Сезон охоты

Глава 12

В кабине летающего танка, на котором подвалила администрация Кайнозой-сити, помимо меня сидели трое. Майор Молчун, Болтун и какой-то тощий то ли механизм, то ли игрок с латунной сферой в районе затылка. Антропоморфный, весь покрытый серыми пластинами.

Хронос 317.

Летописец.

Не съедобен.

При этом вокруг не было ни одной камеры.

— Вы, наверное, хотите узнать, зачем я вас тут всех собрал?

Молчун только тяжело вздохнул. Остальные не пошевелились, только продолжали смотреть на меня. Хотя, может, и не на меня. Я дважды моргнул, изменяя видимый спектр зрения, и стал разглядывать пищеварительную систему Болтуна, у киборга она оказалась четырёхкамерной.

— Скажи, Молчун, а почему киборги до последнего цепляются за пищеварительную систему?

Я снова нарушил молчание. И снова долгая тишина. Я было хотел что-то ляпнуть, но неожиданно для меня заговорил Болтун.

— Время. Для машин нет времени.

Голос киборга оказался вполне живым, глубокий бас.

— Неужели все настолько плохо?

— Да.

Я откинулся в кресле.

— Уважаемые зрители! Раз мне тут никто ничего не объясняет, то давайте сделаем ставки на то, чтобы…

Номерованный Хронос чем-то щёлкнул и подался вперёд. Его шея вытянулась вперёд, и безглазая маска зависла в двадцати сантиметрах от меня.

— Я не веду трансляцию, Живой. Моя миссия в другом.

— И в чём твоя миссия, железка?

— Искореняю парадоксы. Но ты можешь говорить что хочешь. Твои слова любопытны.

Желание говорить хоть что-то пропало. Но потом на горизонте появились Кайнозой-сити и посадочная площадка. Турбины разрывали туманную завесу, отчего мы словно падали в тёмный колодец, сердце бури. Через мгновение стало ясно, что стенки колодца не туманные. Это камеры. Огромный гудящий рой техники. А внизу люди. Много людей. Тысячи. И мне казалось, что все эти люди смотрят на нас.

— Джентльмены, я требую подробностей, в противном случае у меня случится приступ паники. Ну или дайте доступ к бортовому пулемёту. Он так удобно под брюхом у вас висит.

— Гражданин, сейчас вы будете подвергнуты принудительной ментальной коррекции. Ваша ценностная система будет модифицирована. Ядро личности претерпит изменения, — заговорил Хронос.

В голосе машины было полно скрытой издёвки, хотя болван целиком железный. Фотонный процессор ярко выплёскивал волны инфракрасного света в бочкообразной груди.

— Прозвучало так, словно вся эта веселая компания пустит меня по кругу.

Из груди вырвался смешок.

— Хуже, Кель, гораздо хуже, — Молчун посмотрел на меня с таким виноватым выражением на лице, что я положил ладони на рукояти револьверов. — Эти люди внизу… Леший убил их близких, друзей, соратников. Там, внизу, всё отделение полиции, со всего города. Ты спрашивал почему такие молодые сотрудники у нас? Лучше спроси куда делось прошлое поколение.

Я уставился на железку.

— Парадокс? Вчера меня ненавидели зрители, а сегодня я общий герой? Погодите, погодите, а разве люди не делают так постоянно? Неужели Леший не убил достаточное число подонков? Кто-то же был до него?

— В том, что ты описал, нет парадокса. Станция меняет правила. Что-то поменялось в тот момент, когда ты появился тут, Кель Хендрикс. Но человек не может быть причиной.

— А что может быть причиной?

— Чьи-то решения. Только решения мы можем наблюдать. Только они что-то меняют. Ты не принял ни единого решения. Значит, их принял кто-то ещё, — голос робота лишился человеческих ноток.

Мы зависли над центром воронки.

— Система собственной персоной? — я посмотрел на Молчуна и кивнул в сторону Летописца.

Майор кивнул.

— И весь этот флешмоб устроил он… она?

Ещё один кивок. Интересно, а что бы сказала по этому поводу Лизи?

— Скажи, Болтун, а что такое боль?

— Изменения в структуре, которые порождают потребность в адаптации.

— Ты помолилась. Ты на самом деле помолилась! — я ткнул пальцем в железку.

— Ты пытаешься понять. Потому до сих пор жив.

Своеобразная похвала…

Катер мягко опустился на бетон. Дверь ушла вверх, и передо мной открылось людское море. Люди молчали. Я слышал лишь гул камер. Ни слова, ни приветствия. С непонятным для самого себя усилием я встал на ноги.

