Мы вернулись домой ранним утром. Дети ещё спали, только Маша возилась у очага, раздувая огонь для утренней каши. Услышав скрип двери, она обернулась — и её лицо расцвело улыбкой.
— Ребята! — закричала она так громко, что в соседних комнатах началось движение. — Они вернулись!
Через минуту все высыпали к нам — сонные, растрёпанные, в одних рубашках, но с горящими глазами. Петька зевал во весь рот, Гриша тер кулаками глаза, но все смотрели на нас с таким нетерпением, словно мы вернулись из далёкого похода.
— Ну как? — первым не выдержал Петька. — Продали хоть что-нибудь?
— Много купили? — подхватил Семка.
— А люди что говорили? — спросила Маша.
— А нам дадут попробовать? — пискнул Гриша, и все засмеялись.
Варя торжественно подняла пустую корзину над головой, перевернув её вверх дном. Из неё не выпало ни крошки.
— Всё продали! — объявила она. — До последнего пирожка!
Дети взорвались радостными криками. Маша запрыгала на месте, чуть не опрокинув котелок с кашей. Гриша захлопал в ладоши. Даже обычно серьёзный Семка расплылся в улыбке от уха до уха.
— Правда всё? — не поверил Петька. — Даже капустные?
— Даже капустные, — подтвердил Матвей с гордостью. — И ещё просили завтра принести больше.
— И люди хвалили? — не унималась Маша.
— Хвалили, — кивнула Варя. — Один гончар сказал, что вкуснее не ел даже в «Золотом Грифоне».
Дети переглянулись с восхищением. «Золотой Грифон» был для них недостижимой мечтой.
— Тихо, тихо! — поднял я руки, успокаивая разгорячённую толпу. — Всем всё расскажем, но сначала — завтракать. Собирайтесь на кухне. Позавтракаем и обсудим планы на будущее.
— На будущее? — оживился Петька. — Значит, будем продолжать?
— Ещё как будем, — улыбнулся я. — Но обо всём по порядку. Марш на кухню!
Дети гурьбой ринулись внутрь, толкаясь и переговариваясь. Маша побежала проверять кашу, Варя пошла следом, а Матвей задержался, глядя на меня с серьёзным лицом.
— Мастер, — тихо сказал он, — я никогда не видел их такими счастливыми. Спасибо.
— Не мне спасибо, — ответил я, хлопнув его по плечу. — Это их победа. Они поверили, что всё получится. Идём, а то они всю кашу сами съедят.
Когда все расселись за столом с мисками дымящейся каши, я высыпал на середину нашу выручку. Монеты звенели, переливаясь в утреннем свете, льющемся из окна.
Дети замерли, глядя на кучку серебра и меди. Для них это было целым состоянием.
— Это… это всё мы заработали? — прошептала Маша, боясь поверить.
— Всё, — подтвердил я. — Матвей, докладывай.
Юноша важно открыл записи, прочистил горло:
— Продано сорок восемь пирожков. — Он водил пальцем по записям. — Двадцать мясных, пятнадцать капустных, восемь луковых, пять сладких.
— А сколько это денег? — не выдержал Петька.
Матвей быстро подсчитал затраты — на продукты, дрова, закваску — и прибыль. Потом поднял голову с такой широкой улыбкой, что она, казалось, не помещалась на его лице:
— Чистая прибыль — почти в два раза больше затрат! За два часа работы!
Дети ахнули. Семка даже ложку уронил.
— Два раза⁈ — не поверил он. — То есть если мы потратили столько… — он начал загибать пальцы, пытаясь сосчитать.
— То заработали в два раза больше, — закончил за него Матвей. — Именно так.
— Это же… — Петька замолчал, явно пытаясь осознать масштаб. — Это же целое богатство!
— Не богатство, — поправил я. — Но хорошее начало. Видите? — я посмотрел на каждого из них. — Это работает. Люди готовы покупать качественную еду по приемлемой цене. Они не торгуются, не жалуются. Они просто покупают и просят принести ещё.
— Значит, мы будем делать это каждый день? — спросила Маша, в её голосе звучала надежда.
