Серая крепость

Фрагмент 18

35

На удивление, зима прошла почти без болезней. То ли иммунитет к микробам, «бродящим» в этом времени у всех имелся, то ли некому было «заразу» заносить, поскольку чужаки появлялись всего несколько раз, то ли люди закалились, постоянно работая на свежем воздухе. Да и сам воздух в это время чист, а самый масштабный его загрязнитель, котельная, снабжена достаточно высокой трубой, чтобы дым не стелился над землёй. А поскольку сигареты кончились уже через месяц после того, как закрылась «дыра», волей-неволей пришлось стать городком некурящих.

Некоторые, конечно, перенесли отсутствие табака болезненно, но со временем привыкли. Тем более, взять-то этот дурман негде, Америка, откуда его привезли, ещё не открыта.

— Зато здоровее будем! — прокомментировал ситуацию неунывающий Борода после того, как у него закончилась «ломка».

Травмы? Да, травмы были. И достаточно тяжёлые, с переломами. Ну, а как без них при физическом труде? Особенно на лесоповале, ставшем в зимних условиях одним из самых «ударных» направлений: пиломатериалы нужны, дрова для котельной нужны, древесный уголь нужен. Правда, отказались от идеи немедленного корчевания пней спиленных деревьев под поля и огороды. Просто решили в первую очередь использовать для этого безлесное пространство.

Теперь пришёл март месяц, снег посерел и стал оседать, а люди — с нетерпением ждать, когда же он сойдёт. Устали! Устали от зимы. Хотя была в этом ожидании и тревога: как выдержит паводок плотина мини-ГЭС? А кое-у-кого и недовольство «трелями» котов под окнами.

Шестак выполнил заявку обитателей крепости — привёз-таки пяток «мурок» и пару молодых котиков. Хоть и жаловался на то, сколько забот они ему доставили в дороге. И вот с приходом весны эти будущие защитники продуктовых запасов городка принялись не только радовать мгновенно нашедшихся хозяев, но и выяснять, кто из них «главнее», где проходит граница владений каждого из них. А ещё — гонять лезущих везде стремительно подрастающих щенков Жучки.

Зато приблудившаяся сначала к рязанскому купчине, а потом и к жителям слободы, сучка могла быть спокойна за своё будущее: три сторожевых «овчара» успел переправить сквозь «дыру» ещё Панкрат, так что, когда она закончит кормить щенков, без «женихов» не останется.

Удивительно, но именно Жучка стала причиной самого неожиданного романа. Похоже, неожиданного не только для других, но и для самих его «героев».

Всё случилось, когда псина тяпнула мальчишку. А его мамаша не придумала ничего лучшего, как поколотить за это дворняжку.

— Ты что творишь, сука⁈ — заорал на неё оказавшийся поблизости Крафт.

— Она моего ребёнка укусила! Да её не только палкой отходить, её убить за это мало!

— Я сам тебя сейчас этой палкой отъе*ашу! А потом ещё и в жопу её тебе засуну.

За «мстительницу» немедленно вступилась Устенко.

— Как вы разговариваете с женщиной? Она за своего ребёнка заступается. Это же ребёнок!

— И её вышкварку эту палку туда же! Правильно Жучка его тяпнула: я же видел, как он её за хвост дёргал.

Тут «правозащитница» даже забыла собственное правило обращаться к «узурпаторам» исключительно на «вы».

— Да ты просто контуженый какой-то! Человека готов убить за какую-то шавку!

— Не просто контуженный, а тяжело контуженный. И считаю, что человека, особенно сволочь, убить — меньший грех, чем животное. Животное, в отличие от так называемого «венца эволюции» никогда не предаст, никогда подляну не кинет. Если зверь что-то делает, что людям не нравится, в этом сами люди виноваты. А двуногая тварь осознанно гадит.

— Ну, далеко не все подлости творят, — кажется, начала сдавать назад Елена, приметившая, что чадолюбивая мамочка уже «испарилась». — Я, например, никогда гадостей людям не делаю.

— Ты???

Крафт, наверное, с полминуты хохотал под недоумённым взглядом «бунтовщицы».

— Тебе напомнить, как ты притащила с собой на «разборки» с нами тех двух клушек? Ты не подляну им собиралась подкинуть, подставляя под п*здюли, которые намеревалась огрести, чтобы стать «мученицей».