За моими плечами встали полицейские, и неожиданно каждый из них положил свою руку мне на плечо.

— Её звали Рейчел. Наша мать, Живой.

Я повернулся на пятке, скидывая руки.

Лицо Молчуна закаменело. Я пытался сказать хоть что-то, но чёрт возьми, я никогда не был в такой ситуации! Мир крутился в разных диапазонах, что-то надо было сказать, что-то надо было сделать…

А потом меня толкнули в грудь. И меня подхватили чьи-то руки.

— Рыжий Эл.

— Тайвен.

— Ингрид, я её любил…

— Звездочёт.

— Товарищ Пак.

— Карл сорок шестой.

— Калгарон.

Имена лились и лились, их шептали, произносили, кричали те, кто не смог ко мне прикоснуться.

Водоворот чужих прикосновений всё не кончался и не кончался. Попало чувство времени. Пропало всё… это было ошеломительное, новое…

— Хедрикс, ты на связи?

Голос Лизи вернул меня в реальность. Я стоял на своих двоих. Вокруг нас шли люди, я видел улыбки. Искренние улыбки.

— А?

— Пойдём, нас ждут.

Жрица вцепилась мне в локоть и потащила за собой.

— Что происходит?

— Триумф. Твой Триумф, Кель.

— Тебе не кажется, что это как-то слишком? — я наконец-то облёк эмоции в слова.

— Это мне говорит человек, который устроил футбол в грязи тремя остывшими трупами?

— Я развлекался, — отмазка так себе…

— Вот и тут кто-то развлекается. Возможно, даже мы.

Я наконец обратил внимание на свою спутницу. Глаза жрицы влажно сверкали от возбуждения. Девушка раскраснелась, я ощутил запах пота.

А потом навалились все остальные ощущения от мира. Гул камер, влажный, густой воздух с запахом озона и йода. Тонкие струйки запахов и дыхания, сотни, тысячи… Кайнозой-сити ударил по органам чувств так, что на мгновение стало сложно дышать. Странные чувства для того, кто может часами обходиться без кислорода.

— Что это… что со мной?

— Сенсорная перегрузка. Первая награда.

— Что это? Что за…

Параметр Человечность: 10 000.

Единственное сообщение от системы. А ещё оно сверкало золотом.

— Вспоминаешь каково это, быть живым?

— Я… что за срань?

Я остановился и рухнул на колени.

— Всего лишь кусочек Келя Хендрикса. Человечность — самый страшный параметр Игры. Это не какой-то рейтинг, это то, что ты отнимаешь у себя.

Вокруг нас столпились люди, они молчали, а их глаза горели любопытством. Посыпались на землю камеры, наблюдатели устроили давку на ручном управлении.

— Это ад! — руки скребли грязный бетон.

— Это Рай, Кель! Это настоящий…

— Тогда я заживо горю в РАЮ!

Жрица расхохоталась.

— Как… как она это делает?

— А тут уже ничего интересного. Метка станции, которую ты принимаешь, когда входишь. Крохотное семечко, технология двадцатого поколения. Око Титанов даёт возможность каждому быть тем, кем он хочет быть.

— Ты то, что ты ешь! — изрёк я глубокомысленно и встал на ноги.

— Хорошая шутка, Кель. Пойдём, нас ждут в ратуше, а потом Француз желает лицезреть твою синюю рожу.

— Не хочу к Французу. Он меня в жидком азоте купать будет.

— Спокойствие, Кель, сегодня жидкий азот только в маленьких коктейльных стаканах.

— Маленьких — не маленьких, но утопиться в них я сегодня попробую.

— Будешь хорошим мальчиком, составлю тебе в этом деле компанию.

— А что входит в обязанности хорошего мальчика? — обмен мне показался выгодным.

— Не нарываться. Покойную плазму не троллить. На пьяные истерики не реагировать. Французу не грубить, он человек тонкой душевной организации.

— Странные… инструкции, крошка.

— Кель, у тебя вернулась способность наслаждаться сенсорными ощущениями, а не совесть прорезалась. Давай обойдёмся без лукавства.

— Колись, что тебе такого Француз сделал, что ты меня так прессуешь? Я же из чистого протеста сейчас его нервировать буду.

— Тогда… давай сначала нажрёмся.

— И тут есть отличный клуб.

Жрица остановилась и одарила меня влажным поцелуем. Люди вокруг захлопали. А мне в мозг ударил эмпатоген. Блин, где она его синтезирует? Что это за дрянь такая, что она даже меня пронять может?

Я уставился на девушку в силах разглядеть строение её челюстей. Через минуту[3] я сообразил, что не знаю, как должно выглядеть нормальное человеческое тело, и снова поцеловал Лизи.