— Каждый день, — подтвердил я. — Но есть проблема. Мы втроём не можем охватить весь район. Сегодня обошли только две точки — кузницу и гончарную мастерскую, а в Слободке их десятки.
— И что делать? — нахмурился Семка.
— Расширяться, как и планировали, — просто ответил я. — Поэтому завтра вы все подключаетесь к работе.
Петька вскочил так резко, что едва не опрокинул скамью:
— Я готов! — выпалил он. — Куда пошлете — туда и пойду! Хоть на край света!
— И я готов! — подхватил Семка, тоже вскакивая. — Я быстро бегаю, я много могу нести!
— И я хочу! — пискнула Маша. — Я тоже могу!
— Погодите, погодите! — я поднял руки, останавливая начинающийся хаос. — Не так быстро. Это не игра, а работа. Серьёзная работа с правилами и ответственностью.
Дети притихли, но в их глазах всё ещё горел энтузиазм.
— Сегодня мы отдыхаем и готовимся, — продолжил я. — Варя вас обучит и объяснит как надо работать. Объяснит правила безопасности, распределит маршруты, покажет, как правильно продавать. Она ваш командир.
Варя выпрямилась на своём месте. В её глазах загорелась гордость, смешанная с лёгкой тревогой.
— Я… справлюсь, — сказала она, и голос прозвучал увереннее, чем ожидалось.
— Знаю, что справишься, — кивнул я. — Ты два года их защищала. Теперь научишь зарабатывать. Это ещё важнее.
Дети посмотрели на Варю с новым уважением. Она была для них старшей сестрой, но сейчас становилась чем-то большим — наставником, командиром.
— А я что буду делать? — спросил Матвей, явно не желая остаться в стороне.
— Ты, Матвей, наш мозг ну моя правая рука на кухне, — я повернулся к нему. — Твоя задача — подготовить всё для завтрашнего дня. Рассчитать стартовый капитал для каждой пары — чтобы могли давать сдачу. Записать, кто куда идёт, кто сколько взял. Ты наш казначей и учётчик. Без тебя всё развалится.
Матвей расправил плечи:
— Понял. Всё запишу, всё посчитаю. Не подведу.
— А вы? — спросил Петька. — Вы тоже будете торговать?
— Я буду готовить, — сказал я, поднимаясь из-за стола, — а еще буду решать другие дела. Нам нужны кровати, чтобы вы нормально спали и высыпались. Это сегодня, а завтра… завтра посмотрим, как пойдёт дело.
— Кровати? — ахнула Маша. — Настоящие кровати? Для всех?
— Для всех, — подтвердил я. — Девять штук. Каждому своя.
Гриша широко открыл глаза:
— И мне тоже будет своя кровать?
— И тебе тоже, — улыбнулся я, взъерошив его волосы. — Большая, крепкая, удобная.
Дети переглянулись, и я увидел в их глазах то, чего там давно не было — веру в будущее.
— Ладно, — сказал я. — Заканчивайте завтракать. Варя, начинай готовиться к инструктажу. Матвей, составь список покупок. Ну а я пойду к Степану договариваться.
— А мы? — спросил Семка. — Нам что делать?
— Вам — отдыхать и готовиться, — ответил я. — Завтра у вас будет тяжёлый день. Первый рабочий день. Нужно выспаться и набраться сил.
— Мастер, — тихо позвал меня Петька, когда я уже направился к двери. — А если мы не справимся? Если что-то пойдёт не так?
Я обернулся, посмотрел на него серьёзно:
— Тогда вернётесь домой, расскажете, что случилось, и мы вместе найдём решение. Ошибки — это нормально, Петька. Главное — учиться на них. Понял?
Он медленно кивнул, и я увидел, как напряжение спадает с его плеч.
— Понял, мастер.
Мастерская Степана встретила меня знакомым запахом свежей стружки и дерева. Плотник стоял у верстака, строгая длинную доску. Рубанок скользил ровно, стружка падала аккуратными завитками. Его движения были уверенными, точными — движениями мастера, который знает своё дело.
— Степан, — окликнул я с порога.