Устенко лишь захлопала глазами.

— Вот поэтому я за животное грохну любого. И скажи ещё, что я не прав, считая, что они лучше людей.

— Прав, наверное, — кое-как выдавила из себя растерявшаяся бывшая «яблочница».

— Тогда держи пять!

В общем, мужчина и женщина взглянули друг на друга с непривычной им обоим точки зрения. И этим взглядом дело не закончилось. С тем, стокгольмские это синдром или какой иной, могли бы разобраться психологи, но таковых среди жителей крепости не нашлось. А может, просто и на людей тоже приближающаяся весна подействовала.

Ждали весну, ждали тепла, ждали ледохода на Дону. Именно по причине его приближения рыбацкая бригада выходила на промысел буквально каждый день: когда по большой реке пойдут льдины, сети будет не поставить. Так что старались заполнить ледник хотя бы двухнедельным запасом рыбы. В дополнение к запасу мяса, сделанному ещё когда по снегу было не так сложно передвигаться.

Ждали, осознавая, что проснувшаяся после схода снега природа заставит поменять относительно неторопливое, размеренное зимнее существование на непрекращающийся семимесячный аврал. Поэтому на «командный состав» легла ещё и забота планирования грядущих работ.

Первыми в этой очереди стояли сельскохозяйственные. Стресс от нехватки продовольствия в начале зимы помнили все. Потому и решено было засеять, засадить овощами и корнеплодами столько, на сколько хватит посевного материала. И только своим зерном, поскольку урожайность местных сортов просто никчёмная. Чернозёмы пока позволяют обходиться без удобрений. И долго ещё будут позволять. Пару сезонов можно будет смело эксплуатировать одни и те же поля, и лишь потом переходить на трёхполье, включая высадку бобовых, которые за это время удастся размножить. Как и картошку, пусть даже ради этого придётся минимум ещё одну зиму прожить на сокращённом пайке «второго хлеба».

Курский купец Шестак, которому не пожлобились заплатить за них дефицитным в это время серебром, привёз и семена морковки, капусты, репы, редьки. На удивление, предположение о том, что у кого-то заваляются пакетики с семенами огородной мелочи, тоже оказалось верным. Ерунда — морковь, редиска, укроп и петрушка. Но, как оказалось, ни редиски, ни укропа, ни петрушки в это время на Руси ещё не знают. Как, кстати, и фасоль, не говоря уже о подсолнечнике (в «закромах» у людей удалось найти буквально полкило нежареных семечек) с кукурузой, завезённых, как известно, из Америки, и той же гречки, случайно обнаруженной в трофеях, доставшихся от монголов.

Серебро дефицитное не потому, что его мало в казне слободы. Его вообще мало в это время, и торговля, преимущественно, сводится к хорошо известному бартеру. И не только на Руси, но и в Степи. «Жирные времена», когда Русь чеканила свои монеты и использовала для расчётов арабские, закончились лет сто назад с началом упадка арабского владычества, возвышением сельджуков и истощением месторождений серебра в Средней Азии. Поток монет иссяк, и пришлось использовать в качестве денег меха — беличьи и куньи шкурки, приравненные по стоимости к серебряным монетам. Вплоть до расчётов за «мелочь» каменными «заменителями».

Нет, речь не об огромных «жерновах», игравших роль денег на каком-то из островов в океане. Тоже «колёсики» с дыркой посредине, но насаживаемые на веретено «маховичком», называются пряслицами, в настоящее время являются в русских землях самой мелкой «валютной единицей». Всё это — и разнообразные шкурки, и пряслица — конечно, имеет серебряные эквиваленты, включая даже разрезанные на части монеты, так и называемые «рЕзана». Но серебра мало, оно является редкостью и используется для покупки только наиболее важных для покупателя товаров.

А для Серой крепости на текущий год нет ничего важнее создания семенного фонда. Вот и не пожалели серебра на, в общем-то, пустячный в понимании аборигенов, товар.

36

Плотина половодье выдержала. Не зря ей сделали такой широкий водосброс, увеличивающий поток воды при подъёме её уровня в водохранилище. С запасом, поскольку никакой статистики уровня весенних разливов ни Девицы, ни Дона у строителей мини-гидроэлектростанции не имелось. При строительстве «плясали» от того, что видели прошлой весной, но ведь год на год не приходится.