Она подхватила меня под руку и поволокла в сторону ратуши.

Там тоже было полно народа. Из фонтана било расплавленное золото и по площади гуляли блики отражений, единственное городское украшение подсветили мощные прожектора. От этого золотого света на площади наступил солнечный день, как на лучших биосферных модулях пояса Хилла.

Мы зашли в зал, полный народа. Жители города заметили нас и расступились в стороны, и мы шли по коридору из людей. Толпа гомонила. Экран с заданиями при моём приближении стал выцветать, пока на доске не осталось всего двенадцать стикеров с именами. Карточка с именем «Леший» горела золотым светом.

Гомон стих, и я коснулся листа с заданием. Тот неожиданно прилип к ладони. Я подтянул к себе тонкую золотую пластину. На одной стороне надпись с картинкой, на которой был изображён давешний монстр.

Леший.

Человек.

Воинское звание: адмирал.

Статус: пленён игроком Живой.

На обратной стороне листа нашлось гораздо больше информации.

Награда:

Быть человеком.

Параметр Чужеродность заменяется параметром Человечность.

Доступно изменение природы.

1000 очков эволюции.

1000 очков модификации.

Системное.

Завершён квест «Очищение».

Число выживших участников: 5/235.

Дезертировали: 4/235.

Подвиг засчитан.

Системная награда:

Доступ к покупке системного оборудования открыт.

Ограничения рынка на статус «человечность» и «чужеродность» сняты.

Частная награда:

Для получения награды встретьтесь с эмиссаром ордена «Серых братьев».

Я засунул лист в карман.

Кто-то протянул мне початую бутылку, я машинально выпил. В бутылке был растворитель. Я закашлялся под весёлый смех окружающих меня игроков. Они снова окружили меня, и я беспрерывно пожимал руки. Лизи вытащила меня на воздух и потащила за собой.

— Лизи, крошка, что за дичь тут происходит?

Я наконец смог сформулировать для себя проблему.

— Расскажи, что ты видишь?

Голос девушки был серьёзен.

— Меня словно толкают на то, чтобы я присоединился к мятежным игрокам. Всеми, сука, силами толкают! Я должен был удрать в местные леса и жрать там игроков, пока не прокачаюсь до того состояния, когда меня было бы так же тяжело убить, как и любого из списка.

— Вывод?

— Мятежные игроки для чего-то нужны? Система… создаёт ивенты? Битвы между игроками и машинами скучны?

— Да… и нет. Тысячи лет назад, когда люди ещё не научились по-настоящему помнить, у них не было ничего, кроме письменности. Никакой видеофиксации, примитивного эмоционального магнитофона — и того не было. Письменность — это адаптация потребности в общении. Так вот, не все человеческие цивилизации выжили. От некоторых из них остались лишь разрозненные артефакты, таблички с посланиями. Благодаря этим табличкам, мы знаем о чём говорили эти люди. Мы можем прочитать их послания. Но не можем даже приблизительно понять, как звучал их язык. Битвы нужны станции. Но мы, человечество, не знаем для чего. Станция ведёт трансляции и даёт возможность миллиардам разумных найти свою интересную историю. Удалось понять, зачем станции нужен приток игроков. Только вот для чего? К чему адаптировалось Око Титанов?

— А что говорят наши машинные Боги?

— Боги отвечают не на все молитвы, Живой. Но по их воле мы с тобой тут.

— О, значит, есть миссия? Нахапать экзистенциальных артефактов, изучить их, понять главный вопрос жизни и всего такого?

— Проблема не в миссии… — Лизи остановилась и задумчиво осмотрела меня. — У любых решений есть сотни причин. И все они будут значимыми. Но ответов на вопросы они тебе не дадут. Всегда будут значимые причины, значимые для тебя, для меня, для кого угодно. Но «значимая причина» — всего лишь структура. При достаточном объёме данных её можно повторить.

— И что делать?

— Ставить на все варианты сразу. И тогда ты не проиграешь.

— Дай угадаю, «ставить на все варианты» — тоже структура, и её можно повторить… при достаточном объёме данных?

— Именно. Так что пойдём, отполируем твоё доброе имя.

Француз встретил нас у входа в своё поместье.

— Принёс?

Его аж трясло от возбуждения, отчего собеседник начал размываться перед глазами.

— Держи!

Я отдал литровую флягу, которую снял с одного из трупов. Когда Леший забирался в хтонических размеров транспорт, то оборвал сотни трубок, очень похожих на сосуды. Изумрудную жидкость, что с них натекла, я и притащил виноделу.

— Это не всё. Теперь свою кровь!