Он обернулся, вытер руки о фартук и удивлённо приподнял брови:
— А, хозяин! — в его голосе послышалась искренняя радость. — Не ждал тебя так рано. Окна почти готовы, завтра последнее закончу. Хочешь посмотреть?
— Знаю, что готовы. Работой доволен, — я вошёл внутрь, оглядывая аккуратно сложенные заготовки. — Видел вчера — всё крепко, без щелей. Ты хороший мастер, Степан.
Плотник смущённо отвёл взгляд. Видно было, что похвалу он слышал давно.
— Да ладно, — пробурчал он. — Дело нехитрое. Так зачем пришёл? Что-то с домом не так?
— С домом всё отлично, — я присел на табурет у верстака. — Пришёл с новым заказом.
— Новым? — Степан удивлённо поднял брови и отложил рубанок. — Быстро ты, хозяин. Дом-то ещё не весь починен. Крыша подождёт?
— Крыша подождёт до весны, — кивнул я. — Но есть вещи, которые ждать не могут. Дом — это одно, а люди — другое. Мне нужны кровати. Девять штук. Для всех, кто живёт в доме.
Степан присвистнул, потёр подбородок:
— Девять кроватей? Ничего себе. Это серьёзное дело, хозяин. Денег стоит немалых.
— Знаю, но спать на полу — не дело, — я посмотрел ему в глаза. — Люди должны высыпаться, чтобы хорошо работать. Особенно дети. Ты же видел их — половина на старых тюфяках спит, половина на тряпках. Это неправильно.
Плотник медленно кивнул, и в его взгляде появилось что-то тёплое:
— Правильно говоришь, — сказал он тихо. — Хозяин, который о людях заботится… — он замялся, подбирая слова, — это редкость. Большая редкость.
Он помолчал, потом добавил:
— У меня был хозяин когда-то. В молодости, когда подмастерьем работал. Тот только о прибыли думал. Мы по двенадцать часов пахали, а спали на сырых досках в сарае. Трое за зиму померли от чахотки. Он даже не заметил — новых нанял.
В его голосе прозвучала старая боль.
— Поэтому я и делаю по-другому, — сказал я. — Ладно, давай думать. Что посоветуешь? Какие кровати лучше сделать?
Степан встряхнулся, отгоняя воспоминания, и прошёлся вдоль стены, где были сложены доски разных размеров:
— Кровати можно по-разному сделать, — он трогал доски, словно оценивая их на ощупь. — Вот, смотри. Можно на ножках — резных, красивых. Будут выглядеть нарядно, как у купцов, но это долго точить, да и дерева больше уйдёт. Дорого выйдет.
— А попроще?
— На брусьях, — он указал на толстые, грубо отёсанные брусья в углу. — Четыре бруса по углам, доски поперёк — и готово. Не так красиво, зато надёжно. Я на такой сам двадцать лет сплю.
— Какие дольше прослужат? — прямо спросил я.
— На брусьях, без разговоров, — Степан ответил без колебаний. — И ремонтировать легче в сто раз. Доску заменил — и всё, а с ножками беда — одна треснет, всю кровать переделывать придётся.
— Убедил, — кивнул я. — Тогда на брусьях. Простые, крепкие, без изысков. Чтобы детям на годы хватило. Сколько времени нужно?
Плотник задумался, прикидывая что-то в уме, шевеля губами:
— Неделя на все девять… — он помолчал, — нет, пожалуй, дней десять. Может, двенадцать понадобится.
Он замялся, потом добавил с горькой усмешкой:
— Если не запью, конечно.
Последние слова он произнёс тихо, почти себе под нос, но я расслышал. Не стал делать вид, что не понял.
— А ты не запей, — твёрдо сказал я.
Степан поднял на меня глаза — удивлённые, уязвлённые:
— Легко сказать — не запей. Ты не знаешь, каково это. Руки сами тянутся к бутылке по вечерам. Голова раскалывается, в глазах мутится…
— Знаю, — перебил я. — Я многих таких видел. Знаю, как это тяжело, но ты держишься. Я вижу — держишься.