Едва просохла земля, как севернее и западнее Серой крепости заурчали моторами оба трактора, и гусеничный ДТ-75, и колёсный «Беларус», с которого на время вспашки не стали демонтировать экскаваторный ковш, чтобы избежать потерь масла в гидросистеме, которое компенсировать уже невозможно. «Дэтэшка» штурмовала целину, а «Беларус» перепахивал более лёгкую почву прошлогодних полей.

Именно тут, у стен крепости, и запланировали высадить овощи, картошку и «ценные злаковые», вроде гречки и кукурузы. И не только для того, чтобы они были «под присмотром», но и ради возможности полива тех культур, которые любят влагу. Ну, а пшеница, ячмень, просо «и сами вырастут», как выразился Зильберштейн, выполняющий обязанности ещё и «главного агронома». Вот только придётся ещё и потрудиться, обнося пашню забором хотя бы в три жерди. От тех травоядных, которых со временем непременно привлекут яркой зеленью взошедшие злаки и корнеплоды: хоть за осень и зиму неплохо повыбили тех же тарпанов, кабанов и обитательниц рощ, косуль, но их «выпасы» уже занимают «переселенцы» с соседних территорий.

Вот из-за этих кабанов и приключилась совершенно нетривиальная история.

Слободу разбудил хлёсткий выстрел из карабина, в ответ на который донёсся хорошо слышимый в ночной тишине человеческий вопль. Бывший охранник, служивший во внутренних войсках на охране «зоны» своё дело знал и не дремал на вышке, как когда-то «братки». И даже время от времени поглядывал в прибор ночного видения. В него-то он и заметил, как ему показалось, кабана, медленно передвигающегося по картофельному полю. Знал он не только порученное дело, но и то, какую ценность представляет для жителей Серой крепости картошка, которую сажали буквально по дольке порезанной на части картофелины. И если кабаняра, решивший полакомиться овощем, выроет и сожрёт пару десятков таких кусочков, ущерб будет весьма значительным. Вот и шарахнул туда, где в свете луны была чуть заметна тёмная масса.

И ведь попал! Только это оказался не кабан, а бородатый мужик с явными признаками подмеса степняцких кровей. Зажимающий дырку в ноге и орущий благим матом от боли. Как выяснили, подсветив дорогу фонариком с уже доживающими свой век батарейками.

Воя от боли, Акимша, как звали человека, даже не сопротивлялся, пока у него изымали оба бывших при нём ножа. Там же, на месте, ему «начерно» перебинтовали ногу и уволокли в медпункт, где доктор вынул пулю, почти пробившую бедро. Просто надрезал шкуру с противоположной ране стороны и при помощи пинцета вытащил её, прощупывающуюся пальцем. Ясное дело, под продолжающиеся, несмотря на укол обезболивающего, крики.

Допрашивать раненого медик сразу не позволил, поскольку, как он выразился, тот пребывает в шоке и начал «плыть» после укола. Беспалых просто оставил дежурить при незнакомце одного из «братков», числящихся «милиционерами». На всякий случай.

— Кто таков? Что делал возле нашей слободы? — принялся поутру задавать вопросы бывший эфэскашник.

На лепет про то, что «случайный путник, охотящийся за белками» увидел невиданный «град на холме» и просто хотел полюбопытствовать, что же это такое, Нестеров воспринял спокойно. Какие, нафиг, белки, только-только сменившие зимний качественный мех на летнее недоразумение?

— А где твоя добыча?

— Там, — неопределённо махнул мужик. — С конём осталась. И как же я теперь домой доберусь? Сбежит же он, пока я тут, у вас.

— Послать людей, чтобы привели его?

Акимша даже руками замахал.

— Он только меня к себе подпускает! Сбежит! А в селе решат, что я сгинул, — пустил он слезу, называя место, откуда он якобы пришёл.

— Кто тебя послал сюда и зачем?

— Никто не посылал. Охотился я.

— Ночью? В степи? На белку?

— Тут же не всегда степь была, всего год назад лес стоял.

— Врёшь. Днём люди на поле работали, тебя не видели.