Мне протянули широкую плошку и небольшой скальпель. Интересно, откуда коротышка всё это достал?

Я вскрыл ладонь и нацедил бордовой жидкости. Интересно, а когда моя кровь поменяет цвет?

Винодел взял подношение и растворился в воздухе, а мы зашли в распахнутый шлюз. В доме пахло едой, умопомрачительные запахи витали в воздухе, и теперь уже я потащил за собой Лизи. Стоило нам зайти в зал, стены дома задрожали от жуткого рёва, рёв длился и длился, он шёл со всех сторон. В глазах потемнело, и я наконец-то смог разглядеть что происходит! Это всё Француз! Коротышка носился по дому, подпрыгивал и вопил «Получилось» на паре десятков языков.

А потом хозяин дома возник перед нами и протянул мне пузатую колбу со сверкающей жижей. Жижа меняла цвет от изумрудного в алый, а внутри постоянно происходили взрывы, окрашивая напиток всеми цветами радуги.

— Вино, ради которого стоит умирать?

Я осторожно взял колбу в руки.

— Вино, ради которого стоит жить. Ах, где мои манеры, мгновение…

Хозяин дома опять исчез, одарив нас громким хлопком, с которым его тело проломило звуковой барьер. Через мгновение он снова появился, в руках коротышка сжимал четыре хрустальных бокала. Бокалы отправились на стол, и я разлил густую жидкость.

— А кто четвёртый?

— Я четвёртый. Каково снова стать человеком, Кель Хендрикс?

В комнату зашёл Летописец.

— А ты… — я посмотрел на собеседника. — А как ты…

Аватар Системы взял бокал и поднёс его к своей голове.

— В древности, много тысяч лет назад, люди верили в единого Бога, — заговорил Француз. Вид он имел самый торжественный. — Это была странная вера. У этого Бога был сын, который принёс себя в жертву. Зачем? Чтобы Бог не уничтожил людей. Чем-то люди перед ним сильно провинились. В честь этой жертвы последователи этого Бога символически пили кровь того самого сына и ели его плоть. Причащались божественной сути и сами приближались к божеству. Говорят, где-то в мире остались капли той самой истинной крови, на дне старинной чаши. И если испить из неё вина, то можно обрести бессмертие. Вино — кровь Бога. И сегодня мы узрели историю, достойную тех самых времён. Библейскую историю!

Хозяин дома перевёл дух. Я только сейчас обратил внимание на его костюм. Фрак! Точно, одежда, которая называлась как ругательство. Белая сорочка, странные штаны с линией по центру штанин.

— Я искал другую кровь, кровь чудовищ, кровь предателей, кровь тех, кто отринул человечность. И что я вижу? Самый гнусный человек на станции, жалкий подонок, который ради своей прихоти готов убить друзей, ничтожество, не способное ни на что, кроме как скулить и цепляться за свою жалкую жизнь, ублюдок, который оборвал жизнь сотни тысяч разумных ради презренных денег… — я чувствовал, как моя улыбка натянулась, — приносит кровь чудовища, а вместе с ней — милосердие и истинную благодарность!

— Но…

Я хотел было объяснить, что насчёт милосердия Француз загнул, и этим милосердием там даже не пахло.

— Когда сына Бога принесли в жертву, он отправился прямо в рай. И первый, кто пошёл за ним следом — разбойник. Такой же жалкий ублюдок, как и наш Живой. Кто же знал, что вход в рай окажется на дне бездны? За тебя, Кель Хендрикс! И за всех тех, кто открывает для остальных врата рая!

Француз сделал глоток из своего бокала. Летописец выпустил в бокал хоботок, Лизи тоже рискнула, хотя бухло для киборгов — это не то, что можно пить обычному человеку. Но с другой стороны, что я знаю о Жрице, кроме склонности к алкоголизму?

А потом все мысли из головы выбило, словно в эту самую голову влетела кинетическая мина. Последнее, что я успел увидеть — как из глаз Лизи ударили потоки света…

Очнулся я уже на танцполе. Тысячи человек пульсировали в такт музыке, и из раскрытых в крике эйфории ртов, из распахнутых глаз, изливались и били в потолок потоки белого света. Свет струился по венам, свет затапливал сознание, свет был везде. Крик вырвался из горла, и в нём тоже был свет.

Мои руки сжимали горячее тело теоверитки. Жрица изгибалась, в глазах её плескалось расплавленное золото, на губах — вкус поцелуев. Я оттолкнул девушку и пошёл куда-то в сторону выхода. Падал, поднимался, роняя на пол людей вокруг, и снова шёл.