— Стараюсь, — буркнул плотник, отводя взгляд. — С тех пор, как ты мне работу дал, не пил ни капли. Руки дрожат по вечерам, спать не могу, но держусь. Потому что… — он замолчал.
— Потому что? — мягко подтолкнул я.
— Потому что не хочу тебя подвести, — выдавил он наконец. — Ты первый за пять лет, кто ко мне как к человеку отнёсся. Не как к пьянице, а как к мастеру. Дал работу, аванс заплатил, на равных разговариваешь. Я… я не могу это просрать. Понимаешь?
В его голосе звучала такая отчаянная решимость.
— Понимаю, — кивнул я. — И знаешь что? Ты не подведёшь. Потому что ты сильнее, чем думаешь.
— Откуда такая уверенность? — Степан хмыкнул, но в глазах мелькнула надежда.
— Потому что слабый человек уже давно бы сдался, — ответил я. — А ты держишься и будешь держаться дальше. Знаешь почему?
— Почему?
— Потому что у меня для тебя работы ещё на полгода вперёд, — я посмотрел ему прямо в глаза. — Если не сорвёшься.
Степан замер, уставившись на меня:
— Правда? — в его голосе прозвучало недоверие. — Полгода?
— Правда. Дом большой, работы уйма. Окна, двери, кровати — это только начало. Потом мебель понадобится — столы, лавки, полки, шкафы. Крыльцо починить, забор поставить. Если хорошо себя покажешь — станешь моим постоянным мастером. С договором, с регулярной оплатой.
Плотник молчал так долго, что я начал беспокоиться. Потом он медленно кивнул, и я увидел, как что-то меняется в его лице — словно груз свалился с плеч:
— Не подведу, — сказал он хрипло. — Даю слово. Мастерское слово, а это для плотника святое.
Он протянул мне руку.
— Тогда называй цену, — я пожал его ладонь. — Сколько за девять кроватей?
Степан задумался, считая вслух:
— Доски нужны… брусья… гвозди… работа… — он назвал сумму.
Я прикинул — нормальная цена, без накруток. Даже дешевле, чем ожидал.
— Справедливо, — кивнул я. — Договорились.
Мы пожали руки крепко, по-мужски. Это было уже не закрепление сделки, а доверие.
— Вот аванс, — я достал кошелёк и отсчитал половину суммы. Монеты звякнули на верстаке. — Остальное получишь, когда закончишь.
Плотник взял деньги, аккуратно пересчитал каждую монету, потом спрятал в потайной карман фартука:
— Сделаю хорошо, — сказал он тихо, но твёрдо. — Как для себя. Как для родной семьи. Обещаю.
— Знаю, что сделаешь, — улыбнулся я. — Потому и пришёл к тебе, а не к другим плотникам. Ты мастер, Степан. Настоящий мастер. Просто забыл об этом на время, но я тебе напомню.
Он отвернулся, делая вид, что поправляет доски, но я успел заметить блеск в его глазах.
— Иди, хозяин, — буркнул он. — Дай поработать, а то время идёт.
Я направился к выходу, но у двери обернулся:
— Степан?
— Что?
— Если станет совсем тяжело — приходи. Поговорим, чаю попьём. Не обязательно одному справляться.
Плотник замер, потом медленно кивнул:
— Спасибо, хозяин. Спасибо тебе.
Я вышел из мастерской под звук рубанка — ровный, уверенный, без дрожи.
Степан работал.
Когда я вернулся домой, день уже клонился к вечеру. Варя собрала старших детей на кухне для инструктажа. Петька, Семка, Лёшка и Федька стояли перед ней по стойке смирно.
Я остановился в дверях, не желая мешать.
— Правило первое! — говорила Варя строгим голосом. — Работаете только в парах. Всегда вдвоём. Никогда по одному. Если кто-то пытается вас разделить — бросаете всё и бежите домой. Ясно?
— Ясно! — хором ответили дети.
— Правило второе! — она шагала перед ними, как генерал. — Ходите только по своему маршруту. Я дам каждому карту, нарисованную углём. По ней и идёте. Не сворачиваете, не заходите в чужие дома, даже если зовут. Поняли?