— Хоронился я. Боялся.

— А ночью бояться перестал?

— Ну, да. Ночью же ничего не видно. Вот и решил посмотреть.

— Так ночью же ничего не видно.

Лазутчик — а сомнений в том, что это именно «подсыл», оставалось всё меньше и меньше — замялся.

— Кто тебя послал и зачем?

— Никто не посылал.

— А это что у тебя? — потянул Михаил узкий кожаный шнурок, уходящий с шеи под одежды раненого.

Акимша попытался помешать, но люди в тринадцатом веке куда мельче, чем в двадцатом, да и сопротивляться было опасно. Так что на свет божий явилась деревянная дощечка, длиной сантиметров двадцать и шириной — сантиметров семь-восемь. На ней был грубо вырезан силуэт зайца, а вдоль краёв шли похожие на орнамент вертикальные строки. Шнурок продет в круглое отверстие у ближнего края дощечки со скруглёнными углами.

— Ладанка. Ходил когда-то за солью в Тавриду, и там монах подарил. Говорит, из святых мест, удачу приносит. Берегла, берегла меня столько лет, да вот и не уберегла…

— Да помолчите вы, Василий Васильевич! — заткнул рот историку, порывающемуся что-то сказать, чекист. — Я в курсе, нахрена служат такие «фенечки».

Специально так сказал, используя слова, явно непонятные человеку тринадцатого века.

— А что на ней написано?

— Где написано?

— Да вот, по краям твоей ладанки?

— А это написано? Не знал. Не обучен я грамоте, думал, узор такой. Наверно, молитва какая-то: монах ведь подарил. А он из заморских краёв, говорил, в самом святом граде Иерусалиме бывал, — истово перекрестился раненый. — Может, то письмо народа Израилева? Тогда это точно святая вещь!

— Ну, хватит околесицу нести. Где с татарами снюхался, подсыл?

— С какими такими татарами?

— С теми самыми, которые тебе пайцзу дали. Заслужил, видно, задницу им вылизывая. Где они тебя ждут?

Услышав истинное название «ладанки из святого града Иерусалима», лежащий на кушетке лазутчик зыркнул глазами туда-сюда, напрягся, но застонал от боли в ноге.

— Сам расскажешь или тебе больно сделать? Как ты думаешь, будешь ты татарам нужен с отрезанными ушами, носом и без единого перста на руках? А если и после этого молчать станешь, то и без языка.

Побледнел даже историк, переводивший это на древнерусский язык, с ужасом глядя на вынутый из чехла нож Нестерова.

— Ни рассказать, что высмотрел у нас, ни написать или нарисовать. Бесполезный обрубок человека. Говори, где тебя татары ждут!

— Там, где Гнилуша в Девицу впадает…

— Сколько их там?

— Дюжина… Только не татары то, а мунгалы.

— Ведаю я, как они правильно называются. Дюжина? Не десять?

— Нет. Было десять, да троих в пути подобрали. Таких, как я, христиан. Битых ушкуйников на реке Воронеж настигли, а они к нам попросились.

— Только к нам шли, али ещё куда?

— К вам. Кипчаки сказывали про чуднУю каменную крепость, под которой Каир-хана сильно побили. Прознать, что за крепость, кто поставил, так ли крепка, как кипчаки бают, сколько людишек в ней живёт, что за стрелы громовые, которыми разят так далеко, как из лука стрелу не метнёшь, есть ли пОроки на стенах.

— Много бы ты ночью вызнал?

— Ночью — только чтобы присмотреться. Утром я должен был прийти да попросить убежища от татарской погони. Денёк у вас побыть, а следующей ночью утечь.

Михаил задумался. А ведь так они уже впустили нынешнего батюшку, который тоже мог быть лазутчиком. Верно, не следует больше всяких встречных-поперечных за бетонный забор пропускать. Пусть в «посаде» живут.

— Позови Крафта, — приказал капитан «братку», караулившему раненого. — Надо этого на «губу» определить.

— Доктор возмущаться будет. Он мне уже всю плешь проел, чтобы я аккуратнее был с ним: раненый же он.

— С доктором я и сам разберусь. Не стеклянный, и в камере гауптвахты сможет лазутчику перевязки делать, пока мы не решим, как с ним быть.