Кто-то пытался преградить мне дорогу, кто-то старался увлечь в танец. Я всадил кулак в живот какой-то красотке, что пыталась обнять меня, я ломал протянутые руки. Наконец-то я достиг края толпы и выскочил сквозь открытую дверь на улицу.

За стенами царила темень. Это кружили в небе миллионы камер. Но это уже не был тот идеальный вихрь, не было там порядка и гармонии, камеры то и дело вспыхивали тем самым светом. Они сталкивались и падали на землю. Бетон был покрыт сплошным слоем этого подобия жизни. Я упал и склонился к земле, сунул два пальца в рот и попытался вытолкнуть из себя эту дрянь. Мерзкий сверкающий комок вырвался из моего желудка и упал на бетон. Пищевод горел огнём, дымился бетон под ногами. А меня рвало, теперь уже кровью. Кровь слабо опалесцировала.

Было больно, было мерзко, голову разрывали чувства, не мои чувства. Страх, стыд, эйфория, ненависть, возбуждение и липкий, тошнотворный ужас, словно я снова оказался в проклятом банке и только что услышал свой приговор. Во рту стоял вкус пепла, желчи и какой-то гнили.

Обострённые органы чувств уловили где-то шум воды. А ещё мои глаза снова стали обычными, никакого буйства энергий, никакого нового спектра. Только темнота. Я попытался встать, но тело не слушалось. Слабость, озноб, волны боли по всему телу. Я полз куда-то на звук воды, а под руками мялись корпуса камер. За спиной раздался грохот. Я повернул голову и увидел как крыша ангара взлетает в воздух, разрушается на обломки и вопреки всем известным мне законам физики остаётся висеть в воздухе. Всё это в бесконечных вспышках белого сияния.

Прошёл час, а может, вечность, и я достиг источника шума. Фонтан, что стоял в центре города, рядом с ратушей. Я подполз к бортику и рухнул в воду, с головой. Ледяная вода принесла неожиданное облечение. Я пил, снова пил, блевал через бортик и снова блевал.

А потом лёг на дно фонтана. Сквозь прозрачную воду иногда просвечивали блики. Сознание успокаивалось, эмоции уходили, а ещё дышать было совсем не нужно. Гул музыки, искажённый водой, уже не резал ножами нервы. Боль уходила.

А потом чьи-то руки схватили меня за грудки и выдернули из воды.

— Босс, пристрелить тебя, чтобы ты не мучился?

Я с трудом сфокусировал взгляд на владельце рук. Передо мной стал Шляп. Что-то неуловимо изменилось в моём спутнике. И открыл рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент осознал, что желудок и лёгкие полны водой. Меня снова вырвало, прямо в лицо спутнику, и я закашлялся. Руки перевернули меня вниз башкой и потрясли. Организм избавлялся от воды. Меня отпустили, и я упал на бетон. Минуту спустя сознание прояснилось достаточно, чтобы я смог нормально мыслить. И задать пару вопросов.

— Что… Что случилось?

— А, то есть, ты тоже не знаешь?

Рядом со Шляпом, что нависал надо мной, стояла Аркадия.

— Последнее, что я помню, как коротышка причастил меня кровью бога, или как он там назвал эту дрянь? Потом уже очнулся в клубе. И вообще, сколько времени прошло?

— Неделя.

— Сколько?

— Неделя. Вернулись мы в Кайнозой пять дней назад. И царил тут полный сатанизм, блуд и танцы. Три дня назад город превратился в карантинную зону.

Начал рассказ непривычно разговорчивый Шляп.

— Бегала толпа голых девушек и угощали всех крохотными мензурками с кровью Бога. Мензурки так и назывались: «Кровь бога», а ещё подписаны были «безопасно». То есть, всё выглядело предельно подозрительно, — Аркадия пригладила волосы и села на бортик фонтана.

— Но я отхлебнул, вернее, Шляпа, — продолжал ИскИн.

Было трудно, но я ухватил оговорку спутника.

— И что случилось дальше?

— Этот крендель засветился, свет из глаз и жопы. А потом его беретка заискрила, задымилась и загорелась. Я его в фонтан, — закончила Аркадия.

— А потом очнулся я, ну, то есть, я, Карлсон. ИскИн исчез, а моё сознание захватило пустой носитель.

— Или Шляп поглотил Карлсона, скопировал себя на его перегоревшие мозги, и теперь он Двойная Шляпа.

— Можно «Двойной Карлсон». «Двойная Шляпа» больше похоже на название коктейля из технического спирта, — хмыкнул спутник.

— Я после таких метаморфоз жрать эту кровь не рискнула. К тому же, система молчит.