— Поняли!
— Правило третье! — Варя остановилась, посмотрев каждому в глаза. — С незнакомцами не разговариваете. Только продаёте. Взяли деньги, отдали пирожок, пошли дальше. Кто-то пристаёт с вопросами — говорите «не знаем» и быстро уходите. Ясно?
— Ясно!
— А если кто-то схватит? — осторожно спросил Лёшка, самый младший.
Варя присела перед ним на корточки:
— Если схватит — кричишь во всё горло. Кусаешь, царапаешься, бьёшь что есть сил. А твой напарник бежит за помощью. Но! — она подняла палец, — это на крайний случай. Если будете соблюдать правила, такого не случится. Понял?
— Понял, — кивнул мальчик.
— Не бойся, — мягче сказала Варя. — Я вас в опасные места не пошлю. Вы будете работать только там, где я сама хожу каждый день. Где все друг друга знают.
Я выждал паузу и вошёл. Дети обернулись, Варя выпрямилась.
— Продолжай, командир, — кивнул я ей. — Всё правильно делаешь.
В её глазах мелькнула гордость.
Вечером, когда дети разошлись готовить снаряжение на завтра, мы собрались у огня — я, Варя и Матвей.
— Завтра большой день, — сказал я. — Матвей, готовим тройной объём. Варя, «летучий отряд» выходит в шесть утра, четыре пары по разным маршрутам.
— А ты? — спросила Варя.
— Я пойду в другой район, — решил я. — Попробую выйти за пределы Слободки. Посмотрю, как там примут наш товар.
— Это опасно, — нахмурилась Варя. — Там гильдии могут быть недовольны.
— Может, и будут, — согласился я. — Но рано или поздно придётся расширяться. Лучше узнать сейчас, с чем столкнёмся.
— Кровати Степан обещал сделать? Когда? — спросил Матвей.
— Через десять дней, — кивнул я. — Девять кроватей. Для всех. Плюс матрасы от Митрича подоспеют. Скоро у каждого будет своё спальное место.
Варя молчала, потом вдруг встала и неожиданно обняла меня:
— Спасибо, — прошептала она. — За всё.
Я неловко похлопал её по спине:
— Не за что. Мы команда.
Она отстранилась, быстро вытерла глаза и вернулась на место, делая вид, что ничего не было.
Мы ещё немного посидели, обсуждая детали завтрашнего дня, потом разошлись спать.
Я лёг на свою подстилку у очага и долго смотрел в потолок. За неделю мы прошли путь от нищеты до первого успеха. У нас есть дом, еда, одежда, работа. Дети спали сытыми и счастливыми.
Но я знал — это только начало. Впереди были гильдии, Угрюмый, конкуренция. Настоящие испытания ещё ждали нас.
Но сегодня… сегодня мы могли просто быть счастливыми.
Угрюмый
В самом сердце Слободки, в районе, куда стража заходила только большими группами, стоял старый каменный дом. Когда-то он принадлежал богатому купцу, но тот разорился и бежал. Теперь здесь жил человек, которого все знали, но мало кто видел.
Угрюмый сидел в своей комнате на втором этаже, глядя в окно. Ему было под пятьдесят, но выглядел он моложе — широкоплечий, с железной хваткой и холодными серыми глазами. Шрам через левую бровь делал лицо жёстким, но не уродливым.
Он не был бандитом в обычном понимании. Не грабил, не убивал без нужды, не трогал женщин и детей. Он был управляющим. Тем, кто поддерживал порядок там, где его никто больше не поддерживал.
В дверь постучали — три раза, пауза, два раза. Свои.
— Войди, Волк, — сказал Угрюмый, не оборачиваясь.
В комнату вошёл худощавый мужчина лет тридцати с острым лицом и быстрыми глазами. Волк был одним из лучших разведчиков Угрюмого.
— Босс, про того новенького узнал. Александр зовут.
— Рассказывай, — Угрюмый повернулся, скрестив руки на груди.
