой стене кузницы. Молчал, наблюдал, но я видел краем глаза как напряглись его широкие плечи под плащом, как рука инстинктивно легла на рукоять длинного ножа за поясом. Он чувствовал опасность. Невидимую, но реальную.

Прошло ещё минут пять. Мимо прошло человек двадцать. Никто не подошёл. Никто даже не замедлил шаг и тут из узкого переулка слева, между двумя домами, появилась фигура.

Волк.

Он подошёл ко мне неторопливо, бесшумно — шаги не слышны даже на мощёной камнем мостовой. Встал рядом, чуть сбоку. Оглядел площадь острым, цепким взглядом, оценив ситуацию за пару секунд — толпу, прохожих, мою полную корзину, моё лицо.

— Шеф прислал, — сказал он тихо, хрипло, голос как наждак по дереву. — Велел найти тебя. Сказал, началось то, о чём предупреждал.

Я медленно повернул голову, посмотрел на него:

— Я уж заметил, Волк. Гильдия. да?.

Волк усмехнулся — кривая усмешка, в которой не было ни капли веселья:

— Да, это Гильдия работает. Стиль работы у них такой. С тобой видишь что придумали, суки…

Он кивнул на толпу вокруг нас, на прохожих, которые старательно обходили нас стороной:

— Ты и так уже понял, но скажу. Это точно они тебя атаковали. Больше некому.

Он посмотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде было что-то похожее на жалость:

— Твоё дело уже убито. Ты просто ещё не понял этого. Ещё пытаешься бороться, но это бесполезно. Против слухов не побороться. Особенно когда их пускают профессионалы.

Я смотрел на него молча, переваривал его слова — и чувствовал как внутри разгорается не страх, а злость.

Мёртв? Убит?

— Хрен там плавал, — ответил я спокойно, глядя Волку прямо в глаза. — Я так просто не сдамся.

Волк хмыкнул, но ничего не сказал.

Он постоял ещё несколько секунд, давая мне время переварить информацию, потом добавил:

— Шеф вечером сам к тебе домой. Сказал — надо говорить, решать что делать дальше. Это серьёзно, повар. Очень серьёзно.

Он коротко кивнул мне, потом своему бойцу тот в ответ кивнул, профессиональное приветствие между бойцами. Так же бесшумно, как появился, Волк развернулся и растворился в толпе.

Я накрыл корзину тряпицей, поднял её. Тяжёлая. Все пирожки на месте.

— Идём, — сказал я сопровождающему.

Мы пошли обратно к дому. Я шёл ровно, с прямой спиной, не опуская плеч. Да, я проиграл этот раунд, но война не закончена.

Шрам молча шёл рядом, чуть позади и сбоку — охранял.

А за нашими спинами всё ещё звучал змеиный шёпот, который убивал моё дело медленно, но верно.

Но меня — не убьёт. Ещё поборемся.