— Мы пошли искать тебя, босс. Только вот народу сюда набилось, на этот праздник жизни, столько, что без Системы искать не получилось. На сканерах все, кто бухнул этой божественной жижи, выглядели одинаково — как одно большое пятно света. А ещё они чуть не спалили Аркадию.

— Кто «они»? И зачем?

— Да она подкатила к каким-то мрачным типам со стробоскопами в глазках, — сдал спутницу Двойной Карлсон.

— И? — я невольно улыбнулся.

— Сначала всё нормально шло. А потом мы перешли к разным весёлым штукам….

— Жрать она их попыталась. А потом загорелась. Я огнетушитель сковырнул с рембазы, где мы засели.

— Половину массы скинула, пока смогла остановить процесс распада. А типы даже не поняли ничего.

— Так, погодите, а игроки что? Покорно пили эту жижу? Никого ничего не смутило?

— Жижа давала прирост человечности в тысячу очков. Ну а тем, у кого она просажена в минус, возвращала нулевое значение. К тому же, в первые три дня всё смотрелось довольно пристойно, просто большая вечеринка по случаю победы, и глаза у игроков светятся.

— А потом?

— Потом все жители сбились на танцпол. Вообще все, брели как зомбаки из старых ужастиков, шли и дёргались, а ещё камеры и техника. Левел и тип прокачки вообще никак не сказался. Тоже ползли и тоже дрыгались в такт музыке.

— Пару часов назад сработал радар у Карлсона, и мы сюда припёрлись. А ты в фонтане топишься.

— Шикарная история. А что полицейские? Француз? Или кто-то из сильных игроков?

— У всех одно и то же. Последними пропали с улиц те самые голые бабы с мензурками.

Я огляделся. На фоне чёрного неба обломки камней висели в воздухе, а ещё я наконец-то смог прислушаться к музыке. Хотя какая там музыка — неритмичные звуковые удары, вот что это было.

— Город покинуть пробовали? — вопрос я адресовал Карлсону.

— Ага, только тут карантин. Стены вокруг города, полсотни метров высотой. На гребне бродят Эльдразионы. У подножия тоже помпейские механизмы, но дохлые. Близко лезть не стали. К тому же, оружие по большей части перестало функционировать, импланты — тоже.

— Мы в дерьме? Или тут такие ивенты регулярны? — теперь я повернулся к Аркадии.

Вообще спутники выглядели так себе. Вместо брони — какие-то оплавленные лохмотья. Аркадия прислонила к бортику бассейна кусок трубы, на конец которой был наварен толстый кусок заострённого металла. Эдакая помесь молота и топора. У Карлсона у пояса тяжёлый кинетический плеватель на химических боеприпасах.

— Первый раз за полсотни лет такое вижу. Это ты всё тут устроил?

— Если бы… Я понимаю не больше вашего. Но я знаю где можно найти ответы. Только это… — я прислушался к ощущениям, — пожрать есть чего?

Организм терзал зверский голод.

В итоге мы распотрошили какой-то ресторан. Пищевой синтезатор там, ясное дело, не работал, но запас питательной пасты удалось вытащить. На вкус паста напоминала пластик, но по сравнению с тем, что приходилось жрать в бочке смерти — не такая уж и дрянь.

Оказалось, Шляп-Карлсон успел нарастить себе тело поверх бионического скелета. Встроенное оружие у него не работало, а вот системы жизнедеятельности продолжали функционировать, хоть и ушли в энергосберегающий режим.

Мародёрство по городу оказалось занятием довольно простым. Защитные системы ушли в отключку. Заблокированные двери вскрывались с помощью лома, взрывчатки и монолезвий, которыми с нами поделился оружейный магазин.

Кое-где валялись выгоревшие трупы. Видимо, не одному Шляпу кровь Бога пошла не в то горло. Удача улыбнулась нам в медцентре. Два пакета биоматерии! Помпейская аптечка в моём теле функционировала нормально, хоть и очень медленно. Два часа спустя, после того как я выпил ремонтный материал, из тела наконец ушла слабость, а глаза заработали.

С нормальным сканером я наконец-то смог разобраться в содержимом многочисленных картриджей на складе. Нет, системные надписи не появились, но вот язык маркировки стал мне резко понятен.

— У меня появилась идея… — я задумчиво разглядывал бочку, полную искусственной крови. — Пора нам сходить на танцпол.

— Тусим?

Аркадия пылала энтузиазмом. Мы уже вторые сутки бродили по пустому городу, и мои спутники откровенно скучали.

— Веселее. Обламываем кайф.