— Недавно назад купил дом на Крайней улице. Тот, в котором Варька с детьми живет. Заплатил серебром, без торга. Сразу начал ремонт — Степана-плотника нанял, у Митрича матрасы заказал. Сегодня ещё и кровати заказал — девять штук.
— Откуда деньги? — спросил Угрюмый.
— Не ясно. Людям говорил, что торговец с севера. Одет прилично, речь грамотная. Не из простых.
Угрюмый задумался, потирая шрам на брови — старая привычка:
— Дальше.
— Вчера начал готовить пирожки. Хорошие, говорят. Очень хорошие. Сегодня утром пошёл продавать — к Сидору-кузнецу, к гончарам. Всё раскупили за час. Завтра, наверняка, детей подключает — будет по всей Слободке торговать.
— Детей? — Угрюмый поднял бровь. — Варькиных сирот?
— Их самых. Одел их, обул, кормит. Говорят, как отец с ними обращается.
Угрюмый встал, прошёлся по комнате. Его массивная фигура отбрасывала длинную тень.
— Интересно, — пробормотал он. — Появляется из ниоткуда, покупает дом, нанимает детей, начинает торговать и не пришёл поклониться, не спросил разрешения.
— Может, не знает правил? — предположил Волк.
— Знает, — отрезал Угрюмый. — Сидор ему рассказал. Я сам велел кузнецу предупредить. Хотел посмотреть, как новичок себя поведёт. Испугается и придёт кланяться или…
Он замолчал, глядя в окно.
— Или? — не понял Волк.
— Или решит, что достаточно умён, чтобы обойти правила, — Угрюмый усмехнулся холодно. — Такие бывают. Думают, если торговать мелочью, я не замечу или не посмею тронуть.
— Что будем делать, босс?
Угрюмый вернулся к окну, сложил руки за спиной:
— Пока — наблюдать. Пусть поработает недельку. Посмотрим, сколько заработает, как себя поведёт. Если начнёт наглеть — проучим. Если окажется умным — поговорим.
— А если побежит в стражу жаловаться?
Угрюмый рассмеялся — коротко, без радости:
— В стражу? Волк, ты сам веришь в это? Здесь, в Слободке? Стража сюда носа не сует, разве что убийство случится.
Он повернулся к разведчику:
— Но всё равно будь осторожен. Этот Александр… не похож на обычных торгашей. Слишком уверенный, слишком организованный. Сидор говорит, с ним как с равным разговаривает, не пресмыкается. Такие либо очень глупые, либо очень опасные.
— Понял, — кивнул Волк. — Продолжать следить?
— Да и пусть Серый тоже подключится. Хочу знать всё — кто к нему ходит, с кем говорит, сколько зарабатывает. Если этот Александр умеет готовить так, что люди в очередь выстраиваются, мне это интересно.
— Хочешь долю взять?
Угрюмый задумался, глядя на улицу, где зажигались вечерние фонари:
— Может быть, а может, что-то другое. Хороший повар — редкость. Если он талантлив… мне всегда нужны талантливые люди.
Волк ухмыльнулся:
— Хочешь переманить?
— Хочу понять, кто он такой, — Угрюмый вернулся к столу, налил себе вина. — Откуда взялся, чего хочет, куда идёт. Потом решу — договариваться с ним или убирать.
Он отпил вина, поставил кубок:
— Иди. И передай остальным — никто его пока не трогает. Пусть думает, что я о нём не знаю. Такие расслабляются, показывают истинную натуру.
Волк кивнул и вышел бесшумно.
Угрюмый остался один. Снова подошёл к окну, глядя на огни Слободки. Этот район был его королевством — небольшим, грязным, опасным, но его. Каждый торговец, каждый ремесленник, каждая харчевня платили ему. Не потому, что он грабил, а потому, что защищал. От других бандитов, от воров, от чиновников-взяточников.
Он создал систему. Несправедливую, может быть, но работающую.
И теперь появился кто-то новый. Кто-то, кто не спросил разрешения.
«Интересно, — подумал Угрюмый, отпивая вино. — Очень интересно. Посмотрим, Александр, на что ты способен. Хватит ли ума договориться… или глупости воевать».
Он усмехнулся в полумраке.