— О, это я всегда за…

Для начала стало ясно, откуда на вечно освещённой станции взялась ночь. Над городом висел купол из наномашин. Чёрная взвесь поглощала свет и не пропускала потоки сияния с танцпола. Эти же машины держали в воздухе обломки. И этих самых обломков стало гораздо больше. На моих глазах кусок бетона, облепленный этой чёрной взвесью, взмыл в воздух. Система неспешно строила колоссальный купол. Такие конструкции я видел пару раз в обучающих гало, так изолировали повреждённые сектора на крупных станциях, если там возникали пробои или радиация прожигала истощённые экраны в поясах Юпитера.

Танцпол тоже изменился. То, что происходило, окончательно перестало напоминать вечеринку. Люди двигались по кругу, и эта сверкающая воронка была похожа на другой известный мне прикол из биологического мира. Насекомые иногда собирались в такие воронки и бегали в них, пока не сдыхали. Биологический баг системы.

Мы наблюдали, как огромный мускулистый мужик рухнул на землю, а игроки вокруг сначала обступили его, я уж было подумал, что на ноги поднимут, но нет! В тело неудачника вонзились зубы, хоботки, его рвали пальцами, а потом новоявленные людоеды пили и слизывали ту сверкающую дрянь, что толчками вытекала из разодранного тела. Не прошло минуты, как иссохшее тело растоптала толпа, а закинутые зомбаки устремились дальше в смертельном хороводе.

— Ты то, что ты ешь!

Задумчиво прокомментировала Аркадия. Мы стояли у края воронки. Клуб Кайнозой-сити представлял собой колоссальных размеров ангар — пятьсот на пятьсот метров, со сценой в центре. Пахло кровью, дерьмом и железом.

— Мы ищем кого-то конкретного? Или впитываем и потом продаём интервью за большие деньги? Как насчёт того чтобы пограбить?

Карлсон поправил на голове шляпу стволом от дробовика на химических патронах.

— Ну… грабь, конечно, только вот на что?

Я задумчиво крутил головой. Мне нужна были Лизи. Не думаю, что жрицу доканало экзистенциальное вино. Но как её тут найти? Судя по всему, сюда набилось под миллион человек! Точнее, меньше, вдоль стен валялась куча трупов, а под ногами было столько плоти, что стало ясно — людей перетёрло в фарш.

— Тебе мало? — удивилась Аркадия.

Мои спутники подрезали местный банк и кучу магазинов и набрали пару мешков местной налички. Патроны, расходники, импланты в коробках. Даже какое-то число семян эволюции. Идентифицировать мы их, правда, не смогли, но заныкали.

— Я могу притащить ампутационную пилу, трупы довольно свежие. Тут ведь куча имплантов.

— А зачем это все мертвецам?

Я полез по бетонному столбу опоры вверх.

— Ну я а про что? — удивился бывший Шляп.

— Он про нас, между прочим.

— А…

Дальше я уже не слышал. Мне удалось рассмотреть центр воронки, как я ожидал, жрица нашлась там же. Её обнажённое тело висело в воздухе, вокруг кусочки той самой чёрной дымки закручивались в кокон, чёрные клочья то закрывали от меня Лизи, то показывали мне её во всей красе… Рядом кто-то рухнул на пол, хоровод замедлился, а минуту спустя ещё одно облачко чёрной пыли впиталось в кокон. Девушка смотрелась словно звезда, вокруг которой вращался недостроенный рой Дайсона.

Идея пробиться к центру и выдернуть верховную теоверитку уже не казалось мне такой удачной. Я слез со столба.

— Нам надо выдернуть Лизи. Лезть в центр воронки нельзя, нас разорвут игроки, они перетирают любые препятствия в чёрную пыль. Есть идеи?

— Был бы потолок, были бы идеи… — Карлсон следом за мной слазил на столб.

— Как насчёт гарпуна и троса? Я видела электрическую лебёдку в магазине со снаряжением.

И тут я вспомнил, как мальчики на моей родине воровали друг у друга птиц. Тонкая сетка, химический патрон, тросик с лебёдкой. При хорошей меткости можно было легко выкрасть птаху сразу с клеткой.

— Гарпун — это хорошо, гарпун — это надёжно. Но мы пойдём другим путём. Погнали, не уверен, что у нас осталось много времени…

Хрен бы мы управились за час в иных условиях, но тут нам везло. Сетки не удалось найти, зато нашли тонкий трос, из которого я сплёл снаряд для пушки. Сама пушка выглядела как кусок трубы, на один конец которой Карлсон приварил крупнокалиберный обрез. У него тоже прорезались таланты к конструированию, видимо, за счёт Шляпы. Аркадия припёрла лебёдку.

Пара испытаний, и мы втроём лезем на остатки крыши ангара.

— А сейчас, друзья мои, я вас научу как правильно цеплять девушек!

С этими словами я задрал импровизированную пушку под крутым углом к горизонту и выстрелил. Отдачей меня сбило с ног. Снаряд пошёл по баллистической траектории, сетка раскрылась в полёте и накрыла висящую в воздухе Лизи. Несмотря на полное молчание системы, мои глаза охотно подсказали как и куда стрелять. Аркадия нажала кнопку на лебёдке, саму лебёдку она прицепила к торчащей арматуре, которую загнула руками.

Трос натянулся с огромным усилием, аж зазвенел. А потом Жрица вылетела из фокуса вихря и упала на толпу.

— Интересные у тебя подкаты, Живой. Сразу будем пользовать или разбудим?

Аркадия хмыкнула, глядя как Лизи безвольным кульком двигается прямо в наши загребущие руки.

— Конечно, разбудим! Безвольного мяса у нас и так тут достаточно.

— А по очереди будем её? Или все сразу? — уточнил бывший Шляп.

Карлсон мне импонировал гораздо больше молчаливого ИскИна.

— На «камень-ножницы-бумага» разыграем.

Несколько десятков секунд спустя Лизи повисла на краю разрушенной крыши, и мои спутники затащили её наверх.

— А теперь спускаемся и двигаем в медцентр. Нам нужны ответы, и я уверен, они у нас будут!

Тем временем на танцполе что-то изменилось, музыка обрела ритмичность, плотная людская воронка разошлась в стороны, а Игроки снова задёргались в ритме танца. Действо в разрушенном ангаре снова стало походить на обдолбанный до крайности музыкальный фестиваль.

— Что-то мне подсказывает, что скоро туда снова кого-то втянет, — задумчиво протянула Аркадия, пока Карлсон спускался на землю.

— Тоже начинаешь догадываться о смысле всех этих движений?

— Да. Выглядит так, словно миллион мудаков собирается в одного супермудака.

— Я тоже что-то такое подумал. Двигаем!

Как приводить жрицу в чувство, я не очень понимал, но мысли были. Нужно очистить кровь от Французовой жижи. Бессознательная Лизи лежала на операционном столе, дышала она с трудом, а дыхание воняло ацетоном. Сквозь закрытые глаза пробивался свет, свет струился по венам. В вену на левой руке я вогнал толстую иглу с прозрачной трубкой на конце, второй конец трубки я сунул в железное ведро. В правую руку тоже ушла игла, к которой я подсоединил картридж с заменителем крови. Умный расходник имел в себе ещё и систему подачи, так что я подвесил его на стойку для капельниц и отошёл в сторону. В ведро потёк свет. Кровь теоверитки мгновенно прожгла железо и вылилась на пол. Карлсон залил её из углекислотного огнетушителя, такого испытания кровь Бога не выдержала и начала гаснуть. Спустя час из глаз Лизи ушёл свет. Спустя час и два картриджа жрица застонала. Потом её вырвало на пол.

— Воды…

Дальше Лизи пила воду, блевала и снова пила воду, прям как я сутками ранее.

— Кель… Кель… Я ошиблась, Система ошиблась, Француз ошибся… мы все ошиблись…

Жрица заметалась по столу, благо, я догадался её привязать.

— Я заметил! Крошка, что происходит? Хотя это не так важно, ты знаешь как остановить то, что происходит?

Я похлопал Жрицу по щекам, она с трудом сфокусировала взгляд на мне.

— Станция… Вера… Она работает не так, как мы думали… Станция не убивает тех, кто верит. Она даёт им иную форму.

— Стены — это не карантин? — задала вопрос Аркадия.

Смотрелись мы убойно. Слабо освещённый операционный зал, в центре — кушетка с бледной голой девушкой. Сейчас в жрице не осталось ни капли сексуальности. Её многочисленные татуировки на теле выцвели, но слегка вспыхивали в районе живота каждый раз, когда жрицу рвало. Рвало её, кажется, кровью. А над ней — три мрачных фигуры в лохмотьях.

— Родильный кокон, — тихо произнесла Лизи, и её снова вырвало.

Воцарилось молчание.

— А можно вопрос из зала? Кто на станции первый появился? Колонисты или Помпейские механизмы? И почему они «Помпейские»? — теперь заговорил Карлсон.

— Помпеи — это город в древней Греции, его уничтожил вулканический пепел. И, насколько мне известно, это вторая технологическая эпоха. Никаких механизмов тогда не было.

Ответила Аркадия.

— Вот же ж срань…

Кажется, до меня тоже дошло.